Миронов В.В. Философия
Подождите немного. Документ загружается.
системы, обладающей независимым от человека бытием. Отсюда его
намерение показать не то, «как люди мыслят при помощи мифов, но как
мифы размышляют о самих себе в людях без их ведома».
При рассмотрении истории через призму бессознательного Леви-Строс также
делает вывод, что исторический процесс идет помимо воли людей: он
полагает, что они могут тешить себя «иллюзиями свободы»,
«мистифицировать самих себя» тем, что они будто бы сами делают свою
историю, на самом деле она делается без них и даже вопреки их воле. Место
людей занимает непроницаемая «бессознательная необходимость» или
«бессознательная деятельность духа», напоминающая гегелевскую «хитрость
разума» и определяющая деятельность людей.
К. Леви-Строс известен как один из главных представителей культурного
релятивизма, активный сторонник сохранения многообразия культур и
противник формирования универсальной мировой цивилизации и культуры.
В целом это действительно так, хотя и здесь его взгляды не поддаются
однозначной оценке: подобно своим колебаниям между натурализмом и
культурологизмом, он допускает такие же колебания между релятивизмом и
универсализмом. Особенно это характерно для первого периода его
творчества.
В книге «Печальные тропики» (1955) Леви-Строс пишет о том, что люди
всегда и повсюду ставили одни и те же цели и решали одни и те же задачи. В
работе «Структурная антропология 2» (1975) его просветительский
универсализм проявляется еще более отчетливо, когда он отмечает, что
«поверхностные различия между людьми покрывают их глубокое единство»,
что «последняя цель» этнологии состоит в том, чтобы «достичь некоторых
универсальных форм мышления и нравственности». Вместе с тем в других
местах Леви-Строс придерживается позиций культурного релятивизма. Так, в
книге «Структурная антропология» (1958) он пишет о том, что этнология
должна анализировать и интерпретировать различия, тогда как изучение
универсальных человеческих черт входит в компетенцию биологии и
психологии.
288
Отмеченная неопределенность во взглядах Леви-Строса дает повод для
самых различных толкований его концепции. Тем не менее если исходить из
основного содержания его исследований, то надо признать, что главным
предметом размышлений французского ученого являются многообразие
культур, их неповторимые различия и особенности. Лишним
подтверждением тому может служить его противопоставление понятий
цивилизации и культуры, первое из которых охватывает общие,
универсальные и передаваемые черты, а второе означает особые и
неповторимые стили жизни.
Взгляд на культуру через призму культурного релятивизма выражается у
Леви-Строса в том, что он отрицает возможность ценностных суждений
относительно сопоставляемых культур. Сравнительный анализ культур,
полагает он, убедительно показывает, что все культуры оригинальны и
потому несравнимы. Между ними нельзя установить какую-либо иерархию,
так как у нас нет «философского и морального критерия, чтобы решить о
соответствующей ценности выбора, в силу которого каждая культура
охраняет определенные формы жизни и мышления, отказываясь от других».
Для подкрепления данного тезиса Леви-Строс привлекает обширный
этнографический материал.
Каждая культура, пишет он, по одному или нескольким признакам
превосходит все остальные. В освоении наиболее трудных для жизни
климатических условий непревзойденными являются эскимосы и бедуины.
Австралийские аборигены отличаются умением гармонически устраивать
внутрисемейные отношения. По сложности и оригинальности философско-
религиозных систем первенство принадлежит индийцам, в эстетическом
творчестве — меланезийцам, а в технике обработки бронзы и слоновой кости
— африканцам и т. д. Что касается европейской цивилизации, то она не знает
себе равных по количеству производимой на одного человека энергии.
Опираясь на подобный этнографический материал, французский ученый
делает заключение: каждая культура по-своему богата и оригинальна, у всех
культур примерно одинаковое число талантов, все человеческие общества
имеют позади себя великое прошлое. Вместе с тем «нет совершенного
общества. Все общества по своей природе несут в себе некую пороч-
289
ность». Все это означает, что «никакое общество не является ни безупречно
хорошим, ни абсолютно плохим». Не следует поэтому, продолжает Леви-
Строс, искать в каком-либо обществе абсолютные добродетели, ибо ими не
обладает ни одно из них. В равной мере надо соблюдать осторожность в
своих оценках и в противоположном случае, потому что общества, которые
нам кажутся жестокими в одних отношениях, могут быть человечными в
других. Поэтому, заключает Леви-Строс, из всех существующих
возможностей каждое общество выбирает свой путь развития, поэтому
культуры всех народов равноценны. Он усиливает свою мысль и делает
вывод: «Было бы абсурдным объявлять одну культуру выше другой».
Культурный релятивизм в значительной мере обусловливает решение Леви-
Стросом проблемы культурных контактов и образования мировой культуры.
Он отмечает, что между культурами всегда должен быть некий оптимум
многообразия, ниже которого они не могут опускаться, но в рамках которого
культурный обмен вполне допустим и может быть даже плодотворным.
Однако главным условием при этом должно быть все-таки сохранение
самобытности культур, которое проистекает из естественного желания
каждой культуры выделиться среди других и тем самым оставаться самой
собой. Всегда необходима, полагает Леви-Строс, некоторая «герметичность»,
«непроницаемость» культуры. Нарушение допустимого предела в контактах
между культурами становится гибельным, ибо ведет к усреднению и
нивелированию, универсализации и утрате самобытности, что равносильно
остановке эволюции человечества и даже его смерти.
В ходе своих рассуждений над плюсами и минусами культурного обмена
французский исследователь устанавливает глубокое противоречие: «Чтобы
прогрессировать, люди должны сотрудничать; однако по ходу этого
сотрудничества они видят, как постепенно становятся одинаковыми
отношения, первоначальное многообразие которых было как раз тем, что
делало их сотрудничество плодотворным и необходимым». Получается
парадоксальная ситуация: сила культуры проверяется в контактах и
способности влиять на другие, но эти контакты и влияние ведут к ее
ослаблению. При этом ослабление происходит в обоих случаях — как при
наличии культурных связей, так и при их отсутствии.
290
Из этих двух зол Леви-Строс выбирает, по его мнению, меньшее,
высказываясь против культурных связей. Невозможно, считает он,
одновременно и желать многообразия культур, и допускать их
взаимовлияние. Поскольку многообразие культур является непременным
условием их сохранения, постольку надо пожертвовать культурными
контактами, ибо они угрожают многообразию культур, а вместе с ним и
самому их существованию. Лучше плохо знать чужие культуры, чем знать их
хорошо, но подвергать опасности свою собственную. Более того, даже
взаимную враждебность культур Леви-Строс воспринимает как вполне
нормальное и необходимое явление. Эта враждебность представляется ему
той «ценой, которую надо платить за то, чтобы ценности каждой духовной
семьи или каждого сообщества сохранялись и находили в своих собственных
глубинах необходимые для обновления ресурсы».
Леви-Строс весьма скептически смотрит на создание мировой цивилизации и
культуры, само стремление к которым не вызывает у него энтузиазма. «Нет и
не может быть, — пишет он, — мировой цивилизации в абсолютном смысле,
который часто придают этому термину, потому что цивилизация
предполагает сосуществование культур, которым она обеспечивает
максимум многообразия». Он считает, что ни у отдельного общества, ни тем
более у всего человечества в целом нет единой истории, что опять же не
позволяет говорить о мировой цивилизации и культуре, ибо по своему
содержанию эти понятия всегда будут крайне бедными.
Концепция Леви-Строса имеет как сильные, так и слабые моменты.
Привлекательным является то, что он провозглашает и защищает
самобытность, неповторимость и достоинство всех культур, «запрещает»
устанавливать между ними иерархию и говорить о неполноценности какой-
либо из них, способствуя тем самым возвышению всех культур, что имеет
особую важность для самоутверждения культур освободившихся и так
называемых «архаических» народов. Однако в современном мире с его
массовыми средствами коммуникации и растущей интернационализацией
всей жизни сама постановка вопроса о желательности или нежелательности
культурных обменов выглядит проблематичной. Информационная
революция сделала культурную изоляцию практически невозможной. В связи
с этим возникает сомнение в положении Леви-Строса о том, что в конечном
счете любые контакты приводят к ос-
291
лаблению культур, к их усреднению и гомогенизации. Он сам указывает на
случаи в прошлом, когда культурные связи оказывались благотворными.
Ярким свидетельством тому может служить пример Древней Греции,
культура которой даже после ее покорения Римом не только не умерла, но
продолжала свое развитие, охватывая все новые пространства. Положение
Леви-Строса, конечно, больше соответствует современным культурным
процессам, однако и они протекают далеко не однозначно.
При всем многообразии интересов К. Леви-Строса одно из центральных мест
среди них занимают вопросы искусства и эстетики. Более того, даже
внеэстетическую проблематику он часто рассматривает в непосредственной
связи или через призму искусства. Исследование мифов он проводит через
сравнительный анализ с музыкой и искусством масок. Композиция его
фундаментальной тетралогии «Мифологичные», посвященной изучению
мифов, построена по аналогии с музыкальной тетралогией Р. Вагнера
«Кольцо нибелунга». Поэтому не без основания один из исследователей
назвал все творчество французского ученого эстетической метафизикой.
Концепция искусства Леви-Строса во многом является переходной от
традиционной, классической, к современной, структурно-семиотической. В
отличие от большинства западных эстетиков, он не считает, что классическое
искусство, искусство прошлого, является пройденным этапом, закрытой
страницей истории искусства. В отличие от других структуралистов, Леви-
Строс не приемлет искусство модернизма и авангарда. Он отдает
предпочтение искусству Средневековья и раннего Возрождения.
Отношение Леви-Строса к современному состоянию искусства наполнено
глубоким пессимизмом. Вслед за Гегелем он продолжает тему «смерти
искусства», указывая на новые свидетельства этого грустного процесса,
одним из которых является «утрата ремесла» современными художниками.
Искусство, пишет он, перестает быть душой и сердцем современного
«механического общества», оно в лучшем случае оказывается на положении
«национального парка», ему угрожает поп-арт и многоликий демон китча.
292
Являясь чутким ценителем и возвышенным почитателем музыки, Леви-Строс
довольно критически оценивает музыку после И. Стравинского, отвергает
атональную, серийную и пост-серийную музыку, с грустью смотрит на
процесс разрушения музыкальной формы, начавшийся с А. Шёнберга. С
горьким сарказмом пишет он о «невыносимой скуке, которую вызывает
современная литература», включая «новый роман», проявляет полное
безразличие к абстрактной живописи, указывая на ее «семантическую
убогость».
К. Леви-Строс видит своеобразие и назначение искусства прежде всего в том,
что оно играет опосредствующую роль между природой и культурой, снимая
до некоторой степени существующую между ними противоположность.
Природная принадлежность произведения искусства заключается в его
«объектности», в том, что его бытийной основой выступает материальный
предмет, сближающий его с другими природными явлениями. Однако
качественное отличие эстетического объекта составляет то, что он является
искусственно сделанным и процесс его производства подчиняется
требованиям культуры, а не природы. Благодаря этому он приобретает
свойство «знаковости», становится языком или значащей системой. Отсюда
Леви-Строс делает вывод, что художественное произведение, как и искусство
в целом, находится как бы «на полпути между объектом и языком».
Опосредующее положение искусства между природой и культурой
предполагает, что в нем должны сохраняться оба уровня — природный и
культурный. Однако это условие выполняется далеко не всегда, и искусству
постоянно угрожает двойная опасность: «либо не стать языком, либо стать
им с избытком». В этом плане абстрактная живопись, ограничиваясь одними
только пластическими свойствами цвета, пренебрегает «культурным»
уровнем, обедняя тем самым значащую функцию. То же самое наблюдается в
конкретной музыке, которая сводит музыку к природным и другим звукам.
Напротив, атональная музыка пренебрегает «естественным» аспектом. Само
стремление построить знаковую систему «только на одном уровне
артикуляции» Леви-Строс называет утопией века. По его мнению, наиболее
полную и глубокую связь природы и культуры воплощает классическая,
полифоническая музыка, в которой культурный и природный уровни
предстают в совершенном виде и находятся в гармонии.
Внутри самой культуры искусство, как полагает Леви-Строс, так же занимает
опосредствующее положение, находясь на полпути между мифом и наукой,
хотя из размышлений французского эстетика следует, что искусство
находится ближе к мифу, чем к науке, поскольку в отношениях между мифом
и искусством преобладают сходства, а между искусством и наукой —
различия. Целью науки выступает знание, тогда как цель искусства
составляют смысл и значение, путь к которым лежит через знаки, а не через
понятия. В отличие от науки, особенно от современной математики, которая
лишена миметических и референциальных свойств, искусство в той или иной
степени их сохраняет, ибо существует в виде конкретных материально-
чувственных произведений. Сходство мифа и искусства, по Леви-Стросу,
проявляется в том, что оба они преследуют смысл и значение, черпая их из
одного и того же источника — бессознательного. Их различие связано с тем,
что в современном обществе нет места для мифа, тогда как искусство
продолжает существовать, вобрав в себя наследие мифа.
Хотя Леви-Строс признает наличие миметического и референциального
аспекта искусства, в его исследованиях преобладает языковой, знаковый
подход к нему. Искусство рассматривается главным образом изнутри, с
точки зрения внутренней структуры и формы, как самодостаточная знаковая
система. В центре размышлений Леви-Строса находится произведение, а не
художник.
При исследовании специфики и сущности искусства Леви-Строс опирается
прежде всего на понятия «модель» и «знак». Он считает, что созданное
художником произведение не является «пассивным гомологом» реального
предмета, но «предполагает настоящий эксперимент над объектом», в
результате которого произведение предстает как «редуцированная модель»
исходного объекта. Данное положение, уточняет французский эстетик,
касается не только жанра миниатюры или стиля миниатюризации, где
уменьшение размеров изображения само собой разумеется, но и
пластической, графической, музыкальной и иной репрезентации. Искусство
— это «мир в миниатюре».
Более существенная особенность модели в искусстве, продолжает Леви-
Строс, состоит в том, что она является «построенной», «сделанной», что ее
создание подчиняется не столько требованиям соответствия реальному
объекту, сколько «внутренней логике», «внутренней необходимости»,
присущей самому искусству. Работая над моделью, художник устанавливает
диалог между ней и другими произведениями искусства, а не
294
между моделью и действительностью. Все иные моменты (особенности
исходного объекта, материал изготовления и будущее предназначение
произведения) Леви-Строс относит к разряду «случайных». Подлинная
необходимость художественного произведения проистекает из законов
существования искусства как самодостаточной и независимой системы, куда
новое произведение может войти, лишь подчиняясь принципам
трансформации, оппозиции, корреляции и т. д.
Анализируя в данной перспективе маски американских индейцев, Леви-
Строс приходит к выводу, что было бы неверным объяснять маску «через то,
что она изображает, либо через эстетическое или ритуальное использование,
для которого она предназначена». Напротив, подчеркивает он, «маска
изначально является не тем, что она изображает, но тем, что она
трансформирует, т. е. решает не изображать».
Своеобразие «редуцированной модели» в искусстве заключается также в том,
что она имеет знаковый характер. Данная особенность в истолковании
французского ученого ослабляет образную природу искусства, поскольку
«логическая арматура» художественного произведения рассматривается
опять же через призму имманентности.
В своих исследованиях Леви-Строс последовательно проводит мысль о том,
что искусство должно придавать произведению «достоинство абсолютного
объекта», что трансформация, отклонение, нарушение, «неверность» по
отношению к реальному предмету составляют суть эстетического мимесиса,
который осуществляется «в знаках и при помощи знаков». В таком же духе
решается им и проблема смысла и содержания в искусстве. Хотя внешний
источник смысла полностью не отвергается, семантика произведения, по
Леви-Стросу, в главном и наиболее существенном обусловлена внутренними
свойствами произведения, степенью его «структурированности».
4. Концепция общества и культуры Р. Барта
Французский эстетик, семиотик и эссеист Ролан Барт (1915—1980) является
одной из главных фигур структурализма. Его воззрения претерпели
существенную эволюцию. В 1950-е гг. он испытывал сильное влияние Ж. П.
Сартра и марксизма, в 1960-е тт. его взгляды находятся в русле
структурализма и семиотики, а в 1970-е гг. он переходит на позиции
постструктурализма и постмодернизма.
295
Подход и решение Р. Бартом проблем общества и культуры в главном и
наиболее существенном определяются его концепцией языка. Он
рассматривает язык в качестве фундаментального измерения
действительности. Барт отталкивается от средневековой ситуации, когда
язык и природа воспринимались как равноправные и равновеликие сферы
бытия. Более того, он намерен пересмотреть эту ситуацию в пользу языка и
отдать ему полный приоритет, полагая, что существование мира вне языка
следует считать по меньшей мере проблематичным: «мир всегда является
уже написанным».
В еще большей степени он распространяет этот тезис на общество и
культуру. Современное общество представляется французскому мыслителю
в высшей степени цивилизацией языка, речи и письма, где все предметы не
только выполняют ту или иную функцию, но и становятся значащими,
символическими системами, каковыми их делает язык, выступая для них «не
только моделью смысла, но и его фундаментом». Язык охватывает и
пронизывает все предметы и явления, и вне его нет ничего: «язык —
повсюду, все есть язык». Барт определяет культуру как «поле дисперсии
языков».
Р. Барт рассматривает язык в качестве главного источника всякой власти,
всякого господства и насилия. Он приходит к мысли, что всякий язык
является «фашистским». Изменить язык — для него значит изменить
общество. Даже социальная революция ему видится как «революция в
собственности на символические системы». Барт полагает, что изменить
книгу — равносильно изменить мир. Поэтому авангардистскую литературу
он объявляет революционной. В то же время наука о знаках — семиотика
представляется ему основным средством социальной критики. Особые
надежды Барт возлагает на структурно-семиотическую методологию.
Лингвистика и семиотика, полагает он, «смогут наконец вывести нас из
тупика, куда постоянно заводят социологизм и историзм».
Все социально-политические проблемы Барт стремится рассматривать через
призму языка, лингвистики и семиотики. Именно так интерпретирует он
известные выступления французских студентов в мае 1968 г., считая, что
основным вопросом в этих событиях было не «взятие Бастилии», а «взятие
дискурса». Поэтому, хотя Барт является решительным противником всякого
детерминизма, его концепция по сути покоится на лингвистическом
детерминизме. Вместе с другими представителями структурализма он отдает
явное предпочтение словам, а не вещам.
296
5. Структурный психоанализ Ж. Лакана
Французский психиатр, психоаналитик и философ Жак Лакан (1901—1981)
является основателем структурного психоанализа, создателем школы и
учения лаканизма, получившего широкое распространение не только во
Франции, но и за ее пределами.
Ж. Лакан начинал как врач-психиатр, и защищенная им диссертация «О
параноическом психозе и его отношениях к личности» (1932) относилась к
области медицины. Затем круг его научных интересов значительно
расширяется: он основательно изучает труды 3. Фрейда, увлекается
философией Гегеля, проявляет интерес к социологии и искусству, особенно к
сюрреализму С. Дали. К началу 1950-х гг. Лакан завершает разработку своей
собственной концепции, основные идеи которой он изложил в программном
докладе «Функция и поле речи и языка в психоанализе», прочитанном на
первом конгрессе Французского психоаналитического общества (1953).
Свою концепцию Ж. Лакан разрабатывал под влиянием М. Хайдеггера, Ф. де
Соссюра и К. Леви-Строса. Первый привлек его внимание философской
проблематикой субъекта, истины и бытия. У второго он позаимствовал
структурную теорию языка, в особенности понятия знака и системы,
означающего и означаемого, а также диалектику отношений языка и речи,
языка и мышления.
Вслед за Соссюром, который подчинял мышление языку, Лакан признает
приоритет языка по отношению к бессознательному, что находит отражение
в формуле: бессознательное организовано как язык. Поэтому
функционирование каждого элемента бессознательного подчиняется
принципу системности. Вместе с тем в понимании знака Лакан расходится с
Соссюром, разрывая означаемое (содержание) и означающее (форма) и
абсолютизируя последнее. Роль означающего при этом принадлежит
бессознательному, которое, будучи языком, является синхронической
структурой. Означаемым выступает речевой, дискурсивный процесс,
воплощающий диахронию.
297
Из работ Леви-Строса Лакан берет понятие символического, а также
толкование запрета инцеста и эдипова комплекса, пропуская их через призму
собственного подхода и понимания.
Что касается фрейдовского психоанализа, то свои исследования Лакан
подчиняет цели «буквального возврата к текстам Фрейда», не претендуя на
их развитие или новое истолкование, ограничиваясь «ортодоксальным»
прочтением. Лакан действительно опирается на фундаментальные
фрейдовские категории бессознательного, сексуальности, вытеснения,
замещения, импульса и т. д. Он восстанавливает определяющую роль либидо
(энергии полового влечения), воплощающего творческое начало в
человеческой деятельности. В отличие от неофрейдизма, отдающего
предпочтение проблематике Я, Лакан ставит в центр своей концепции и
исследований бессознательное, Оно, как это было у самого Фрейда.
Вместе с тем Лакан существенно переосмысливает почти все фрейдовские
категории. Он разрабатывает новые понятия — символическое,
воображаемое, реальное, — добавляя к ним некоторые логико-
математические понятия — отрицание, матема. Вместо фрейдовской триады
«Оно — Я — Сверх-Я» Лакан вводит свою триаду «символическое —
воображаемое — реальное», расходясь с Фрейдом в понимании входящих в
нее терминов. У Лакана на месте Оно оказывается реальное, роль Я
выполняет воображаемое, а функцию сверх-Я — символическое. Как и
многие представители неофрейдизма, Лакан освобождает фрейдовский
психоанализ от биологизма, подводя под него лингвистическую основу. Он
усиливает рациональный подход в объяснении бессознательного, стремится
сделать его структурно упорядоченным.
В отличие от Фрейда, который в своих исследованиях сознательно избегал
философии, Лакан придает психоанализу философское измерение, делая это
в основном в свете немецкой философской традиции. Он стремится
превратить психоанализ в строгую социальную и гуманитарную науку,
опирающуюся на лингвистические и логико-математические понятия.
Следует отметить, что эта задача во многом осталась невыполненной. В
своих исследованиях Лакан допускает нестрогое, метафорическое
использование понятий и терминов лингвистики, математики и других наук,
вследствие чего некоторые его положения и выводы выглядят не вполне
обоснованными и убедительными, а его концепция в целом оказывается
непоследовательной и противоречивой.