Оллпорт Г.В. Личность в психологии

Подождите немного. Документ загружается.

Хорошо известно, что нейропсихическая организация каждого человека

уникальна. Это вполне объяснимо, поскольку каждый человек обладает

уникальным наследственным генотипом и неповторимым личным опытом. И

также хорошо известно, что хотя в системе личности нет окончательного

единства, ей, тем не менее, свойственен высокий уровень организованности и

внутренней согласованности. Адекватно ли подходила психологическая наука к

анализу этой ситуации до настоящего времени? Думаю, что нет. Та картина,

которая предлагалась психологией, это картина количественных показателей, а

не личности.

Индивидуальные различия (или количественные показатели), конечно,

можно принимать во внимание, но личность — это нечто гораздо большее, чем

набор некоторых переменных. Иными словами, ваша личность — это не просто

набор баллов по мотивации достижения, доминантности, интроверсии,

интеллекту, нейротизму или факторам А,В и С. По сути дела, эти общие, или

номотетические, переменные, которыми на современном этапе так любят

оперировать психологи, могут и не иметь отношения к структуре вашей

личности. Даже если некоторые из них более или менее релевантны, то вопрос

заключается не в том, насколько отличаются ваши баллы по этим показателям

от баллов других людей, а скорее в том, каким образом эти качества

взаимодействуют друг с другом в вашей собственной динамической системе

личности.

Творческая фантазия нужна психологам для того, чтобы разработать

методы для адекватного анализа стиля и развития отдельной личности. У нас

впереди долгий путь, прежде чем мы сможем улучшить наше понимание

личности и способность к предсказанию и контролю человеческого поведения.

Я не приемлю утверждения о том, что своеобразие личности лежит за

пределами компетенции науки, поскольку наука, как нам заявляют, имеет дело

с общими закономерностями, а не с уникальными проявлениями. Может быть,

такой подход правомерен в естественных науках, но я настаиваю, что

предметная область психологии — проблема человеческой личности, а для того

чтобы решить эту проблему, психология должна обратить свое внимание на

морфогенезис отдельной личности. Психолог в официальном этическом

кодексе Американской психологической ассоциации определен как тот, кто

«должен улучшать понимание человеком его собственной природы». А

человек, смею утверждать, существует только в конкретных, специфических,

уникальных формах. Если вы возразите, что любой природный объект уникален

— каждый камень, каждое дерево, каждая птица, — меня это не убедит.

Индивидуальная человеческая система так невообразимо сложна и так

удивительно разнообразна в своих взаимоотношениях с миром, так

высокоорганизованна в своей саморегуляции, что не представляется

возможным свести человеческую уникальность к аналогиям в сфере неживой

природы или низших форм жизни.

Проблема, о которой мы говорим, не нова, она не однажды обсуждалась

(Meehl, 1954; Sarbin, Taft & Bentley, 1960; Holt, 1962). Если я не ошибаюсь, дело

каждый раз заканчивалось пламенной речью в защиту количественных

показателей. В различных выражениях нас убеждали том, что наука не может

иметь дело с проявлениями своеобразия, что аналитические методы на

современном этапе их разработанности не делают различия между

молекулярным (например, количественным) и морфогенетическим

исследованием. Каждый биолог знает разницу межмолекулярной и

морфогенетической биологией, но психологи все еще готовы осознать

подобное различие в рамках своей науки.

Как показал Мил, существуют две отдельные проблемы. Одна из них

касается процесса понимания. Каким образом психолог соединяет в целостный

образ все разрозненные фрагменты имеющейся у него информации касательно

человеческой личности? Это приводит нас к непростому вопросу о роли

логического и ассоциативного знания с одной стороны интуитивного с другой.

Актуализируются нерешенные эпистемологические проблемы. Для психологии

этот вопрос формулируется следующим образом. Какие прогнозы более точны

— те, что основаны на статистических вероятностях, рассматривающих

поведение среднего человека данной группы, или те, что опираются на

клиническую (индивидуальную) интуицию? Поскольку мы далеки от того,

чтобы поставить жирную точку в этом споре, я взываю к творческой фантазии,

которая помогла бы в разработке более адекватных методов эмпирической

проверки теорий.

Второй пункт разногласий в количественно-морфогенетической полемике

касается типа данных, необходимых для оценки индивидуального поведения.

Являются ли баллы, полученные по различным шкалам, по проективным

тестам, по опросным листам, единственными данными, в которых мы

нуждаемся? В целом, это именно тот тип информации, с которой мы работаем в

настоящее время.

Теоретические ограничения этого подхода, превалирующего на

современном этапе нашей науки, очевидны. Когда мы оцениваем личное на

основе опросников, или теста Роршаха, или еще чего-то в этом духе, мы

допускаем, что качественный состав основных параметров этой личности тот

же, что и у всех других людей. На всех испытуемых pacпространяются одни и

те же переменные. Да, эти переменные могут варьироваться количественно, но

такое допущение верно только в отношении тех из них, которые учитываются

экспериментатором. Но что, если специфика моей личности не может быть

понята в рамках существуют «перечня черт»? (Allport, 1961, ch. 14 и 15). Не

понадобится ли в этом случае новая основная линия, новые методы для

выявления природы этих уникальных индивидуальных диспозиций?

Приведу пример. Предположим, мы хотим выявить основные интересы

или ценности личности. Мы располагаем несколькими стандартны шкалами для

их измерения (Kuder, Strong, Allport — Vernon — Lindze| To, что мы

обнаружим, конечно же, полностью будет соответствовать нашим ожиданиям:

количественные показатели переменных обусловлены экспериментатором, но

далеко не всегда — самой жизнью, которую, собственно, мы и изучаем.

Более морфогенетическим методом из набора, которым мы оперировали

и раньше, является тот, где испытуемого просят указать, чего он хочет от

жизни. Эта простая процедура весьма информативна. Проблема здесь

заключается в том, о чем говорил еще Фрейд: людям иногда свойственно

самообманываться, и даже в том случае, когда человек осознает свои ценности,

он не всегда способен их должным образом выразить.

Не так давно (Cantril & Free, 1962) подошли к этой проблеме с той

творческой фантазией, в которой, я полагаю, все мы нуждаемся. Испытуемых

из различных стран (помимо Соединенных Штатов выборка включала Индию,

Нигерию, Бразилию и Польшу) просили определить «наилучший» образ

собственной жизни в том виде, как они его себе представляют. Затем

использовали тот метод, о котором я уже говорил: испытуемым давали рисунок

лестницы, подчеркивая, что верхняя, десятая ступенька символизирует этот

образ жизни. После этого испытуемых просили указать, на которой из десяти

ступенек находятся они в данный момент, стремясь к реализации своих

стремлений. А на какой ступеньке, по их мнению, они были пять лет назад? А

где, как им кажется, они очутятся через пять лет? Тем самым были получены

интересные данные, касающиеся морали и мировоззрения. Испытуемых также

просили описать наихудший образ собственной жизни, который они могут себе

представить. Эти ужасные обстоятельства находились на нижней ступеньке

лестницы. Представляет интерес тот факт, что наихудший образ жизни редко

являлся логической оппозицией наилучшего образа жизни, несмотря на то, что

лестница, как предполагалось, должна символизировать некоторый

психологический континуум. Это яркий пример того, что логические категории

экспериментатора не соответствуют феноменологическим категориям того

объекта, который он изучает.

Вы можете сказать: «Хорошо, этот метод позволяет выявить

своеобразное базовое направление личности, которое является основой для

определения его намерений и измерения его личного прогресса. Ну и что нам

теперь делать с этой массой солипсических данных? Не доказывает ли это еще

раз тот факт, что каждая личность безнадежно уникальна?»

Нет. Проанализировав тысячи случаев, Кэнтрил обнаружил, что

возможно составление некоего искусного кода, состоящего из 145 единиц,

различное соотношение которых позволит выявить большинство образов

жизни, упомянутых во всех изучаемых странах. Вы можете сказать, что тем

самым мы возвращаемся к нашей количественной схеме. Да, в сравнительных

целях мы так и делаем, но при этом необходимо иметь в виду два

принципиальных отличия от нашего обычного статистического анализа. Во-

первых, испытуемый не зависит от стандартного перечня и не вынужден ему

следовать, если его стремления своеобразны; и, во-вторых, используемые

переменные определяются индуктивно, на основе реально существующих

тенденций, а не измышляются экспериментатором, сидящим в лаборатории.

Я рассказал об этом исследовании как о примере творческой фантазии,

направленной на привлечение внимания научной психологии к изучению

морфогенетических особенностей. Этот пример касается исследования

индивидуальных ценностей. Но можно отметить и другие облает» в которых

необходим анализ морфогенетических переменных. Одна и работ Шапиро

(Shapiro, 1961) также демонстрирует творческий подход. На основе

пятичасового интервью с пациентом автор сконструировал опросный лист,

который содержал переменные, стандартные для этого пациента, но не

имеющие непосредственного отношения к любому другом респонденту.

Повторные (через несколько месяцев или лет) заполненения такого опросника

выявляют как улучшение (или ухудшение) здоровья ходе лечения, так и

изменения установок и жизненных позиций.

В одной из своих работ (Allport, 1962) я описывал и другие недано

разработанные методы, которые, на мой взгляд, являются примером в

востребованного на современном этапе морфогенетического подхода к

изучению личности. Я не буду повторять здесь этот перечень, скажу лишь

одно. Несмотря на то что такие методы не получили широкого

pacпространения, они доказывают, что в принципе здесь есть место для

творческой фантазии. Некоторые методики, скажем, Q-сортировка или Rep-

тест, сочетают в себе количественные и морфогенетические процедуры и том

достаточно продуктивны в ряде случаев. Но, тем не менее, нам предстоит

долгий путь в том направлении, о котором идет речь. Я согласен с тем, что

наши традиционные количественные методы имеют определенные

преимущества. Но я убежден в том, что они односторонни и нуждаются в

творческом пересмотре.

Другие области применения фантазии

В каких еще областях, помимо исследования личности, необходимы

фантазия и творческий подход? Конечно, я лишен возможности привести в этой

книге глобальный научный план на будущее, но рискну привлечь ваше

внимание к некоторым сферам, нуждающимся в пересмотре.

Редукционизм оставил психологам в наследство крайне

неудовлетворительный подход к теориям научения. Я говорю так несмотря на

то, что это — самая разработанная проблема нашей науки. Обусловливание и

подкрепление недалеко продвинули нас в понимании тайн приобретения

знаний, навыков и мотивов. И все же обусловливание и подкрепление —

чрезвычайно популярные концепции. Со свойственным им рвением

редукционисты часто предлагают эти концепции в качестве универсальных

формул. Но я думаю, что в наше время все большее количество психологов

понимает, что прогнозирование научения взрослого человека на основе

прошлых подкреплений — это необоснованная экстраполяция изолированных

и имеющих крайне малое отношение к проблеме экспериментов. Фактически,

само понятие научения не вполне адекватно. Человек с младенческого возраста

впитывает, поглощает информацию, которая имеет отношение к его Я-

концепции. И делает он это не для того, чтобы ослабить напряжение, как

утверждается в превалирующих у нас теориях научения, а для того, чтобы

поддерживать то напряжение, которое связано с его самоидентичностью.

Очевидно, что это — крайне сложная задача, которая требует творческой

переформулировки в будущем.

Возьмем более специфическую тему — совесть. Фрейду принадлежит

важное предположение, согласно которому родительские наказы

интериоризируются у ребенка в форме суперэго. И в этом контексте возникает

следующий вопрос. Существует ли функциональная связь между детским

осознанием «должного» и представлениями о моральных обязательствах в

зрелом возрасте? Может ли быть, что представление взрослого человека о

моральных обязательствах функционально автономно от детского

представления об обязанностях? Более подробно я рассматриваю этот вопрос в

одной из своих работ (Allport, 1955, р. 72-73).

Мы должны быть благодарны Фрейду за его аналитические идеи, за

привлечение нашего внимания к детскому возрасту. Но теперь, вскарабкавшись

на его плечи, мы можем видеть гораздо дальше, чем он сам, — как впереди, так

и позади нас. Мы установили, что совесть — гораздо более широкое понятие,

чем то, о котором говорил Фрейд (так же как и религия). По Фрейду,

религиозное чувство — это трансформация наших детских переживаний,

связанных с эдиповым комплексом. Но более полное исследование роли

религиозных чувств нормальных взрослых убедительно продемонстрировало,

сколь ненадежна фрейдовская редукционистская формула. Можно вспомнить и

о его трактовке секса. Очень сомнительно, чтобы столь сложное чувство как

любовь сводилось лишь к сексу. К чести Фромма и других сторонников

неопсихоанализа, этот вопрос на нынешнем этапе рассматривается в ином

психологическом контексте.

Обращает на себя внимание одна любопытная тенденция. Современные

психологи изучают стресс, а не релаксацию, боль, а не радость, депривацию, а

не осуществление, предубеждения, а не дружбу. Почему психологов до сих пор

привлекают только изнаночные стороны жизни, я объяснить не могу. Может

быть, по той же самой причине, по которой людям нравятся страшилки в

фильмах ужасов.

Конспективно перечислять предметные области психологии, требующие

творческого пересмотра — весьма неблагодарное занятие. Вместо этого

перечисления в ритме стаккато обратимся наконец к проблеме построения

теорий.

Построение теории

Мы говорили о редукционистских теориях. Противоположный тип может

быть назван плюралистическим. Психолог-плюралист не исключает из

рассмотрения ни один атрибут человеческой природы, который кажется ему

важным и обоснованным. Так же, как и философ-плюралист, он приветствует

множественность и разнообразие интерпретаций. Результатом этого является

любопытное теоретическое ассорти.

Можно провести аналогии с «культуральным плюрализмом». Когда мы

отстаиваем культуральный плюрализм, мы фактически оправдываем нацию, в

которой каждое напряжение в сфере этнических взаимоотношений укрепляет ее

идентичность. Конечно, в то же время мы надеемся на некое всеобщее

национальное единство, но это единство оборачивается незаконченностью и

неопределенностью, а иногда противоречивость» Те, кто склонны считать, что

для нации лучше стремиться к полной ассимиляции, демонстрируют

редукционистский подход. Лучше, говорят они, добиваться органического

единства, чем рисковать потерей определенности и согласованности.

При построении психологических теорий мы сталкиваемся с той же

дилеммой. Все познаваемые аспекты человеческой природы познаются

разумом отдельных людей, а разумы отдельных людей ограниченны. Ни один

разум не способен познать всю целостность истины. На основании этого

простого факта Уильям Джеймс предложил свое плюралистическое

направление. Он утверждал, что ни одна простая формула не может описать

всю познаваемую истину. Многообразие достоверного знания столь велико, что

ни один теоретик не может объять всю его целостность.

В то же время наша склонность к рационализму заставляет нас строить

некие концептуальные системы, и чем более закрыта и сжата эта система, тем

более рациональной и обоснованной она кажется. Таким образом, мы попадаем

в ловушку той самой дилеммы: мы стараемся построй согласованную систему,

но не можем включить в нашу ограниченную согласованность все разнообразие

наблюдаемой нами психической деятельности. Редукционист — это тот, кто

ставит согласованность превыше адекватности. Он хочет закрыть глаза на

сложность организации своего испытуемого для того, чтобы удовлетворить

свой рационализм. Плюралист, напротив, готов принести в жертву

рациональную согласованность, дабы сохранить сложность и

многосторонность объекта.

Наиболее очевидный способ быть плюралистом — это быть эклектиком.

Эклектик подбирает постулаты и принципы различных теоретичских школ и

связывает их воедино в соответствии со своими собственными

представлениями. Если он считает возможным существование противоречий,

то будет следовать одной теории в один момент времени, и противоположной

— в следующий. Если его обвинят в нелогичности, он парирует обвинение

словами Эмерсона: «согласованность — пугало ограниченных умов». Нельзя

отрицать что бы то ни было, если оно кажется верным в том или ином

контексте, даже если эти частные истины согласуются друг с другом.

В работах Уильяма Джеймса мы встречаем немало парадоксов такого

порядка (Allport, 1943). Он был способен в одном контексте делать акцент на

детерминацию, а в другом — на свободу, на психические и физические стороны

человеческой природы, на параллелизм и интеракционизм. Он и принимал, и

отрицал бессознательное, он выражал и наддежду, и отчаяние в отношении

будущего психологии как науки.

Джеймс искал оправдание своим парадоксам во всеобъемлющей

доктрине прагматизма. Суть прагматизма заключается в том, что основная цель

мышления — построение концепций, которыми можно руководствоваться на

практике. Если мы добиваемся успеха в этом практически действии, мы знаем,

что наши предположения отражают некоторые аспекты истины.

Джеймс знал, что такая позиция «несистематична и неопределенна». Но

он предпочитал ее тому, что он называл «ужасным привкусом npитворства»,

отмечающим работы любого психолога, который претендует на полную

согласованность и адекватность своей теории. Тем самым он отвергал

современный редукционизм с его претензиями на окончательность

психоаналитических, бихевиористических, операционистских или каких-то

других рациональных, но частных трактовок. Достоинство плюрализма в том,

что он поощряет творческое воображение. Ничто не может быть отвергнуто

просто потому, что оно основано на еретической гипотезе (как, например,

телепатия) или на непопулярном методе (как анализ ситуаций). Принимаются

новые направления и поощряются новые исследования.

Позволю себе повториться: плюрализм не отвергает то конструктивное

знание, которым располагает редукционизм. Он принимает и то, что

предлагают теории подкрепления, и то, о чем говорится в когнитивных и эго-

релевантных теориях научения. Он использует преимущества количественного

анализа при разработке морфогенетических процедур, обеспечивающих

адекватное представление о человеческой индивидуальности. Он опирается на

те крупицы истины, которые заключены в концепции психологической защиты

и при этом принимает в расчет представления о бесконфликтной, внутренне

согласованной структуре Я. Он рассматривает младенческие пережитки

суперэго так же, как и представление взрослого человека о моральных

обязательствах. Он отдает должное и роли стимулов, и роли высших

потребностей, которые важнее простых стимулов.

Мы еще не ответили на вопрос, обречен ли такой плюрализм быть только

нелогичным и субъективным эклектизмом, или же единственно возможной его

основой является прагматизм. Мой ответ таков: опираясь на творческое

воображение, психология будущего будет способна предложить обоснованную

теоретическую позицию, которая может быть названа системным

плюрализмом.

Системный плюрализм

Цель системного плюрализма — сформулировать концепцию

человеческой личности, которая бы не отрицала ни одно валидное

доказательство и в то же время стремилась к рациональной согласованности.

Она будет включать как нервные, так и психические стороны человеческой

активности, как сознательное, так и бессознательное, как детерминизм, так и

свободу, как стабильные, так и изменчивые свойства, как нормальное, так и

патологическое развитие, как общие закономерности, так и уникальное

функционирование. Все эти, как и многие другие парадоксы свойственны

человеческой природе. Все они представляют собой доказанные свойства, и ни

одно из них не может быть исключено из нашего рассмотрения при построении

теории.

Конечно, на современном этапе не представляется возможным

сформулировать всеобъемлющую теорию человеческой личности,

удовлетворяющую принципам системного плюрализма. Такая теория требует

творческой фантазии, это задача нашей будущей науки. В одной из своих работ

(1960) я предложил возможное направление решения этой задачи.

Исходным моментом, я думаю, должно являться допущение о том,

человеческая личность — это важнейшая система (уникальная, да, тем не

менее, система); и что эта система обладает удивительно разнообразными

возможностями. Нам известны различные природные системы, от атома до

Солнечной системы, от амебы до человека, от идиота до Aристотеля. Но

системы, как мы знаем, различаются по степени их открытости.

Неодушевленная система строго подчиняется второму закону термодинамики.

Одушевленная система саморегулируется в соответствия принципом

гомеостаза. Человеческая система еще более открыта. И хотя она, как и более

низшие формы жизни, поддерживает себя в гомеостатическом состоянии, она

обладает способностью неизмеримо большей дифференциации и неустанно

саморазвивается через предвидение, воображение и стремление к идеалу. Ее

взаимодействие со средой и с другими человеческими системами чрезвычайно

сложно.

Среди элементов личностной системы можно назвать автоматизмы,

рефлексы и привычки, бессознательные механизмы, биологические импульсы,

так же как и влияния культуры и социального класса. Чрезмерный акцент на

эти частные аспекты человеческой природы привел к редукционистскому

представлению о человеке как простом реактивном механизме. И хотя

личностная система, без сомнения, обладает всеми этими реактивными

свойствами, она характеризуется также и проактивными, продуктивными,

проприативными свойствами, которые не принимаются в расчет в большинстве

современных редукционистских концепций.

Определяя каждого человека как личностную систему, мы тем самым

подтверждаем существование у него всех (а не просто нескольких) свойств,

присущих этой системе. Поступая таким образом, мы не удовлетворяемся

редукционистскими теориями и в то же время не отвергаем те зерна истины,

которые в этих теориях содержатся. Мы не склоняемся ни к произвольному

эклектизму, ни к прагматическому плюрализму, мы. определяем предметную

область нашей науки таким образом, что все без исключения валидные

данные и все поддающиеся проверке процессы могут быть вовлечены в наше

основополагающее представление о человеке как открытой системе. Несмотря

на то, что ни один психолог не может охватить всю целостность человеческой

природы, он будет поставлять кирпичики своих исследований для сооружения

большого и гостеприимного теоретического здания. Я надеюсь, что тем самым

мы реконструируем психологию, и она станет более открытой для новых идей и

6oлее согласованной, чем теперь.

Общественная значимость

Я предложил эти разнообразные творческие шаги не просто для

обеспечения большей адекватности науки психологии, но и для того, чтобы

повысить ее полезность.

Повсеместно идет речь о том, что Открытый Мир нуждается в первую

очередь в определении своих целей. Мы восстаем против диктаторов, которые

знают, чего они хотят, а поскольку они хотят поработить свободный дух

человека, мы справедливо противостоим их желаниям. Но знают ли граждане

нашего открытого общества, чего хотят они сами? Знают ли это наши колледжи

и университеты? Кажется, что их больше заботят научные ноу-хау, чем

философские ноу-хау нашего существования. Они больше говорят о том, что,

чем о том, ради чего.

Насколько я понимаю, психологическая концепция человеческой

личности как открытой системы приведет к более четкому определению

базовых мотивов человеческого рода. В этом нам поможет проведение кросс-

культурных и межнациональных исследований. До настоящего времени такие

исследования не делали акцента на центральной проблеме, а именно на

проблеме универсальных основополагающих желаний и целей человечества.

Основной упор делался на сравнительный анализ практик воспитания детей,

представлений об окружающих, реакций на современные технологии. Все эти

исследования, безусловно, интересны. Но они берут свое начало из

ограниченных представлений о человеческой природе.

Я могу представить себе исследование, направленное на выявление

базовых мотивов и универсальных образов мысли, которое дало бы мировым

политикам возможность внести коррективы в их государственные планы и,

возможно, открыло бы новую формулу мирного сосуществования. В такого

рода исследовании существенным является определение различий между

нуждами (решениями конкретных проблем) и базовыми желаниями, лежащими

в основе нужд. Потребности человечества, видимо, универсальны, однако

ограниченность всех предлагаемых на сегодняшний день решений очевидна. И

у нас нет достаточного знания человеческой природы, чтобы противостоять

сепаратистским политическим тенденциям. Такое знание необходимо нам как

основа для новых решений существующих конфликтов. Видимо, будет

непросто изменить привычки политиков, но если психология предложит новый

творческий подход, возможно, нам удастся это сделать.

Вы можете возразить, что мы уже твердо знаем о стремлении

человечества к миру и, тем не менее, мы почти ничего не сделали для

реализации этого стремления. Препятствие, как мне кажется, кроется в

неспособности наших политиков принять в расчет все существующие

стремления, включая потребность в самоуважении, в снижении тревожности, в

повышении жизненных стандартов, а также в неспособности политиков

посвятить себя увеличению национального благосостояния. В расчет должна

приниматься вся система человеческой личности, а не отдельные ее элементы.

И знание личностной системы, несомненно, должно подкрепляться знанием

системы социальной.

Системный плюрализм обеспечил бы студентам будущего более

обширную основу для исследований и проверки своих собственных

индивидуальных ценностей. Как преподаватель, я отмечаю, что студенты

склонны рассматривать свою жизнь в свете тех модных редукционистских

концепций, которые они в настоящий момент изучают. Кто-то сказал о Фрейде,

что, по сравнению с другими психологами, он глубже копает, дольше

находится в глубинах и вылезает оттуда более грязным. Я надеюсь, что

психология будущего будет копать столь же глубоко, оставаться там столь же

долго, исследовать более экстенсивно и вылезать с боле верным

представлением о целостности человеческой природы.

Эта природа хотя и ограниченна, но вместе с тем обладает огромными

потенциалами. Она скрывает в себе как зло, так и добро. Мне кажется,

психология должна знать как лучшее, так и худшее в человеке с тем, чтобы

помочь нам сделать хорошее лучшим и, при необходимости, наилучшим

образом справиться с худшим.

Вполне понятно, что до настоящего времени наша молодая наука

находила удовольствие в борьбе с традициями и проверяла свою

рациональность, изобретая все новые и новые редукционистские модели и

радуясь своим собственным стерильным методам. За это пришлось заплатить

немалую цену. Психология ушла от своего истинного предмета и зачастую

использует ригидные методы. Но, будем надеяться, что подростковый возраст

уже позади и наконец-то наступила интеллектуальная зрелость.

Библиография

Allport, G. W., 1943. «The Productive Paradoxes of William James

Psychological Review, 50, 95—120. См. также главу 16 данного сборника.

Allport, G. W., 1955. Becoming: Basic Considerations for a Theory

Personality (Yale University Press).

Allport, G. W., 1960. «The open system in Personality Theory», глава ;

Personality and Social Encounter (Beacon).

Allport, G. W., 1961. Pattern and Growth in Personality (Holt, Rinehard

Winston).

Allport, G. W., 1962. «The Unique and the General in Psychological Scienq

Journal of Personality, 30, 405—422.

American Psychological Association, 1959. «Ethical Standards Psychologists»,

American Psychologist, 14, 279—282.

Cantril, H., and Free, L. A., 1962. «Hopes and Fears for Self and Countr

American Behavioral Scientist, 6, Supplement.

Holt, R. R., 1962. «Individuality and Generalization in the Psychology

Personality», Journal of Personality, 30, 377—404.

Meehl, P. Е., 1954. Clinical versus Statistical Prediction (University;

Minnesota Press).

Sarbin, T. R., Taft, R., and Bailey, D. E., 1960. Clinical Inference and Cogniti

Theory (Holt, Rinehart & Winston).

Shapiro, M. В., 1961. «The Single Case in Fundamental Clinical Psychologicj

Research», British Journal of Medical Psychology, 34, 255—262.

100