Оллпорт Г.В. Личность в психологии

Подождите немного. Документ загружается.

приблизить ее к молодой личности, стоящей перед лицом неопределенного, но

привлекательного будущего. Гипотетичность и постоянство — это идеал и для

консультанта, и для клиента. На мой взгляд, они являются сутью и средоточием

преподавания, кураторской практики и самой жизни.

ОБЩЕЕ И УНИКАЛЬНОЕ В ПСИХОЛОГИИ

Позволю себе начать с цитаты — с вступления из «Этических HОРМ

психолога», официального кодекса, предложенного Американской

психологической ассоциацией (АПА) (1959). В нем психолог определяется как

тот, кто «должен улучшать понимание человеком его собственной природы».

Уже из самого кодекса становится понятно, что объектом нашего, внимания

является и человек в общем, и человек в частном. Таким образом,

профессиональный психолог может осуществлять свои рассуждения на двух

уровнях; так, он может сказать:

1) меня очень интересует проблема личности человека;

2) меня очень интересует проблема личности Билла.

Эти два суждения, хотя и схожи внешне, являются противоположными

полюсами. Во втором случае мы говорим об одной и только одна личности; в

первом же случае мы абстрагируем характеристики все трех миллиардов

обитателей Земли. Оба суждения верны; оба приемлемы; оба, без сомнения,

находятся в сфере компетенции психологической науки.

Конечно, некоторые возражают против столь широкого спектра проблем.

Художники, литераторы, некоторые психиатры и, возможно, некоторые

клинические психологи сказали бы, что обобщить представления личности —

значит потерять эту личность. Билл как целостный объект не может относиться

к компетенции научной психологии. Он может быть представлен только

посредством биографического метода или через артистическое либо другое

художественное выражение.

Среди психологов-теоретиков возражения принимают иную форму».

Обычно мы замалчиваем вторую половину определения, предложенного АПА.

Мы говорим, что наша задача — создать обобщенную формулу, то есть такие

предположения, которые имеют объяснительную и предсказательную силу для

всего рода человеческого или, по крайней мере, для некоторых определенных

категорий населения. Мы признаем, что единичный случай — это полезная

отправная точка, и не более того. Мы поддерживаем знакомство с Биллом

достаточно долго для того, чтобы сформулировать некоторую гипотезу, и

затем, подобно горному козлу, перепрыгиваем в абстрактные категории,

рассматривая Билла как основу для «предположений, поддающихся проверке»

и никогда не принимая в расчет лично его как некую структурную единицу. Мы

смиряемся с единичным случаем только как с отправной точкой наших

рассуждении. Мы прощаем Эббингаузу то, что он провел 163 эксперимента на

себе самом, поскольку его результаты были подтверждены результатами

экспериментов на других испытуемых. К счастью, эти испытуемые, как и он

сам, продемонстрировали логарифмическую зависимость между процентом

забытого материала и временем, прошедшим с момента первоначального

заучивания.

Мы прощаем Кёлеру и Уоллаху интенсивную работу с их собственными

эффектами последствия, поскольку вскоре было подтверждено, что и другим

испытуемым свойственно смещение образа предмета, который после

длительной стимуляции убирается из поля зрения.

Если бы какой-нибудь девиантный психолог (ну, например я) сказал:

«Не можем ли мы попристальнее приглядеться к Эббингаузу и,

проанализировав его собственную жизнь, выяснить, какая связь может

существовать между функционированием его памяти и его мотивами, его

когнитивным стилем, его стремлениями?», то тут же последовало бы

возражение: «Какая от этого польза? Даже если мы и обнаружим эту связь, нам

придется распространить ее и на других людей, а иначе она не представляет

никакой научной ценности».

Такова преобладающая направленность нашей профессии. Сложность

внутренней структуры конкретных личностей редко занимает нас или вообще

не привлекает нашего внимания. Наш интерес лежит в сфере общих

закономерностей и сравнения индивидов по ряду признаков.

Такая направленность, несомненно, обусловлена тем, что мы находимся

под влиянием целей и методов естественных наук. Само по себе это влияние не

является негативным. Нам все еще есть чему у них учиться. Вопрос

заключается в том, не поработило ли оно нас настолько, что мы пропускаем

добрую половину наших профессиональных задач, направленных на

«улучшение понимания человеком его собственной природы».

Мы не скажем ничего нового, если начнем утверждать, что каждая

индивидуальная система уникальна по своей природе — каждая крыса, каждый

дельфин, каждый червяк — и что только знание общих законов их

функционирования дает нам возможность понять каждый конкретный

организм. Мы не можем избрать столь простой способ решения противоречия.

Человеческая система, в отличие от всех других, обладает определенной

степенью открытости миру, степенью предвидения и самосознания, гибкостью

и переплетением функций и целей. Она представляет собой уникальное

структурное образование, гораздо более интересное, чем любая другая живая

система. Очевидно, вследствие своей стереотипности и недостаточной гибкости

психологи склонны основывать свои обобщенные выводы на поведении

животных. Но я рискну предположить, что все позвоночные животные нашего

мира различаются между собой по сложности и особенностям

функционирования своей психики гораздо меньше, чем один человек

отличается от другого.

И поэтому меня интересует, не пришло ли еще время тем, кто изучает

личность, отказаться от привычных ригидных решений и, возможно, даже

поставить их с ног на голову. Вместо того чтобы отрицать значимость

единичных случаев и посвятить себя поискам обобщений, почему бы не

отказаться от них и не обратиться к специфике конкретной личности?

Действительно ли наши обобщения имеют отношение к тому частному случаю,

который мы изучаем? Если даже это и так, не требуют ли они модификации? И

в чем именно индивидуальное функционирование! противоречит нашим общим

законам?

Или сформулируем вопрос проще. Почему бы нам не начать с изучения

индивидуального поведения как отправной точки (как мы делали и раньше),

затем сформулировать некоторые обобщения (опять же, как мы делали и

раньше), но в конце снова вернуться к индивидуальному — не для

механического применения законов (как мы делаем сейчас), а для более

полной, расширенной и уточненной оценки, чем та, которую мы можем

предложить на данном этапе? Я полагаю, что причина того, что наши

теперешние оценки зачастую бывают ненадежными и даже нелепыми, кроется

в том, что мы не делаем этот последний шаг. Мы останавливаемся на

формулировании наших сомнительных законов и редко применяем их к

конкретной личности.

Статистическое и морфогенетическое

Проблема, которая стоит перед нами, не нова. Больше ста лет назад Джон

Стюарт Милль предположил, что необходимо отличать психологию, то есть

науку о сознании в целом, от этологии, науки о характер (отметим, что эта

наука никоим образом не связана с тем, что сейчас называется этологией). По

его мнению, этология должна исследовать функционирование психологических

законов в специфически индивидуальных комбинациях, таких как отдельная

личность, отдельная культура или нация. Сходным образом мыслил и Дильтей,

предлагавший различать «объясняющую» и «понимающую» психологию. Он

говорил: «Мы объясняем природу, но понимаем человека». Вайдельбант также

выделял два вида познания: номотетический (поиск общих закономерностей и

идиоморфический (анализ частных случаев).

Столкнувшись с той же самой проблемой, Уильям Джеймс едва не

опустил руки от отчаяния. Хорошо известно, что после того, как он написал

свой учебник, он заявил, что общие психологические закономерности — просто

мыльный пузырь. Он утверждал, что психология не предложила «ни единого

закона в том смысле, как это делается в физике... Это не наука, это только

надежда на науку» (1961, р. 335). Возможно, последующие полвека

интенсивных исследований и усилили бы его веру в общие закономерности,

однако я в этом почему-то сомневаюсь. Как известно, он не только усомнился

в валидности общих закономерностей, но и поставил вопрос и о том, что

конкретная личность не должна являться предметом психологического анализа.

В «Воспоминаниях и исследованиях» (1912) он пишет:

...каждый конкретный индивид уникален, и тем самым он не подвластен

никакому анализу. Мы можем почувствовать эту уникальность, познать, так

сказать, ее вкус, который в каждом конкретном случае может быть приятным

или неприятным, но мы не можем дать окончательную оценку. Единственное,

что мы можем сделать, — это преклониться перед Создателем (р. 109).

Таким образом, к концу своей карьеры Джеймс, похоже, разочаровался в

психологии и как в науке об общем, и как в науке о частном.

Проблема все еще не решена, но, на мой взгляд, налицо некоторый

прогресс. Эта проблема все чаще и чаще преследует нас, играющих двойную

роль — экспериментатора и клинициста, теоретика и практика. 1954 году

появилась примечательная работа Мила под названием «Прогнозы:

клинические или статистические?» (Meehl, 1954), посвященная этой теме. Свою

собственную позицию автор определяет как «амбивалентную». Некоторые

называют ее «позицией на перепутье».

В работе Мила декларируется одно принципиальное положение. Cyть его

заключается в следующем. Когда мы сравниваем клинический и

статистический методы, различия между ними могут пролегать по двум осям:

(а) применяемые методики и тип используемых данных; (б) способ сведения

воедино разнообразных данных и формулирования окончательны выводов. Так,

данные могут быть представлены как в виде процентных соотношений или

иных формальных количественных значений, так и виде более содержательной

информации — описании случаев, свободных ассоциациях и т.п. Далее,

формулируя на основе этих данных оков нательные выводы, мы можем

использовать статистические процедуры выявлением закономерностей, или же,

как советовал Дильтей, прост стараться «понять» их. Мила интересует главным

образом именно эта проблема. В каком случае исследователь скорее добьется

успеха — когда он анализирует данные с помощью статистической

«поваренной книги» или через глобальное понимание? В настоящей работе я

сосредоточусь главным образом на первой проблеме, заявленной Милом, — на

типе данных, на которых должна основываться наша оценка."

В 1960 году Грауманн (Graumann) сформулировал проблему следующим

образом: откуда должны быть получены структурные единицы, которые мы

анализируем при исследовании личности — из некоторых Общих

психологических концепций или из жизни самой по себе? Иначе тот же вопрос

поставлен в обращении президента Британского психологического общества (L.

S. Hearnshaw, 1956). Он обращает внимание на существующее расхождение

между ограничениями, налагаемыми традиционными научными методами и

«пониманием богатства человеческой индивидуальности». Он указывает на

необходимость «непрекращающегося поиска концепций, которые, обладая

способностью научного объяснения и использования, тем не менее были бы

гуманистическими по своей сути» и' нг необходимость точного отображения

изучаемых структур.

Нет смысла воспроизводить здесь длительные дебаты между

сторонниками номотетического и идиоморфического подходов,

приверженцами объяснения и понимания. Думаю, в целях более скорого

достижения Прогресса нам стоит избегать использования этих традиционных

терминов. По этой причине в данной работе я буду говорить о

«статистическом» и «морфогенетическом» методологических подходах.

Позвольте мне объяснить второй термин.

В исследованиях по молекулярной биологии было установлено, что

клеточная организация жизни одинакова для всех без исключения видов.

Кирпичики, из которых строится жизнь — растительная и животная, —

оказываются совершенно единообразными в том, что касается нуклеиновых

кислот, молекул белка и ферментативных процессов. И в то же время антилопа

отличается от ясеня, человек от антилопы, и один человек совершенно не

похож на другого. И чем дальше мы продвигаемся в выявлении общих

закономерностей жизни, тем больше наше внимание привлекает морфогенезис

(анализ конкретных примеров). Но, тем в менее, морфогенетическая биология

значительно отстает от молекулярной биологии. И точно так же

морфогенетическая психология значительно отстает от статистической

психологии.

Общие закономерности функционирования личности — это

горизонтальное измерение, которое присуще всем без исключения индивидам.

Мы концентрируем наше внимание главным образом на этих общих

закономерностях; например, на таких общих чертах, как потребность в

достижениях, тревожность, экстраверсия, доминантность, креативность, или на

таких общих процессах, как научение, вытеснение, идентификация,ёёё

взросление. Но мы тратим едва ли одну сотую часть времени, отведенного на

наше исследование на то, чтобы выяснить, имеют ли в действительности эти

общие измерения какое-то отношение к личности Билла, если имеют, то каким

образом их комбинация доказывает, что Билл это Билл, и никто другой. В

идеальном исследовании должно быть рас смотрено как горизонтальное, так и

вертикальное измерение.

Я уже говорил о своем отрицательном отношении к такому решению этой

проблемы, где общее предлагается считать компетенцией науки, а уникальное

— компетенцией искусства. Я бы хотел отказаться и еще от одного вероятного

решения. Некоторые психологи скажут, что Билл как рассматриваемая нами

индивидуальность отличается главным образом степенью своего соответствия

или несоответствия универсальным или групповым нормам. Его личные и

уникальные свойства — лишь некоторый остаток, который мы отбросили,

рассмотрев основную часть его поведенческих npоявлений с точки зрения

общих норм. Мои коллеги-профессора ( Kluckhohn & Murray, 1953, р. 53)

выразили эту мысль следующим образом:

...каждый человек в определенном смысле:

похож на всех других людей (универсальные нормы),

похож на некоторых других людей (групповые нормы),

не похож ни на кого (индивидуальные нормы).

Сейчас понятно, что нам часто хочется использовать универсальные и

групповые нормы. Мы хотим знать, выше или ниже показатели Билла по

сравнению с остальными по таким, например, качествам, как интеллект,

доминантность, аффилиация. Но, хотя мы и можем получить некоторую

полезную информацию, сравнивая показатели Билла по разный критериям со

средними значениями, установленными для той или иной группы, его

индивидуальная система, которая организует все эти и многие другие

характеристики, — уникальна и неповторима. Его личность содержит не три

системы, а одну. Какова бы ни была индивидуальность, она не является просто

остатком, не востребованным при анализе этих трех измерений. Организация

жизни Билла — поистине первостепенный факт его человеческой сущности.

Теперь нам нужно выяснить, насколько морфогенетическая психология

может стать оказаться нам полезной. А чтобы надлежащим образом ее

использовать, мы должны усвоить несколько уроков эмпиризма и позитивизма,

декларирующих необходимость измерений, и в первую очередь ypoк

надежности наблюдения. Недостаточно интуитивно постичь характер Билл; или

Бетти. То же самое делают, с большим или меньшим успехом, все их друзья.

Наука, пусть даже морфогенетическая, должна быть в больше» степени

обоснованной. Предлагаемые морфогенетические интерпретации должны

поддаваться проверке, передаче и обладать высокой прогностической силой.

Я вижу цель этой работы в том, чтобы предложить на ваш суд

определенные техники, которые, на мой взгляд, являются морфогенетическими

по своей природе (или, по крайней мере, наполовину морфогенетичвскими) и в

то же время поддаются контролю, перепроверке и обеспечивают надежность

результатов. Прежде чем я это сделаю, давайте более пристально рассмотрим

проблему успешного прогнозирования, которое, как уже неоднократно было

заявлено, является лакмусовой бумажкой валидности научных результатов.

Прогнозы: статистические и морфогенетические

Прогнозы, основанные на результатах измерений, называются

статистическими. Во многих случаях они на удивление точны. Можно

поразиться, к примеру, точности, с которой страховые компании

предсказывают количество смертей в результате дорожно-транспортных

происшествий, онкологических заболеваний или самоубийств. Шансы

гипотетического среднего человека выжить или умереть — вот вопрос,

который интересует все без исключения страховые агентства. Будет ли именно

Билл тем человеком, который окажется жертвой роковой случайности, они

сказать не могут. А Билла интересует именно этот вопрос.

Точно такая же ситуация наблюдается и в психологии. Статистические

прогнозы позволяют нам с достаточной степенью точности предсказать, какой

процент мальчиков с определенным типом телосложения я с определенной

семейной ситуацией будет демонстрировать делинквентное поведение; какой

процент помолвленных пар, получивших различное воспитание, будет счастлив

в браке. Статистический прогноз может дать нам приблизительное

представление о том, каков будет средний балл студента университета, на

основании того, каким был его средний балл в школе или каков его

коэффициент интеллекта. Он может быть полезен при отборе на работу,

поскольку позволяет определить границу нормы того или иного теста: если

претендент на вакантную должность набирает меньший балл, он, вероятно, не

сможет справиться с предъявляемыми к нему требованиями.

Совершенно очевидно, что такого рода статистические прогнозы при»

носят гораздо больше пользы страховым компаниям, школьной администрации,

полиции, менеджеру предприятия, чем самому Биллу. До него как личности

никому нет никакого дела, так как статистические обобщения основаны на

компенсировании случайных ошибок за счет большого количества испытуемых

и не принимают в расчет индивидуальные особенности. Но как практики мы

имеем некоторые обязательства перед Биллом, так же как и перед его

работодателями или общественностью.Более того, подобная ответственность

предписывается нам нашим профессиональным этическим кодексом.

Возьмем, к примеру, Джона, двенадцати лет. У него неблагополучная

семья: его отец — уголовник, его мать не занимается воспитанием сына, его

окружение маргинально. Предположим, 70 процентов подростков, получивших

сходное воспитание, становятся преступниками. Значит ли это, что у Джона

семь шансов из десяти попасть в уголовную среду? Отнюдь нет. Джон

уникален, уникальны его наследственность, жизненный опыт. Его

индивидуальный мир содержит в себе то, что неизвестно статистике:

эмоциональные отношения с учителем или одно единственное мудрое слово,

оброненное соседом. Такие факторы могу иметь решающее значение и

компенсировать все средние вероятности. У Джона нет семи шансов из десяти

пополнить ряды уголовников. Он либо станет преступником, либо не станет.

Только полное понимание его личности, обстоятельств его жизни в настоящем

и будущем даст нам основу для надежного прогноза.

Именно этой точки зрения, видимо, придерживался и Мил, говоря:

«Давайте посмотрим, какое отношение имеют данные, полученные в

исследовании, к успешности предсказаний, основанных на проведении

измерений или на морфогенетическом подходе». Проанализировав

исследования, имеющие отношение к данной проблеме, Мил сделал следующие

выводы. Морфогенетические прогнозы (он называет их «клиническими»)

расцениваются в настоящее время как наименее надежные. Более успешными

оказываются предсказания, основанные на механическом использовании

стандартных формул. Лучше всего полагаться на данные по методике Роршаха,

по методике измерения коэффициента интеллекта, на другие стандартные

прогностические индексы. Конечно, MЫ можем придать большее значение тому

или иному критерию, но мы должны действовать в соответствии с

определенными правилами. Мы можем считать один фактор вдвое более

важным, чем другой. Это сродни тому, как повар добавляет в тесто два стакана

муки и только один стакан сахара. И Мил находит для предложенного им

метода подходящее название - «метод поваренной книги».

Преимущество этого метода — в его надежности. Мы имеем дело с четко

определенными переменными, на основании которых мы можем уверенно

говорить о патологическом типе или о профессиональной или учебной

успешности. И когда бы мы ни использовали «метод поваренной книги», MЫ

знаем, что, комбинируя баллы по разным методикам в соответствии с известной

формулой, получим достаточно надежный средний результат. Но если строго

следовать логике этой процедуры, то терапевт или практический психолог как

диагност или эксперт окажется ненужным уже на ранних этапах работы.

Компьютерное устройство может проанализировать данные более точно, чем

это сделал бы психолог, которому, как и любому человеку свойственно

ошибаться. В скором будущем мы без сомнения будем все чаще и чаще

сталкиваться с IBM-прогнозами и IBM-диагнозами в психологической

практике. Бесполезно содрогаться при мысли о таком оскорблении

человеческого достоинства. Это, несомненно, произойдет. Но уже сейчас мы

можем понять, в чем заключаются недостатки этого метода.

Недостатки «метода поваренной книги»

Как отмечал и сам Мил, «метод поваренной книги» может оказаться

полезным только при определенных обстоятельствах. Изучаемые переменные

должны быть объективно определены, надежно измерены, валидны по

отношению исходной прогностической цели (например, профессиональный

успех), должны иметь четкие средние нормы по той группе, к которой

принадлежит испытуемый. Большая часть рассматриваемых нами переменных

не достигает этого уровня объективного совершенства.

Особую сложность представляет проблема определения относительной

значимости показателей по разным шкалам. Предположим, у Джона

благоприятный профиль инженерных способностей, и при этом высокий балл

по эстетическим интересам; предположим, он интровертирован, но имеет

высокий показатель силы «Я», и при всем при этом у него есть какой-то

физический недостаток. Ну и каков же будет его окончательный личностный

профиль? Энтузиасты «метода поваренной книги» ответили бы на это вопрос

так: компьютер покажет. Но покажет ли? Во всем мире нет достаточного

количества примеров такого или любого другого личностного склада, чтобы

гарантировать надежность статистического прогноза.

Кроме того, оперируя переменными в изначально заданных рамках

измерения, «метод поваренной книги» оставляет за пределами рассмотрения

конкретные личностные факторы. Да, компьютер может сказать, можно ли

поставить человеку диагноз «шизофрения». Но он не может установить, что

способно повлиять на его выздоровление — любовь к сестре, изменение ее

отношения к нему или что-либо еще. Рамки измерения — вещь ригидная. Это

все равно, что дать повару ингредиенты, которые можно использовать только

для приготовления булочек, и надеяться, что он сможет испечь роскошный

торт.

Далее, те категории, которыми описывается личность, — это категории,

представляющие интерес для исследователя, для больницы, для школы, для

предприятия. По этой причине они могут иметь мало отношения к самому

Джону. Наиболее принципиальные характеристики —-его стремления, чувство

долга, его экзистенциальные искания — могут остаться вне поля рассмотрения.

В любом количественном анализе неизбежно существует ряд «пустых клеток».

Наконец, клинические, или морфогенетические, прогнозы фактически

менее точны, чем прогнозы на основе «метода поваренной книги». И тут я могу

сказать только одно: «Такое представление об изобретательности и

сенситивности психолога вызывает сожаление». Этот факт — который, кстати

сказать, не является непреложным — доказывает только то, что мы не знаем,

как должным образом привить студенту навыки клинической работы. У меня

создается впечатление, что наше чрезмерное пристрастие к тестам и

«поваренным книгам» может нанести вред. потенциальным навыкам молодых

терапевтов и консультантов. Существует ряд исследований, показавших, что

наличие слишком большого объема данных, касающихся конкретной

личности, приводит терапевтов в замешательство и что их предсказания

гораздо более точны, когда основаны на применении простейших формул

(Sarbin, Taft, Bailey, p. 262-264). Но этот факт также указывает на нашу

небрежность в разработке и распространении чувствительных

морфогенетических техник.

Не так давно было установлено (Meehl, 1959), что при определенные

обстоятельствах комбинация статистического и морфогенетического методов

имеет большую предсказательную силу, чем каждый из этих методов по

отдельности. Прогресс налицо. Но у меня есть два комментария на этот счет:

(1) достигнутый уровень успешности тем не менее крайне низок; (2)

диагностический инструментарий, используемый на первых этапах

исследования, удовлетворяет требованиям только одного из двух методов.

Исходные процедуры, на результатах которых основан тот или иной прогноз,

практически всегда горизонтального порядка (т.е. нацелены на изучение

большой выборки) и крайне редко — вертикального (предполагающие

изучение структуры конкретной личности).

Проблема заключается в следующем. В то время как количественные

диагностические методы по необходимости заполняют половину психоз

логического «чемоданчика с инструментами», вторая половина этого

чемоданчика по сей день фактически пуста. Помню, что я обсуждал этот вопрос

с почитаемым мной психологом Эдвардом Толменом за несколько лет до его

смерти. Он сказал мне: «Я знаю, что мне следует больше использовать

идиоморфические методы в своих исследованиях, но я просто не знаю, как это

сделать». Мой ответ тогда, равно как и теперь, звучит так: «Давайте учиться!».

Морфогенетические техники

Для начала следует задаться простым вопросом: есть ли смысл в том,

чтобы искать только объективные критерии, подтверждающие валидность

нашего методического инструментария? Почему бы не поинтересоваться (там,

где это в принципе возможно) еще и субъективной валидностью, спросив у

самого испытуемого, что он думает о нашем диагнозе? (Конечно, если

испытуемый — ребенок, или невротик, или же он демонстрирует огромное

количество защит, этот шаг неадекватен.) Слишком часто мы отказываемся от

самого ценного источника информации, а именно от знания человек» о самом

себе. Во время войны психиатры помогали отбирать граждан на военную

службу. И, несмотря на то, что они использовали различные количественные

тесты, говорят, что самым мощным прогностическим методом оказался

следующий простой вопрос: «Кажется ли Вам, что Вы эмоционально готовы к

тому, чтобы поступить на военную службу?». Люди часто оказываются самыми

лучшими экспертами в том, что касается лично их, хотя, конечно, и в этом им

свойственно иногда ошибаться.

Можно понадеяться на то, что экзистенциальное направление в

психологии (распространяющееся сейчас значительными темпами) совершит

методологическую революцию в сфере психодиагностики. Было бы вполне

логично этого ожидать, поскольку это направление рассматривает человека как