Пронина Е.Е. Психология журналистского творчества

Подождите немного. Документ загружается.

Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова Факультет журналистики

Е.Е. ПРОНИНА

Психология

журналистского

творчества

2-е издание

Рекомендовано Ученым советом

факультета журналистики

Московского государственного университета

имени М.В. Ломоносова

для использования при изучении курсов

«Психология журналистики»,

«Психология журналистского творчества*

«Литературная работа

журналиста*

ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 2003

УДК 070 ББК 76.12 П89

Пронина Е.Е.

П89 Психология журналистского творчества. — 2-е издание. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003.

— 320 с. ISBN 5-211-06135-7

В книге рассматривается процесс эволюции мышления и стилей творчества журналиста в связи с развитием технологий

массовой коммуникации. В основе предлагаемой концепции — теоретические и практические исследования аудитории,

результаты психотехнического анализа журналистских текстов, опыт моделирования конкретных изданий, те-

матических разделов и полос. Анализируется роль новых технологий средств массовой коммуникации в становлении

индивидуального и коллективного сознания. Рассматриваются пути и средства целенаправленного освоения различных

парадигм мышления и творчества как условия социально-пихологической и профессиональной адаптации журналиста с

учетом современных коммуникативных психотехнологий.

Для студентов и преподавателей высшей школы, журналистов, психологов, социологов и всех интересующихся

проблемами психологии журналистики и массовой коммуникации.

УДи U / U

ББК 76.12

Научное издание

Пронина Елена Евгеньевна

ПСИХОЛОГИЯ ЖУРНАЛИСТСКОГО ТВОРЧЕСТВА

2-е издание

Зав редакцией Г.М. Степаненко. Редактор В.П. Протасова. Дизайнер Г.Д. Колоскова. Обложка художника В.П.

Логинова. Корректоры А.В. Яковлев, Л.С. Клочкова, В.А. Ветров. Подписано в печать 5.05.03. Формат 60x90 Vie- Бумага

офс. № 1. Гарнитура Тайме. Офсетная печать. Усл. печ. л. 20,0. Уч.-изд. л. 19,68. Тираж 3000 экз. Заказ 1367. Изд. №

7751. Ордена "Знак Почета" Издательство Московского университета. 125009, Москва, ул. Б. Никитская, 5/7 Типография

ордена «Знак Почета» Изд-ва МГУ. 119992, Москва, Ленинские горы

ISBN 5-211-06135-7 © Изд-во Моск. ун-та, 2003

Оглавление

Предисловие..................................... 4

ПРОБЛЕМА. ПРЕДМЕТ. МЕТОД...................... 6

ФЕНОМЕН ЧЕЛОВЕКА:

ПАРАДИГМЫ МЫШЛЕНИЯ И СТИЛИ ТВОРЧЕСТВА. . .____23

Тлл&-я т/МЯья

МАГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

И МИФОЛОГИЧЕСКИЙ ТЕКСТ....................... 43

ТЛЛ&Л. ксЯ&е^ЫЛля

РАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

И УБЕЖДАЮЩИЙ ТЕКСТ.......................... 85

Тлл&Л. *ЯГ**ЛЯ

ПОЗИТИВИСТСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

И ПРАГМАТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ.......................m

ДРАЙВ-МЫШЛЕНИЕ И ГЕДОНИСТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ.....141

Тлл-i*. с«Эьм»я

ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

И СМЫСЛОВЫЯВЛЯЮЩИЙ ТЕКСТ...................186

Тлл&я 4+СЪЛМ.Я

NET-МЫШЛЕНИЕ И СЕТЕВОЙ ТЕКСТ.................224

Тлл&л. дс&явЫя

НЕЛОКАЛЬНОСТЬ ПСИХИКИ

И СИСТЕМНОСТЬ ЖУРНАЛИСТСКОГО ТЕКСТА.........298

Тллб-а, ксрб-ля

ПРОБЛЕМА.

ПРЕДМЕТ.

МЕТОД

Если б завтра земли нашей путь Осветить наше солнце забыло — Завтра ж целый бы мир

осветила Мысль безумца какого-нибудь!

Думается, современному человеку не дано в полной мере прочувствовать всю глубину

переживания этой песни людьми, которые слушали ее в исполнении автора — великого шансонье

Беранже. Но понять можно. Для начала следует вспомнить, что Пьер-Жан Беранже (1780—1857)

десятилетним мальчиком присутствовал при взятии Бастилии, видел террор якобинцев, Ди-

ректорию, взлет и падение Наполеона, пережил оккупацию Франции, двойную реставрацию

Бурбонов и еще две французских революции — 1830 и 1848 гг. Как поэт народный он всегда был в

оппозиции к власти. Пел иронические куплеты «Король Иветто» в дни коронации Наполеона и

гимны про «изумившую свет славу» Франции в дни национального унижения. Сочинял сатиры на

реставрированных вельмож и элегии об изгнании из отечества друзей-диссидентов. И пик его

славы — шутливый по форме, но твердый отказ на предложение занять кресло министра искусств

в правительстве, которое своей победой более всего было обязано его песням. Как шансонье

Беранже был самой массовой коммуникацией Парижа, а значит, и Франции, и всей Европы в тот

знаменательный период всемирной истории, когда складывалась генная структура современной

демократии.

На этом следует задержать внимание. Песня по психологической сути своей — публичная

коммуникация, способная соединить людей в коллективном потрясении благодаря тому, что некие

чувства, смутно роящиеся в душе каждого, вдруг получают общее выражение, ясное и

неоспоримое как озарение. Универсальным механизмом творческого мышления считается «АГА-

пере-живание» (догадка, открытие, прозрение, откровение), то есть момент, когда, как говорят

психологи, «бессознательное переходит порог сознания» и в понимании человека складывается

новый, более адекватный образ реального явления и своего существа. А в массовой коммуникации

этот процесс не только многократно усиливается, но и приобретает деятельностный характер.

Крупный французский социопсихолог С. Московичи подчеркивает, что формирование нового,

более адекватного образа в идеологическом универсуме группы энергетически мобилизует пове-

дение, так как переход познавательного плана в эмоциональный рождает чувство убежденности

Песня как публичная коммуникация раскрывает психологию творчества в момент

коммуницирования, то есть при порождении и восприятии произведений, которые

интерпретируют реальные события и чувства, обостряя тем самым общественное переживание их

до уровня непроизвольных поведенческих реакций и трансформации бессознательных установок.

В этой связи можно утверждать, что для самого П.-Ж. Беранже гордый куплет был не поэтической

метафорой, а прямым, не иносказательным суждением. Однако еще важнее, что эти чеканные

строфы и восприниматься не могли иначе, чем буквальное выражение личного убеждения. «Певец

поет о себе, слушатель слушает о себе же, — характеризует песенный контакт академик Д.С.

Лихачев. — Исполнитель и слушатель (слушатель как бы внутренне подпевает исполнителю и с

этой точки зрения является до известной степени также ее исполнителем) стремится отождествить

себя с лирическим героем»

. Поэтому формулируемая певцом мысль словно всплывает в сознании

слушателя из глубин его собственного бессознательного как внезапное озарение, потрясающе

ясное и неоспоримое. Этот психосоциальный эффект можно рассматривать как универсальную

модель «АГА-переживания» в массовой коммуникации.

Конечно, в различных видах массовой коммуникации: фольклорном обряде, народном зрелище,

поп-шоу, политической де-

Moscovici S. The phenomen of social represetations / Ed. by R.M. Farr, S. Mos-covici. Cambridge, 1964.

Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1972. С. 86.

монстрации, телевизионном репортаже и т.п., такого рода эффекты имеют свои особенности, но

все они — явления одного порядка. Для примера можно сопоставить с «песенным контактом»

психологическую интерпретацию ключевых категорий трагедии (в изначальном понимании

древнего жанра народного зрелища) и журналистского текста — «катарсиса» и «сенсации».

«На вершине трагедии со-переживание и со-страдание герою переходят в совместное осознание,

разрешение жизненной проблемы... КАТАРСИС — это осознание... Это расширение границ

индивидуального сознания до всеобщего. Такое расширение сознания по-новому освещает

индивидуальный опыт, прошлое человека, помогая ему увидеть свои отклонения и их пагубные

последствия»

«СЕНСАЦИЯ, потрясая воображение, выключает рациональный опыт и открывает путь для

неконтролируемых сознанием эффектов мышления, чувствования и поведения»

В сущности, глубинный механизм аналогичен. Но, во-первых, чем более массовой (в

количественном отношении) становится коммуникация, тем яростнее проявление

психосоциальных эффектов. В разгар «битломании» в США подпевающая и пританцовывающая

на концертах публика приходила в такой экстаз, что Джон Леннон удивленно сказал: «Мы могли

бы отделаться мимикой. Могли перестать петь и никто бы не заметил». Во-вторых, точные знания

и собственный опыт помогают человеку не поддаться магии коллективного «АГА-переживания»,

сохранить суверенность личности в пароксизмах массовой коммуникации. К примеру, расхожее

выражение американских журналистов: «Собака укусила человека — это не сенсация... человек

укусил собаку — это сенсация», — как правило, справедливо. Но есть по крайней мере две группы

людей, которых ни то ни другое не удивит. Это — собаководы. Среди них немало оригиналов,

которые начинают дрессировку с болезненного укуса животного, чтобы показать, кто сильнее. И

еще это, разумеется, психиатры...

«Но толка нет от мыслей и наук, когда повсюду им опровер-женье», как в свое время пел уже В.

Высоцкий. В период общественного смятения социальные коммуникации становятся

супермассовыми, что ведет к гиперэффектам коллективных «АГА-переживаний» и по поводу

разоблачения «заблуждений прошлого» ( к/ф «Так жить нельзя!». С. Говорухин, 1989), и, главное,

в ответ на новые идеи и программы («Великий почин». В. Ленин, 1920). Кардинальный момент

массовых коммуникаций —

Флоренская Т.А. Катарсис как осознание // Бессознательное. Тбилиси, 1978. Т. 2. С. 568-569.

Иванов 17. Динамика сознания. М., 1992. С. 127.

творческое осмысление жизненной перспективы в реальной коммуникативной ситуации. Как

«мысль не выражается в слове, но совершается в слове»

, так коллективные переживания, ценност-

ные ориентации и поведенческие установки разворачиваются в символах, логике и ритуалах

массовой коммуникации. И не только в момент восприятия, но и в момент творчества, и в момент

публичной трансляции текстов

Если б завтра земли нашей путь Осветить наше солнце забыло — Завтра ж целый бы мир

осветила Мысль безумца какого-нибудь!

Как застольная песня (подумать только!) развернут, в сущности, «символ веры» целой эпохи

промышленных достижений, политических потрясений и социальных упований конца XVIII —

начала XIX в. Личная биография Беранже объясняет, почему вспышка вдохновения великого

поэта высветила в его бессознательном этот символ гуманистического оптимизма. Психоистори-

ческая ситуация постреволюционной Европы, не желавшей мириться с поражением демократии и

лелеявшей новые надежды, позволяет представить, почему резонировали образы песни в кол-

лективном бессознательном и какие это вызывало массовые «АГА-переживания». Но в полной

мере прочувствовать все это уже невозможно. Для современного человека — это только красивая

метафора, потому что конец XX в. — совсем другая психоисторическая ситуация.

Двести лет после взятия Бастилии (1789) история была цепью упорных попыток реализовать

благие намерения социального оптимизма. Иногда это получалось почти буквально. Такие

феномены с психологической точки зрения чрезвычайно интересны. Момент исполнения желаний

— особое психическое состояние, когда глубоко волнует сам процесс осмысления достигнутого.

Это, если хотите, возвратное «АГА-переживание»: новый образ реальности благодаря своей

желанности преодолевает границу сознания и, проникая в глубины бессознательного, вступает в

прямое взаимодействие с его символикой. В момент исполнения желания может возникнуть не

только чувство глубокого удовлетворения, но и острое разочарование, и парадоксальное

недоумение. Но в любом случае это — потрясение самого существа человеческой

Выготский Л.С. Мышление и речь // Собр. соч.: В 6 т. М., 1982-1984. Т. 2. С 305.

См.: Пронин Е.И. Текстовые факторы эффективности журналистского воз-Действия. 1981.

натуры, и, как правило, за ним следует перенастройка навыков мышления и возникновение новых

поведенческих установок.

Знаменитый физик, «отец атомной бомбы» Роберт Оппенгей-мер лично присутствовал при первом

экспериментальном взрыве ядерного устройства. При первой вспышке (она была столь яркой, что

ее заметила слепая от рождения девушка) Р. Оппенгей-мер непроизвольно стал читать про себя

стихи из «Бхагавад Гиты»:

Мощью безмерной и грозной

Небо над миром блистало б,

Если бы тысяча солнц

Разом на нем засверкала...

Но уже в следующее мгновение, когда взрывная волна обрушилась на защитные сооружения, в

памяти ученого всплыла иная строфа мистического песнопения: «Я становлюсь смертью, сокру-

шительницей миров»

. Позднее «отец атомной бомбы» впал в тяжелую депрессию, проклял свое

участие в разработке оружия массового уничтожения и выступил против «безнравственности в

науке и политике».

«Комплекс Оппенгеймера» находили потом в поведении очень многих ученых — от Альберта

Эйнштейна до академика Сахарова. А если радикальная психическая переориентация приобретает

массовый характер, это ошеломляет даже видавших виды исследователей. После того как

социальные утопии обернулись кровавыми вакханалиями тоталитаризма и за их пресечение было

заплачено миллионами жизней, в обществе с неизбежностью стало распространяться

закономерное недоверие к любым государственным доктринам и вообще к официальной морали.

Книга Александра Зиновьева «Зияющие высоты» (1973) была как раз одним из проявлений

духовной несовместимости с социализмом. Автора, крупнейшего специалиста по математической

логике, принудили эмигрировать из СССР. Приехав в постсоветскую Россию, философ-диссидент

обнаружил такие стили жизни и такие формы массового искусства, что назвал современное обще-

ство «постчеловеческой цивилизацией» и отправился обратно в Германию, так сказать, в

добровольное изгнание.

Конечно, в переходные периоды прошлых веков поведение людей тоже было эксцентрическим. К

примеру, в канун 1001 г. множество достаточно богатых людей раздали все имущество бедным и

«в одной рубахе» отправились в церковь, чтобы встретить «конец света», которого ждали в миг

истечения первого тысяче-

» См.: Юнг Р. Ярче тысячи солнц. М., 1961. С. 170-171.

летия от Рождества Христова и которого желали как избавления от всех житейских и духовных

напастей. Однако смятение чувств современного человека в принципе иное. Оно порождено не

столько отвращением к тем или иным обстоятельствам жизни, сколько ясным осознанием, что эти

обстоятельства устранять нельзя.

Нельзя остановить экономическую экспансию, хотя мир на грани экологического коллапса,

потому что мировой порядок не выдержит глобального снижения производства.

Нельзя немедленно отказаться от ядерного оружия, потому что «равновесие страха» обеспечивает

самосохранение человечества.

И так чуть ли не до бесконечности. В любой сфере деятельности, от международной политики до

домоводства, человек оказался в ситуации, когда продолжение традиционной деятельности

угрожает всему роду человеческому, а прекращение этой самой деятельности имело бы

катастрофические последствия. Общественная жизнь предстает человеку как

объективировавшаяся апория, то есть интеллектуально-нравственная проблема, не допускающая

однозначного выбора, потому что взаимоисключаю-*щие решения одинаково правильны и

одинаково необходимы. Поэтому поступки современного человека нередко необъяснимо

противоречивы, непонятны для него самого, как говорят психо-

• логи, «амбивалентны», то есть с равным основанием позволяют предполагать прямо

противоположные мотивы и взаимоисключающие чувства.

Общественная мысль оказалась в плену политических антиномий, то есть сшибки концепций

взаимоисключающих, опро-• вергающих друг друга, но в то же время производящих впечатление,

что по отдельности они могут быть с одинаковой убедительностью доказаны в качестве

правильных. Социально-политическое осмысление проблемы ядерного оружия с самого момента

его изобретения — характерный в этом отношении пример.

Термин «антиномия» предложен был профессором логики Марбургского университета Рудольфом

Гокленом (1547—1628) в 1613 г. Но само явление логической несообразности было в центре

внимания философов от Античности до наших дней. И все-таки со времен Аристотеля «не было

найдено ни одного решения, с которым бы все согласились»

Великий Кант (1724—1804) сформулировал несколько антиномий, которые предохраняют разум

от тщетных попыток познать мир «вещей-в-себе» и одновременно застраховывают веру от

посягательств разума. Он либо «разводил» два уточняющих ре-

Клини С.К. Введение в математику. М., 1957. С. 42.

шения в разные стороны, либо вообще «снимал» вопрос об их решении. В теоретическом плане

это допустимо, конструктивно и психологически безопасно. Но социально-политические антино-

мии — дело совсем иное. Для огромного числа людей это психическая реальность, в которой

сливаются душевные влечения и объективные перспективы существования и которая поэтому не-

отступно требует практического разрешения в реальности социальной. Так что ни «развести»

позиции, ни «снять» вопрос безболезненно не удается. Отсюда раздрай психики и эксцентризм по-

ведения, которые становятся типологическими чертами современного человека.

Антиномичность и общественной мысли, и мироощущения масс — психологический итог XX в.

Поэтому любые ответы на проклятые вопросы прошлого «Кто виноват?» и «Что делать?»

оборачиваются только новой виной и новыми провалами, потому что изначально односторонни, а

значит, и саморазрушительны. Крах бесчисленных идеологических доктрин прошлого показывает,

что так оно было и прежде. Но теперь это становится самоочевидным, и на первый план

общественного сознания выходит изначально иной вопрос: «Как быть?».

«В ядерную эпоху человечество должно выработать новое политическое мышление, новую

концепцию мира, дающую надежные гарантии выживания человечества... Человечество достойно

лучшей участи, чем быть заложником ядерного ужаса и отчаяния...» — говорится в «Делийской

декларации о принципах свободного от ядерного оружия и ненасильственного мира» (1986),

подписанной Михаилом Горбачевым и Радживом Ганди. Вообще концепция «нового мышления

для нашей страны и всего мира», которую М.С. Горбачев выдвинул еще будучи Генеральным сек-

ретарем ЦК КПСС, содержит немало положений, продвинутых, казалось бы, за ограничительные

барьеры политических антиномий современности:

«Нельзя переносить идеологические разногласия в сферу межгосударственных отношений... ибо

идеологии могут быть полярными...»;

«Безопасность неделима, противники вынуждены стать партнерами»;

«В компромиссе надо искать не победы, а консенсуса, добиваясь, чтобы были соблюдены

интересы не только превалирующей, но и уступающей стороны»

На Западе никто не возражал. Горбачеву даже присудили Нобелевскую премию мира. Советская

общественность тоже была

Горбачев М.С. Перестройка и новое мышление для России и всего мира. М., 1988. С. 143-146.

увлечена идеями перестройки. Но уже через несколько лет страна, принявшая принципы нового

мышления, лежала в развалинах, а другая сторона перестала скрывать, что торжествует победу.

«Не впадайте в заблуждение, — сказал президент США Д. Буш (1992), — распад коммунизма не

был безусловным явлением, для этого потребовалось сильное руководство со стороны

президентов, представлявших обе партии. Без их прозорливости и помощи американского народа

Советский Союз и сегодня был бы сильной сверхдержавой, и мы бы смотрели в лицо ядерной

угрозе»

Многие политологи видят в эгом доказательство ущербности самой концепции Горбачева. Она и в

самом деле сформулирована неосмотрительно и прозвучала как пропагандистская доктрина,

прикрывающая капитуляцию в «холодной войне». Но для любой из сторон в условиях социальной

антиномии капитуляция такая же односторонность, как и победа. Общий раздрай только усугуб-

ляется. Мир потерял биполярность, но сохранил «двойные стандарты»:

— это хорошо, что объединяется Германия. И хорошо также, что раздробляется СССР;

— это хорошо, что расчленяется Югославия. И хорошо также, что НАТО вводит свои войска в

Боснию, пресекая саморазделение ее на три мононациональные государства...

Президент России Б.Н. Ельцин провозгласил в противовес концепцию «многополярного мира». А

Индия провела испытания ядерного оружия, как бы предупреждая, что способна собственными

силами предотвратить расчленение, оккупацию или иное давление извне. Потом еще и Пакистан

увеличил собой многопо-люсность мира, взорвав шесть ядерных зарядов в один день.

.Ни одна из роковых антиномий XX в. пока даже не приблизилась к разрешению. Более того, все

больше политиков цинично используют стрессогенную психоисторическую ситуацию в мани-

пулятивных целях.

«В современных политических кампаниях, — подчеркивает знаменитый имиджмейкер Ф. Гоулд,

— все большую роль играют тревога и опасения. Современная мировая экономика, изменившая

характер международных отношений, рост преступности и социальная нестабильность — все это

способствует тому, что отличительными свойствами современного электората становятся

неуверенность и сомнения... Не допускайте, чтобы вас изображали несущим ответственность за

что-то. Старайтесь всегда быть в таком положении, когда судят дела вашего соперника, а не

Речь Дж. Буша на XXXV очередном съезде республиканской партии // Комсомольская правда. 1992. 22 авг.

ваши»

. Замысел прозрачен: повлиять на выбор в момент голосования, то есть, по сути, на

индивидуальное поведение, но повлиять через массовые психические состояния,

коллективные чувства и общественное мнение. Суверенность личности и адекватность

реакций индивида в таком случае зависят от осмысления оперативной информации, то

есть в конечном счете от того, что выше было определено как творчество в момент

коммуници-рования.

В психологическом плане массовая коммуникация — личностная проблема. Как

показывают эксперименты американского психолога Дж. Розена, интеллектуальная жизнь

современного человека состоит в основном в кодировании и декодировании массовых

символов, а его жизненный успех зависит от скорости и адекватности понимания

телевизионных образов

. А для профессионального журналиста это общее положение

отягощается тем, что именно ему приходится запускать первую версию символизации да

еще практически синхронно развитию событий. Это особый настрой сознания. «Я уже

говорил о нашей журналистской страсти искать во всем символику, — подчеркивает

знаменитый известинец М. Стуруа, — об этом нашем профессиональном роде недуга, от

которого, по-видимому, можно избавиться лишь тогда, когда этот недуг сведет тебя в

могилу»

. Это, действительно, психологически небезопасная работа.

Дело в том, что социально-политическая антиномия, которая рассматривалась выше как

психологический итог XX в., в том или ином ее житейском проявлении ощущается всеми

как безотлагательная потребность, что называется «злоба дня», и становится поэтому

психологическим импульсом журналистского творчества. В конечном счете именно

«злоба дня» обращает человека к массовой коммуникации с проклятыми вопросами «Кто

виноват?», «Что делать?» и «Как быть?». Но разумно ли требовать от журналиста

правильных ответов, если антиномия в том и состоит, что решения не имеет?

Как живой человек, журналист не может избежать человеческих заблуждений. Однако

логика профессии и технология массовой коммуникации позволяют ему продвинуться в

разрешении антиномий так далеко, как ни в каком другом виде творчества. И вот как это

бывает.

Когда молдавские волонтеры разгромили и разграбили Бен-деры (19 июня 1992 г.),

телеведущий начал очередной выпуск но-

иГоудд Ф. Стратегическое планирование избирательной кампании. М., 1996. С. 143-144.

URosen J. Television and Technology // Et cetera. 1981. Vol. 38. hk 2. P. 162-166.

Cmypya M. Время: по Гринвичу и по

существу. М., 1969. С. 52.

востной программы «Время» с краткого сообщения о факте, добавив, что собственный

корреспондент Сергей Фатеев был на месте событий и его репортаж будет подготовлен к

эфиру в конце передачи.

Перед самым прогнозом погоды телеведущий объяснил, что из Молдавии трансляцию не

разрешили, журналисту удалось тайно выехать в Одессу, чтобы передать оттуда репортаж

по проводам. И картинка пошла почти без текста:

Горящий город с вертолета. Клубы дыма над коробками зданий без крыш...

Бой на улице. Журналист в зоне действительного огня. Лицо, с которого словно стерта

мимика. Пластика преодоления страха. Как будто видишь так называемый «свист пуль».

Вдоль сельской дороги вереница огромных авторефрежирато-ров. Пробуждающая

приятные воспоминания эмблема «Молд-плодоовощ» на каждой машине. Журналист

открывает задние двери фургона — холодильник полон трупов. Второй фургон — гора

трупов. Третий....

Тираспольское кладбище. Похороны местных ребят. Бесконечная череда родственниц в

черных платках и платьях. Женское горе. Оператор опускает камеру. К нему с криком

бросается женщина: «Нет! Снимайте! Пусть все видят, что у нас творится!»...

Это было как сенсация и катарсис разом. Миллионам людей синхронно, одномоментно и с

непреложностью факта было раскрыто, что за благородными речами о «суверенитете»,

«национальных интересах», «имперских замашках», «недопустимости вмешательства» не

осталось ничего, кроме разбоя, смертоубийства и грабежа, кроме жажды власти и наживы.

Страна пережила шок. Немедленно был отправлен в отставку твердивший о

«принципиальном невмешательстве» командующий Приднестровской армией. Под

псевдонимом (!) «полковник Гусев» в Тирасполь полетел новый командарм. В Кишиневе

тоже поняли, что ни оправдывать, ни замалчивать бендерскую операцию просто

невозможно, и согласились начать переговоры. Война остановилась.

Новому командующему Приднестровской армией не пришлось делать ничего, кроме

крутых заявлений. И все же в благодарном общественном мнении России он уже под

собственным именем — генерал Александр Лебедь — стяжал славу «силовика-

миротворца». А о журналисте забыли. (Сергей Фатеев после тираспольского репортажа

получил премию (цветной телевизор) и был переведен в Тюменскую область, где позднее

стал работать на радио.) Не в последнюю очередь потому, что он сам как бы отстранился

от события. Он только фиксировал происходящее, не проявляя личных чувств, не

высказывая собственных оценок.

-Это не от бесчувственности, недомыслия или недостаточной квалификации. Как раз наоборот -

это проявление сугубого профессионализма. Это репортаж в классической чистоте жанра:

«сообщение, отражающее поступательное развитие реального события с предельной

наглядностью, порождающей "эффект присутствия"»

. В конце концов это просто

профессиональный прием, стимулирующий творчество-в-процессе-коммуницирования в массовой

аудитории. Благодаря эффекту присутствия информация воспринимается как данность, на уровне

переживания, в котором задействуются все резервы психики, поскольку без комментария-

подсказки прогнозировать последствия приходится самому. Личный опыт расширяется до

социального масштаба с неизбежными при этом ошибками, но и с внезапными прозрениями,

которые меняют людей и мир.

Но ведь технология репортажа известна каждому журналисту. И, к примеру, о чеченских

событиях телерепортеры делали даже более жесткие, жутко-натуралистические, сенсационно-

жестокие передачи, а общественный катарсис никак не наступал и война только разгоралась. Увы,

сказалось то, что журналисты сами сделались волонтерами пропагандистского фронта

квазигражданской войны. Отсюда неизбежная односторонность, саморазрушительная при

осмыслении социально-политических антиномий. Характерный пример приводится в статье «Час

пикейных жилетов»

«Когда чеченцы стали брать в заложники журналистов, разобиженный подобной

неблагодарностью пикейный жилет Л. начал перечислять заслуги своих коллег перед бойцами

Ичкерии. Один сюжет особенно показателен. Л. рассказал, как по "просьбе" Мовлади Удугова в

телевизионный репортаж о выступлении Дудаева была внесена так называемая "перебивка". По

словам Л., в речи мятежного генерала целый абзац, содержащий угрозы и оскорбления в адрес

Президента и народа России, был заменен на благородно-трогательный текст диктора, который

звучал до тех пор, пока Дудаев не впал в более спокойный тон и его голос разрешалось снова

запустить в эфир. Элементарная технологическая операция — и общественность России введена в

заблуждение, лишена возможности правильно оценить и личность Дудаева, и планы сепаратистов,

и характер противоборства центральной и региональной властей... Как ни крути, это акт цензуры.

В Конституции РФ и в "Законе о СМИ" говорится, что цензуры в России нет, а цензура — вот она,

и даже без краски смущения. Когда-нибудь историки дадут прямой ответ, кто цензурировал не-

которые российские телеканалы: сами пикейные жилеты, их хо-

Социальная практика и журналистский текст. М., 1990. С. 54.

Российские вести. 1997. 30 июня.

зяева или лично Мовлади Удугов, служивший тогда министром информации у Джохара Дудаева».

На этом примере следует задержать внимание. Здесь вяжется главный узел психологических

проблем журналистики. «Без некоторых форм цензуры пропаганда в строгом смысле

невозможна», — подчеркивал знаменитейший американский обозреватель Уолтер Липпманн

Так оно и есть. И это самая коварная ловушка на творческом пути журналиста.

С принудительной цензурой — государственной, партийной, владельческой, «заказной»,

корпоративной — все ясно. Ее глубокая аморальность давно изобличена блистательными

памфлетистами. Ее зловещая социальная роль полностью раскрыта академическими учеными.

Свобода печати юридически защищена парламентскими биллями, конституционными поправками

и сводами законов. Но цензура, увы, понятие не чисто юридическое. Она никогда не бывает

только внешним принуждением, а всегда сопровождается искренним увлечением.

Профессионал массовой коммуникации видит, что может помочь тому или иному лицу,

поддержать то или иное мнение, посодействовать тому или иному делу. Сплошное искушение.

Особенно для натуры благородной. Но как только журналист впадает в соблазн пропаганды, его

мысль становится односторонней, творчество — ущербным, личность — податливой цензурному

принуждению.

Увлеченный высокой идеей журналист желает быть «политическим бойцом», но логика

пропаганды делает его «подручным партии», подвластным внушению авторитета. Характерно, что

президент НТВ И. Малашенко на пресс-конференции по поводу выкупа заложников-журналистов

из чеченского плена не без горечи сказал, что Мовлади Удугов — «современный доктор Геб-

бельс», словно признавая задним числом его направляющую роль.

Владение техникой пропаганды вызывает ощущение личной влиятельности, информационного и

даже социального могущества. Под обаянием этой иллюзии журналист оказывается во власти

«непреодолимого магнетизма свободы слова», как назвал такую форму утраты самоконтроля

американский социолог Том Купер. Социальная ориентация теряет адекватность. Появляется

почти идиотическая эйфория. «Хозяева телеканалов и правительство, — куражится один из

телеведущих, — могут завтра помириться, но у Меня есть личное отношение к тем, о ком я

говорю с экрана. И я лично надеру им задницы»

Lippmann W. Pablic Opinion. N.Y, 1961. P.43.

'Доренко С. В нашем деле много сопляков //Аргументы и факты. 1997. N° 46.

«Непреодолимый магнетизм свободы слова» ставит творческую мысль журналиста под

импульсивную цензуру личных амбиций и корпоративных установок. Он готов почтить за истину

все что в каждый данный момент приходит ему в голову: от остроумных догадок до завиральных

химер. Но в любом случае он впадает в односторонность и оказывается в обойме тех, кому вы-

годно выдавать за общественное мнение бесконтрольную скачку идей зачастую

малокомпетентных и, в сущности, безответственных лиц.

В социальном плане весьма существенно, что при любых формах цензуры состояния

принужденности и увлеченности могут переплетаться сколь угодно причудливым образом. В

плане же личном это требует сознательного выбора линии поведения, ибо от него зависят

психическое самочувствие и творческая судьба журналиста. К сожалению, слишком часто

журналисты склонны уклоняться от трудных решений, уповая на то, что массовая коммуникация и

так сама несет всех, подобно реке. Однако стихийная игра информационных потоков,

отшлифовывая творческие индивидуальности, как гальку, сносит их в особый социальный тип

ландскнехтов пропаганды. Не так уж странно, что литераторы самых разных стран и культур свои

повести и романы о журналистах называют «Враги общества», «Храм сатаны», «Вторая

древнейшая профессия», если журналисты и сами нередко обнаруживают в себе помимо обычных

человеческих достоинств и недостатков гремучую смесь продажности и самовосхищения.

«...Хотя независимости нет, и не надо врать о необходимости ее добиваться, не может быть

прямой зависимости четвертой власти от первой, — размышляет корреспондент солидного

журнала Лев М. — И я как журналист буду писать строго так, как писал я школьные сочинения в

пионерском детстве — твердо зная, что и как надо изобразить словом, чтобы интеллигентная

учительница, сама в эту ахинею не верящая, смогла бы с чистой совестью поставить пятерку и не

тянуть дежурные слова: "Подумай еще... Думай самостоятельно..." Как журналист я не буду

рубить сук, на котором уселся... Власть над микрофоном или печатной страницей предоставляет

удовольствие, близкое к половому... И хотя среди пишущих есть люди, которым удается писать

так, что их тексты имеют инвариантную относительно времени значимость, все же основная

задача журналиста — нащупать, пусть остро временные, эрогенные точки на теле народа... Что

касается современной российской прессы, то идет борьба не за независимость, но исключительно

за право продаваться подороже — не только за живые деньги, журналисты народ всеядный и

безыскусный, довольствующийся шампанским на фуршетах хоть без закуски под

головную боль или даже за возможность попасть в один кадр НТВ с Гайдаром...»

Столь нелицеприятный самодиагноз не является чем-то исключительным в журналистской среде.

К примеру, контент-анализ юбилейного номера газеты «Московский комсомолец» обнаруживает

след точно тех же профессиональных установок практически во всех саморекламных

публикациях. И это вовсе не постсоветская проблема. Во все времена и во всех странах считалось,

что пьянство, цинизм, самохвальство, перемежающееся депрессиями, — профессиональные

заболевания журналистов. По статистике ЮНЕСКО, журналистика давно уже отнесена к числу

профессий с самой короткой продолжительностью жизни. Это действительно одно из самых

опасных занятий прежде всего в психологическом плане, потому что массовая коммуникация

была, есть и будет одной из самых стрессогенных сфер человеческой жизнедеятельности.

Так не лучше ли, предохраняясь от стрессов, просто уйти из журналистики? Только и в этом

случае из массовой коммуникации не выскользнешь.

Советские исследователи «уподобляли средства массовой информации нервной системе

целостного общественного организма»

. Философ-авангардист М. Мак-Люэн (1911—1980)

вообще рассматривал электронные каналы связи как расширение нервной системы человека

Когда-то и то и другое воспринималось как чересчур смелые метафоры. Теперь очевидно: такова

психическая реальность в информационном пространстве социума. Просто выйти из массовой

коммуникации невозможно. Полностью отключаться от нее нельзя. Это вызывает либо регресс

личности (в случае индивидуальном), либо распад общества (при массовых вариантах). Но то-то и

придает занятию журналистикой высокий смысл и острый интерес, так что любая другая работа

потом кажется пресной.

Массовая коммуникация расставляет бесчисленные ловушки. Но массовая коммуникация несет в

себе и защиту от любого капкана. Это вопрос техники психологической безопасности в массовой

коммуникации. «Самый хитроумный манипулятивный прием перестает действовать, как только

публично раскрыт его секрет», — писал в годы психологической войны Жак Эллюль

. Но

оказалось, что контрпропаганда тоже не более чем хитроум-

Пронина Е. «Плюйбой» или коллективный Мальчик-без-штанов // Российские вести. 1996. 13 марта.

Никитинский Л. О «четвертой власти» //Комсомольская правда. 1991. 21 дек.

См.: McLuhan M. Understanding media: The Extension of Man. N.Y., 1965.

21 EllulJ. Propagandes. P., 1962. P. 119.

ный прием, и, раскрыв, в свою очередь, ее секрет, можно вызвать эффект полной

неопределенности, когда человек одновременно и верит и не верит чему бы то ни было, но, в

сущности, беззащи- » тен перед незнакомым хитроумным приемом. Нужен подход целостный,

соотносящий в психологии журналистского творчества технологию успешного массового

воздействия и технику информационной безопасности. Предметом научного рассмотрения в таком

случае должны стать психологические закономерности, лежащие в основе феноменов

индивидуального творчества и массового воздействия. И для этого нужна особая

кетодищ^параллель-ного рассмотрения высших психических функций человека и

психологических процессов массовой коммуникации, находящих выражение в типологических

особенностях журналистских текстов.

Общий замысел предусматривает такой аспект адаптации теоретического и эмпирического

материала, при котором данный ;подход мог бы подготовить будущего специалиста к работе в

стрессогенных условиях современной массовой коммуникации, помочь ему в преодолении

конкретных затруднений, возникающих в ходе текущей практики^познакомить с

психологическими приемами решения типичных коммуникативных проблем. Поэтому в первой

главе книги внимание сосредоточено на характерных психосоциальных эффектах массовой

коммуникации, которые инициируются индивидом, но возникают (или не возникают) как

результат взаимодействия глубинных психологических факторов социума. Реальные прецеденты и

тексты представлены в психологическом аспекте, как типологические модели глубинных законо-

мерностей творчества-в-процессе-коммуницирования. Понятия и категории психологии включены

в научный аппарат прикладных исследований и интерпретацию общих результатов. А в качестве

целевой установки выдвинута разработка четких правил техники психологической безопасности в

массовой коммуникации.

Предварительная проработка проблемы использована для того, чтобы вчерне определить

параметры предмета изучения и сформулировать исходные принципы освоения материала. Как

центральное обобщение и одновременно точка приложения дальнейшего анализа предложен

самодостаточный вывод: Социально-политическая антиномия, которая рассматривалась выше как

психологический итог XX в., в том или ином ее житейском проявлении ощущается всеми как

безотлагательная потребность, что называется «злоба дня», и становится поэтому

психологическим импульсом журналистского творчества.

Отсюда следует, что первое условие психологической безопасности в массовой коммуникации —

независимость мышления. Антиномия — это сшибка взаимоисключающих, но равно обо-20

снованных мнений, и главное — не подпадать под обаяние одной из сторон.

Нужно, во-первых, относиться со здоровой недоверчивостью к любой пропаганде. Особенно к

своей собственной. Потому что это, как выразился Карл Маркс, «единственный товар, который

обманывает не только покупателя, но и продавца*. Потому что даже в просвещенном XX столетии

любое «единственно верное учение» всегда и всюду с неизбежностью приводило к тому, что

место науки занимала идеология, место хозяйствования — доктринерство, а место творчества —

фанатизм.

Во-вторых, нельзя пренебрегать ни одной из точек зрения, сколь пропагандистскими ни казались

бы ее аргументы. К антиномии нет ни «единственно верных» подходов, ни «абсолютно

неправильных». Любая точка зрения объективно фиксирует реальные феномены, которые с другой

позиции просто неразличимы. И в любой позиции объективно утрачивается возможность

фиксировать реальные феномены, вполне различимые с другой точки зрения

В профессиональной журналистской работе по-своему преломляется общеметодологический

«принцип дополнительности» Нильса Бора (1885—1962), предусматривающий анализ и описание

внутренне противоречивого явления в двух эквивалентных аспектах с последующим внешним

соположением обоих взаимо-дополнительньгх аспектов

. Все, что есть в массовой коммуникации,

— амбивалентно. А потому все, что есть в массовой коммуникации, может и воссиять, будто

светоч премудрости, а может и зачадить, как жупел пропаганды. Но для журналиста и то и другое

— соблазн. Журналист честен лишь до той черты, до которой сохраняет живое ощущение

амбивалентности происходящего. Красочные детали реальности от этого не тускнеют, и суждения

не утрачивают резкости. Но цена им устанавливается подлинная: не выше и не ниже той, во что

они действительно обходятся людям. Независимое мышление, как бестеневая хирургическая лам-

па, бестрепетно высвечивает аспекты антиномии, а соположение их в перспективе раскрывает,

какова вероятность разрешить антиномию или хотя бы оставить ее в стороне.

Вероятностный вывод — это особый тип суждения. Он может быть сформулирован и четко, и

жестко. Но все-таки будет в нем неустранимая амбивалентность, которая затрудняет гладкость

бездумного принятия информации и стимулирует со-творчество при восприятии сообщения. Для