украшена подобающим барону лавровым венком, омаровые и раковые де-
ревья на дне океана), животные и полезные вещи (куртка со стреляющи-
ми пуговицами ещё делает стойку, выслеживая дичь; любимый легаш охо-
тится с фонариком на хвосте), наконец, человек и предмет (сам Мюнхгау-
зен превращается в немыслимого кентавра – человека-ядро, затем стано-
вится человеком-пластырем, закрывающим течь на корабле).
С неменьшей лёгкостью природа существ и предметов и вовсе меняет
своё обличие, являя бесчисленные метаморфозы: борзая, оттопав лапы,
ещё долго будет служить барону как такса; волк, на бегу сожравший ло-
шадь, занимает её место; а сам Мюнхгаузен при необходимости оборачи-
вается то католическим священником, то белым медведем, которого дру-
гие медведи, обнюхав, принимают за своего.
Самые заурядные предметы обретают магическую силу за счёт абсо-
лютизации их качеств. Кусочку сала положено скользить, и он скользит
из одной утки в другую, нанизывая их на шнур, как бусы. Кремням поло-
жено высекать огонь, и они его высекают, столкнувшись в животе медведя.
Спирт, испаряясь, горит, даже если испаряется он через крышечку в голове
генерала, предающегося возлияниям. Остановить действие волшебного
предмета непросто. Тут необходимо едва ли не волшебное противодейст-
вие. Если рука отважного барона привыкла на войне рубить противника
без передышки, то чтоб её обуздать, приходится неделю носить на перевя-
зи (или на привязи?). Рука привыкла побеждать. И не только рука. Любая
часть уникального существа барона победоносна. Чего стоит хотя бы
струя, пущенная им и так чудесно удлинившая на морозе рукоять обро-
ненного ножа! Впрочем, и в этом случае, как всегда, Мюнхгаузен обязан
воображению: “Наконец, у меня мелькнула мысль, столь же необыкновен-
ная, сколь удачная”. Именно воображение побеждает непобедимых, нахо-
дит выход из безвыходных положений, совершает невозможное. Вообра-
жение, осуществляющее любые самые дерзновенные желания. Желая и во-
ображая, герой как истинный мифологический персонаж всемогущ.