Могильницкий Б.Г. История исторической мысли XX века: Курс лекций. Выпуск I: Кризис историзма

Подождите немного. Документ загружается.

История исторической мысли XX века

вателя. Есть лишь воображаемый образ его. Развивая это положение,

Ч. Бирд со ссылкой на итальянского философа Б. ІСроче утверждает, что

история есть не более, чем «современная мысль о прошлом», «мысль о

прошлой действительности». Ибо, поясняет он, всякая написанная исто-

рия, будь это история деревни, города, графства или человечества, есть

отбор и классификация фактов, т.е. «акт мысли»

Поэтому презентистски истолкованный релятивизм провозглашался

главным познавательным принципом. «Сбрасывая тиранию физики и биоло-

гии, - заявлял Ч. Бирд, - современная мысль в историографии подводит свои

средства верификации под формулу исторической относительности - фор-

мулу, которая делает всю писаную историю просто относительной ко време-

ни и обстоятельствам, мимолетным признаком, иллюзией... Современная

историческая мысль, таким образом, возвращается к самой себе и своему

собственному предмету. Историк сбрасывает оковы своего рабства у физики

и биологии, как он раньше сбросил кандалы теологии и метафизики»

Трудно не согласиться с утверждением о необходимости достижения

дисциплинарной самостоятельности истории посредством освобожде-

ния ее от «тирании» других наук. Другое дело, что это освобождение

мыслилось на путях полной релятивизации и субъектитивизации исто-

рического познания, превращения его из системы научных процедур в

акт веры. Историк, который пишет историю, утверждал Бирд, «созна-

тельно или бессознательно совершает акт веры». И хотя далее амери-

канский ученый писал о значении научного метода в познании прошло-

го как «драгоценного и необходимого инструмента человеческого разу-

ма» и даже не отрицал «неустанного исследования объективных реаль-

ностей, особенно экономических реальностей и отношений», он тем не

менее настаивал на субъективно-релятивистской природе исторического

знания, являющегося актом веры, основанным на свободном выборе

историком фактов и исследовательских концепций

Представление об истории как акте веры базировалось на презентист-

ски-релятивистском понимании исторического факта, получившем наибо-

лее известное обоснование в цитировавшейся статье К. Беккера «Что такое

исторические факты?» В этой статье, являвшейся своеобразным манифе-

стом американского релятивизма, ее автор выступил с развернутым отри-

цанием существования исторического факта как объективной реальности.

"Beard С h . А . Written History as an Act of Faith // Philosophy of History in

our Time. P. 140-141. Впервые опубликовано в 1934 г.

Ibid. P. 147-148.

См.: Ibid. P. 149-151.

Лекция VI. Начало общего кризиса исторической науки

«Исторический факт, - утверждалось здесь, - не событие прошлого, а сим-

вол, который помогает нам восстановить его в воображении. Исторический

факт находится или в чьей-нибудь голове, или нигде»

Строго говоря, речь даже должна вестись не о восстановлении про-

шлого, а об его конструировании, исходя из потребностей современности.

Ибо, настаивал К. Беккер, исторический факт есть категория настоящего,

а не прошедшего времени. Нельзя сказать: «факт был», так как прошлое

не является самоценным и составляющим его фактам придает смысл и

значение сам историк. «Я считаю само собою разумеющимся, - писал

ученый, - что если мы интересуемся, например, Великой Хартией, то ин-

тересуемся ею ради нас, а не ради ее самой, а поскольку мы живем сей-

час, а не в 1215 г., мы должны интересоваться в Великой Хартии тем, чем

она является, а не тем, чем она была»

. Завтра она будет уже чем-то дру-

гим, послезавтра третьим и так до бесконечности.

В результате история как объективная реальность прекращает суще-

ствовать. Есть лишь навязанный современностью рассказ о ней, напол-

ненный создаваемыми историками под влиянием настоящего фактами -

символами. Чем же тогда является историческая наука, оперирующая

такой, по словам Беккера, «обманчивой и неосязаемой вещью», как ис-

торический факт, и что она может дать человеку?

Надо отдать должное американскому ученому. Он указывает на необ-

ходимость исторического знания для всякого нормального человека, ус-

матривая главную ценность истории в том, что «она помогает человеку

ориентироваться в мире, более широком, чем его собственный мир, встав-

ляя его мимолетное настоящее в более широкую перспективу и помогая,

таким образом, оценить действия и мысли людей, включая его собствен-

ные, на основе опыта менее непосредственного и ограниченного»

Но имеет ли это качество истории какое-либо социально-практическое

значение? Концовка статьи заставляет сильно усомниться в этом. Я ее уже

цитировал. Здесь Беккер писал о том, что исторические знания не смогли

предотвратить мировую войну, никак не повлияв на ход вещей. Зачем же

тогда история с ее способностью помогать человеку ориентироваться в

мире? Всей своей логикой американский презентистский релятивизм, мо-

жет быть, вопреки намерениям его корифеев, являвшихся крупными исто-

риками своего времени, вел к неутешительному ответу на этот вопрос. Да и

как могло быть иначе, если следствием этой логики являлось отрицание

'"Becker C.L. Op. Cit. P. 124-125.

Ibid. P. 121.

Ibid. P. 135.

История исторической мысли XX века

профессиональной историографии, так как признавалась возможность лю-

бых интерпретаций истории. Ведь «каждый человек сам себе историк», как

утверждал К. Беккер в заголовке одной из своих статей.

Так была поставлена под вопрос не только социальная значимость ис-

тории, но и ее научность, в чем и проявилось начало общего кризиса исто-

рической науки. Конечно, рассмотренные выше его черты можно легко

проследить и в европейских историографиях 20 - 30-х гг. Но я специально

сосредоточился на американской для того, чтобы показать масштаб этого

кризиса, поразившего даже историческую мысль страны, находившейся

вдалеке от эпицентра катастрофических потрясений войны и революции.

Об исторической мысли стран, оказавшихся в этом эпицентре, речь

пойдет дальше. Но перед этим я хочу указать еще на одну черту кризиса,

таившую в себе, может быть, самую большую угрозу для социального

статуса истории. Я имею в виду безвозвратную утрату того положения,

которое она занимала в культуре «исторического» XIX в. На смену этой

восходящей к греко-римско-христианской традиции элитарной культуры,

насквозь пронизанной историческими реминисценциями и образами, ос-

новывавшейся на осознании неразрывной связи времен и вытекавшего

отсюда значения истории как «наставницы жизни», в катаклизмах XX в.

народилась историческая массовая культура. Так возникла центральная

для исторической науки драматическая проблема поиска ею своей соци-

альной ниши в радикально изменившейся культурной среде.

К этой проблеме я буду возвращаться неоднократно. Но сначала об-

ратимся к первым опытам осмысления катастрофических последствий

начала века. Примечательно, что они были предприняты мыслителями

тех стран, которые особенно глубоко пережили эти потрясения, оказав-

шие глубокое влияние на их духовную жизнь вообще, историческую

мысль, в частности. Являвшиеся выражением кризиса, они вместе с тем

были первыми попытками его преодоления в новой системе духовных

координат, что и определяет их значение в истории исторической мысли

XX в. Начнем с России.

3. Революция и русская общественная мысль

Примечательной особенностью духовной жизни дореволюционной

России являлось присутствие сильных эсхатологических ожиданий. Ес-

ли на Западе за небольшим исключением (я здесь не говорю о марксист-

ской эсхатологии) в условиях возраставшей социальной стабилизации

укреплялось убеждение, что все потрясения, которые переживала за-

падная цивилизация, остались в прошлом, то в России было иначе. Тема

Лекция У1. Начало общего кризиса исторической науки

грядущего Апокалипсиса прочно вошла в общественное сознание, по-

лучив яркое выражение в русской литературе.

В подтверждение приведу несколько примеров таких поэтических

прорицаний. Пожалуй, самое поразительное из них принадлежало ше-

стнадцатилетнему юноше. В 1830 г. М.Ю. Лермонтов в стихотворении

«Предсказание» писал:

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет' чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь.

Эта тема, не исчезавшая на протяжении всего XIX в., особенно явст-

венно стала звучать на рубеже столетий. Вот часто цитируемые слова

философа B.C. Соловьева: «Всюду невнятица, сон уж не тот, что-то го-

товится, кто-то идет». Этот «кто-то» - неотвратимо идущий Антихрист.

Это строки, воплотившие душевную сумятицу, страх перед надви-

гавшимися событиями. А вот другие, еще более известные строки, вы-

ражавшие радость предвкушения этих событий, торопившие их - из

горьковской «Песни о Буревестнике». Автор не только предрекал: «Бу-

ря, скоро грянет буря», но и призывал: «Пусть сильнее грянет буря!» И,

наконец, В.В. Маяковский уже почти хронологически точно предрекает:

Где взор людской обрывается куцый

Главою голодных орд

В терновом венке революций

Грядет шестнадцатый год.

Можно приводить и другие подобные прозрения, и, конечно, не только

в поэзии (вспомним «Бесов» Ф.М. Достоевского), причем прозрения, при-

надлежавшие людям, придерживавшимся различных идейных взглядов, но

единых в предчувствии того, что Россия находится накануне взрыва.

Любопытно, что при этом они зачастую использовали одинаковый об-

разный язык. Примечательный пример. В 1900 г. выходит первый номер

ленинской «Искры» с девизом «Из искры возгорится пламя». А за год до

этого один из ведущих представителей русского Серебряного века

Д.С. Мережковский, выражая убеждение, что спасение Европы и всего

мира в немногочисленных наследниках русской культуры, восклицал:

«Мы только искру храним, малую потухающую искру. Но зато в необъ-

ятном и мертвом сухом лесу, где одной бесконечно малой, да, да, и даже

История исторической мысли XX века

русских либеральных историков конца XIX - первой половины XX в.

Роберту Юрьевичу Випперу (1859-1954).

Войну и революцию Р.Ю. Виппер встретил профессором кафедры

всеобщей истории Московского университета, признанным ученым и

популяризатором исторических знаний. Как и многие другие русские

либеральные историки, вступившие на поприще научной деятельности в

последней четверти XIX в., он испытал значительное влияние марксист-

ской методологии, которое можно проследить в самом понимании

предмета истории. Не история событий, полагал ученый, а история со-

циальных состояний является подлинной научной историей.

Под воздействием метода Маркса формировались его собственные на-

учные представления. Р.Ю. Виппер одним из первых в исторической науке

дал классовую характеристику кальвинизма. В своей докторской диссерта-

ции «Церковь и государство в Женеве в XVI в. в эпоху кальвинизма» (М.,

1894) он на обширном историческом материале показал буржуазную при-

роду реформации Кальвина, раскрыв, правда, не так обстоятельно, как это

позднее сделал М. Вебер, связь ее с буржуазным накопительством.

В дальнейшем его взгляды претерпели известную эволюцию. Еще до

войны Р.Ю. Виппер выступил критиком теории прогресса, одним из

немногих писал тогда о глубоком кризисе западной культуры. Но с осо-

бой силой эти кризисные настроения проявились после 1914 г., когда он

в ряде своих работ развернул широкую панораму крушения европей-

ской культуры и вытекающего отсюда кризиса исторической науки. Его

произведения первых послереволюционных лет были пронизаны ост-

рым ощущением катастрофы, хаоса, гибели. Уже одни названия говорят

сами за себя: «Крушение гордыни века» (статья была написана еще в

сентябре 1917 г.), «Гибель европейской культуры», «Круговорот исто-

рии», «Кризис исторической науки».

Это настроение «слагается из жуткого сознания катастрофы, разра-

зившейся над европейским человечеством». «Новейшая цивилизация, -

писал Р.Ю. Виппер, - сорвалась и сама себя сокрушает». В его сознании

катастрофа мировой войны переплелась с катастрофой революции, кото-

рая является таким же продуктом всеобщего загнивания, которое было

подготовлено веками до мировой войны и самой войной. Она последнее,

заключительное звено этого процесса. «В итоге, - делает он вывод, - от

культуры, в которой мы выросли, скоро останутся лишь обломки. Старая

Европа обратилась в обширное кладбище. Мы, пережившие борьбу, хо-

дим в лохмотьях». Мы «потерялись в хаосе». «Культура наша обречена на

Лекция VI. Начало общего кризиса исторической науки

гибель. Дело идет к тому, чтобы вернуться к давно пройденному с тем,

чтобы все начать с начала»

Вы легко могли заметить принципиальное отличие этих высказыва-

ний от вышепроцитированных проклятий по адресу революции.

Р.Ю. Виппер не только не акцентировал своеобычность русской рево-

люции как национальной катастрофы, но, включая ее в общеевропей-

скую перспективу, рассматривал как закономерный финал длительного

исторического развития. Отказ от столь обычной тогда демонизации

революционных событий открывал возможность конструктивного по-

иска путей преодоления вызванного войной и революцией кризиса.

Возможно, эта нацеленность на конструктив объясняет, что на его об-

щей оценке современного состояния культуры не лежала печать безнадеж-

ного пессимизма, характерного для многих западных мыслителей того вре-

мени. В определенном противоречии с собственными словами об обречен-

ности европейской культуры Р.Ю. Виппер не только сохраняет надежду на

лучшее будущее, но и стремится найти пути, ведущие к ее обновлению.

При этом из всего контекста рассуждений ученого следует, что он считал

Россию неотъемлемой частью европейского культурного мира.

«Но как же нам дальше самим жить после того, как разбились все

наши надежды и мы убедились в наших заблуждениях?» - задается во-

просом Виппер и сам же на него отвечает: «Да так, как живой человек, у

которого сгорел дом и все его достояние, но остались целы все члены

его семьи, все работники. Надо приниматься за бесконечно трудное де-

ло нового строительства». Для этого, полагает он, науке придется пере-

смотреть все свои категории и оценки, все свои методы и заключения,

чтобы «выяснить, в чем состояла односторонность нашей культуры,

погибающей в явно непосильном быстром беге»

Р.Ю. Виппер выделяет две силы, которым принадлежит, по его убеж-

дению, будущее и которые призваны спасти Россию и весь мир. Это ин-

теллигенция и женщины. Интеллигенция, пишет он в явной полемике с

русскими большевиками, есть «соль земли», «чудо природы», подлинный

творец государственности и культуры. «Это качество, - полагает ученый,

- дает интеллигенции неоценимое преимущество в нынешний момент

глубокого расстройства народной жизни. Самое характерное, тяжелое

явление современности есть реакция стихийной ленности, бродяжничест-

ва, неохоты к планомерному труду, к настойчивой защите своего права.

Напрасно думают и надеются, что пролетариат сам остановится в охва-

См.: Сафронов Б.Г. Цит. соч. С 147.

См.: Там же. С. 147-148.

История исторической мысли XX века

нашей дисциплины на изучении социокультурных состояний, рассматри-

ваемых в отрыве от той быстротекущей жизни, которая подчас оказывает

существенное влияние на всю конфигурацию исторических сил. Показа-

тельно, что и сегодня, после краха мировой социалистической системы и

вызванных ею потрясений, историки подчеркивают значение событийной

истории, хотя, в отличие от Виппера, противопоставлявшего истории со-

стояний историю событий, современная наука отказывается от такого про-

тивопоставления, указывая на необходимость изучения и политической

истории, и истории социокультурной. Поэтому высказывавшиеся ученым

соображения в определенном смысле остаются актуальными и для совре-

менных дискуссий о предмете исторической науки.

В заключение очень кратко о дальнейшем жизненном и творческом

пути Р.Ю. Виппера. До 1923 г. он жил в Советской России, не скрывая

своего критического отношения к большевистской политике, в особенно-

сти в области культуры. Правда, он оставался профессором Московского

университета и какой-либо активной антисоветской деятельности не вел.

Поэтому когда осенью 1922 г, «философский пароход» увозил в вынуж-

денную эмиграцию большую группу выдающихся деятелей русской

культуры, Виппера среди его пассажиров не было. Но уже в следующем

году он счел за благо уехать добровольно, так как в коммунистической

прессе усиливалась критика в его адрес, после того, как он попал на перо

самому В.И. Ленину, осудившему его книгу «Возникновение христианст-

ва» в 1923 г. за «прямо смешную и реакционнейшую претензию поднять-

ся выше обеих «крайностей»: и идеалистической и материалистической»

и оценившему это как «прислужничество господствующей буржуазии»

В том же году Р.Ю. Виппер уезжает в Латвию, становится профессором

Латвийского университета, но окончательно не порывает со своей родиной,

оставаясь даже какое-то время советским подданным. Здесь он сосредото-

чивается на исследовательской работе в области латвийского средневеко-

вья, издает книгу «История латышского народа в связи с общеевропей-

ской». В то же время он не принимает участия в характерной для большин-

ства белоэмигрантов антисоветской деятельности, что очень облегчило ему

жизнь после включения в 1940 г. Прибалтики в состав СССР.

В годы войны Р.Ю. Виппер переиздал свою книгу «Иван Грозный»,

впервые опубликованную в начале 20-х гг. Возвеличивавшая Ивана как

выдающегося русского государственного и военного деятеля, эта книга

явно пришлась ко двору. Возможно, она стала известна самому Стали-

не н и н В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 27.

Лекция И. Начало общего кризиса исторической науки

ну. Иначе трудно объяснить все, что произошло потом. Р.Ю. Виппер

был избран действительным членом Академии наук СССР, был награж-

ден высшей государственной наградой - орденом Ленина, вернулся на

ту кафедру, откуда он в свое время эмигрировал, преподавал не только в

Московском университете, но и Высшей партийной школе, публиковал

книги, мало считаясь с господствовавшими тогда в советской науке

доктринами. Так неожиданно в судьбе самого Виппера счастливым об-

разом подтвердилось его представление о роли исторической личности.

Иначе прошла революция через жизненную и творческую судьбу

Н.А. Бердяева, оставшегося до конца жизни ее непримиримым идейным

противником и вместе с тем предпринявшего основательную интерпре-

тацию ее природы и исторического места.

Лекция Vll

Н.А. БЕРДЯЕВ О РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Среди шумных проклятий в адрес «Октябрьского переворота» и его

вождей, обличения их как «немецких шпионов, разрушивших великую

Россию», в русской немарксистской мысли сравнительно рано намети-

лось более трезвое понимание революции, предполагавшее включение

ее в общий контекст русской и мировой истории. Уже Р.Ю. Виппер, как

мы видели, характеризовал Октябрьскую революцию как финал много-

векового процесса загнивания и разрушения европейской культуры.

Однако наиболее глубокое объяснение исторической закономерности

Октября было достигнуто в русской религиозной философии истории.

Уже в начале 20-х гг. один из самых выдающихся ее представителей

Л.П. Карсавин высмеивал нехитрую схему разных обличителей рево-

люции: прибыли в запломбированных вагонах из-за границы несколько

десятков оголтелых тупиц и преступников. Стали эти преступные тупи-

цы сеять смуту, собирать вокруг себя уголовных преступников и дезер-

тиров, льстить инстинктам армии и толпы и, в конце концов, подчинили

себе великий многомиллионный народ. Раскрывая несостоятельность

этой схемы, Л.П. Карсавин показывает ускоренность большевистской

революции в русской истории, в духовной организации русского наро-

да. «В известном смысле даже коммунизм, - заключает он, - есть качс-

ствование русского народа»'.

Самый основательный опыт включения революции в общую ткань

российской истории предпринял Н.А. Бердяев (1874-1948). Глубокий

религиозный мыслитель, он прошел сложный путь развития своих фи-

лософско-исторических взглядов, продолжавшийся вплоть до послед-

них лет его жизни. Высланный в 1922 г. из Советской России, кстати

сказать, вместе с Л.П. Карсавиным, он быстро приобрел европейскую и

мировую известность, стал одним из властителей дум послевоенной

Европы. Однако, органически включившись в духовную жизнь Запада,

Бердяев оставался русским мыслителем, тема России являлась доминан-

Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993. С 311.

Лекция СП. Н.А. Бердяев о русской революции

той его философско-исторических поисков, да и жизненных устремле-

ний в целом. Именно она находилась в центре его мучительных разду-

мий о смысле истории и судьбах человеческой культуры.

Именно она образует проблемное поле этой лекции, определяя круг

рассматриваемых в ней вопросов. Я намеренно ухожу от специального

анализа религиозной философии Н.А. Бердяева, поскольку это далеко

уведет от проблематики курса. Цель моя заключается в том, чтобы в

самых общих чертах обозначить место ученого в развитии исторической

мысли XX в., которое в значительной степени определяется его анали-

зом глобальных потрясений начала столетия. Но будем помнить, что

Бердяев - религиозный философ. Поэтому я буду касаться его религи-

озных воззрений в той мере, в какой это необходимо для понимания его

оценки русской революции.

1. От марксизма к религии

Николай Александрович Бердяев родился в знатной дворянской семье

в Киеве 6 марта 1874 г. Его дед - атаман войска Донского, герой Отечест-

венной войны 1812 г. В служебной карьере его отца отразились веяния

эпохи. Кавалергардский офицер, позднее киевский уездный предводитель

дворянства, он затем в течение 25 лет был председателем правления Ки-

евского земельного банка. Мать происходила из семьи, имевшей в своей

родословной представителей княжеских и графских домов, в том числе

французских и польских предков. С большой теплотой философ вспоми-

нал свою няню, бывшую крепостную, вынянчившую и его отца.

По семейным традициям он поступил в Киевский кадетский корпус, от-

куда после 5-го класса был переведен в Петербургский пажеский корпус.

Однако свободолюбивого юношу, увлекавшегося философией и литерату-

рой, не прельщала военная карьера. В 1894 г. вопреки воле родителей он

поступил в Киевский университет, на естественный факультет, через год

перевелся на юридический. Здесь он знакомится с марксистской литерату-

рой, оказавшей, по словам самого Бердяева, определяющее влияние на его

общественное развитие. Влияние Маркса сказалось и на первых публика-

циях ученого. В их числе следует назвать опубликованную в немецком

журнале «Die пене Zeit» (1899-1900 гг.) большую статью «Ф.А. Ланге и

критическая философия в ее отношении к социализму». Этот журнал, воз-

главлявшийся ближайшим идейным наследником К. Маркса и Ф. Энгельса

Фактический материал в этом и последующих разделах заимствован из кн:

Дмитриева Н.К., Моисеева А.П. Философ свободного духа. Николай

Бердяев. Жизнь и творчество. М., 1993.

История исторической мысли XX века

К. Каутским, был теоретическим органом международной социал-

демократии, и публикация здесь статьи молодого русского марксиста сви-

детельствовала о его широком научном признании.

Марксизм привлекал Н.А. Бердяева своим учением о социальной спра-

ведливости. Стремление к ее достижению обусловило и его активное уча-

стие в революционном движении. Он становится членом Киевского «Сою-

за борьбы за освобождение рабочего класса» (социал-демократической

организации, возникшей после создания В.И. Лениным Петербургского

«Союза борьбы за освобождение рабочего класса»). По его поручению не-

однократно ездил за границу за нелегальной литературой. В Швейцарии он

познакомился с Г.В. Плехановым и другими деятелями русской социал-

демократии, вел революционную пропаганду. Расправа последовала быст-

ро. За антиправительственную деятельность Н.А. Бердяев был исключен из

университета и привлечен к суду. После двухлетнего разбирательства он в

1900 г. был сослан на три года в Вологду под гласный надзор полиции.

Однако ни марксистом, ни революционером Н.А. Бердяев не стал.

Уже перед ссылкой он переживает духовный подъем, который привел

его к «освобождению от марксизма». Он переходит на позиции фило-

софского идеализма. Под влиянием философии Канта ученый разраба-

тывает проблемы нравственности, осуществляет развернутую критику

марксизма, который «состарился и одряхлел».

Правда, юношеское увлечение Марксом не прошло бесследно, и он

неизменно подчеркивал свое уважение к «великому немцу». Н.А. Бердяев

продолжат разделять идеалы социальной справедливости и социального

освобождения человека, но полагал невозможным осуществление карди-

нальных общественных преобразований путем революционной борьбы.

В духовной эволюции Н.А. Бердяева важная роль принадлежала петер-

бургскому периоду его жизни и деятельности (1904-1909 гг.). Это были годы

его обращения к религии, интенсивных религиозных исканий. Он активно

включается в деятельность петербургского религиозно-философского обще-

ства, обосновывает концепцию «нового религиозного сознания», в котором

центральное место занимает проблема личности и свободы. Свое закончен-

ное выражение она получила в его книге «Философия свободы» (М., 1911).

Как религиозный философ Н.А. Бердяев принадлежит к традиции рус-

ской религиозной мысли, представленной такими блистательными име-

нами, как П.Я. Чаадаев, А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, B.C. Соловьев,

Ф.М. Достоевский. В целом ряде его книг эта традиция получила глубо-

кое освещение, отчетливо отразившись на его собственных взглядах. Он

трактовал историю как Богочеловеческий процесс, динамику восхожде-

ния мира к Богу. В этом ракурсе рассматривались основные для его исто-

Лекция VII. Н.А. Бердяев о русской революции

риософии проблемы - свободы, творчества, метафизики зла, направлен-

ности исторического процесса.

Эта была трагическая по своему характеру историософия. В основе

исторического процесса, полагал мыслитель, заложена свобода добра и

зла, свобода отпадения от источника высшей божественной жизни и

свобода возвращения к нему. Эта свобода зла, по Бердяеву, и есть на-

стоящая свобода истории, обусловливающая ее трагизм, присутствие в

ней сильного иррационального начала. Я не буду входить в более под-

робное освещение религиозной философии Н.А. Бердяева и ее даль-

нейшей эволюции. Подчеркну только, что присущее ей трагическое ми-

роощущение в полной мере сказалось в его понимании революции.

2. Историософия революции

Религиозная интерпретация революции наиболее основательно была

представлена Н.А. Бердяевым в его книге «Истоки и смысл русского

коммунизма», впервые опубликованной на английском языке в 1937 г.

Здесь она определялась как совсем особый и в конечном итоге духов-

ный феномен в судьбах народов. «Революция, - писал русский мысли-

тель, - есть судьба и рок»

На революцию, полагал он, возможны три точки зрения: 1) револю-

ционная или контрреволюционная; 2) объективно-историческая, науч-

ная и 3) религиозно-апокалиптическая и историософическая, т.е. точка

зрения «людей принявших внутрь себя революцию, ее мучительно пе-

реживающих и возвышающихся над ее повседневной борьбой». Забегая

вперед, скажу, что к таким людям причислял Бердяев себя самого, оп-

ределяя свое отношение к русской революции.

Только последняя из этих точек зрения, убежден Н.А. Бердяев, способна

раскрыть внутренний смысл ревошоции, который «есть внутренний апока-

липсис истории». Апокалипсис, поясняет он, это не только откровение о кон-

це мира и страшном суде. «Апокалипсис есть также откровение о всегдаш-

ней близости конца внутри самой истории, обличение неудачи истории»

«Неудача истории» - вот ключевое понятие бердяевской концепции

революции да и всей его религиозной историософии. Неудача истории - в

неизбывной греховности мира, царящего в нем зла, что делает неизбеж-

ными попытки его революционного переустройства. Но неудача истории

заключается и в конечной несостоятельности этих попыток вследствие

все той же греховности мира. Всякая революция, таким образом, с рели-

Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 106-107.

Там же. С. 107.

История исторической мысли XX века

общественной деятельности как профессора Московского университета, од-

ного из организаторов Вольной Академии /Духовной Культуры, помощника

председателя Всероссийского Союза писателей и т.п. И хотя в контрреволю-

ционных заговорах Бердяев не был замешан, в 1922 г. он был выслан из стра-

ны. Сначала он жил в Берлине, а с 1924 г. и до конца жизни - в Париже.

Незадолго до высылки Н.А. Бердяев опубликовал статью «Пред-

смертные мысли Фауста» (в сборнике «О. Шпенглер и Закат Европы». М.,

1922), где сформулировал свое понимание наступающей новой эпохи в

истории человечества, начало которой положили мировая война и рево-

люция в России, ночной, по его определению. День новой истории, ут-

верждал он здесь, кончается. Наступает новое средневековье, начинается

феодализация Европы и может наступить новый хаос народов, из которо-

го не так скоро образуется космос. На путях гуманистической, ренессанс-

ной истории все уже исчерпано. Истинно духовной культуре, предпола-

гал ученый, возможно, придется пережить катакомбный период.

Эти мысли получили свое развитие в вышедшей вскоре после его из-

гнания книге «Новое средневековье. Размышления о судьбе России и Евро-

пе», констатировавшей, что старый мир потерпел крушение и к нему не

может быть возврата. Книга получила широкую популярность на Западе,

неоднократно переиздавалась, считалась даже самой удачной из всех книг

русского мыслителя. Думается, что она оказала долговременное влияние на

западную общественно-историческую мысль. Во всяком случае, можно

заметить определенную перекличку с ней в нашумевшей статье У. Эко

В годы вынужденной эмиграции Н.А. Бердяева происходит оконча-

тельное формирование его концепции русской революции. По-

прежнему он остается ее убежденным противником, решительно осуж-

дая ее жестокость, «моральное уродство большевиков» и т.п. Вместе с

тем в этой концепции происходит явное смещение акцентов. В соответ-

ствии с его общим пониманием онтологического смысла революции на

первый план выдвигается признание ее исторической закономерности, а

значит, и оправданности внутренними обстоятельствами жизни народа.

Революция, подчеркивал Н.А. Бердяев, «порождена своеобразием русско-

го исторического процесса и единственностью русской интеллигенции»".

Раскрывая это положение, он яркими штрихами рисует картину разложения

императорской России, поразившего все стороны ее жизни. Исчерпала себя

монархия, церковь утратила руководящую роль в жизни народа, тяжелый

кризис переживало христианство, исчез соборный дух. На место единения

См.: Эко У . Средние века уже начались //Иностраі тая литература 1994.№4.

"Бердяев Н . А . Истоки и смысл русского коммунизма. С. 109.

Лекция 111. Н.А. Бердяев о русской революции

царя с народом пришел замешанный на ненависти глубокий социальный

раскол. «Мир господствующих привилегированных классов, преимущест-

венно дворянства, их культура, их нравы, их внешний облик, даже их язык, -

писал Бердяев, - был совершенно чужд народу - крестьянству, воспринимал-

ся как мир другой расы, иностранцев»

. Неизбежным следствием всего этого

и стал революционный взрыв 1917 г. Причем, подчеркивал ученый, «русская

революция возможна была только как аграрная революция» \

В то же время, подчеркивал Н.А. Бердяев, в обществе не было органи-

зующей духовной силы, способной стать деятельным фактором его возро-

ждения. Эіу роль, несмотря на все свои претензии, не смогла сыграть рус-

ская интеллигенция. Отмечая ее «единственность» в мировой истории,

Бердяев усматривал ее в том, что по своей природе она являлась не профес-

сиональной или экономической, а идеологической группой. Русская интел-

лигенция, писал он, «скорее напоминала монашеский орден или религиоз-

ную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обяза-

тельным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями и да-

же со своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было

узнать интеллигента и

ОТЛИЧИТЬ

его от других социальных групп»

Н.А. Бердяев выделяет такие, на его взгляд, отличительные черты рус-

ской интеллигенции, как ее беспочвенность, разрыв со всяким сословным

бытом и традициями, оторванность от всякого реального социаіьного

дела, социальный утопизм и, в особенности, крайний радикализм. Особо

подчеркнем значение последней черты. В концепции Бердяева она явля-

лась органическим следствием и своеобразным резюме всех остальных. С

пей он связывает истоки русского коммунизма, под флагом которого со-

вершалась революция.

Тем самым мы подошли к центральной проблеме бердяевской концепции

русской революции, которая, по его убеждению, высказанному задолго до

1917 г., могла быть только коммунистической. До конца дней своих мысли-

тель оставался идейным противником коммунизма вообще и большевизма

как русской его версии, в особенности, усматривая главный его грех в бру-

тальном насилии над личностью, подчинении ее государству, утверждении

духовного рабства. На его общей оценке коммунизма я остановлюсь позднее.

Сейчас же приведу мысль о том, что «коммунизм оказался неотвратимой

судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа)

Гам же. С 111

Там же.

Там же. С. 17.

Там же. С. 93.