Могильницкий Б.Г. История исторической мысли XX века: Курс лекций. Выпуск I: Кризис историзма

Подождите немного. Документ загружается.

История исторической мысли XX века

мысли и чувства, одним словом, самобытность данного народа. Только

в этом случае, заключает он, может быть истинно плодотворным воз-

действие более развитой цивилизации на вновь возникшую.

Так обозначается смысл декларируемого Н.Я. Данилевским 3-го за-

кона исторического развития, утверждающего самобытность каждой

цивилизации и, соответственно, невозможность заимствования одним

народом цивилизованных начал, принадлежащих иному культурно-

историческому типу. «Передать цивилизацию какому-либо народу, -

пишет ученый, - очевидно, значит заставить этот народ до того усвоить

себе все культурные элементы (религиозные, бытовые, социальные, по-

литические, научные и художественные), чтоб он совершенно проник-

нулся ими...»

Иначе говоря, перестал бы быть самим собой.

Обращаясь к историческому опыту, Н.Я. Данилевский указывает на

несостоятельность подобных попыток, которые могут препятствовать

самобытному развитию цивилизации и даже вести ее к гибели. Исполь-

зуя биологическую терминологию, он подчеркивает, что как пересадка

цивилизации на другую почву, так и ее прививка к иному культурно-

историческому типу имеют одинаково гибельный характер.

Отмечу в заключение один примечательный аргумент, который приводит

НЛ. Данилевский для обоснования своего закона. Доказывая несостоятель-

ность упований на благотворность прививки одних цивилизационных начал

к стволу другой цивилизации, он пишет: «Надо быть глубоко убежденным в

негодности самого дерева, чтобы решиться на подобную операцию, обра-

щающую его в средство для чужой цели, лишающую его возможности при-

носить цветы и плоды sui generis (своего рода - Б.М.), надо быть твердо уве-

ренным, что из этих цветов и плодов ничего хорошего в своем роде выйти не

может»

. Легко различим адрес, в который была направлена эта филиппика.

Это - столь ненавистное Данилевскому «европейничанье», которое он опре-

делил как «болезнь русской жизни»

Закон 4 гласит, что цивилизация только тогда достигает полно-

ты, разнообразия и богатства, когда разнообразны составляющие

данный культурно-исторический тип этнографические элементы и

когда они, не будучи поглощенными одним политическим целым,

пользуются независимостью, составляя федерацию или политиче-

скую систему государств. Ибо, поясняет Н.Я. Данилевский, чем разно-

образнее и независимее являются составные элементы, т.е. народности,

Там же. С. 95.

Там же. С. 100.

Там же. С. 263.

Лекция III. Цивилизационная теория Н.Я. Данилевского

образующие данный культурно-исторический тип, тем богаче и разно-

образнее раскрываются присущие ему цивилизационные начала.

Думается, что и сегодня сохраняет значение та аргумешшгия, с помощью

которой Н.Я. Данилевский обосновывает этот закон. Указывая, что самые

богатые и развитые цивилизации изо всех когда-либо существовавших в ис-

тории принадлежат греческому и европейскому мирам, он ищет объяснение

этому в особенностях их политического устройства, в частности, «в том об-

стоятельстве, - указывает он, - что миры эти состояли из более или менее

самостоятельных политических единиц из которых каждая, при общем ха-

рактере, свойственном вообще греческому и европейскому типам, могла сво-

бодно развивать и свои особенности, заключающиеся в тех политических

подразделениях, на которые разбивались эти миры... Все прочие культурно-

исторические типы были лишены такого оживляющего разнообразия и ока-

зались несравненно беднее в своих результатах»

Наконец, Н.Я. Данилевский формулирует последний, 5-й закон ис-

торического развития: Ход развития культурно-исторических типов

уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых

период роста бывает неопределенно продолжительным, но период

цветения и плодоношения относительно короток и истощает раз и

навсегда их жизненную силу. Отсюда Н.Я. Данилевский так определя-

ет суть этого закона: «Пятый закон культурно-исторического движения

состоит в том, что период цивилизации каждого типа сравнительно

очень короток, истощает силы его и вторично не возвращается»

Обратите внимание на язык Данилевского. Понятие «цивилизация»

употребляется в его книге в двух значениях. Во-первых, как тождест-

венное понятию «культурно-исторический тип». В этом значении, рас-

сматривая общую цивилизационную теорию ученого, я его до сих пор и

употреблял. Но, характеризуя свой 5-й закон, Данилевский использует

это понятие в более узком смысле, обозначая им не весь культурно-

исторический тип, а лишь кульминационную фазу в его развитии. За-

помним это и проследим, какое содержание ученый в него вкладывает.

Цивилизация в узком смысле - это период, когда народы, состав-

ляющие культурно-исторический тип, проявляют преимущественно

свою духовную деятельность во всех направлениях, для которых име-

лись задатки в их духовной природе, не только в отношении науки и

искусства, но и в практическом осуществлении своих идеалов правды,

свободы, общественного благоустройства и личного благосостояния.

Там же. С. 101.

Там же. С. 106.

История исторической мысли XX века

Это, используя излюбленные Данилевским биологические аналоги, пе-

риод плодоношения - яркий, богатый, но кратковременный.

Соответственно этому Н.Я. Данилевский обосновывает периодиза-

цию развития культурно-исторических типов. Отвергая традиционную

европоцентристскую периодизацию всемирной истории, он вместе с тем

считал возможным применять трехчленное деление к характеристике

развития отдельных культурно-исторических типов, каждый из кото-

рых, полагал ученый, имеет свою древнюю, среднюю и новую историю,

или этнографический период, период обретения политической само-

стоятельности и период цивилизации.

Самым длительным, измеряемым тысячелетиями, является древний,

или этнографический период, начинающийся, по определению Н.Я. Да-

нилевского, с самого момента выделения культурно-исторического пле-

мени из сродственных с ним племен. Это период собирания сил для бу-

дущей деятельности, когда закладываются те особенности в складе ума,

чувства и воли, которые составляют оригинальность данного племени и

дают ему способность к самобытной деятельности.

Но эта способность может реализоваться только при условии дости-

жения политической независимости, обретение и укрепление которой

Н.Я. Данилевский считал главным содержанием среднего или государ-

ственного периода в развитии культурно-исторического типа. Только

обладание прочной государственной властью может предохранить дан-

ный народ от превращения в этнографический материал, служащий чу-

жым целям и, таким образом, обеспечить свободное развитие его жиз-

ненных сил.

Новую историю в жизни культурно-исторического типа составляет

период цивилизации. Это время растраты собиравшегося тысячелетия-

ми запаса жизненных сил; растраты полезной, благотворной, состав-

ляющей цель собирания, но все-таки, подчеркивает Н.Я. Данилевский,

растраты. Он продолжается всего несколько столетий (так, для римско-

го мира он охватывает время с окончания Пунических войн и до третье-

го века по Р.Х., т.е. около 400 лет) и завершается истощением жизнен-

ных сия, присущих определенному культурно-историческому типу.

Выражением этого является увядание творческой деятельности в на-

родах, принадлежащих известному типу. Они, пишет Н.Я. Данилевский,

или успокаиваются на достигнутом, считая завет старины вечным идеа-

лом для будущего, и дряхлеют, подобно Китаю, в апатии самодовольст-

ва, или приходят к сознанию ошибочности или искажения их идеала и

впадают, как римляне, в апатию отчаяния. Но в любом случае истоще-

ние творческих сил ведет к прекращению существования данного куль-

Лекция III. Цивилизационная теория Н.Я. Данилевского

турно-исторического типа, а составляющие его народы либо погибают,

либо превращаются в этнографический материал.

Так завершается определенный цикл исторического развития, в ос-

новании которого лежит развертывание начал, лежащих в особенностях

духовного склада народов, формирующих самобытный культурно-

исторический тип, т.е. он является внутренне закономерным процессом,

имеющим свои начало и конец. Вместе с тем Н.Я. Данилевский указы-

вает на важное значение в этом процессе внешних факторов. «Переход

как из этнографического состояния в государственный, так и из госу-

дарственного в цивилизованное, или культурное, - пишет он, - обу-

словливается толчком или рядом толчков внешних событий, возбуж-

дающих и поддерживающих деятельность народа в известном направ-

лении»

Но это означает, что каждый культурно-исторический тип при всей

его самобытности совершает свой цикл не по какой-либо изолирован-

ной орбите, а в тесной взаимосвязи с другими народами, будучи состав-

ной частью всей человеческой истории. Собственно, историческая мис-

сия всякого культурно-исторического типа, по Н.Я. Данилевскому, в

том и состоит, что в нем воплощается ее поступательное движение, ибо

он, развивая свои духовные задатки, проходит какой-либо один участок

всего поля, составляющего поприще исторической деятельности чело-

вечества. Завершение же его миссии открывает дорогу новому культур-

но-историческому типу. «Дабы поступательное движение вообще не

прекратилось в жизни всего человечества, - пишет Н.Я. Данилевский, -

необходимо, чтобы, дойдя в одном направлении до известной степени

совершенства, началось оно с новой точки исхода и шло по другому

пути, т.е. надо, чтобы вступили на поприще деятельности другие психи-

ческие особенности, другой склад ума, чувств и воли, которыми обла-

дают только народы другого культурко-историяеского типа»

Таковым в XIX в., по убеждению Н.Я. Данилевского, мог быть только

славянский культурно-исторический тип, приход которого возвещала его

книга. В сущности вся его цивилизационная теория создавалась для того,

чтобы обосновать закономерность и необходимость появления этого ти-

па, венчающего все теоретические построения русского мыслителя.

Там же. С. 111.

Там же. С. 109.

История исторической мысли XXвека

4. Славянский культурно-исторический тип

В пронизывающих книгу Данилевского размышлениях об историче-

ских судьбах славянского мира центральной является мысль о праве

славян на культурно-историческую самобытность, сопряженная с уве-

ренностью, что именно в XIX в. это право может быть реализовано. Ибо

романо-германский мир, являвшийся столетиями главным препятствием

на пути культурно-исторического развития славянства, уже пережил

пору расцвета и клонится к своему закату.

Со ссылкой на всемирно-исторический опыт Н.Я. Данилевский высказыва-

ет твердую уверенность, «что и славяне, подобно своим старшим по пути раз-

вития арийским братьям, могут и должны образовать свою самобытную циви-

лизацию, что славянство есть термин одного порядка с эллинизмом, латинст-

вом, европеизмом, - такой же культурно-исторический тип, по отношению к

которому Россия, Чехия, Сербия, Булгария должны бы иметь тот же смысл,

какой имеет Франция, Англия, Германия, Испания по отношению к Европе, -

какой имели Афины, Спарта, Фивы по отношению к Греции». Если славянство

не будет иметь этого высокого смысла, предупреждает ученый, то оно не будет

иметь никакого. «Вся тысячелетняя этнографическая подготовка, - с горечью

пишет он, - вся многовековая народно-государственная жизнь и борьба, все

политическое могущество, достигнутое столькими жертвами одного из славян-

ских народов, есть только мыльный пузырь, форма без содержания, бесцельное

существование, убитый морозом росток» .

Едва ли я ошибусь, если скажу, что угроза этой альтернативы все время

стояла перед глазами Н.Я. Данилевского, когда он писал свою книгу, и что в

России он видел единственную силу, способную предотвратить ее реализа-

цию, не допустить превращения славянских народов в этнический материал,

в средство для достижения чужих целей. Поэтому такое большое место за-

нимает в книге обращение к истории России, ее прошлому и настоящему.

В книге содержится немало глубоких мыслей по самым разным сю-

жетам российской истории в ее связи с мировой, предостерегающих,

кстати сказать, от облыжных обвинений их автора в узколобом нацио-

нализме. Такова, например, его оценка исторического значения дея-

тельности Петра I, которого он называл «общечеловеческим гением».

Указывая, что «цивилизационный процесс развития народов заключает-

ся именно в постепенном отрешении от случайности и ограниченности

национального для вступления в область существенности и всеобщно-

сти - общечеловеческого», Н.Я. Данилевский писал, что «заслуга Петра

Там же. С. 125.

Лекция III. Цивилизациоітая теория Н.Я. Данилевского

Великого состояла именно в том, что он вывел нас из плена националь-

ной ограниченности и ввел в свободу чад человечества, по крайней ме-

ре, указал путь к ней»

Отмечу также его оценку отмены крепостного права как важнейшего куль-

іурно-исторического события, означавшего завершение государственного пе-

риода в истории России и переход ее в цивилизационный период.

Однако в целом взгляды Данилевского на российскую историю доста-

точно уязвимы для критики. В особенности это касается его определения

внешнеполитических целей России. Объективно они служили обоснова-

нию захватнических устремлений русского самодержавия, его велико-

державной политики в так называемом восточном вопросе, усматривая

его радикальное решение в утверждении России на Балканах и захвате

Константинополя и черноморских проливов.

В этом Н.Я. Данилевский не был оригинален. Подобные идеи имели

широкое хождение в современной ему российской общественной мыс-

ли. Сошлюсь на известные стихи Ф.И. Тютчева, которые Данилевский

приводит в качестве эпилога к одной из глав своей книги:

И своды древние Софии

В возобновленной Византии

Вновь осенят Христов алтарь!

Пади пред ним, о Царь России,

И встань, как Всеславянский Царь!

По существу вся книга Данилевского представляет собою историко-

теоретическое обоснование этих поэтических строк, в чем сам автор

видел ее значение, раскрывая историческое призвание России. Никто,

кроме России, не имеет прав на Константинополь - ІДарьград. «Осино-

вый кол, - утверждает ученый, - вот все права, которые можно признать

за коронами Палеологов, Ягеллонов и св. Стефанов». То же самое отно-

сится и к короне Солейманов и Габсбургов, которые, хотя еще и не лег-

ли в свои могилы, «но давно уже смердят и заражают политическую

атмосферу гнилыми миазмами. О, как взыграет славянское сердце, ко-

гда Россия, поняв свое историческое призвание, с честью погребет и

этих мертвецов, насыплет над ними высокий могильный холм, заострит

осиновый кол и забьет его по самую маковку, - чтобы на месте-пусте

заиграла широкая, самобытная славянская жизнь!»

Средством для достижения этой цели является создание во главе с

Россией Всеславянского союза или Славянской конфедерации со столи-

цам же. С. 114.

Там же. С. 370-371.

История исторической мысли XX века

цей в Царьграде. Этот союз, полагал Н.Я. Данилевский, должен состоять из

Русской империи с присоединением к ней всей Галиции и Угорской Руси,

королевств Чехо-Мораво-Словакского, Сербо-Хорвато-Словенского, Бул-

гарского, Румынского, Эллинского, Мадьярского и Цареградского округа.

Вы, наверное, обратили внимание, что в этом перечне отсутствует Поль-

ша, о причинах чего я скажу дальше. Сейчас же отмечу, с какой поразитель-

ной доскональностью Н.Я. Данилевский очерчивает контуры будущей Сла-

вянской конфедерации. Он не только перечисляет ее предполагаемых членов,

но и указывает на этно-политический состав каждого из них и даже в боль-

шинстве случаев площадь занимаемой ими территории и количество прожи-

вающего на ней населения.

Такая доскональность вытекала из того значения, какое Н.Я. Данилевский

придавал Всеславянскому Союзу. Его создание означало бы не только единст-

венно возможное разумное решение восточного вопроса, но и важнейшую

веху в становлении славянского культурно-исторического типа, обретение

славянскими народами политической независимости, что, в свою очередь,

предполагало грядущий расцвет славянской цивилизации. Ибо объединение

славянских народов в единую федерацию при достижении ими государствен-

ной самостоятельности составляло, по убеждению Данилевского (вспомните

его 4-й закон развития культурно-исторических типов), необходимую предпо-

сылку достижения цивилизацией полноты, разнообразия и богатства. Причем,

забегая вперед, добавлю, что по всем этим качествам славянская цивилизация

намного опережает все, до сих пор существовавшие и существующие.

А теперь обратимся к Польше, отношение к которой особенно сильно

выдает идеологизированный характер построений И .Я. Данилевского. Уже

говорилось, что ей не нашлось места в предполагавшейся Славянской фе-

дерации. И это при том, что в ней достаточно широко представлены несла-

вянские народы - румыны, греки, венгры и даже, надо полагать, столь не-

любимые Данилевским турки, проживавшие в Царьградском округе.

Почему же поляки выпадают из этого круга? Вину за это Данилев-

ский возлагает на польскую интеллигенцию, на все ее, по его выраже-

нию, стороны: католическо-ксендзовскую, аристократически-шляхетс-

кую и демократически-революционную. «Подводя общий итог и этим

трем сторонам польской интеллигенции, заявляет автор,- мы увидим,

что он заключается в коренном извращении, обезображении польско-

славянской натуры чуждыми ей европейскими влияниями - подража-

тельным европейничаньем»

Там же. С. 393.

Лекция Ш. Цішилизационная теория Н.Я, Данилевского

В глазах Данилевского эта интеллигенция была повинна в недавних поль-

ских восстаниях против царизма (1830 и 1863 гг.), поставивших Польшу по

ту сторону великой борьбы славянских народов во главе с Россией против

Запада. А «борьба с Западом, - утверждает он, - единственное спасительное

средство как для излечения наших русских культурных недугов, так и для

развития общеславянских симпатий, для поглощения ими мелких раздоров

между разными славянскими племенами и направлениями»

И вот какие ему видятся цели разных сторон в этой борьбе из-за восточ-

ного вопроса, т.е., поясняет он, из-за освобождения и независимости славян и

обладание Царьградом. «С одной стороны, - пишет он, - борьба будет за все,

что есть священного для человека: за веру, за свободу угнетенных братьев, за

свое историческое призвание... С другой - за угнетение племен... за фанта-

стический польский народ, занимающий в европейских головах место дейст-

вительного русского народа, угнетавшегося польским шляхетством; одним

словом, за ложь, фальшь и напускное марево»

. О каком присутствии этого

«фантастического народа» в Славянской федерации вообще могла идти речь!

Идеологизированный подход Данилевского к славянству был тесно

связан с его утопической идеализацией. Он безмерно преувеличивал со-

цио-культурный потенциал славянских народов и, в особенности, степень

их цивилизашюнной общности, в действительности не позволяющей все-

рьез говорить о возможности существования в обозримом будущем еди-

ной славянской цивилизации. Слишком разными оказались исторические

судьбы славянских народов, слишком далеко их развели друг от друга

политические реалии, а многих из них отделили и от России.

Только горькую усмешку могут вызвать у современного читателя сен-

тенции типа: «Для всякого славянина: русского, чеха, серба, хорвата, сло-

венца, словака, болгара (желал бы прибавить и поляка), - после Бога и

Его святой Церкви, - идея славянства должна стать высшею идеею, выше

науки, выше свободы, выше просвещения, выше всякого земного блага,

ибо ни одно из них для него недостижимо без ее осуществления»

Эта утопическая идеализация в наиболее концентрированном виде прояви-

лась в заключительной главе книги Н.Я. Данилевского, посвященной характе-

ристике славянского культурно-исторического типа. В явном противоречии с

исходным постулатом своей цивилизационной теории, утверждавшим, что ни

одна цивилизация не может считаться выше другой, он рассматривает этот тип

как вершину культурно-исторического развития человечества.

Там же. С 433.

Там же. С 461-462.

Там же. С 127.

История исторической мысли XX века

Посудите сами. Все до сих пор существовавшие культурно-историчес-

кие типы, полагает Н.Я. Данилевский, были одноосновными или, в крайнем

случае, двухосновными, т. е. развивали какую-либо одну или две стороны

культурной деятельности: еврейская цивилизация развила сторону религи-

озную, греческая - собственно культурную, римская - политическую, гер-

мано-романская - политическую и собственно культурную.

Славянский же культурно-исторический тип, выражает надежду

Н.Я. Данилевский, «в первый раз представит синтезис всех сторон куль-

турной деятельности в обширном значении этого слова, сторон, которые

разрабатывались его предшественниками на историческом поприще в

отдельности или в весьма неполном соединении. Мы можем надеяться,

что славянский тип будет первым полным четырехосновным культурно-

историческим типом»

Таким образом, впервые в истории возникает цивилизация, которая

гармонично синтезирует и развивает все четыре стороны культурной дея-

тельности: религиозную, собственно культурную, политическую и обще-

ственно-экономическую. Эта последняя сторона характеризуется Н.Я. Да-

нилевским как особенно оригинальная черта славянского типа. С ней

связывает он всемирно-историческую миссию России и всего славянства,

несущую удовлетворительное решение общественно-экономической за-

дачи на почве непоколебимо устойчивого общественного строя, где нет

противоречия между идеями политическими и экономическими.

«Главный поток всемирной истории, - завершает Н.Я. Данилевский

свою книгу, - начинается двумя источниками на берегах древнего Нила.

Один, небесный, божественный, через Иерусалим, Царьград, достигает в

невозмущенной чистоте до Киева и Москвы; другой - земной, человече-

ский, в свою очередь дробящийся на два главные русла: культуры и поли-

тики, течет мимо Афин, Александрии, Рима в страны Европы... На Рус-

ской земле пробивается новый ключ справедливо обеспечивающего на-

родные массы общественно-экономического устройства. На обширных

равнинах Славянства должны слиться все эти потоки в один обширный

водоем», к берегам которого в духовной жажде сойдутся все народы»

Итак, вы видите две ипостаси Н.Я. Данилевского: Данилевский -

мыслитель, создатель опередившей свое время цивилизационной тео-

рии, и Данилевский - идеолог русского самодержавия и панславизма,

глашатай мифической славянской цивилизации. Во имя исторической

Гам же. С 508.

Там же. С 509.

Лекция III. Цивилизационная теория Н.Я. Данилевского

правды я обязан был познакомить вас с это второй стороной образа уче-

ного - хотя бы для того, чтобы понять его неприятие в русской либе-

ральной общественно-политической мысли, равно как и апологетику в

кругах современных русских национал-патриотов.

Важно только правильно расставить акценты, не проглядеть за поли-

тической публицистикой Данилевского его выдающийся вклад в развитие

общественно-исторической мысли XX в. Созданное им учение о культур-

но-исторических типах не только нанесло сокрушительный удар по идее

прогресса в ее европоцентристской форме, но и во многом предвосхитило

цивилизационные теории XX в. В дальнейшем у нас пойдет речь о циви-

лизационных теориях О. Шпенглера, А.Дж. Тойнби, Л.Н. Гумилева, и

вы сможете убедиться, насколько сильно и подчас неожиданно они пере-

секаются с идеями Н.Я. Данилевского. Я здесь говорю не о заимствовани-

ях, хотя, возможно, в отдельных случаях они действительно имели место

(известно, что в библиотеке Шпенглера находился французский перевод

книги «Россия и Европа»). Главное то, что эти идеи обозначали русло, в

котором пошло развитие цивилизационных теорий XX в., что и определя-

ет место русского ученого в истории исторической мысли.

Лекция IV

НАЧАЛО КРИЗИСА ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ

При всем значении произведений Ф. Ницше и Н.Я. Данилевского для

развития исторической мысли XX в. не они определяли ее общий настрой

на пороге этого столетия. Выражая его, профессор Принстонского универ-

ситета, будущий президент США В. Вильсон в 1904 г. восклицал: «Мы

видели рассвет и ранние утренние часы новой эпохи в написании истории,

и утро теперь плавно переходит в день»

. Историческая наука вступала в

новое столетие, уверенная как в своем будущем, так и в будущем той циви-

лизации, к которой она принадлежала и душой которой она являлась.

Эта уверенность, однако, скоро рухнула, положив начало глубокому

кризису исторической науки, ставшему ее перманентным состоянием в

XX в. Сквозь призму кризиса я буду рассматривать все ее методологи-

ческие поиски, определившие вектор развития исторической мысли в

этом столетии. Сейчас же необходимо остановиться на самом понятии

кризиса, тем более, что в отечественной литературе он долгое время

трактовался как сплошной застой и загнивание буржуазной историо-

графии. Только в 60-е гг. стало приходить понимание неоднозначности

этого понятия, включающего в себя интенсивные теоретико-

методологические поиски, связанные с «постановкой ряда весьма суще-

ственных вопросов, относящихся как к истолкованию важных сторон

общественного развития, так и к принципам исторического познания»

Впрочем, даже в 80-е гг. единственный способ преодоления кризиса

западной историографии усматривался в ее овладении марксизмом. Да и

сейчас, согласитесь, в самом звучании этого слова присутствует какой-

то негативный оттенок: «кризис - это плохо».

The Papers of Woodrow Wilson. Princeton; New York 1966. V. 4 P. 472.

Данилов А. И. О некогорых вопросах дальнейшего изучения теоретико-

методолоіичсских проблем исторической науки// Вопросы истории. 196!. №3. С 216.

Лекция IV. Начало кризиса исторической науки

1. Понятие кризиса

Но так ли это на самом деле? Вспомним, как характеризовал Т. Кун

структуру научной революции, необходимым элементом которой явля-

ется кризис. В концепции американского науковеда наступление кризи-

са предшествует становлению новой парадигмы науки. Он является по-

казателем того, что «что-то происходит не так», что господствующая

парадигма уже не в состоянии удовлетворительно объяснить получен-

ные научным сообществом новые результаты, возникающие исследова-

тельские методики не вписываются в общепринятый образ науки, появ-

ляется и усиливается разрыв между эмпирическими данными науки и ее

теоретическими постулатами.

Таким образом, по самой своей природе кризис является выражением не

упадка науки, а ее подъема необходимой предпосылкой ее поступательного

развития. Период кризиса - это период ломки старой парадигмы науки и ак-

тивного поиска ее нового образа, соответствующего изменившимся реалиям.

Поэтому он характеризуется острыми методологическими дискуссиями, по-

явлением конкурирующих исследовательских стратегий, существенным

расширением самого познавательного поля науки. Это тот питательный

бульон, из которого вырастает новая научная парадигма.

Таково, в общих чертах, понимание кризиса, вытекающее из куновской

концепции структуры научных революций. Разработанная на основе разви-

тия естественных наук, она вполне применима и к нашей дисциплине. С

одним, правда, существенным дополнением. Будучи формой самосознания

общества, история чутко реагирует на его проблемы, и чем эти проблемы

значительнее и острее, тем масштабнее их влияние на ее состояние. Вот

почему проблема кризиса исторической науки имеет выраженный соци-

альный аспект, который, накладываясь на ее собственно научный аспект,

существенно осложняет и обостряет все его течение.

Это обстоятельство следует в особенности учитывать, когда речь

идет о кризисе исторической науки в катастрофическом XX в. Конечно,

было бы неоправданным упрощением сводить кризис только или глав-

ным образом к катаклизмам этого столетия. Но будет столь же неосмот-

рительно недооценивать их влияние на его ход.

С тем чтобы должным образом учитывать оба обозначенных выше

аспекта кризиса, я буду употреблять это понятие в двух смыслах: узком

и широком. Под кризисом исторической науки в XX в. в узком смысле я

понимаю методологический кризис, захвативший преимущественно

эпистемологические основания исторической науки. Он являлся зако-

номерным следствием бурного развития исторического познания в

История исторической мысли XX века

ХГХ в. и связанной с этим методологической рефлексией о его природе,

целью которой являлось приведение теоретического знания об истории

в соответствие с ее значительно расширившимся эмпирическим базисом.

Она не посягала на господствовавшую в XIX в. парадигму истории в

целом. В частности, она не ставила под сомнение присущий ей социаль-

ный и эпистемологический оптимизм, не только сохраняла, но и в от-

дельных случаях усиливала ее европоцентризм и т.п. Но вместе с тем в

одном существенном пункте она подрывала основания этой парадигмы,

утверждая принципиальное различие между историческим и естествен-

нонаучным познанием со всеми вытекавшими отсюда последствиями,

радикально изменившими, как мы дальше увидим, общий образ истории.

Под кризисом в широком смысле я разумею общий кризис историче-

ской науки XX в., обусловленный грандиозными потрясениями этого

столетия. Я его называю общим, потому что он носил глобальный, все-

охватывающий характер. В равной мере он кардинально изменил пони-

мание истории в обоих основных значениях этого слова - как прошлой

действительности и как научного постижения этой действительности.

Поэтому его можно именовать также мировоззренческим кризисом, по-

лучившим особенно рельефное выражение в сфере исторической мыс-

ли. Впрочем, мы увидим, что в этой сфере были предприняты и наибо-

лее впечатляющие попытки его преодоления.

Общий кризис исторической науки в XX в. прошел две фазы. На-

чало первой положили I Мировая война и русская революция. Вторая

явилась порождением «холодной войны». Характеристике каждой из

них будут посвящены специальные лекции. Сейчас же я перехожу к

рассмотрению методологического кризиса, начало которого предше-

ствовало первой фазе общего кризиса исторической науки в XX в.

2. Начало методологического кризиса

Ощущение, что «что-то происходит не так», стало отчетливо прояв-

ляться уже в конце XIX в., выражаясь прежде всего в рефлексии о при-

роде исторического познания. В противоположность традиционным

представлениям росло понимание его своеобразия, несводимости к по-

знанию естественнонаучному. Чаще всего это новое понимание прояв-

лялось в опытах классификации наук, построенных на разделении исто-

рического и естественнонаучного познания.

Едва ли не первый опыт такой классификации принадлежит выдаю-

щемуся русскому историку Николаю Ивановичу Карееву (1850-1931).

Уже в 1883 г., предвосхищая последующее развитие исторической мыс-

ли, он постулировал различие между науками феноменологическими, к

Лекция 1V. Начало кризиса исторической науки

которым он относил историю, и номологическими. Он же указал на да-

леко идущие для понимания природы исторического познания последст-

вия этого различения. История трактовалась как описательная наука,

имеющая дело с индивидуальными и неповторимыми фактами. Отсюда

проистекало отрицание существования особых исторических законов,

которые Кареев относил к «области химер вроде философского камня»,

потому что «история есть процесс, состоящий из последовательной сме-

ны явлений, которые даются нам лишь один раз в данной совокупности».

И хотя русский ученый признавал, что в истории, как и в природе, все

закономерно, он полагал, что эти закономерности по своему характеру

являются не историческими, а психологическими и социологическими

Несколько позже близкие взгляды формулировал другой выдающийся

ученый, немецкий профессор Карл Лампрехт (1856-1915), аттестовавший

себя как историка-психолога. В одной из своих программных работ он

утверждал, что «история является сама по себе ни чем иным, как при-

кладной психологией... Теоретическая психология должна дать руково-

дящую нить для ее внутреннего понимания»

. Грандиозный опыт психо-

логической интерпретации прошлого представляет его многотомная «Ис-

тория германского народа». Основные события и факты истории немец-

кого народа определяются особенностями его психологии - такова глав-

ная идея этой книги, пронизывающая все ее содержание. Первенствую-

щей задачей истории становилось выявление психологических законо-

мерностей, изучение коллективной и индивидуальной психологии.

Так рушился один из основополагающих элементов господствовавшей

парадигмы истории, определивший ее высокий социальный статус. Ведь

она могла претендовать на роль «наставницы жизни» как раз потому, что

обладала, по убеждению своих выдающихся представителей, способностью

обнаруживать законы истории и предоставлять, таким образом, надежное

руководство не только для постижения прошлого, но и политического дей-

ствия в настоящем и научного предвидения будущего. Теперь же законы

истории провозглашались химерами и даже могилой для истории.

С именем К. Лампрехта связано еще одно из наиболее ярких проявлений

начавшегося кризиса. Это так называемая методологическая дискуссия 90-х

гг. XIX в., в которой приняли участие едва ли не все видные немецкие исто-

рики того времени. Инициированная работами Лампрехта, она показала, что

подавляющее большинство их решительно отвергало понятие закономерно-

См.: Кареев Н.И. Основные вопросы философии истории. М., 1883. Т. I. С. 106-134.

Lamprecht К. Die Modernc Geschichtswissenschaft. 2 Aufl. Berlin, 1909. S. 16.

История исторической мысли XX века

ста в истории даже в той психологизированной форме, которую он представ-

лял. Вместе с тем дискуссия обнаружила заметный рост интереса историков

к теоретико-методологическим проблемам своей науки

Однако свое наиболее глубокое обоснование положение о специфи-

ке исторического познания получило не в «чистой» историографии, а в

немецкой философии истории в рамках «философии жизни» В. Дильтея

и баденской школы неокантианства. Именно они наиболее рельефно

отразили кризис старой парадигмы истории, что и побуждает более

подробно остановиться на их характеристике.

Выдающийся немецкий историк культуры и философ Вильгельм Дшіьтей

(1833-1911) принадлежит к числу тех немногих мыслителей, под знаком идей

которых шло развитие гуманитарии XX в. В мою задачу не может входигь

анализ всего его многообразного научного наследия в различных областях

философии, истории культуры, психологии. Я хочу обозначить лишь одну

его грань, имеющую непосредственное отношение к обозначаемой теме.

В. Дильтею принадлежит одно из самых распространенных в историко-

философской литературе XX в. обоснование своеобразия исторического по-

знания, построенное на противопоставлении человеческого мира истории

миру природы. Исходя из центрального в его философии понятия жизни как

способа бытия человека, который раскрывается только в истории, Дильтей

обосновал свой знаменитый метод понимания, чему противопоставлялся

метод объяснения как характерный для естественных наук.

Соответственно этому конструировалось противопоставление наук о

духе и наук о природе по принятому в них способу изучения своего мате-

риала. Естественные науки изучают чуждый человеку мир, и поэтому

единственным способом его познания является конструирующая деятель-

ность рассудка, формирующая категориальный аппарат, пригодный для

объяснения этой внешней (по отношению к исследователю) реальности.

В несравненно более выгодном отношении, полагал В. Дильтей, на-

ходятся науки о духе, в частности история, которая, изучая мир челове-

ческих страстей, занимается самопознанием. Благодаря этому историк

получает возможность проникнуть во внутренний мир своих персона-

жей, понять их, чего лишен естествоиспытатель. Понимание как особый

метод предполагает специфический набор познавательных средств, от-

личных от рационального инструментария, используемого в естествен-

нонаучном познании. Оно может быть достигнуто путем «вживания»,

«сопереживания», «вчуствования» и иных иррациональных приемов.

См. об этом: Данилов А.И. Проблемы аграрной истории раннего средне-

вековья в немецкой историографии конца XIX - начала XX в. М., 1958. С. 63-94.

Лекция IV. Начало кризиса исторической науки

Так был нанесен еще один удар по классической парадигме истории

с ее культом человеческого разума, верой в его безграничные возмож-

ности. Вопреки этому утверждалось, что понимание прошлого не может

быть переведено в рациональные понятия. Так прокламировалось ши-

рокое вторжение в историческое познание субъективизма, как бы сам

Дильтей ни пытался его ограничить.

Обратите внимание: своим противопоставлением наук о природе и

наук о духе и их методов В. Дильтей вовсе не хотел принизить социаль-

ный статус истории. Напротив, в способности понимать свой предмет он

видел ее великое преимущество по сравнению с естественными науками,

лишенными такой способности. Но очень скоро, вопреки его намерению,

такое противопоставление ударило именно по социальному статусу исто-

рии, низводя ее до положения «науки sui generis (своего рода)», т.е. не-

полноценной науки, не способной давать объективное знание о своем

предмете. В самом деле, о каком объективном или даже общезначимом

знании может идти речь, если сопереживание, вчувствование и другие

подобные им необходимые предпосылки понимания по самой своей при-

роде являются категориями субъективными, полученные с их помощью

результаты не поддаются строгой научной проверке. Ведь у каждого из

нас может быть свое понимание прошлого и его важнейших событий,

обусловленное нашими личностными качествами, начиная с политиче-

ских, национальных и иных пристрастий и кончая мерой воображения,

интуиции, фантазии, необходимыми для постижения истории. Мы с вами

еще увидим, к каким драматическим последствиям для нашей дисципли-

ны эти взгляды Дильтея привели в дальнейшем, когда была поставлена

под вопрос сама возможность понимания прошлого.

Еще более масштабным по своим последствиям оказалось влияние на ис-

торическую мысль XX в. неокантианства. Начну с некоторых общих поло-

жений. Философская мысль XIX в. сформировала два принципиально разных

эпистемологических подхода. Первый из них, уходивший своими корнями к

французскому Просвещению, был представлен Гегелем и Марксом и утвер-

ждал всесилие человеческого разума. Именно этот подход получил широкое

распространение в философско-исторической литературе XIX в., в частности

в позитивистской философии и историографии, и характеризовал, как мы

видели, господствовавшую тогда парадигму истории.

Второй подход был развит И. Кантом и нашел свое выражение в его

учении о формах и границах научного познания, согласно которому ни

ощущения нашей чувственности, ни понятия и суждения нашего рас-

судка не могут давать никакого достоверного знания о «вещах в себе» -

объективных реальностях, существующих независимо от нас.

История исторической мысли XX века

Сформулированная в 80-е гг. XVIII в. кантовская критика разума была

востребована лишь спустя столетие, когда в европейской философии воз-

никло мощное неокантианское течение, провозгласившее «возвращение к

Канту». Это течение включало в себя различные философские школы. Я

остановлюсь на одной из них, определившей во многом развитие истори-

ческой мысли XX в. Это баденская школа неокантианства, получившая

свое название от немецкой земли Баден (Южная Германия). Здесь распо-

ложен Фрейбургский университет, профессора которого Вильгельм Вин-

дельбанд (1848-1915) и Генрих Риккерт (1863-1936) являлись основопо-

ложниками и крупнейшими представителями этой школы.

Значение баденской школы заключается в обозначении и основатель-

ной разработке проблемы отношений между познающим субъектом (ис-

ториком) и предметом познания, ставшей центральной в исторической

эпистемологии XX в. Развивая учение Канта, Виндельбанд и Риккерт

предприняли попытку обосновать возможности и пределы исторического

разума в соответствии с социально-научными реалиями конца XIX - на-

чала XX вв. Далеко не все в этой попытке было удачным. В частности,

как вы сейчас увидите, неокантианская эпистемология существенно огра-

ничивала познавательные возможности истории, низводя ее до положе-

ния описательной дисциплины. Но не будем забывать, что именно она

задала генеральный вектор теоретико-методологическим поискам XX в.

В основе ее лежало положение о разделении наук по их познаватель-

ной природе на науки о природе и науки о культуре, важнейшей из кото-

рых считалась история. Первые обозначались как науки номотетические

(изучающие законы природы) и генерализирующие, вторые - как идио-

графические (описательные) и индивидуализирующие. Здесь вы можете

заметить определенную перекличку с кареевской классификацией наук,

которая будет прослеживаться и далее в неокантианской характеристике

индивидуализирующих наук как наук феноменологических.

Науки о культуре рассматривались В. Виндельбандом и Г. Риккертом с

позиции кантовской критики разума. С одной, правда, существенной ого-

воркой: отвергалось существование кантовской «вещи в себе», т.е., напо-

минаю, объективной реальности. «...Бытие всякой действительности, -

утверждал Г. Риккерт, - должно рассматриваться как бытие в сознании»

Вместе с тем неокантианцы акцентировали учение Канта о пределах

практического разума, ограниченного миром феноменов (явлений). Со-

Риккерт Г. Введение в трансцендентальную философию. Предмет по-

знания. Киев, 1904. С. 84.

Лекция IV. Начало кризиса исторической науки

ответственно этому отвергалась идея закономерности как руководящего

принципа исторического познания. Областью ведения исторической

науки провозглашались явления единичные, неповторимые, уникаль-

ные, а ее задачей - упорядочивание этих явлений, их систематизация и

изложение в определенной исторической последовательности.

Такое изложение, однако, скрывало в себе угрозу вторжения в исто-

рическое познание субъективизма, тем более, что оно выводилось из

самого мышления познающего субъекта с его априорными законами. С

целью ее предотвращения баденская школа неокантианцев разработала

учение о ценностях, призванное вывести историческое познание за пре-

делы субъективизма. «Ценности, - поясняет Г. Риккерт, - не представ-

ляют собой действительности, ни физической, ни психической. Сущ-

ность их состоит в их значимости, а не в их фактичности»

Ценность есть идеальное бытие, соотносящееся с трансценденталь-

ным или «нормативным» сознанием. Иными словами, это существующая

независимо от нашего сознания норма, способом бытия которой является

ее значимость для субъекта и которая есть предмет веры. Таким образом,

ценности являются априорными, трансцендентальными, т.е. находящи-

мися по ту сторону бытия, общезначимыми. Они надысторичны, пред-

ставляют собой определенным образом иерархизированную систему. Так,

в классификации Виндельбанда высшими являются религиозные ценно-

сти, вслед за ними идут ценности эстетические, этические и логические.

Еще одна характерная черта ценностей - их всеобщий характер: они

признаны всеми участниками «культурного общения» или предполага-

ются значимыми для них. «Благодаря этой всеобщности культурных

ценностей, - продолжает Г. Риккерт, - и уничтожается произвол исто-

рического образования понятий; на ней, следовательно, покоится его

«объективность». Исторически существенное должно обладать значени-

ем не только для того или иного индивидуума, но и для всех»

Метод «отнесения к ценностям, полагает Риккерт, должен выражать

собой «сущность истории». Только с его помощью можно отделить су-

щественное в истории от несущественного, важное от незначительного.

При этом, он оговаривается, исторически важным и значительным счи-

тается не только то, что способствует реализации культурных благ, но и

то, что этому мешает, т.е. имеет отрицательную ценность.

Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре // Культурология. XX

век. Антология. М, 1995. С. 82.

Там же. С. 89.

История исторической мысли XX века

Так мы подошли к одному из центральных положений неокантиан-

ского учения о ценностях - о соотношении между понятиями «цен-

ность» и «оценка». Г. Риккерт решительно разводит эти понятия. Пер-

вое из них воплощает объективное начало в историческом познании,

второе - субъективное. «Короче говоря, - заключает ученый, - оцени-

вать значит высказывать похвалу или порицание. Относить к ценностям

- ни то, ни другое»

. Отнесение к ценностям является необходимой

предпосылкой достижения объективности исторического изложения,

предполагающего изгнание из него оценочного момента.

Таким образом, полагали неокантианцы, оно служит надежным за-

слоном против проникновения в историческое познание субъективизма.

Не будем, однако, заблуждаться относительно действительной всеобщ-

ности тех ценностей, которыми оперировал «практический разум» нео-

кантианцев. Приведу один показательный пример, когда учение о цен-

ностях привлекалось для оправдания колониальной политики европей-

ских правительств. В зависимости от их отношения к «высшим ценно-

стям» неокантианцы разделяли народы на исторические, цивилизован-

ные и неисторические, дикие, со всеми вытекающими отсюда для по-

следних выводами из этого европоцентристского подхода.

Посмотрите, как предельно откровенно писал на этот счет В. Вин-

дельбанд: «Мы, нисколько не колеблясь, выражаем безусловное одоб-

рение, когда европейское общество при помощи своей цивилизации,

при помощи своих миссий и завоеваний, при помощи огнестрельного

оружия и броненосцев физически и морально разрушает один «дикий»

народ за другим и постепенно стирает их с лица земли. Этим нашим

одобрением мы освящали бы лишь грубое право силы, если бы мы не

были убеждены, что победоносное общество является носителем выс-

шей нравственной ценности»

С другой стороны, справедливо подчеркивая идеографическую и ин-

дивидуализирующую природу исторического познания, неокантианцы

недооценивали органически присущий ему генерализирующий элемент.

Тем самым объективно ставилась под сомнение научность истории, так

как никакая самая идеографическая дисциплина не может ограничи-

ваться простым описанием своего материала. Коль скоро эта дисципли-

на претендует на научность, она не может ограничиваться простым опи-

санием, но должна изучать системные связи в изучаемых явлениях, вы-

являть их детерминанты, использовать общие понятия, организующие

Там же. С. 83.

Виндельбанд В. Прелюдии. Философские статьи и речи. СПб., 1904. С. 264.

Лекция IV. Начало кризиса исторической науки

ее материал, т.е. использовать элементы генерализации. Этого не учи-

тывали в должной степени неокантианцы, жестко противопоставляя

науки генерализирующие и индивидуализирующие.

Но, повторюсь, несмотря на недостатки, неокантианская эпистемо-

логия истории знаменовала прорыв в развитии исторической мысли.

Было покончено с методологической неискушенностью историков. От-

ныне методологическая рефлексия стала выходить на первый план в их

суждениях о природе своей дисциплины, а сама она стала пониматься

как наука по преимуществу индивидуализирующая. Из этой рефлексии

на рубеже ХІХ-ХХ вв. выросла методология истории как самостоятель-

ная научная и учебная дисциплина, изучающая природу и методы исто-

рического познания. Так был сделан решающий шаг в профессионали-

зации истории. Историческая наука обратилась к изучению и совершен-

ствованию своего понятийного аппарата, своих познавательных воз-

можностей и способов и приемов их реализации.

В европейских университетах начинается систематическое преподавание

методологических проблем исторического науки, выходят в свет первые

обобщающие исследования, раскрывающие специфику исторического позна-

ния. Наиболее значительным из них стала книга выдающегося русского исто-

рика, испытавшего значительное влияние неокантианской методологии, Алек-

сандра Сергеевича Лаппо-Данилевского (1863-1919) «Методология истории»

(вып. І-Ц. СПб., 1910-1913), опубликованная в качестве пособия к лекциям,

прочитанным ученым студентам Санкт-Петербургского университета.

Этот монументальный труд, составляющий в своей совокупности

свыше 800 страниц большого формата, являлся первым в мировой лите-

ратуре обстоятельным детализированным исследованием своеобразия

исторического познания под углом зрения неокантианской методологии

истории. В этой книге впервые, насколько я знаю, было обосновано оп-

ределение методологии истории как «особой отрасли научно-

исторического знания», в которой исследуется тесная связь между тео-

рией познания и методологией исторической науки, «между ее принци-

пами и методами»". Соответственно этому книга состоит из двух вы-

пусков, первый из которых был озаглавлен «Теория исторического зна-

ния», а второй - «Методы исторического изучения».

У меня нет возможности подробно анализировать эту замечательную

книгу. Скажу лишь, что в ней в русле неокантианской методологии бы-

ли поставлены коренные вопросы исторического познания, по сей день

Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. СПб., 1910. Вып. I. С. 14.