
Если мы примем бесспорный социологический факт, что люди хотят смотреть кино, стоит
тогда задать вопрос, какой тип кино предпочитает зритель. Конечно же, как справедливо
замечает Лино Мичике, понятие "зритель" — это "статистическая гидра о ста головах"*;
мы ограничимся разговором о кубинском зрителе, который получил доступ к
разнообразному кино, о зрителе, который с помощью средств информации развил свои
интеллектуальные способности и научился понимать кино, и о зрителе, который до
революции на протяжении нескольких десятилетий был воспитан на структуре и кодах
кино, навязываемых Голливудом2.
Наиболее простой ответ: зритель предпочитает смотреть фильмы, которые оперируют
тем, что Умберто Эко называет "кодами узнавания"*, фильмы, чьи дискурсы строятся на
основе традиционной драматургии, фильмы, рассказывающие истории, в которых зритель
мог бы узнать себя.
Речь идет, как мне кажется, о традиционной уступке деформированным вкусам. Все это,
конечно, может быть. Но посмотрим на проблему с точки зрения языка, с точки зрения
правдивой и глубокой, не вертикальной, коммуникации. Речь идет о функциональных
структурах, которые продемонстрировали высокий уровень читабельности со стороны
зрителей, что позволяет извлечь ценные тактические уроки. Нужно начать с того, что
нельзя обвинить в нехудожественности любой фильм, который строит свой дискурс на
основе коммуникативной эффективности, пользуясь элементами кинематографической
1Для семиотического исследования тр отологического языка кино см.: М е t z С. Le
significant imaginaire. Union Generate D'Edition. Paris, 1977 p. 237-250, 258-278, 287-301.
^Нечто подобное в отношении к французской и итальянской публике отмечал Эдгар
Морэн*, когда говорил: "Молодежь Парижа и Рима играет в индейцев". Цит. по: El cine о
el hombre imaginario. Barcelona, Seix Barral, 1961, p. 142.
==233
риторики, которые доказали свою способность подчинять. Нужно начать с того, чтобы
принять за бесспорный факт, что никакая форма, никакой кинематографический жанр не
являются, по природе своей, плохими (в предложенном случае предполагается заложенная
в них самих художественная потенциальность). Жан Лейранс* говорил о так называемом
"приключенческом кино": "Должен ли приключенческий фильм отвергать эстетическую
озабоченность? Ограничивают ли художественные качества свободный полет его
фантазии?"!
Любопытно, что столь закодированный жанр, как вестерн, оказался виновником
появления произведений искусства не только в США, но и в Японии и Италии. Вестерн
проник даже в "поэтическое кино" через персонаж Антонио дас Мортиса*. Это,
естественно, не означает, что вестерн не ответствен за сотни неудобоваримых расистских
похлебок, которые были сфабрикованы на основе его кодов. Здесь, на мой взгляд,
возникает повод для размышлений. Представляется вполне очевидным, что
повествовательные традиции кино, легко воспринимаемого широким зрителем (вестерн),
могут выстраиваться, перекомпоновываться неким другим способом и приобретать