Миронов В.В., Иванов А.В. Онтология и теория познания

Подождите немного. Документ загружается.

244

Раздел П. Теория познания

лого фактонакопительства или продуцирования общих схем, давно

известных и чаще всего давно отвергнутых профессиональной фило-

софской мыслью.

Обратим здесь внимание читателя на одну очень важную закономер-

ность. В гносеологических исканиях XX в. наиболее серьезных и обще-

значимых результатов достигали те мыслители, которые были одновре-

менно крупными знатоками каких-то конкретных наук. Так, Э. Гуссерль

был блестящим математиком, учеником К. Вейерштрасса. Э. Касси-

рер — великолепным знатоком истории науки. Будучи личным другом

А. Эйнштейна, он написал философские исследования по квантовой

механике и теории относительности, а также вошел в историю гумани-

тарных наук как создатель оригинальных концепций мифа и языка.

ПА Флоренский был не только гениальным богословом и философом,

но искусствоведом, лингвистом и математиком. А.Ф. Лосев был компе-

тентнейшим филологом, математиком и теоретиком музыки. То же са-

мое будет справедливо и относительно других крупных гносеологов

ушедшего столетия: Б. Рассела и Ж. Пиаже, А. Пуанкаре и К. Лоренца.

Однако философское учение о знании никогда не смогло бы вы-

полнить своих многообразных конструктивных функций относитель-

но науки и культуры в целом, если бы у него не было своих — вечных

и имманентных — проблем, определяющих его своеобразие.

§ 3. Фундаментальные проблемы и основные категории

теории познания

Существование таких вечных, в полном смысле слова стержневых

проблем обеспечивает единство гносеологического знания в диахро-

ническом и синхроническом срезах, т.е. в историческом времени и в

интеллектуальном пространстве современной культуры; позволяет

философскому учению о знании за счет предлагаемых образцов реше-

ния этих проблем выполнять те функции, о которых речь шла выше.

В самом деле, и Платон, и Фома Аквинский являются для совре-

менного теоретика как бы «вечными духовными спутниками и собе-

седниками», причем вовсе не по причине оригинальности их фило-

софского мировоззрения как такового или блестящего отражения в их

творчестве духа античной или средневековой эпохи. Этим они инте-

ресны историку философии и историку культуры. Для гносеолога тек-

сты двух этих философских гениев привлекательны именно потому,

что в них с редкой систематичностью и доказательностью предложены

решения проблем, над которыми бьется его собственная теоретичес-

Глава 1. Предмет и основные проблемы теории познания

245

кая мысль. Почему чувственное знание менее надежно, чем рацио-

нальное, хотя именно последнее дальше отстоит от фактов непосред-

ственного опыта, а чаще всего даже противоречит им? Какова приро-

да общих идей, которыми пронизано наше психическое бытие

начиная с младенчества, но которые не могут быть непосредственно

позаимствованы нами ни из внешнего опыта, ни даже из социального

взаимодействия? Почему столь многое в нашей познавательной дея-

тельности определяет вера и как она соотносится с доказательным зна-

нием? Чем истина отличается от суетного человеческого мнения и

нуждается ли истина в авторитетах?

Такие вечные проблемы на то и вечные проблемы философии, что

не могут бьпь окончательно разрешены силами индивидуального,

пусть трижды гениального ума, но именно новые нюансы в формули-

ровках и глубина обоснования ответов — вот что имеет для нас непре-

ходящее значение. Творческое собеседование с великими по поводу

вечных гносеологических проблем обеспечивает диахроническое

единство теории познания.

В синхроническом же аспекте философское общение между пред-

ставителями различных философских школ и направлений возможно

только потому, что марксист и феноменолог, постмодернист и струк-

туралист, платоник и гегельянец имеют общее проблемное теоретико-

познавательное ядро, несмотря на все различия в их проблемных по-

лях и методах философствования. В вопросе, что есть сознание,

сойдутся в продуктивном споре и сторонники марксистского взгляда

на него как на отражение материального мира, и феноменологи, рас-

сматривающие сознание как конструктивную смыслопорождающую

реальность особого рода.

Совершенно ясно, что добиться полного совпадения взглядов сто-

ронников различных философских школ на то, какие проблемы отнес-

ти к разряду вечных и фундаментальных, вряд ли когда-нибудь удастся.

В самом первом приближении, не претендуя на полноту списка, к та-

ким вечным и всеобщим вопросам можно отнести следующие:

•

Какова природа знания?

• Какими путями сознание субъекта добывает и проверяет знание

об объекте?

• Что такое сознание человека, его генезис и структура?

• Как могут два разных сознания понимать друг друга или как воз-

можно со-знание?

• Как взаимодействуют различные виды знания, в чем причины их

дифференциации и есть ли перспективы их синтеза?

• Существуют ли границы человеческого познания?

246

Раздел II, Теория познания

В наиболее краткой форме и, возможно, исчерпывающим образом

центральную проблему гносеологии, к которой в конечном итоге сво- |

дятся все остальные проблемы, сформулировал И. Кант: «Как воз-щ

можно истинное знаниеЪ >

Используя категорию истины, можно дать такое определение пред-

мета теории познании: гносеология есть философское учение об истине и

путях ее достижения. Такое определение будет, пожалуй, наиболее

точным и емким — именным, как говорил А.Ф. Лосев, поскольку вби-

;

рает в себя все предыдущие определения на правах подчиненных мо-

ментов. В самом деле, главной целью и ценностью любой познаватель-

ной деятельности является получение не просто знания, а знания,,

обладающего статусом истинного. Философское же знание законо-

мерностей, определяющих познавательный процесс, значимо не само

по себе, алишь постольку, поскольку помогает получать истинное зна-

ние и избегать заблуждений.

Выступая как учение об основаниях бытия истины, теория познания

формирует свой особый язык в виде системы философских категорий,

т.е. предельных смысловых структур сознания, благодаря которым воз-

можно формирование любых его частных понятийных схем и посредст-

вом которьк осуществляются акты рациональной философской рефлек-

сии над предметностью любого рода Помимо этого в конкретном

смысловом содержании философских категорий, изменяющемся от эпо-

хи к эпохе, отлагается общественно-исторический опыт познания и пре-

образования мира человеком. Ниже мы еще остановимся на различные

типах категориальных структур, которыми оперирует сознание человека

(логических, ценностных, экзистенциальных). Здесь же вычленим неко-

торые специфические черты собственно гносеологических категорий.

Во-первых, гносеологические категории носят преимущественно

парный характер, определяясь друг через друга: истина — заблужде-

ние; сознательное — бессознательное; чувственное — рациональное;

интуитивное — дискурсивное; субъективное — объективное и т.д. Ни-

каких более общих смысловых структур, никакого более общего язы-

ка еще никго не придумал, а потому определять гносеологические ка-

тегории через более общие понятия (через род и видовое отличие)

попросту невозможно. Их можно определять только через противопо-

ложную парную категорию, через свое «иное», как говорил Гегель.

Поэтому всегда, когда мы хотим определить, что «есть истина», мы

вынуждены в первую очередь указать, что истиной не является, т.е.

тем или иным образом ввести категорию «заблуждение».

Во-вторых, никакие предельные категориальные полюса мысли не

могут бьпь устранены волевым актом. Их отрицание утверждает их же.

Глава 1. Предмет и основные проблемы теории познания

247

Так, говоря, что «истины нет», я тем самым претендую на истину. Это

свойство носит название саморефлексивности философских категорий.

В-третьих, какое бы частное понятие мы ни ввели в любой науке,

какое бы знание мы ни сделали объектом рациональной теоретико-по-

знавательной рефлексии, мы в любом случае будем внутри смысловой

«категориальной сферы», где предельным языком все равно окажется

язык гносеологических категорий. За ее пределами лежат только раз-

личные виды интуиции и акты личностного волеизлияния. Даже если

мы желаем дать рациональную интерпретацию, например, феномену

мистического опыта, то разговор о нем мы будем с необходимостью ве-

сти на языке гносеологических категорий и в пределах смысловой сфе-

ры, которую они очерчивают.

В-четвертых, категориальные гносеологические пары системно ре-

флексивны, т.е. содержательный анализ любой пары категорий (напри-

мер, сознательное — бессознательное) заставляет рано или поздно об-

ращаться к содержанию других категориальных пар (к категориям

чувственного и рационального, опосредованного и непосредственного

и т.д.). Отсюда получает свое естественное объяснение неистребимая

жажда строить целостные философские системы категорий, ибо, потя-

нув за отдельную смысловую «категориальную ниточку», мы с необхо-

димостью начинаем разматывать весь категориальный «клубок».

В-пятых, на языке гносеологических категорий формулируются

вечные проблемы теории познания и на нем же даются варианты их

ответов. Любой новый философский «новояз», если он носит обще-

значимый и обоснованный характер, всегда в конечном счете обна-

руживает свой производный характер от тех или иных базовых фи-

лософских категориальных структур, относительно инвариантных

во всех философских традициях, включая индийскую и китайскую.

При этом влияние национального языка на категориальный язык

философии (и на характер философствования вообще) несомненно

и существенно, его нельзя недооценивать, но ни в коем случае не

следует и переоценивать, ибо абсолютизация роли национального

языка в познании приводит к ряду фактических несообразностей

(типа невозможности взаимопонимания между субъектами позна-

вательной деятельности, говорящих на разных языках, чего на са-

мом деле нет) и логических противоречий, ибо если познающая

мысль и ее категориальные структуры полностью определяются

структурами национального языка говорящего, то он должен воз-

держиваться от любых универсальных философских суждений о по-

знании и его закономерностях. Но ведь именно такое суждение он

и выносит?!

248

.Раздел П. Теория познания

Все вышеизложенное вовсе не означает, что в познании и в его фи-

лософском осмыслении важны лишь язык философских категорий и

структуры естественного языка. На самом деле как в познавательной

деятельности, так и в рефлексии над ней весьма важен язык символов

и метафор. Их важная роль в различных областях познавательной де-

ятельности в настоящее время не вызывает сомнений

, а когнитивная

роль метафор в философском творчестве общеизвестна. Примени-

тельно же к философским исследованиям познания достаточно

вспомнить знаменитые гносеологические символы: «пещеры» Плато-

на, «мельницы» Г.В. Лейбница

или «статуи» Э.Б. Кондильяка

. Сим-

вол и метафора помогают предварительно освоить проблемные поля,

еще недоступные для четкого рационального анализа; облегчают по-

нимание трудных концептуальных вещей, актуализируя нашу фанта-

зию и продуктивное воображение. Их роль трудно переоценить при

построении разного рода наглядных моделей и проведении мыслен-

ных экспериментов в науке и философии

. Наконец, обращение к

символу, метафоре и притче — излюбленный прием передачи этичес-

кого, мистического и религиозного видов знания.

Подчеркнем, однако, один принципиальный момент: для рацио-

нального понимания любой объектности всегда необходимо обраще-

ние к вербально-логическому мышлению, в основании которого всегда

явно (или неявно) лежат предельные категориальные смыслы. С этих

позиций можно утверждать, что язык философских (в том числе и гносе-

ологических) категорий есть универсальный и всеобщий язык, лежащий в

основании всех других языков рационального познания, будь то естествен-

ный или искусственный язык, язык метафор или язык символов.

Таким образом, единство фундаментальных (вечных) теоретико-

познавательных проблем и единство категориального языка, лежаще-

го в основании их формулировок и решений, задают единство гносе-

ологии в диахроническом и синхроническом аспектах. При этом

существовало и существует огромное разнообразие теоретико-позна-

См., например: Теория метафоры. М., 1990.

Приведенной в доказательство невозможности разобраться в сущности явления

сознания, исходя из структуры мозга (Лейбниц Г.В, Соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1982. С. 415).

Кокдильяк, будучи сенсуалистом — сторонником происхождения всех видов зна-

ния из органов чувств, с помощью образа статуи ставит мысленный эксперимент: как

образуются все виды знания, включая самые сложные его разновидности, из первич-

ных форм чувственного опыта? (КондшьякЭ.Б. Соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1982.)

Мы отсылаем заинтересованного читателя к монографии, где он может найти не-

обходимый материал по этой теме: Коршунова Л. С., Пружинин Б. И. Воображение и ра-

циональность. М., 1989. .

Глава 2. Основные теоретико-познавательные стратегии 249

нательных стратегий, а также частных гносеологических языков и ме-

тодов. К их анализу мы теперь и переходим.

Вопросы и задания

1. Расскажите о становлении и значении теории познания в философии.

2. Охарактеризуйте соотношение теории познания и частных когнитив-

ных дисциплин.

3. Какие гносеологические проблемы можно отнести к разряду всеобщих,

вечных и фундаментальных?

4. Назовите наиболее употребительные гносеологические категории.

Литература

Алексеев П.В., Панин А.В. Теория познания и диалектика. М., 1991.

Аристотель. Соч.: В 4т. М., 1976. Т 1.

Барт Р. Мифологии. М., 1996.

КондильякЭ. Соч.: В Зт. М., 1982. Т 2.

Коршунова Л.С., Пружинин Б.И. Воображение и рациональность. М., 1989.

Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. М., 1980.

Теория метафоры. М., 1990.

Глава 2. Основные теоретико-познавательные стратегии

Классификация теоретико-познавательных программ (доктрин или

стратегий — мы будем использовать эти термины как синонимы) мо-

жет проводиться по различным основаниям. Например, они могут

различаться по отношению к объекту познавательной деятельности

(теории отражения и теории конструирования объекта познания), по

трактовке субъекта: теории, основанные на принятии индивидуаль-

но-психологического, трансцендентального, коллективного субъек-

тов познания или вообще отрицающие существование оного — в духе

«теории познания без познающего субъекта» К. Поппера. Классифи-

кация гносеологических доктрин может быть проведена также на ос-

новании того, что признается источником наших знаний о мире (ра-

ционализм, эмпиризм); какая познавательная способность лежит в

основе получения нового знания (интуитивизм, панлогизм) и т.д.

250

.Раздел II, Теория познания.

В принципе, все подобные основания классификации — их перечень

можно было бы и преумножить — имеют рациональный смысл. Одна-

ко им присущи два недостатка: 1) они не универсальны и 2) не дают

сущностной типологии основных ходов теоретико-познавательной

мысли. По нашему мнению, наиболее универсальным основанием1

классификации теоретико-познавательных программ является реше-

вде вопроса о происхождении и сущности знания.

Исходя из этого основания, гносеологические доктрины можно

разделить на две неравные части, одну, меньшую, условно поимено-

вав «.пессимистическими» (или негативистскими), а вторую, большую

часть — «оптимистическими» (или конструктивными) доктринами.

§ 1. «Пессимистические» доктрины

Одной из самых древних познавательных программ подобного рода

является скептицизм (от греч. skeptikos — рассматривающий, познаю-

щий), восходящий еще к античной философской традиции. Сущ-

ность скептицизма состоит в отрицании возможности достижения

истинного, т.е. доказательного и всеобщего, знания и в признании то-

го, что относительно любого суждения можно высказать прямо ему

противоположное и ничуть не менее обоснованное.

Истоки античного скептицизма можно найти уже у Горгия и Ксе-

ниада Коринфского. Последний, по свидетельству Секста Эмпирика,

утверждал, что «нет ничего истинного в смысле отличия от лжи, но.

все ложно, а потому непостижимо»'. Однако как самостоятельная фи-

лософская школа, центрирующаяся на гносеологической проблема-

тике, скептицизм складывается в трудах Пиррона на рубеже IV—

III вв. до н.э. «Основное положение скептицизма в том, — писал,

выявляя его сущность, ГГ. Шлет, — что против всякого положения

можно выставить другое, равное ему... так что ни одно из положений

не оказывается более достоверным... что приводит скептика к воздер-

жанию от суждений и к безмятежности»

. Если все суждения пробле-

матичны и истина недостижима в принципе, то скептик, действитель-

но, должен был бы воздерживаться от всяких суждений, ибо против

его пессимистической оценки возможностей познавательной дея-

тельности могут быть приведены его же собственные теоретические

аргументы. Однако трудно найти в истории философской мысли пи-

Секст Эмпирик. Соч.: В 2т. Т. 1. М., 1975. С. 70.

ШпетГ.Г. Скептик и его душа// Философские науки. 1991. № 9.

Глава 2. Основные теоретико-поа 1авательные стратегии 251

сателей более усердных, чем скептики, начиная с Секста Эмпирика и

кончая Д. Юмом.

Живой средой и питательной почвой скептической установки со-

знания являются антидогматизм и борьба с ложными авторитетами.

Однако надо разделять последовательную скептическую позицию в

духе Юма и методологическое сомнение Р. Декарта. Для первого скеп-

тицизм есть общая гносеологическая и даже общемировоззренческая

установка, в сущности саморазрушительная. Для второго принцип со-

мнения есть только путь к обретению твердых гносеологических ос-

нований философствования. Сомневаться ради самого сомнения и

сомневаться ради обретения истинной почвы под ногами — вещи со-

вершенно разные. В этом плане скептицизм хорош лишь как элемент

философского мышления, как критическая направленность разума,

ничего не склонного принимать на веру. ,

Любопытно, что последовательный скептицизм не только в позна-

нии, но и в жизни есть зачастую как раз слепое принятие на веру ка-

ких-то распространенных предрассудков (со-мнение) или следствие

глубокого разочарования в каких-то догмах. Недаром говорят, что

догматик — это уверовавший скептик, а скептик — разочаровавший-

ся догматик. Догматизм и скептицизм как две тупиковые крайности

всегда подпитывают друг друга, образуя как бы замкнутый круг, обре-

кающий нашу философскую мысль на философское бесплодие. Неда-

ром Гегель квалифицировал скептицизм в качестве критической ипо-

стаси рассудочного, а отнюдь не разумного мышления.

Агностицизм (от греч. agnostos — непознаваемый) — позиция, от-

рицающая возможность познания сущности вещей и полагающая

границы человеческому познанию. Иногда агностицизм понимают

неверно, а именно как позицию, отрицающую возможность познава-

тельной деятельности вообще. Подобных учений в истории филосо-

фии попросту нет, ибо такая установка в познании еще более

двусмысленна, чем скептическая: само суждение «познание невоз-

можно» опровергает его же. В классической форме агностическая ус-

тановка выражена И. Кантом, утверждавшим, что мы можем позна-

вать лишь явления (феномены) вещей, поскольку вещи всегда даны

нам в формах нашего человеческого опыта. Каковы же вещи сами по

себе — вне этой субъективной данности — о том может знать лишь

Господь Бог. Это для него процессы и вещи мира даны абсолютно не-

посредственно, в своей подлинной сущности. Для нас же они сужде-

ны навсегда остаться непознаваемыми вещами в себе, ибо их данность

нам в виде феноменов всегда опосредована априорными формами

чувственного восприятия (пространство и время) и априорными кате-

252

Раздел II. Теория познания

гориями рассудка (представлениями о причинных связях, необходи-1

мости случайности и т.д.). Проще говоря, мы никогда в познании!

мира не сможем «выпрыгнуть» за границы нашей человеческой субъ-J

ективности.

Заметим, что агностик не говорит о невозможности познания исти-1

ны или о равноправии суждения и его отрицания. Скептическая и аг-1

ностическая установки — это отнюдь не одно и то же. К примеру, Кант 1

как раз и пытается с принципиально новых позиций, которые мы еще 1

не раз будем обсуждать, ответить на краеугольный теоретико-познава-1

тельный вопрос: «как возможны доказательные истины математики, 1

физики и метафизики», но при этом отрицает возможность достиже-1

ния истинного знания о сущности самих по себе вещей. Агностичес-1

кая позиция не произвольная выдумка философов, а основывается на 1

вполне реальных особенностях познавательного процесса:

• неустранимости из него субъективной человеческой составляю- 1

щей даже в, казалось бы, самых точных и высокоабстрактных науках,

типа логики и математики;

• бесконечности процесса познания, когда то, что сегодня нам ка- ]

жегся существенным, завтра обнаруживает производный и феноме-

нальный характер, ведь за познанной сущностью каждый раз открыв

вается новая и более глубокая сущность.

Тем самым подлинная суть вещей перманентно скрывается от нас

и напоминает горизонт, каждый раз вновь удаляющийся при любых

наших попытках приблизиться к нему. Агностицизм может прини-

мать различные, в том числе и «мягкие», формы, входя в качестве эле-

мента в состав вполне конструктивных теоретико-познавательных

моделей, как у того же Канта — родоначальника трансцендентализма,

о котором речь пойдет ниже. Религиозно-философский вариант агно-

стической позиции можно обнаружить в работах С.Л. Франка

, где !

он, подвергая критике позицию Канта о жестком разделении явлений

и сущности, сам обнаруживает и глубоко обосновывает моменты

принципиальной непостижимости и в бытии мира, и в бытии самого

человека, и в познавательном процессе. Все сущее, по Франку, беско-

нечно в своих основах, а стало быть, в нем всегда для человека будет

оставаться тайна и «неисследимая темная глубина».

Подытоживая, можно высказать следующее суждение об агности-

цизме. Жесткое разделение вещей в себе и явлений, равно как и жест-

кое полагание границ человеческому познанию, вряд ли оправданно.

См. помимо его работы «Предмет знания» также работу «Непостижимое», где эти

моменты прописаны с исчерпывающей полнотой.

Глава 2. Основные теоретико-познавател1>ные стратегии

253

Еще Гегель, критикуя позицию Канта, тонко подметил, что полагание

границы подразумевает некоторое знание того, что за этой границей

находится. В противном случае мы об этой границе попросту не знали

бы и, соответственно, не смогли бы высказать суждения о ее наличии.

Но, стало быть, в самом утверждении границы человеческого позна-

ния заключено ее решительное отрицание, ибо знание о собственном

незнании есть важнейший стимул развития познавательной деятельно-

сти человека и переступания границ существующего знания.

Впоследствии Л. Витгенштейн резонно заявит: «О том, о чем не-

возможно говорить, о том следует молчать». В самом деле, если в ми-

ре существует нечто, принципиально недоступное для нашего позна-

ния и языка, то любой разговор о нем попросту лишен смысла.

Следовательно, вопрос о границах познания резонно ставить лишь

относительно каких-то определенных видов знания, научных методов

или способностей человека.

§ 2. Конструктивные теоретико-познавательные доктрины

Их обзор будет кратким, поскольку мы не ставим своей задачей сис-

тематически изложить историю гносеологических идей

. Цель данно-

го параграфа иная — ввести читателя в наиболее фундаментальные

ходы гносеологической мысли, вытекающие из того или иного реше-

ния вопроса о сущности знания.

Реалистические доктрины. Они выводят знание из реального, т.е. су-

ществующего независимо от нас и на нас активно воздействующего,

внешнего мира.

Исторически первой разновидностью этого подхода является пози-

ция наивного реализма, распространенная среди ученьж в период господ-

ства классической европейской науки и по сию пору являющаяся ти-

пичной для естественной установки сознания, не склонного к

философским размышлениям. Характерные черты этой позиции за-

ключаются в следующем: 1) знание есть продукт отражения внешнего

мира, наподобие того, как предметы отражаются в зеркале; 2) познава-

тельный образ в голове человека является более или менее точной копи-

ей оригинала, а в обьщенном сознании такое разведение оригинала и

копии зачастую вообще не проводится; 3) источником знания являются

чувственные данные, которые потом обобщаются и систематизируются

Для этого мы отсылаем читателя к следующим изданиям: Теория познания: В 4 т.

Г. 1. М., 1989; Хидл Т.Н. Современные теории познания. М., 1965.