Пронина. Учебник по психологии журналистики
Подождите немного. Документ загружается.
множеству других людей. Это, если использовать терминологию В.И. Ленина,
«не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но так же и
коллективный организатор».
Существует, впрочем, дежурное оправдание для такого рода экспансии:
«Поп-звезда» не профессиональный идеолог, а бизнесмен-торговец. Песни у
нее такие, каких просит масса. Это фантазии зала, а не хиты эстрады полны
агрессии и пошлости». Подобные тирады нескончаемы. И это самая хитрая
хитрость хитрецов от шоу-бизнеса.
Реальная ситуация. Рок-фестиваль «Нашествие – 2000» на ипподроме в
Раменском. На эстраде один из гигантов советского еще рока. Перед ним
колышутся тысячи. Маяковский сказал бы: «Лес флагов, рук трава». Гигант
благодушествует: «Так что же вам спеть дальше?» «О-сень! – скандируют в
разных концах ипподрома, – О-сень!» Гигант недовольно морщится:
«Угораздило же меня написать одну народную песню!», – снова бронзовеет и
запевает совсем другой хит, тщательно проговаривая новые ключевые слова:
«Жизнь всегда любуется великолепной смертью»… Ответный вопль аудитории
по началу жидковат. Везде есть те, про кого самиздатовский рок-журнал
«Урлайт» еще в 1980 году писал: «Московская панкота, которой что бы ни
слушать, лишь бы поорать». Их не так уже много. Но их запальные голоса
заводят толпу. И вот уже почти все снова колышется и качается, гудит и
пританцовывает в честь «великолепной смерти».
Привнесение образа «великолепной смерти» на празднество музыки и
молодости, бесспорно, странность, но совсем не случайность. Таков закон
развития поэтики массовых шоу. Было время, когда главной темой массового
искусства стал протест против всех и всяческих сексуальных табу, а главной
приманкой – эротика. Но когда сексуальная революция победила «в мировом
масштабе», заработал эффект привыкания, и хотя эротика продолжает
привлекать многих, шок от нее, что называется, уже не тот. В поисках
шокирующих образов авангардные шоу-мены принялись дерзко нарушать
запреты последнего из человеческих табу, и центровым течением массовой
культуры стало живописание смертных мук, погребальных ритуалов, трупного
разложения, моргов и суицида. Американский антрополог Г. Горер, первым
исследовавший этот феномен массовой культуры, определил его как «новую
патологию» и назвал «порнографией смерти». (См.: Gorer G. The pornography of
death // Identity and anixiety. – Glencoe, 1960). Российский рокопопс (рок +
попса) пошел, разумеется, своим путем, но в русле всемирной тенденции.
Молодой естествоиспытатель Марина Стамбровская занималась сравнением
ценностных ориентиров советского рока и современного рокопопса. Ее
интересовала динамика исходной для человеческой личности парной категории:
жизнь-смерть. Ретроспективный анализ содержания песен она дополняла
мониторинговыми наблюдениями, рекламную дискографию и провайдерскую
раскрутку сопоставляла с бесхитростными кликами поклонников на
интернетсайтах поп-звезд. Получилось вот что (Выводы приводится по:
Стамбровская М. Ценностные ориентиры хитов шоу-бизнеса: Дипломная работа.
– М.: МГУ, 2001):
59
«Наутилус Помпилиус» (1983–1995) Стиль – русский рок. … Не приемлет
существующий миропорядок и требует, чтобы он был переделан, ведь
«//Страна умирает как древний ящер // С новым вирусом в клетках»
(«Стриптиз»)… Жизнь это то, что вырывает нас из смерти… Лирический герой
ищет спасение в вечных ценностях: «//Ты снимаешь вечернее платье, // Стоя
лицом к стене, // И я вижу свежие шрамы // На гладкой как бархат спине. //
Мне хочется плакать от боли // Или забыться во сне – // Где твои крылья, //
Которые так нравились мне? // Где твои крылья, которые нравились мне? (3
раза)…// Я вижу – ты боишься открытых окон // И верхних этажей. // И если
завтра начнется пожар, // И все здание будет в огне, // Мы погибнем без этих
крыльев, // Которые нравились мне. // Где твои крылья, которые нравились
мне? (3 раза)» («Крылья»)
«Алиса» (1983–1994) Стиль – пост-панк-металл-блюз. «…Не хочет ждать
переустройства мира, он сейчас уже хочет жить так, как хочется… «//Я буду
делать только то, что я хочу. // Учи – не учи, // Мне как об стенку горох – //
Кричи – не кричи! // Я – оторванный ломоть. // Меня исправит лишь могила,
Так дай, пока не сдох, // Орать мне во всю силу: // Рок-н-ролл! Рок-н-ролл»
(«Плохой рок-н-ролл») …Жизнь чревата смертью, но именно на грани жизни и
смерти, именно в риске нахождения на этой грани автор и видит наслаждение.
«//Чую гибель! Больно вольно дышится! // Чую гибель! Весело живем! // Чую
гибель! Кровушкой распишемся! // Чую гибель! Хорошо поем!» («Чую гибель»)
…Явно звучит тема расплаты за вольную жизнь. «//Когда тебе вдруг станет
ясно, что без дозы невозможен контакт, // Когда твои друзья один за другим
станут под криминал, // Когда твою муть растворит кислота, а сущность
съедят грибы, // Тогда поймешь, что в этой жизни ты успел в самый раз //
Умереть молодым!» («Умереть молодым»)
«Мумий Тролль» (1996–2000) Стиль – бритпоп. Лирический герой «МТ»
не строит никаких надежд, он наплевал на мифы и легенды социума и живет
своей жизнью. «// Может все нечестно так, // Но только вот, наверно,
интересней.» («Девочка») «//Как бы тебе повезло, // Моей невесте // Завтра
мы идем // Тратить все свои… // Все твои деньги // Вместе.» (Невеста?») …
Испытывает тошноту от всего в жизни. Но настоящей боли он не знает. Его
жизнь теряет ценность, теряет смысл. «//Тонешь, тонешь, не потонешь // Ты
сломаешься однажды // Может, выпьешь, яды слижешь дважды. // Знаешь,
мне уже не важно // Все не так уж важно…» («Дельфины»); «//Вот не
кончалась бы ты бы // На дне чуть-чуть лимонада // И ты меня не знаешь // И
я тебя не знаешь // И значит, так надо» («Так надо») … «Мумий Тролль»
мертв, он покойник в отпуске, но при этом сам не осознает того. Жизнь для
него – «//Время в цехе по разделке нас» («Так страшно»).
«Земфира» (1997–2000) Стиль – бритпоп, поп-рок. В песнях «Земфиры»,
смерть представлена как конечный пункт назначения…соблазн «суицида без
боли» «//Светло. Потому несмело // Я разбегусь из окна. // Я верю, не будет
больно. // Я помню, как это делать» («Не пошлое») И если «Мумий Тролль»
мертв, этакий «живой труп», но сам того не понимает, то «Земфира», еще жива,
но осознает, что вернуться уже не может. Да ей и незачем возвращаться «//Ей
радио-эфир приветы передал, // Заказанные ею самою же себе…// Кого-то
60
ждет вокзал, // Кого-то ждут домой, – // Ее никто не ждет, // Не хочет ее
тела…// А девушка созрела (4 раза)» («Девушка») … И апофеозом любви
становится смерть без боли «//Хочешь я убью тебя? // Только оставлю фотки
твои. // После куплю за франки очки. // Видеть никто не будет глаза. // Больно
не будет, обещаю… // Если не можешь богом быть ты, буду я. // Убей, но
обещай мне – // Больно не будет, постарайся» («Синоптик») А в ряду
проявлений любви и заботы оказывается бытовое убийство. «//Хочешь море с
парусами? // Хочешь музык новых самых? // Хочешь, я убью соседей, // Что
мешают спать?» («Хочешь?»)
«…Привожу мнения поклонников «Мумия Тролля» и «Земфиры» об этих
исполнителях, взятые с официальных сайтов групп. Один поклонник задается
вопросом: «Какой будет Земфира через 30 лет?» И на этот счет приходят
различные мнения. Но судьба поэта – это его личное дело. Что было бы, если б
начали «спасать» Пушкина, Лермонтова, Есенина и других? На ум приходит
другой вопрос. Что будет с этими поклонниками через 30 лет, и будут ли они
вообще? (Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, конечно)… Но при наблюдаемой
тенденции постепенного вырождения, отмирания бытийных ценностей самые
страшные последствия оказываются вполне возможными».
Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. В рокопопсе повальное
увлечение. Один поет: «Я убью тебя, лодочник!». Другая жеманничает перед
интервьюером: «У меня есть вальс «Сон в канун Нового года», который я еще в
школе написала. Песня о суициде…Я, конечно, не маньяк, не хочу никого
убивать, но если бы имела пистолет, все равно в кого-нибудь когда-нибудь
выстрелила. Мне кажется, любой человек на это способен» (См.: Полупанов В.
Хочешь, я убью соседей? // Аргументы и факты, 10.01.01). О третьей услужливо
задается сакраментальным вопросом пресса: «Пугачева купила в Израиле место
на кладбище?» (Комсомольская правда, 15–22.06.01) Четвертый заканчивает
песню словами: «Ничего нет прекраснее смерти»… В общем, это уже и не
рокопопс даже, а гроб с музыкой и подтанцовкой в качестве похоронной
команды. И не понять, чего тут больше: пылкой искренности или холодного
расчета?
Не следует забывать, что погребальные ритуалы во все времена были
сильным средством, как выразился бы М.М. Бахтин, «присоединить что-то из
иной сферы бытия, из сферы духовно-идеологической… получить санкцию не из
мира средств и необходимых условий, а из мира высших целей человеческого
существования, то есть из мира идеалов». Сильное средство. Но не единственное.
И его всегда уравновешивало природное благоговение перед жизнью.
Первобытные заклания коней на кургане вождя, вопли древнеегипетских
плакальщиц, поединки берсерков у могилы конунга – превращали тризну в
празднество символического преодоления смерти и продолжения бытия. Ведь и
сейчас поминки нередко заканчиваются игрой в бутылочку с поцелуями. А для
рокопопса мотивы смерти, гибели, убийства или суицида – последняя и
единственная, в сущности, связь со сферой высших ценностей и категорий
существования. Но это ловушка. Потому что если все остальные высшие символы
лишены духовности: любовь – беспардонный секс, дружба – признак
гомосексуализма, самоутверждение – немотивированное насилие, – то природное
61
благоговение перед жизнью изничтожается, как нелепый анахронизм. И остается
один соблазн: «Больно не будет, обещаю».
– Так что же, совсем уж и нет у рокопоса шедевруальных достижений? –
может спросить человек, много слышавший о поп-звездах, но мало слушавший
их песни.
Шедевры есть. Их не может не быть.
Вот самое точное в советской литературе отображение душевного
состояния молодого человека в период «застоя», и самый правильный прогноз
развития общества, сделанный за много лет до начала «перестройки»:
«Полный штиль. Как тряпки паруса.
И вода, как мертвая, не дышит.
Я молю, чтоб каплю ветра мне послали небеса.
В небесах меня никто не слышит…
Мой корабль – творенье тонких рук.
Мой маршрут – сплошная неудача.
Но лишь только дунет ветер – все изменится вокруг.
И глупец, кто думает иначе.
На любой вопрос готов ответ.
Жизнь всегда была послушна сильным.
Но никто не верит в то, что на свете ветра нет,
Даже если ветер запретить
Полный штиль. Как тряпки паруса.
Мир устал, уснул в ленивой дури.
Я молю, чтоб каплю ветра мне послали небеса…
Пусть сильнее грянет буря!»
«Машина времени», 1978
А вот высшее достижение уже российского искусства. На фоне фантомных
болей (зуб уже вырвали, а он все ноет) всяческих «мэтров» и мародерской
поэтики постмодернизма, трагедия в чистоте жанра, прямоте взгляда и
катарсисе перед лицом отчаяния.
«Я сняла наушники, слушала ветер
В открытые двери пустой маршрутки.
Ветер рассказал мне о страшном секрете –
Нам остаются последние сутки.
А у тебя СПИД – и значит, мы умрем.
У тебя СПИД – и значит, мы умрем.
У тебя…
И значит, мы…
Будем глотать в больнице лекарства,
Не думать про завтра, не включать телевизор,
На карте искать тридесятое царство,
А вдруг повезет, и достанутся визы.
Но у тебя СПИД – и значит, мы умрем.
62
У тебя СПИД – и значит, мы умрем.
А у тебя СПИД…
И значит, мы…
Не рассчитались с долгами светиле.
«До скорого, мама! Ключи у соседки».
Я дула на веки, пока не остыли,
И плакали ивы, и ставили метки… А-а!
Не видел ленивый в газете заметки, что…
А у тебя СПИД – и мы далеко.
Но у тебя СПИД – и мы далеко.
Но у тебя…
И значит мы… х-э-э-й!
«Земфира», 1998
Оба шедевра приводятся полностью по той простой причине, что их сейчас
и не прочтешь в широкой печати, и не услышишь на телевидении или по радио.
Первый не исполнялся даже в юбилей «Машины времени». Второй не звучит
даже в профилактической рекламе борьбы с «чумой ХХ века». И это
симптоматично. Массовая культура внешне представляется свободным потоком
спонтанного творчества и стихийной зрелищности, где у каждого равные
возможности и полная свобода выбора. Но шоу-бизнес знает: на самом деле,
живет и воздействует только то, что раскручивается, а что не раскручено, то все
равно, как и не существует. Станет ли шоу-бизнес раскручивать песни, которые
своей философичностью отрезвляют подростковый пофигизм или своим
трагизмом остужают пыл гиперсексуальности? Вопрос, как говорится,
риторический. Оба шедевра, цвет современной культуры, все равно, как и не
существуют.
Когда пресловутый Агитпроп лишал людей свободы выбора, что им читать
и что им слушать, все знали, где свобода цензуры «Главлита» и капризы
чиновных политиков, а где добро, истина и красота: рукописи не горели, песни
Окуджавы и Высоцкого перелетали с магнитофона на магнитофон, а Самиздат
пересилил, в конце концов, коммунистическую доктрину. Но (если уж
сравнивать) подменив свободу выбора свободой раскрутки, шоу-бизнес забурел
покруче Агитпропа, реклама действует пожестче цензуры «Главлита», а
личного влияния, к примеру, у Аллы Пугачевой побольше, чем у Министра
культуры СССР Е. А. Фурцевой. И что характерно, официального искусства
больше нет, а добро, истина и красота все равно, как и не существуют…
Общественность в прострации ума и воли…
Реальная ситуация. В телепрограмме «Суд идет!» при информационном
обеспечении «Общей газеты» обсуждается протест телезрителей по поводу
рокопопсового хита, в котором используется «ненормативная лексика».
Присяжные (а среди них были люди и сведущие, и добропорядочные)
единогласно (!) выносят вердикт, который стоит привести буквально:
« – Оказывает ли песня вредное воздействие на молодежь?
– Да!
63
– Нужно ли запретить ее исполнение?
– Нет!» (РТР, 12.08.01)
В сущности, это – акт жертвоприношения детей. Почему же такое
прощается? Скажут, потому что в шоу-бизнесе навариваются настолько
большие деньги, что к ним начинают с благоговением относиться не только те,
кто загребает, но и те, кто платит. Скажут, потому что рокопопс цинично
продвигают политиканы, чтобы улавливать молодежный электорат, симулируя
собственную молодость и здоровье. И то, и другое – правда. Жестокая, как
пресловутая коробка из-под ксерокса, набитая долларами, которая как бы
неизвестно откуда взялась и неизвестно куда делась в ходе кампании «Голосуй,
а то проиграешь!» (1996), и проносили-то которую не кто-нибудь, а
политтехнолог Евстафьев (правая рука А.Б. Чубайса) и шоу-продюсер
Лисовский (владелец дискотек, рекламных агентств, и издательств). Но могли
ли алчность и властолюбие использовать рокопопс так откровенно, если бы не
чувствовали, что общественность в глубине души парализована? Людям претят,
конечно, фокусы рокеров (типа того, что на сцене ломают гитары, прыгают в
зал на головы зрителей и т. п.), им омерзительны девиантные нравы поп-звезд
(типа того, что «двое гитаристов из знаменитого «Rolling Stones» насчитали за
два года 287 и 130 подруг «группи» на каждого) (Стрелец М. Таланты и
поклонники или язва желудка предпочитает тяжелый рок // Южные горизонты.
– М., 15–25.08.01), но они боятся хоть словом повредить андаграунду, потому
что только от бунтующей молодежи ждут справедливости и преображения. Это
похоже на то, как в средневековье овладела умами невообразимая идея: «Если
тяжеловооруженные рыцари не могут отвоевать Иерусалим у неверных, значит,
для святой цели нужны безгрешные души, значит в крестовый поход нужно …
послать детей». Не стоило бы нам питать еще и эту иллюзию, потому что наш
новый «крестовый поход детей» уже был.
В 1993–1996 гг. Психологическая служба газеты «Российские вести»
анализировала процесс смены поколений в ходе перестройки. Некоторые
выводы весьма характерны: «Идеология застоя была психологически обречена,
потому что действительно талантливая и нравственная молодежь не хотела
иметь с ней ничего общего… Рок-движение 70–80-х гг. …– неопознанный
крестовый поход детей… Рок-музыка нейтрализовала эстетическое воздействие
охранительного искусства. Рок-движение стало одним из сильнейших факторов,
сформировавших в молодежной среде что-то вроде идиосинкразии ко всей
системе официальных ценностей. Как и в средние века, крестовый поход детей
дезавуировал самое идею крестовых походов. Другое дело, что идиосинкразия
– это все-таки болезнь. И сейчас рок-движение напоминает не азартные ватаги
крестоносцев, а огромный полевой лазарет после отчаянной и плохо
подготовленной атаки. Хорошо, если десятая часть сможет без невосполнимых
духовных потерь возвратиться из зоны культурно-нравственного нигилизма. И,
как в средние века, самые благополучные – вожаки. Глядя на рок-кумиров,
думаешь, что почти у всех почти все в порядке. Но сочтем ли когда-нибудь тех,
кто стал наркоманом или прямо из подростковой «качалки» перешел в тюрьму,
кто покончил самоубийством или просто впал в прострацию, к семнадцати
годам исчерпав свой жизненный потенциал? Посмотрим на вещи прямым
64
взором: тут не на что уповать и уже некого воспитывать. Здесь осталось место
только для милосердия. Но если бы это и было ПОКОЛЕНИЕ, заглохла б, как
сказал поэт, нива жизни. К счастью, никакие крестовые походы не могут
соблазнить всех детей поголовно». (Психологическое обозрение «Поколение –
это кто?» // Российские вести, 19.04.96) теперь, шесть лет спустя, очевидно, что
выводы эти справедливы и даже могут быть заострены.
Во-первых, нужно чтить память погибших детских душ, потому что для
дела свободы и демократии они значат больше, чем Горбачев, Ельцин, Гайдар,
Чубайс и все олигархи вместе взятые.
Во-вторых, пора понять, что слава погибших не наследуется. У нынешнего
рокопопса нет замечательного прошлого, а есть только стыдное настоящее.
В-третьих, следует в полной ясности видеть, как вместе с разрушением
социально-нравственных предрассудков уходит и бунтующее поколение, а
духовное возрождение может начаться только с того, что на авансцену выйдет
уже другая молодежь, которой не коснулся опыт разрушения табу.
В-четвертых, и это самое оптимистичное, всегда, в любую эпоху и в любом
поколении есть такие дети, подростки, молодые люди, которые не подвержены
эйфории массового негативизма и не нуждаются в искусственном подогреве
сексуальности. Это похоже на те нестандартные механизмы биологической
мутации, которыми жизнь страхуется от повальных болезней и пороков и
благодаря которым какой-то процент людей не заражается в эпидемию чумы,
какой-то процент – не подвластен алкоголизму, кто-то – вообще не испытывает
кайфа от наркотиков, а есть, как выяснили медицинские исследования, и такие,
чья иммунная система не поддается СПИДу. Однако сложность социально-
психологических процессов в том и состоит, что защитные механизмы здесь
должны быть коллективными. И возникает вопрос прямой, неотступный и
глубоко личный: А в состоянии ли молодые люди одни, сами по себе, укротить
психологическую стихию переходного возраста, да еще под массированным
давлением изощренного шоу-бизнеса?
Мальчишки и девчонки, которые всем хитам предпочли песню про «сеть
стоматологии», вызывают восхищение. Какая великолепная ирония! Какая
высокая брезгливость! И если бы о них можно было сказать: ПОКОЛЕНИЕ, –
то дальше не о чем было бы беспокоиться. И проблема не в том, что их мало.
Их, таких, как раз, очень много по городам и весям России. Гораздо больше,
чем разных, там, «фэнов», «фанов», «пацанов» или «группи». Но это основание
не для упований, а для заботы. Чтобы такие мальчишки и девчонки могли
проявить свой талант, благородство и волю к жизни, нужно, чтобы взрослые
проявляли интерес именно к таким человеческим качествам. Стыдно
вспоминать, но важно осмыслить, почему Президент (!) России, добиваясь
переизбрания по сценарию кампании «Голосуй сердцем!» (1996), с гордостью
говорил перед телекамерами про своего внука: «Настоящий пацан!». За
границей прямо противоположные приоритеты. Там скупают «русские мозги» и
отбрыкиваются от пацанов «русской мафии». Похоже, наша «властная элита»
готова всячески поддерживать рокопопсовый шоу-бизнес еще и потому, что
подсознательно страшится интеллектуально продвинутой и духовно
65
независимой молодежи. Впрочем, есть уже и другая социальная группа
неподдающихся шоу-бизнесу.
Реальная ситуация. Ординарный шоу-мен с претенциозным прозвищем
«Князь Серебряный» решил снять натурный клип ночью на сельском кладбище.
А дело было на Северном Кавказе. Переоделся он в блестящий костюм и
принялся танцевать в отблесках костра. Как вдруг из двух подъехавших
автомобилей выскочили молодые люди и стали стрелять в воздух. Потом
положили всех на землю, аппаратуру поломали, а солиста, директора и других,
как они орали, сатанистов, побили. «В милицейских кулуарах, – пишет
«Комсомольская правда», – высказывают мнение, что «Князь Серебряный» еще
легко отделался – такой творческий «шабаш» в глухом районе мог бы
закончиться трагически» (Кафтан Л. В Сочи избили Пенкина, приняв его за
сатаниста // Комсомольская правда, 19.09.01).
Это, разумеется, нельзя одобрить. Но понять нужно. В самом деле, а как
уважающим своих предков людям реагировать на публичное кощунство,
оскорбляющее народную нравственность? Может кое-кто держит россиян за
быдло, которое стерпит любые надругательства? Почему же дикое святотатство
не было предотвращено цивилизованными методами? Да захоти «Князь
Серебряный» потанцевать на могиле пусть даже собственного дедушки, это все
равно было бы нарушением Закона об осквернении кладбищ. А может прав
перестраховочный газетный заголовок, прошедший по совсем другому поводу,
но теперь звучащий как опасливое предупреждение: «От народа явно ждут
самосуда»? (Вечерняя Москва, 14.10.99)
Очень бы этого не хотелось. Мало ли что там может всплыть из древних
пластов народной нравственности. А нынешним подросткам жить среди людей
XXI века. Жить, и не поддаться давлению. Жить, и передать свои гены
здоровыми. И для того им надо знать, что они – смертны, но что в мире много
бессмертного. Говорить с подростками о смерти просто необходимо.
Отрочество, вообще, самый философский возраст человека. Но прав
гениальный Киплинг: «Смерть – странный товарищ для постоянного общения».
Тем более, что при этом даже выдающиеся мыслители льстят и себе, и
молодежи, возводя юношескую инстинктивность в перл создания: «Только
потому, что есть отчаявшиеся, – можно еще сохранять надежду» (Г. Маркузе);
«Студенческий бунт – огонь Прометея» (Ж.-П. Сартр); «Занимайся любовью, а
не воюй» (Безымянный идеолог хиппи)… Такого рода высокие словеса можно
обнаружить и в цитатниках хунвэйбинов, и в обоснованиях практики
коллективного пользования наркотиками, и в рекламе рок-фестивалей, и в
раскрутке хитов рокопопса, и в наставлениях для шахидов… И тут важно
только одно: не покупаться на них, не пускать в оборот, ведь и спички – тоже
необходимая вещь, но их приходится беречь от несмышленых детей и
безумных пироманов.
Нетрудно представить, какой шоу-протест вызовет сама эта мысль о
самозащите. Сюжет известный. Ревнители рокопопса, чуть что, начинают
возмущаться, что нарушают их свободу творчества, затем плачутся, что им-де
вводят цензуру, потом ужасаются, что возвернулся-таки «тридцать седьмой
год», и переходят к намекам, что уже приготовлены, мол, и камеры для
66
солистов и лагеря для подтанцовки. И что самое странное, все критики сразу
смущенно замолкают, словно страшась «сыпать соль на раны». А почему,
между прочим, не разобраться до конца? Спокойно и честно, чтобы мухи –
отдельно, а котлеты – отдельно.
Прежде всего, следовало бы отделить собственно рокопопс от шоу-бизнеса.
Потому как ровным счетом никакого отношения к «свободе творчества» шоу-
бизнес иметь не должен. Тут другая высшая духовная ценность – «свобода
торговли». Любая свобода не лучше и не хуже других. Но в каждой свои правила
игры. И свои формы контроля за соблюдением этих правил. То, что делается
сегодня в российском шоу-бизнесе: раскручивание определенного типа
произведений; агрессивная реклама, нарушающая и «Закон о рекламе и
рекламной деятельности», и «Международный кодекс рекламной деятельности»,
и «Свод правил и обычаев делового оборота рекламы на территории Российской
федерации»; массовое распространение произведений, которыми следует
торговать в специально лицензируемых заведениях (типа секс-шопов,
оружейных магазинов и т. п.); организация в подростковой аудитории зрелищ,
демонстрирующих сцены эротики и насилия, и т. п., – нужно рассматривать в
Антимонопольном комитете, в Торговой палате, в Союзе промышленников, а
главное, в судебных инстанциях по экономическим преступлениям. И оценивать
исключительно в рублях, а не политических заклинаниях и моральных
поучениях. Непривычно, конечно. Да и хлопотно. Но без этого российский шоу-
бизнес срабатывает, как нео-совковый вариант Агитпропа, наложивший
цензорскую лапу на самый массовый канал духовного воздействия. Если
вдуматься, массовые зрелища – это самое могучее средство нивелирования
вкусов, развлечений и удовольствий, утрамбовывающее, словно фантастический
асфальтовый каток. А, как подметил тонкий аналитик массовой культуры Х.
Ортега-и-Гасет: « Немногие вещи характеризуют эпоху столь же хорошо, как
сумма ее удовольствий». Только не надо демонизировать шоу-бизнес, заводить
идеологическую кампанию или еще что в этом роде. Это не сфера творческого
производства, а аппарат коммерческого распространения. Необходимо и
достаточно довести его до экономической прозрачности. И тогда станет ясно, что
над многими беспросветными ныне проблемами массовой культуры и думать-то
нечего, а стоит только посмеяться. К примеру, над пресловутой проблемой
«политической цензуры».
Внутри непрозрачного шоу-бизнеса с неизбежностью возникает и цензура
(предвзятость, сговор, самонадеянность), и коррупция (раскрутка за деньги,
взятки за выход в эфир, поборы с артистов). Но страшилки о внешней цензуре –
анахронизм. Может, кто из деятелей и мечтает самоуправствовать, да, как
говорится, бодливой корове бог рог не дает. Государство не в состоянии
эффективно контролировать массовую культуру. И глупо было бы к этому
стремиться. Коммунисты пытались ввести абсолютную цензуру, но тем только
стерилизовали свою собственную эстраду. А продуктивными шоу-жанрами
стали политический анекдот, авторская песня, самиздат в философии и
самострок в одежде. Конец – всем известен. И кто заводит речь о «введении
цензуры», либо держит власть за людей недалеких и вздорных, либо тщится
выдать за «призрак коммунизма» идею общественного контроля, которая,
67
действительно, уже «бродит по Европе», материализуясь в разного рода
«неправительственные комиссии», «гражданские инициативы»,
«некоммерческие организации». И здесь разговор может стать, наконец,
предметным.
Очевидно, что только пристальное внимание негосударственных и
некоммерческих организаций способно высветить дегенеративные тенденции в
массовой культуре и общественной нравственности, напрямую не вмешиваясь
ни в свободу творчества, ни в личное времяпрепровождение. А если одной
только общественной укоризны окажется недостаточно, для того чтобы
нейтрализовать постыдные соблазны, дикие выходки или цензурные эксцессы,
то уже суд может, найдя достаточные основания, перевести конкретные
прецеденты в юридическую плоскость. Всерьез с этим трудно спорить. Но у
хитрецов от шоу-бизнеса наготове «убойный вопрос»: «А кто будет решать: что
пропускать, а что запрещать, что порнография, а что безобидная эротика, что
свобода выражения, а что оскорбление нравственности?».
Но кто-то же решает все это сегодня. И решает, как видно, отвратительно.
Говорить, что все это стихийный беспредел артистических натур, все равно как
утверждать, будто у бешеных денег шоу-бизнеса нет хозяина. Так, кто же эти
люди, продвигающие порнографию смерти? Какое у них образование? Каковы
их гражданские заслуги и моральные предпочтения? Кто санкционировал их
цензорские привилегии? Чепуха какая-то получается. Чтобы торговать
колбасой, надо иметь медицинский сертификат от фтизиатра, венеролога и т.oд.
А чтобы торговать духовным продуктом, похоже, достаточно завести клевретов
в массовых коммуникациях, которые будут широковещательно долдонить, мол,
кто угодно имеет право публично сказать и показать, что только захочет, где
захочет и кому захочет. Когда-то М.Е. Салтыков-Щедрин сформулировал кредо
некоего типа политиков: «Чтоб нам, мерзавцам, жить было вольготно и
повадно, а прочим всем, чтобы ни дна и ни покрышки». Самое грустное, что
такие аллюзии вызывает вопрос нужный, на который, действительно, важно
иметь ответ. Если, конечно, задавать его без глума, а отвечать на него без
шапкозакидательства. И заранее, а не задним числом.
Отрицательный опыт – тоже опыт. История российского шоу-бизнеса тоже
учит. По крайней мере, тому, кого не следует приглашать в эксперты по
вопросам массового искусства.
Владельцы дискотек, издательств и студий, продюсеры, диск-жокеи и
прочие шоу-мены живут по принципу свободы торговли. И не нужно ставить их
в ложное положение, принуждая лично апробировать свой товар. Было бы даже
негуманно, ставить порядочных людей в ситуацию, когда приходится идти
против либо своих моральных принципов, либо собственного денежного
интереса.
Нет нужды обращаться и к работникам инфраструктуры шоу-бизнеса:
критикам, обозревателям, журналистам. Они живут в сфере свободы слова,
которая ничем не ограничена, и могут широковещательно высказать любые
суждения. И с ними вынуждены считаться все. Но проблема в том, экспертны
ли эти суждения или несут в себе апломб и запальчивость богемных нравов
около музыкально-литературной среды? Реальная ситуация: «Да что говорить о
68