Панченко А.М., Живов В.М., Николаев С.И., Плюханова М.Б. и др. Из истории русской культуры. Том III (XVII

Подождите немного. Документ загружается.

444 М.Б. Плюханова

затем — реальными фактами, в той мере, в какой эти факты

отвечают возникшей в фольклоре потребности. Особенно же

легко вмещаются в словесное произведение те факты реаль-

ности, которые порождены в ней самим фольклорным созна-

нием. В фольклоре редкий корабль не назывался соколом.

Вероятно, назвав свой корабль «Соколом» и роскошно убрав

его шелками, Разин возвел его в ранг фольклорно-символи-

ческого корабля вообще. (Ср. наблюдение С.М. Соловьева о

совпадении известий об убранстве разинского корабля с

летописным описанием кораблей вещего Олега) (Соловьев,

1961, с. 295).

Традицию, формирующую значение мотива «выплывание

на корабле», следует искать прежде всего в русском эпосе. В

раннем историческом фольклоре осознание исторических

событий осуществлялось посредством наложения на них

былинных ситуаций. Исторические реалии смешивались с

былинными мотивами, взаимодействовали и совместно эво-

люционировали. Фольклорный Ермак — часто почти киев-

ский богатырь. Иван Грозный — еще почти эпический князь

Владимир (Об этом см., например: Путилов, 1959).

В русском эпосе корабль имеет те же функции, что и во

всем мировом фольклоре, и во всей мифологии. Корабль —

средство перемещения в другой мир, прежде всего в царство

смерти.

Особенность мотива корабельного плавания в русском

эпосе вытекает не из этого, всегда неизменного, значения

корабля, а из особых черт эпического персонажа, которому

присуще плавание на корабле. Основные из так называемых

младших, киевских богатырей — Илья, Добрыня, Алеша —

никогда не восходят на корабль (Вс. Миллер отмечает специ-

фическую сухопутность киевских богатырей, которые «на

конях проезжают даже в Царьград» — Миллер, 1906, с. 89).

Персонаж же новгородского фольклора — Садко, Василий

Буслаев — обладает кораблем. Почти обязательное присутст-

вие корабля в новгородской небогатырской былине и невоз-

можность появления его в киевской героической связаны со

всеми особенностями этих двух столь различных былинных

циклов.

Киевский богатырь стабилен, и вовне, и внутри себя

ищет не преображения, а возвращения к исходному порядку.

Венец стремлений «младшего» богатыря — пройти путь борь-

бы и, победив, вернуться на пир князя Владимира. Киевские

О национальных средствах самоопределения личности... 445

богатыри не могут стать корабельщиками, поскольку не на-

правлены ни к смерти, ни к инициальному преображению.

Иначе в новгородском былинном цикле. Основные персо-

нажи его Садко и Василий Буслаев—«пограничны», т.е.

способны оказаться в позиции между жизнью и смертью, су-

ществовать на границе между поту- и посюсторонним миром

вне ситуации богатырского единоборства. Сюжеты новгород-

ских былин — это противостояние персонажа своему собст-

венному миру и движение к смерти или прохождение через

смерть. Побунтовав против Новгорода, Василий садится на

корабль и плывет в Иерусалим. Иерусалим в былине, как и

в духовном стихе о Голубиной книге, — центр потустороннего

мира, средоточие сакральности, в нем древо-кипарис, камень-

Алатырь, река-Иордань. Путь туда для Василия оказывается

путем к смерти. Корабельщик Садко спускается со своего

корабля на дно морское — в волшебный потусторонний мир.

Среди многочисленных вариантов этого сюжета былине о

Садко особенно близка ветхозаветная история пророка Ионы,

спущенного с корабля для инициального прохождения через

смерть.

К новгородским персонажам-корабельщикам примыкает

былинный жених Соловей Будимерович. Он приплывает в

Киев на волшебном Соколе-корабле. Корабль жениха близок

по функции мосту как свадебному символу. Значение и ко-

рабля, и моста обусловлено общим смыслом свадьбы как

хождения в другой мир (Левинтон, 1978). Брак может сим-

волизироваться потоплением и означать смерть. Ср. в евро-

пейской народной поэзии: жених-корабельщик

Особенность нового исторического фольклора относитель-

но былинного эпоса заключается не в появлении каких-либо

совершенно новых персонажей, а в том, что негероический

«пограничный» персонаж новгородского типа вытесняет тип

киевского богатыря и занимает центральные позиции. Со-

стояние оторванности от родового, социального целого, ха-

рактерное для новгородского персонажа, становится универ-

сальным состоянием героев, описываемых и воспеваемых

по

О символике воды и плавания по ней на корабле в свадебной

поэзии русской и европейской см.: Аничков, 1903, с. 254-275.

Гибель в воде, как символическое обозначение брака см.: Потебня,

1883 (в особенности — т. 1, гл. 7).

446 М. Б. Плюханова

народной словесностью XVII в. Исторический фольклор, как

и литература того времени, ищет средства изображения

индивидуальности, исторической личности. Для этих целей

необходимым оказывается обращение к новгородской бы-

линной традиции и отказ от киевской, центрально-русской.

Киевские «младшие» богатыри теперь приобретают черты

новгородских «пограничных» персонажей. Добрыня, в были-

не идеальный блюститель порядков и обычаев, по преданию

нового времени сидит на острове и грабит корабли (Соколо-

ва, 1970, с. 144). Новый фольклорный герой обычно «вор-

разбойничек». Господствующей в историческом фольклоре

становится фигура Разина—«воровского атаманушки».

Киевские богатыри, отказываясь от своей природы, восходят

на разинско-новгородский Сокол-корабль.

С.К. Шамбинаго в исследованиях, в свое время осмеян-

ных, пришел к заключению, что былины о Василии Бусла-

еве являются политическим памфлетом на царя Ивана Гроз-

ного, созданным в конце XVI в. (Шамбинаго, 1913; Шамби-

наго, 1914). Как наследник принципов исторической

школы, Шамбинаго не хотел верить, что событие (в данном

случае кровавое истребление новгородцев) может осущест-

виться в фольклоре за много веков до его реального осуще-

ствления. В действительности же исторический фольклор не

заметил в Иване Грозном черт новгородского «корабельщи-

ка». Инертное фольклорное сознание еще способно было уви-

деть в нем былинного князя Владимира, восседающего на

родовом престоле. Несколько позже в народных представле-

ниях о символическом местонахождении властителя родовой

престол был заменен корабельной палубой. Петр I воспри-

нимался в фольклоре как корабельщик. В зависимости от

отношения к этой роли, корабли Петра получали то свет-

лый, то темный колорит:

Чистым серебром кораблики изнаполнил,

Красным золотом суденышки изукрасил

(Киреевский, 1870. № 4, с. 164-166).

Или народный слух, за распространение которого пытали

в Преображенском приказе: «Государь в немецком платье,

в черном бархатном кафтане, в накладных волосах, на

Воронеже с двумя немцами корабли строит» (Бсипов, 1863,

с. 168).

О национальных средствах самоопределения личности... 447

В новгородском фольклоре, запечатленном книжной тра-

дицией, идея противопоставленности отдельного персонажа

некоему сообществу постоянно выражалась мотивом спуска

на воду. Такой, отторженный, персонаж, оказавшись в воде,

не тонет, а плывет вверх по течению и пытается подняться

на крутой берег

. Легенды на этот сюжет могут повество-

вать и о святом, преследуемом грешниками или язычника-

ми, и о воплощении язычества — Волхве, «змеяке-Перуне»,

преследуемом христианами. В первом случае место, где свя-

той выходит из воды — место расположения церкви (Иоанн

Новгородский выходит на берег около монастыря, Иаков

Ростовский, поднявшись из воды, закладывает монастырь.

Садко, находящийся под покровительством Николы Можай-

ского, по выходе на берег строит церковь). Во втором случае

выход на берег обычно оказывается невозможным. Чтобы

помешать выходу из воды темной силы, на берегу строят

церковь. (Ср. легенды о крещении Новгорода). Василий Бус-

лаев, персонаж, близкий Волхву, брошен в воду Волхова и

сам спускается в Иордан; в обоих случаях он, будучи оборот-

нем-колдуном, «ярым гоголем» взлетает на крутой берег

(Былины Севера, 1938)

, однако по выходе из Иордана, он

спотыкается о священный камень и гибнет. Такой же способ

выражения идеи отторженности сохраняется в историческом

фольклоре. См. предание: пугачевцы поплыли вверх по

течению Камы, они не смогли подняться на крутой берег

(Власова и Мартынова, 1964, с. 257-258).

Однако, если в новгородской легенде прохождение героя

через воду и выход на берег — форма испытания, то для героя

исторического фольклора пребывание на воде часто оказыва-

ется длящимся состоянием, не разрешающимся каким-либо

переходом.

Описания таких легенд см.: Буслаев, 1859, с. 82-85; Мил-

лер, 1897, с. 146-148; Жданов, 1895, с. 403-420; Федотов, 1931,

с. 235-236.

Федотов исследует житийный мотив чуда на водах не только

на материале новгородского жития, но также ростовского и рязан-

ского. Федотов считает, однако, что мотив этот имеет локальную

новгородскую окраску.

Этот вариант отличается особой разработанностью темы кораб-

ля и, вместе с тем, ярче всех прочих характеризует Василия как

волхва.

448 М. Б. Плюханова

Сокол-корабль исторической песни-былины не видел бе-

рега 30 лет.

Для героя исторического фольклора вода — основная сфе-

ра обитания. На воде он становится неуязвимым. Разин, по

легенде, плавая на своей кошме, спасается от любых пресле-

дований. Ср.: «Его хотели сжечь в корчме, но стена, около

коей сидел Разин, осталась цела, и он уплыл по реке на

своей чудесной кошемке, ловя пули и кидая их обратно на

берег» (Зеленин, 1914, с. 1193). Разин в этом подобен огуз-

скому фольклорному шаману Хорхуту, который, убегая от

смерти, расстелил одеяло на водах реки Сыра и просидел сто

лет, играя на кобзе (Жирмунский, 1962, с. 161).

Такой герой, в воде неуязвим, вместе с тем и смерть при-

нимает в воде же. Разин умирает, приплыв к камню на Ду-

нае и товарищи хоронят его на дне реки (Рыбников, 1910,

№ 221). В результате эволюции былин в фольклоре возника-

ют близкие к песне о смерти Разина эпические фрагменты о

гибели в реке Добрыни и о покаянии Садко на море перед

смертью. Песня о рождении Петра I обнаруживает устойчи-

вую способность контаминироваться с песней о гибели мо-

лодца в реке Смородине (см.: Кирша Данилов, 1977, № 32 и

33, примеч. на с. 448). Исторический фольклор особо разви-

вает сюжеты о гибели в воде героев разинского типа: Ермака,

Пугачева, Чапаева. Факт неуязвимости в воде не проти-

воречит факту гибели такого героя в воде. Во всех перечис-

ленных сюжетах река сохраняет значение границы между

жизнью и смертью. Жизнь героя исторического фольклора

есть колебание между жизнью и смертью, смерть его — ко-

лебание между смертью и жизнью. Он должен быть похоро-

нен на дне реки или, что то же самое для фольклора, про-

меж трех дорог, как подобает «заложному» покойнику.

Смерть его не окончательна. Исторические герои могут вер-

нуться, хотя бы и через сто лет, как возвращается Разин.

Этим они в принципе отличаются от былинных героев,

смерть которых означает конец эпического повествования.

Ср.:

...Все майданики запустели,

Все несчастные приуныли:

Стеньки Разина вот у нас не стало.

Мы пойдемте-ка ребята,

В белокаменны палаты,

Ах да из палатушек посмотрим

О национальных средствах самоопределения личности... 449

Вниз по матушке да по Волге,

Да по широкой, славной, долгой:

Не былым-бело на ней забелело,

Не черным-черно зачернело

Забелели то тонки парусочки

(Исторические песни, 1951, с. 198).

Параллельно историческому герою разинского типа и в

родстве с ним в литературе и фольклоре XVII в. развивается

персонаж, именуемый бесчастным молодцем. Бесчастный

молодец, оторвавшийся от отца-матери, беспорядочно скита-

ется, томимый своей долей. Высшее выражение этого типа

дано в Повести о Горе Злочастии. Повесть соотносится со

множеством песен на подобный сюжет. Бесчастного молодца

обычно влечет к реке, он бродит вдоль нее, безуспешно ища

перевоза и хочет утопиться. Ср. один из вариантов такого

сюжета: Стих про Удачу-доброго-молодца. Молодец похажива-

ет по мосточку калинову над рекой Смородушкой и бахва-

лится: «Нету ни роству, ни пригоству»... (Варенцов, 1860, с.

128). Здесь молодец помещен прямо на фольклорно-символи-

ческой реке смерти. Мотивы песен о бесчастном молодце ор-

ганизуют песни о гибели в реке Добрыни

, о покаянии Садко

и о гибели Степана Разина. Эти мотивы характерны и для

текстов разинского цикла, не связанных с темой смерти:

Разин плывет на лодочке по Волге, размышляя:

Да ты разлука, ты неволя, чужа дальня сторона,

Разлучила чужа дальня сторона с отцом матерью меня!

(Миллер, 1915, № 323, с. 744).

Бесчастны, погружены в глубокую печаль героические

персонажи большинства исторических песен XVII—XVIII вв.

Ср. песня разинцев:

Ах туманы вы, мои туманушки!

Вы туманы мои непроглядные,

Как печаль-тоска — ненавистные!

Основные записи баллады о гибели молодца, безымянного или

с именем Добрыни учтены: Миллер, 1897, с. 159-165; Путилов,

1956.

Особенно выразительный пример — песня записи Листопадо-

ва, в сб.: Новгородские былины, 1978. № 53. Садко кается в том,

что надругался над родом-племенем.

15 — 715

450 М.Б. Плюханова

Не подняться вам, туманушки,

Со синя моря долой! Не отстать

тебе, кручинушка, От ретива

сердца прочь

(Исторические песни, 1951, с. 196).

Смертная тоска, присущая персонажу исторических пе-

сен XVII—XVIII вв., не мешает ему служить героическим

идеалом эпохи. Наоборот, она, эта постоянная близость к

смерти, и есть выражение высшей активности, деятельно-

сти, героизма, как их понимало народное сознание того

времени.

В народной жизни XVII—XVIII вв., какою она отрази-

лась в историческом фольклоре, обнаруживаются черты

сходства с ситуацией календарного праздника и обряда.

Народная жизнь напоминает беспрерывно длящийся обряд,

потерявший свои обычные узкие временные и пространст-

венные рамки.

Обрядовое действо погранично. Осуществляемый с его по-

мощью контакт с потусторонним миром обеспечивается дви-

жением в символизированном пространстве, символическим

перемещением от жизни к смерти и обратно. Корабль по сво-

им функциям, по динамизму и принадлежности к «погра-

ничной зоне» идеально отвечает потребностям аграрного ма-

гического обряда. Корабль, барка, лодка, маленький плот

часто являлись в России аксессуаром праздничных действ, в

особенности обрядовых «похорон» Масляницы, Костромы и

пр.

. Корабль или лодку спускали по воде, или воздвигали

их на сани, или на телегу, и везли в них символическую

фигуру, подлежащую смерти-воскресению, или уничтоже-

нию, разъятию на части. С обрядовыми функциями кораб-

ля, видимо, следует связывать и тот, отмеченный Вс. Мил-

лером факт, что песня о Соколе-корабле оказалась в XIX в.

одной из употребительнейших колядных песен (Миллер,

1924, с. 344-351).

Народные войны и бунты двух смутных веков позже, в

XIX в. как бы сосредоточились в полуобрядовых-полутеат-

ральных действах — народных драмах. Герой-корабельщик

превратился в театральный персонаж с бульварными роман-

О лодках и кораблях во время святочных и масленичных игр

(Всеволодский-Гернгросс, 1929, с. 159, 161; Соколова, 1978, с. 57).

О национальных средствах самоопределения личности... 451

тическими чертами, но сценой его действия по-прежнему ос-

тавалась палуба. В пьесе Шлюпка, выросшей из разбой-

ничьей песни, лодка рисуется на полу для обозначения

сценического пространства. В пьесе Царь Максимилиан (свя-

занной с сюжетами самозванческих легенд XVII—XVIII вв.)

принц Адольф повествует о своем пребывании на Волге вме-

сте с разбойниками. Связь таких театральных постановок с

обрядом отчетлива. Они приходились на дни календарных

праздников, на масленицу, святки. Предусмотренные их

сюжетами ужасные самоубийства и убийства, в особенности

казнь и воскресение принца Адольфа, напоминают покой-

ницкие игры (Гусев, 1974) и обрядовые «похороны». Разыг-

рывание драмы могло прямо сопровождать собой масле-

ничный обряд, как бы усиливая его (Соколова, 1978, с. 57).

Современные формы бытования народной драмы свидетель-

ствуют о все усиливающемся тяготении ее к простой игре в

покойника.

Герой-корабельщик оказывается способным существовать

в пределах обряда, символизирующего смерть и воскресение

сил природы. Можно предположить, что народный идеал дей-

ствующей личности, исторической индивидуальности, и скла-

дывался в XVII—XVIII вв. в ориентации на представления,

которые близки к глубинной мифологии аграрного цикла.

Христовцы называли себя народом Божьим Израиль-

ским, стадом христовым, братьями-корабельщиками, Дон-

скими казаками, Зеленым Виноградом (Реутский, 1872, с.

75). Последнее самонаименование — Зеленый Виноград —

связывает корабль христовцев с кораблем аграрного празд-

ника. Этот же комплекс символических функций корабля

сохраняет загадка о семенном хлебе: «Два корабля идут с

Божьего суда а третий на Божий суд» (Даль, 1955, с. 161).

Наименование «Донские казаки» связывает умирающих-во-

скресающих на своих кораблях-радениях христовцев с раз-

бойниками-корабельщиками разинского типа, плывущими

на корабле-соколе вдоль границы между жизнью и смертью.

В одном из роспевцев, сопровождающем обряд «хожде-

ния в корабль», характерным образом сливаются в единой

теме пути к смерти и воскресению мотивы судьбы бесчаст-

ного молодца, разгула донского казака, приключений Сад-

ка, инициальной смерти пророка Ионы:

15*

452 М. Б. Плюханова

Скучно жить в горе без Божия доли!

Сем-ка я пойду добрый молодец

Во чисто поле — разгуляюся,

Во чистом поле нету мне доли.

Сем-ка я пойду добрый молодец

Ко тихому Дону, ко широкому,

Сяду я в корабль во израильский,

Уж вы плавщички-корабелыцички,

Перевезите меня на ту сторону,

На ту сторону на восточную.

Там мои сроднички дожидаются,

А мое сердце надрывается:

Повидаться мне с ними хочется.

А силен ветер поднимается,

А синее море всколыхалося,

На корабль вода заливалася.

В корабле люди перепугалися,

Метать жребий собиралися.

Опять молодцу доставалося, -

Со того горя бросился в море:

Бросился в море с мелкой стороны,

Шла кит-рыба, Богом послана,

Во уста брала, — духом дунула;

Духом дунула, — на брег кинула.

Три дня я в ней жил, — невредим был.

Собирался народ, явился пророк,

Явился пророк, он духом прорек

(Рождественский, Успенский,

1912, № 348, с. 443).

Итак, словесность XVII—XVIII вв. в поисках средств по-

нимания и выражения новых динамических форм жизни об-

ратилась к традиционному символу святоотеческой литера-

туры и русского фольклора — кораблю. В этом символе ока-

зались сосредоточенными идеи, отвечавшие всеобщей и

основной потребности того времени в движении, преображе-

нии. Древнерусская культура, на опыты которой всецело

опиралось народное сознание XVII века, знала один путь

движения действительно интенсивного, преображения глубо-

кого — путь от жизни к смерти и воскресению. Струги,

ладьи и корабли, на которые взошли в XVII веке участники

народных восстаний и приверженцы раскола, сохраняли

традиционный смысл кораблей, плывущих между жизнью и

смертью.

О национальных средствах самоопределения личности... 453

Литература

Акты археограф, экспедиции III. Акты археографической экспеди-

ции. СПб., 1836. Т. 3.

Акты Русского государства, 1987. Законодательные акты Русского

государства второй половины XVI - первой половины XVII века:

Комментарий. Л., 1987.

Алексеев, 1988. АЛ. Алексеев. К истории русской переводческой шко-

лы XII в. // ТОДРЛ. М.-Л., 1988. Т. 41.

Амвросий, 1813. Амвросий. История российской иерархии. Ч. V. М.,

1813.

Аничков, 1903. ЕЛ. Аничков. Весенняя обрядовая песня на Западе и

у славян. Ч. 1. СПб., 1903.

Афанасьев, 1868. АЛ. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на

природу. М., 1868. Т. П.

Барсов, 1870. Н.Барсов. Духовные стихи [роспевцы] секты людей

Божиих, собранные Н. Барсовым. СПб., 1870.

Барсков и Смирнов, 1927. ЯЛ. Барское и П.С.Смирнов. Памятники

истории старообрядчества XVTI века. Кн. 1. Вып. 1. Л., 1927.

[Русская историческая библиотека. Т. 34]

Верхнее, 1988. Jostein Bffrtnes. Visions of Glory. Oslo, 1988.

Бессонов, 1863. П.Бессонов. Калики перехожие. Вып. IV, V. М.,

1863.

Бороздин, 1870. А.К. Бороздин. Протопоп Аввакум: Очерк из истории

умственной жизни русского общества в XVII веке. СПб., 1870.

Бороздин, 1898. AJC. Бороздин. Протопоп Аввакум. СПб., 1898.

Брещинский, 1985. Д.Н.Брещинский. Житие Кораилия Выговского

пахомиевской редакции. Тексты // Древнерусская книжность.

Л., 1985.

Бубнов, 1975. Н М.Бубнов. Источники по истории формирования

идеологии раннего старообрядчества: Дисс... канд. ист. наук.

БАН СССР. Л., 1975.

Буслаев, 1859. Ф.Буслаев. Православный собеседник // Летопись

русской литературы и древностей. М., 1859. Кн. 1.

Буслаев, 1861. ФМ. Буслаев. Исторические очерки русской народной

словесности и искусства. СПб., 1861. Т. 2

Былины Севера, 1938. Былины Севера. Мезень и Печора / Зап. A.M.

Астаховой. М.-Л., 1938. Т. 1, № 14.

Бычков, 1987. И А. Бычков. Каталог собрания рукописей Ф.И. Бус-

лаева. СПб., 1897.

Варенцов, 1860. В. Баренцев. Сборник русских духовных стихов.

СПб., 1860.

Власова и Мартынова, 1964. ЗЛ. Власова, АЛ. Мартынова. Совре-

менный фольклорный репертуар одного района // Русский фоль-

клор. 1964. Т. IX.

Панченко А.М., Живов В.М., Николаев С.И., Плюханова М.Б. и др. Из истории русской культуры. Том III (XVII - начало XVIII века)

Подождите немного. Документ загружается.