Моисеев С.В. Философия права. 2004 год

Подождите немного. Документ загружается.

эти законы и могут задавать стимулы, будут контролировать и

изменять поведение людей*.

Таким образом, все человеческое поведение является в некотором

смысле контролируемым либо природой, что с человеческой точки

зрения означает «случайно», либо обществом. Социальный контроль

может быть косвенным и неявным, как это происходит, когда власть и

авторитет родителей, учителей или даже закона интернализуется в

виде совести человека или его «суперэго». Авторитет, в некотором

смысле, по-прежнему контролирует, но его команды больше не

приходят извне, теперь они тщательно усвоены и являются

неотъемлемой частью нашего «Я»**.

Социальный контроль чаще является прямым и относительно

видимым. Он может осуществляться либо прямо по отношению к

контролируемому лицу, либо к его среде. Контроль

* Дж. Фейнберг замечает: «Вообще-то, это не есть нечто неправдоподобное. Более

того, это исходная посылка многих научных исследований, представление, которое, что

вполне понятно, большинству обществоведов кажется не подлежащим сомнению. Эти

исследователи тратят столько энергии на выяснение того, что в человеческом

поведении должно быть приписано природе, а что воспитанию (среде), что им вряд ли

может прийти в голову, что могут быть качества, происходящие ни от того, ни от

другого, чьим источником является автономная личность, каузально независимая и от

природы, и от воспитания. Для ученого-психолога, ищущего каузальные детерминанты

поведения, индетерминизм является совершенно загадочной доктриной» (Feinberg J.

Op. cit., p. 289).

** Дж. Фейнберг справедливо замечает: «Я думаю, что Скиннер сказал бы, что

живущий по совести человек не является действительно свободным, так как он не

может действовать против своей совести, которая, в свою очередь, является голосом

внешних сил, все еще „контролирующих" его. Но если совесть человека, каково бы ни

было ее происхождение, стала важнейшей частью его натуры, я думаю, что не имеет

смысла говорить о том, что природа этого человека заставляет его поступать так, как

он выбирает. Этот вид нравственного принуждения неотличим от подлинного

самоопределения, даже несмотря на то, что определяющееся „Я" первоначально яв-

лялось продуктом внешних факторов, сформировавших его. Подлинное принуждение

может быть осуществлено только силами, внешними по отношению к подлинному „Я",

только „внешними", а не „внутренними" причинами. Человек, чьи собственные

нравственные убеждения диктуют ему его действия, и кто поэтому может, как Мартин

Лютер, сказать: „На том стою и не могу иначе", — по-видимому, близок, насколько это

возможно, к применимой на практике идее свободной личности, даже принимая

исходную посылку детерминизма» (Ibid.).

200

в отношении личности может быть непосредственно насильственным

или манипулировать мотивами человека, как в случаях с

принуждением, убеждением и стимулированием. Эти последние

методы применяют либо негативное подкрепление мотивации,

состоящее в правдоподобных отвратимых угрозах, таких как угроза

наказания, либо позитивное подкрепление — правдоподобные

предложения награды. Со временем человек обучается ассоциировать

угрожающую реакцию с антисоциальным поведением, а обещанную

желанную реакцию с социально приемлемым и поощряемым

поведением. Тогда, или из-за осознаваемой «запуганности»

(стимулирования), или в силу привычки, он становится более

предрасположенным вести себя хорошо.

Криминализация — это система социального контроля, ис-

пользующая только угрозы насилия. Скиннер считает систему

уголовного наказания неэффективной, ненадежной и жестокой.

Более благожелательно он относится к позитивному подкреплению,

но пишет о нем немного, видимо, считая этот метод мало

применимым на практике.

Скиннер предпочитает методы социального контроля, которые

непосредственно воздействуют не на личность, а на среду. (Понятие

«среда» Скиннер иногда понимает весьма широко, включая в него

тело или мозг человека.) Некоторые из этих методов социального

контроля создают условия, в которых нежелательное поведение,

скорее всего, не будет иметь места.

Например, «сухой закон» представляет собой попытку бороться с

пьянством, уничтожив доступ к алкоголю. Неуправляемые

агрессивные преступники подвергаются одиночному заключению,

поэтому не могут нападать на людей. Воровство уменьшается с

помощью программ, подобных тем, что стали применять многие

автобусные компании в США. Они потребовали от пассажиров

опускать точную стоимость билета в прорезь ящика, который

водитель не может открыть. У водителей не стало денег, и грабежи

почти сразу же прекратились.

Все это примеры социальной инженерии, цель которой —

разрушить условия для преступного поведения и выбора анти-

социального поведения, тем самым хороших людей лишают

одобрения, а плохих — осуждения. Если таким образом ликви-

дировать все возможности для совершения преступлений, то

8 Философия права-2 ini

сложный комплекс греха, наказания и раскаяния также исчезнет. Но

об этом последствии, учитывая ненадежность современной системы

борьбы против преступлений, Скиннер не стал бы жалеть.

Другой метод социальной инженерии, согласно Скинне-ру, —

разрушение условий, в которых нежелательное поведение

подкрепляется. Например, если ребенок часто закатывает истерики,

родителям следует не ругать его и не выполнять требуемое, а просто

игнорировать такое поведение, в будущем это уменьшит вероятность

истерик, так как подкрепления не будет. Более позитивно

применяются сублимация и замещение. Такие методы уменьшают не

возможности для предосудительного поведения, но внутреннюю

потребность в нем или направляют деструктивную энергию в другое

русло. Так, организованный спорт сублимирует агрессию и делает

социально опасное проявление агрессивности менее вероятным.

Впрочем, поведение футбольных фанатов заставляет нас усомниться

в этом утверждении Скиннера.

Наконец, в крайнем случае, если все названные методы со-

циальной инженерии не дают результата, Скиннер предлагает

ликвидировать способность (а не психологическую потребность или

условие) к нежелательному поведению, изменив физиологические

условия. Гормоны могут быть использованы в терапии для

сексуальных маньяков; нейрохирургия сделает неисправимо

агрессивных более покладистыми; средства, уменьшающие аппетит,

облегчат борьбу с перееданием и т. д. Иногда от таких методов

следует отказаться из-за непредвиденных побочных эффектов, но

«эти проблемы, в сущности, решаемы, и можно создать мир, в

котором поведение, заслуживающее наказания, имеет место редко

или никогда. Мы пытаемся создать такой мир для тех, кто по своей

природе не способны решить проблему наказания сами для себя, —

детей, умственно отсталых или сумасшедших, и если бы это можно

было сделать для всех, мы бы сохранили много времени и энергии»*,

— утверждает Скиннер. В частности, нам не пришлось бы больше

запугивать или терроризировать трудных людей угрозами или

подкреплять эти угрозы, помещая людей

* Ibid. Р. 291.

202

в заключение, вешая их, расстреливая, отправляя на электрический

стул и т. д.

Большим недостатком воображаемого мира Скиннера, на который

указывают противники его концепции, является так называемая

автоматическая добродетель. Когда у человека нет никакого выбора,

кроме как делать то, что одобряется обществом, он не заслуживает

никакой похвалы за это. Помещенный в одиночную камеру, человек

не заслуживает одобрения за то, что не нападает на людей. Если его

лишают алкоголя, нет плюса в том, что он остается трезвым; если

кого-то накачивают гормонами, подавляющими сексуальное

влечение, нет большой заслуги в том, что он не совершает

сексуальных преступлений. Добродетель в каждом из этих случаев

абсолютно автоматическая, следовательно, не подлинная. Иначе

говоря, если действия человека никогда не заслуживают одобрения

или осуждения, поскольку другого выбора просто нет, то мы имеем

дело не только с отсутствием свободы, но также и с уничтожением

личного достоинства.

Однако Скиннер полагает, что свобода и достоинство — пе-

реоцененные ценности, поэтому разумно пожертвовать ими во имя

больших благ, то есть ликвидации преступности и прекращения

антигуманных уголовных наказаний.

Как оценить идеи Скиннера? Дж. Фейнберг справедливо

указывает, что ограничения свободы, предлагаемые им, разнятся по

степени своей суровости. Когда они представляют собой меры менее

суровые, чем уголовное наказание, но одинаково с ним

эффективные, нет оснований не согласиться. Иногда (пример с

ликвидацией возможности грабежей в автобусах США) они

дополняют меры закона, в то же время позволяя применять

последние реже. Даже принудительные операции на мозге, которые

представляют собой грубейшее нарушение автономии личности и

являются более суровой карой, чем уголовные наказания, могут быть

оправданы, если делаются с полностью добровольного согласия

преступника, информированного о последствиях этих мер. Однако

предлагаемая Скиннером полная ликвидация свободы и достоинства

людей превратила бы их в хорошо контролируемых биороботов, ли-

шенных большинства подлинно человеческих качеств.

203

Нравственное воспитание

Идея о том, что наказание оправдано прежде всего как ин-

струмент нравственного воспитания, впервые была высказана еще

Платоном в «Законах» и с тех пор всегда имела своих сторонников.

Из авторов XX века к ней обращались известные философы Мак

Таггарт, Герберт Моррис, а также в некоторых ранних работах

Роберт Нозик и Джин Хэмптон*. Теория наказания как

нравственного воспитания (иногда ее называют «па-терналистской

теорией наказания») утверждает, что наказание по закону оправдано

как способ нравственного перевоспитания преступника. Цель

наказания — дать осужденному благо морального просвещения и

воспитания, с тем чтобы он достиг исправления, из плохого человека

стал хорошим. Следовательно, наказание должно уважать моральную

автономию личности осужденного и обеспечить возможность

исправления (очевидно, что расстрел, к примеру, таким видом

наказания не является).

Джин Хэмптон пишет, что наказание есть «нравственное

послание, направленное на объяснение и преступнику, и всему

обществу аморальности преступления»**. Она признает, содержание

наказания этим не исчерпывается, но считает педагогическую

функцию его главной характеристикой. Проводя сравнение между

наказанием и ограждением, через которое пропущен ток, Хэмптон

пишет: «Рассмотрим тот урок, который получает животное, когда,

пытаясь покинуть пастбище, натыкается на ограду под током. Оно

испытывает боль, и после серии столкновений с оградой, приучается

держаться от нее подальше и, тем самым, оставаться на пастбище.

Человек на том же пастбище получит то же послание и научится

тому же — „если хочешь избежать боли, не пытайся пересечь грани-

цу, обозначенную этим забором". Но, в отличие от животного

* См.: McTaggart J. E. Hegel's Theory of Punishment // International Journal

of Ethics. — 1896. — Vol. 6. — P. 482-499; Morris H. A Paternalistic Theory of

Punishment // American Philosophical Quaterly. — Vol. 18. — 1981; No-zick R.

Philosophical Explanations. — Oxford: Clanendon Press, 1981. — P. 363-397;

Hampton J. The Moral Education Theory of Punishment // Philosophy & Public

Affairs. — Vol. 13. — 1984. — P. 208-238. ** Hampton J. Op. cit., p. 216.

204

на пастбище, человек будет способен размышлять о причинах того,

что здесь этот забор, теоретизировать о том, почему здесь преграда

его свободе»*.

Вряд ли кто-то станет возражать против самой идеи нрав-

ственного исправления преступников. Можно согласиться и с тем,

что наказание по закону выполняет некоторые педагогические

функции. Символика наказания, его внешние атрибуты способны

произвести сильное впечатление на некоторых преступников,

поэтому судьи в своих приговорах нередко обращаются к

подсудимым с нравственными поучениями. Дж. Фай-нберг приводит

пример того, как «изобретательные судьи, когда у них есть эта

возможность, могут обойти систему тюремного заключения и

вынести наказания так, чтобы наилучшим образом дать

почувствовать осужденным, что они причинили своим жертвам.

Несколько лет тому назад один судья из Новой Англии разбирал

дело подростков, которые бросали камни в проходящий поезд,

разбили в нем окна, в результате чего некоторые пассажиры

получили серьезные травмы глаз. Судья приговорил их провести две

недели в глазном отделении больницы с завязанными глазами и

затем, в конце своего „срока", написать сочинение на тему „Что

значит быть слепым". Этот опыт предположительно помог породить

раскаяние и, по крайней мере, в одном отношении, сделать

осужденных лучшими людьми, чем они были»**.

Понятно, что с правонарушителями могут проводиться разного

рода воспитательные мероприятия. Вместе с тем теория наказания

как нравственного воспитания сталкивается с рядом проблем. Во-

первых, согласно ей, наказание является благом для осужденного. Но

действительно ли наказание по закону это благо? И если это так, то

почему мы должны вознаграждать людей, которые нарушили закон?

Во-вторых, между понятиями «наказание» и «воспитание»

существуют принципиальные различия. Воспитание — допол-

нительный метод исправления преступника в то время, когда он

отбывает наказание, а не часть наказания. Само наказание в строгом

смысле слова выражается в страданиях и лишениях,

* Ibid. Р. 211-212. ** FeinbergJ.

Op. cit., p. 295.

205

которым подвергаются преступники. Может ли это способствовать

нравственному исправлению? Так, обычным видом уголовного

наказания является тюремное заключение. Есть очень мало

оснований полагать, что тюремное заключение исправляет

преступников, и немало свидетельств обратного.

Как пишет Дж. Файнберг: «Наказание в узком смысле слова

может быть весьма полезным тому правонарушителю, который уже

убежден в отвратительности своего преступления и мучим совестью

из-за него. Его раскаяние может быть подлинным, когда он попадает

в тюрьму, но для него может быть психологически очень важным

испытать наказание как способ искупления, очищения и примирения

с собой. В этих соображениях может быть зачаток идеи теории

наказания как морального исправления в применении к тем, кто

ищет покаяния. Но многие другие преступники не расположены к

раскаянию, являясь либо фанатиками или революционерами,

аморальными типами, склонными к риску и без сожаления

платящими цену за проигранную игру, мрачными узниками

классовой войны (в их собственных глазах) или социопатическими

личностями. Подвергать их страданиям, лишая свободы, может быть

социально необходимым для защиты остальных, но наиболее веро-

ятным следствием для самих заключенных будет то, что они

укрепятся в своем цинизме и ненависти или убедятся в необхо-

димости больших предосторожностей против раскрытия их

следующих преступлений, — вряд ли это является „моральным

посланием"»*.

Но даже если рассматривать наказание как совокупность и

образовательных, и воспитательных мероприятий, общим местом

остается их чрезвычайно малая действенность (большинство

заключенных выходят на свободу либо не изменившись, либо еще

более деградировав).

На практике теория нравственного воспитания оказала плохую

услугу заключенным. Сто лет назад она господствовала в

юридической мысли Соединенных Штатов, в соответствии с ней

строили большие тюрьмы с очень маленькими одиночными

камерами — считалось, что это будет способствовать нравственному

исправлению. В реальности люди, подвергшиеся одиночному

заключению, сходили с ума.

* Ibid. P. 304-305.

206

В-третьих, существует проблема полной неопределенности сроков

заключения. Почему следует думать, что два человека, совершивших

одинаковое преступление, заслуживают одну и ту же «дозу»

нравственного воспитания? Один из них может быть легко исправим,

другой — нет.

И последнее, согласно теории нравственного воспитания

получается, что неисправимые преступники не должны подвергаться

наказанию!

Ретрибутивизм и консеквенциализм

Традиционный ответ на вопрос о правильности наказания

заключается в том, что оно оправдано как возмездие преступнику за

его действия. Тот, кто совершил преступление, заслуживает того,

чтобы с ним обращались плохо. Это вопрос справедливости: если

кто-то наносит вред другим людям, справедливость требует, чтобы и

ему нанесли вред. Как гласит Ветхий завет: «Око за око, зуб за зуб».

Данная точка зрения известна как ретрибутивизм. Против нее

выступил один из основоположников утилитаризма Дж. Бен-там.

Ретрибутивизм, по мнению Бентама, совершенно неудов-

летворителен, так как он пропагандирует «навлечение страданий» на

людей, безо всякой компенсации в виде увеличения количества

счастья. Ретрибутивизм заставляет нас увеличить, а не уменьшить

количество страданий в мире, и его сторонники открыто признают

это.

Например, И. Кант (1724-1804) в «Критике практического

разума» (1788) писал: «Если кто-то, кому доставляет удовольствие

приставать и раздражать миролюбивых граждан, получает в конце

концов справедливые, хорошие побои, это, конечно, зло, но все

одобряют это и считают это хорошим самим по себе, даже если нет

никаких результатов этого».

Таким образом, наказание людей может увеличить количество

несчастья в мире, но, согласно Канту, это нормально, потому что

страдания испытывает преступник, который, в конце концов,

заслуживает их.

Утилитаризм подходит к проблеме наказания людей госу-

дарством совершенно по-другому. Согласно утилитаризму, наш долг

— делать то, что увеличивает количество счастья

207

в этом мире. Наказание, по крайней мере, на первый взгляд, является

злом, так как делает наказуемого несчастным. Поэтому Бентам писал:

«Если оно [то есть наказание. — С. М.] должно быть допущено, оно

должно быть допущено постольку, поскольку оно обещает

предотвратить большее зло»*. Другими словами, наказание

оправдано, только если оно имеет своим следствием хорошие

результаты, которые перевешивают плохие результаты.

Поэтому для утилитариста вопрос в том, дает ли вообще на-

казание хорошие результаты? Достигается ли наказанием пре-

ступников хорошая цель, или просто их заставляют страдать, и все?

Утилитаризм отвечает, что такая цель есть.

Есть две причины, по которым наказание преступников полезно

обществу. Во-первых, оно помогает предотвращать преступления

или хотя бы уменьшать их число. Наказание сдерживает

потенциальных преступников, если они знают, что будут наказаны.

Конечно, это сдерживание не всегда эффективно, преступления все

равно будут, но их станет меньше, когда преступники увидят, что

преступления наказываются.

Поскольку преступления приводят к несчастью их жертв,

предотвращая преступления (благодаря тому, что они наказы-

ваются), мы предотвращаем и несчастья, при этом мы явно

предотвращаем больше несчастья, чем вызываем. Так что в целом

мы получаем больше счастья, наказывая преступников, чем если бы

не наказывали. Значит, наказание оправдано.

Во-вторых, хорошо продуманная система наказаний может иметь

эффект исправления преступников. Не пытаясь оправдать их, мы

должны признать, что преступники — это, как правило, люди с

эмоциональными проблемами, выходцы из неблагополучных семей,

они часто плохо образованы и не обладают нужными навыками и

умениями для жизни в обществе. Учитывая это, почему бы нам не

бороться с самими причинами преступности, а не только с ее

проявлениями? Если человек нарушает правила общества, он для

него опасен и может быть помещен в тюрьму, чтобы предотвратить

эту опасность. Но, когда преступник уже в тюрьме, надо, чтобы ему

помогли в решении его проблем: обеспечили помощь

психотерапевта, дали

* Цит. no: Rachels J. Op. cit., p. 131.

208

ему возможность получить какое-то образование, какую-то

профессию и т. д. Если, в конце концов, он вернется в общество

нормальным гражданином, и ему, и обществу будет только лучше.

Результатом этих идей явилось то, что стали говорить не о

наказании, а об исправлении. В течение XX века утилитаристская

теория наказания в англо-американском мире являлась

господствующей (эту теорию также называют консеквенциали-

стской, то есть ориентированной на результат). Тюрьмы в со-

ответствии с идеей исправления должны быть перепланированы в

реабилитационные центры со штатом психологов, библиотеками,

образовательными программами. И на Западе, и в России, в полном

соответствии с духом утилитаризма, вместо слова «тюрьма» часто

употребляется термин «исправительное учреждение» (англ.

«correctional facility»).

Как и все господствующие догмы, утилитаристская теория

наказания породила оппозицию. Во многом возражения в адрес

утилитаризма касаются ее чисто практической несостоятельности.

Дело в том, что программы реабилитации преступников, несмотря на

все усилия, дали мало эффекта. Например, больше всего для

«исправления преступников» делалось в Калифорний. И именно в

Калифорнии почти самый большой процент рецидива в США.

Оппозиция утилитаризму базируется и на чисто теоретических

соображениях, восходящих отчасти к И. Канту. Кант отвергал

«змеиные извивы утилитаризма» потому, что, как он говорил, эта

теория несовместима с человеческим достоинством. Прежде всего,

она заставляет нас использовать людей в качестве средств к

достижению цели, а это — морально недопустимо. Если мы

помещаем преступника в тюрьму, чтобы обеспечить благосостояние

общества, мы просто используем его для блага других, что нарушает

фундаментальное правило, гласящее: «С человеком нельзя

обращаться только как со средством, служащим цели другого».

Более того, задача исправления, несмотря на весь свой пафос, есть

не более чем попытка сделать людей такими, какими, мы считаем,

они должны быть. А это — нарушение их прав как автономных

субъектов, которые имеют право решать сами для себя, какими

людьми им быть. Мы имеем право воздать им

209