151
Аналогично, ценою невероятных усилий, поднимался и Цицерон. "Говорят, что он не
менее Демосфена страдал недостатками в декламации, а потому усердно поучался как у
комического актера Росиния, так и у трагика Эзопа.... Декламация же Цицерона немало
содействовала убедительности его речей. Высмеивая ораторов, прибегавших к громкому
крику, он говорил, что те по немощи своей выезжают на громогла-еии, подобно тому, как
хромые садятся на лошадей"***.
Сам Цицерон выделял два вида речей: ораторская речь и беседа. Первая
предназначается для выступлений в суде, на народных сходах, в сенате. Вторая — для встреч,
споров, пирушек, собраний близких друзей. Он писал: "Речь ораторская имеет большее
значение в деле снискания славы; ведь именно ее мы называем красноречием; но все-таки
трудно выразить, в какой мере ласковость и доступность беседы привлекают к себе сердца
людей. До нас дошли письма трех, по преданию, дальновиднейших человек — Филиппа к
Александру, Антипатра к Кассандру и Антигона к сыну Филиппу, в которых они советуют
снискивать расположение
* Там же. — С. 283. J*; Там же. -С 285. Там же. - С. 304-305.
толпы доброжелательной речью и склонять солдат на свою сторону, ласково обращаясь к
ним. Что касается речи, которую держат перед народом во время прений, то она часто
приносит славу в глазах у всех. Ведь речь богатая и мудрая сильно восхищает людей;
слушатели думают, что произносящий ее понимает суть дела и разбирается в нем лучше, чем
другие. Но если речи свойственна убеди* тельность в сочетании с умеренностью, то это —
самое изумительное, что только может быть, и тем более, если это присуще молодому
человеку"*.
Перед нами — все важнейшие параметры, на которые и сегодня ориентируются
выступающие. Прошли века, но практически не изменились основные "болевые" точки че-
ловека. Тем удивительнее то, как рано вышли на них античные ораторы. Они даже
пользовались разрабатываемым сегодняшней пропагандой приемом совмещения позитивных
и негативных суждений об объекте для большей эффективности воздействия. Об этом же
(только на своем уровне) говорит как об установившейся практике Плутарх: "Всякая
демократия относится к государственным деятелям недоверчиво и предубеждено, а потому,
если полезные решения приняты без споров и борьбы, возникает подозрение о
предварительном сговоре; такой навет тяжелее всего поражает сообщества и дружеские
кружки. Настоящего раздора и разноречия в собственной среде допускать не следует; правда,
хиосский народный вождь Ономадем, придя к власти во время смуты, не дозволил изгнать
всех противников поголовно, дабы, как сказал он сам, "за недостатком врагов не начать
ссориться с друзьями", — но то были слова вздорные. Раз уж, однако, толпа с недоверием
встречает что-нибудь великое и полезное, приверженцам начинания благоразумнее выступать
не слишком дружно, словно спевшись; хорошо, чтобы двое или трое спокойно возражали
своим друзьям, а потом как будто дали себя переубедить доводами и увлекли за собой народ,
убежденный, что ими руководят соображения общего блага"**.
* Цицерон. Об обязанностях // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. — М., 1975. — С. 112.
** Плутарх. Наставления о государственных делах // Плутарх. Сочинения. - М., 1983. - С. 607.
Речь в прошлом была частью (и весьма важной) военного сражения. Она в чем-то
схожа с шаманством, ибо функционально воздействует однотипно, пытаясь вывести людей из
зоны индивидуального существования туда, где социальные ценности пересиливают их
человеческие пристрастия. Вот отрывки речей представителей двух противоборствующих
сторон: консула Сципиона, возглавлявшего римское войска, и Ганнибала. Последние слова
речи Сципиона таковы: "Нет за нами другого войска, которое могло бы, в случае нашего
поражения преградить путь неприятелю; нет других Альп, которые могли бы задержать его и