Микешина Л.А. (Сост.) Философия науки. Хрестоматия
Подождите немного. Документ загружается.
поступать определенно в условиях информационной неопределенности, когда во внешнем мире недостает
необходимых целевых ориентиров. <...>
Факты не обладали требуемыми качествами всеобщности и необходимости, нужными для обоснования
истинности выдвигаемых концепций мироздания. В этой ситуации выбора картины мира, образа
мироздания, обшей концепции физической действительности категория моральной достоверности играла
поистине решающую роль. С помощью этой категории (располагающей требуемыми качествами
всеобщности и необходимости) защитники физических концепций, альтернативных аристотелевско-
схоластической, обосновывали предлагаемые ими альтернативы перед лицом скептицизма. Сама по себе
эмпирия не могла противостоять скепсису; но, будучи включенной в «орбиту» морально достоверной
гипотезы, теории, она могла стать элементом нового «тела науки», корпуса знания, отличавшегося от
простого мнения.
Категория моральной достоверности, таким образом, играла в гносеологии XVII в. важную роль в
обосновании а) научности того или иного фактуального свидетельства и б) научной приемлемости
предлагаемой гипотезы (теории, концепции). Рассмотрим кратко каждый тип обоснования.
А) Фактуальное свидетельство (желательно письменное) получало свою квалификацию как относящееся
или не относящееся к сфере науки от субъекта, наделенного (в идеале) такими качествами, как максимально
развитый разум (способный к трезвому самоконтролю, к систематической рефлексии, к ясным и отчетливым
идеям, к самостоятельным критическим суждениям, способный не искажать своей деятельности вспышками
аффектов) и максимально развитая нравственность (безупречная честность, стремление не к эгоистической
выгоде, а ко всеобщему благу и к объективной сути дела). Например, членами Королевского общества
вводится практика указания конкретного лица, собирающего те или иные наблюдения, и ряд сведений
морального характера об этом лице, на основании которых можно было бы судить о степени объективности
сообщаемого им факта.
515
Таким образом, степень объективности фактуальных свидетельств определялась не отсутствием
заинтересованности субъекта, не отсутствием ценностной нагруженности акта свидетельствования, а,
напротив, максимальным присутствием в нем нравственного начала, доведенного до исключительной
ориентации на благо для всех. <...> Субъективность с ее моральной природой нельзя устранить из акта
свидетельства, но ее можно из частичной, узко эгоистичной превратить во всеобщую и необходимую,
несущую в себе, говоря словами Лейбница, «моральную необходимость». Объективно о фактах судит не
просто ум как равнодушное ко всему техническое устройство, а ум сознательный, т. е. разум, ум плюс
совесть (со-весть, со-знание, знание с некоторой общечеловеческой точки зрения, con-science). Гарантией
максимальной достоверности в фактуальных свидетельствах предполагалась предельная моральность
субъекта, стремящегося ко всеобщему благу, и его максимальная личная убежденность в истинности
сообщаемого наблюдения. Таким образом, категория «моральной достоверности» служила теми вратами
всеобщности и необходимости, проходя через которые фактуальное свидетельство попадало в царство
обоснованного знания, формируя его «нижний этаж» — научную эмпирию.
Б) Еще большую роль данная категория играла в обосновании научного статуса гипотезы, выдвигавшейся на
основе «достоверных» (т.е. уже подвергшихся проверке на научность) фактов. В условиях фрагментарности
эмпирического фундамента, т.е. в ситуации неполной индукции (познавательной неопределенности) субъект
тем не менее, действуя на свой страх и риск, берет на себя ответственность и выдвигает некоторое повое
теоретическое суждение, в котором он максимально уверен (1, с. 140-143).
[Ценностные ориентации и наука]
Вопросы гуманизации науки, необходимости связи науки с миром человеческих ценностей волнуют сегодня
не только специалистов — исследователей науки, но и широкие круги общественности. Современные
исследования в области генной инженерии, ядерной физики и т.д. делают актуальными вопросы
нравственной ответственности ученого перед обществом.
Утверждение, что наука тесно связана с ценностной сферой, с этикой на уровне, так сказать, «внешнего»
использования научного знания, вряд ли кто-нибудь станет оспаривать. Однако существует и другая сторона
проблемы взаимосвязи науки и ценностей — «внутренняя»: могут ли ценности детерминировать развитие
содержания научного знания?
Вопрос этот достаточно сложен, и неудивительно, что большинство современных западных философов
науки, сторонящихся опасностей вульгарного социологизма, либо вслед за позитивизмом вообще отвергают
влияние ценностей на развитие научного знания, либо редуцируют сферу ценностей, влияющих на науку, до
совокупности методологических норм и идеалов, до когнитивных ценностей.
Марксистское учение о социальной природе познания, о науке как виде всеобщего труда в сфере духовного
производства, об активности субъекта познания, о единстве познавательного и ценностного аспектов
деятельности человека позволяет, в противоположность постпозитивистской фи-
516
лософии науки, сформулировать социологически «сильную» программу исследований влияния ценностных
ориентаций на развитие естественнонаучного знания. Ценностная сфера является важнейшим каналом
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
271 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
271
социокультурной детерминации познания, обусловливая важность анализа ценностной детерминации (ЦД)
естественнонаучного знания. Этот анализ предполагает выяснение ряда вопросов: каков тип связи между
научным знанием и ценностями (является ли она каузальной, или возможен иной тип отношений); каковы
возможные способы трансформации содержания ценностных факторов в содержание научных теорий; как
объяснить саму возможность ЦД, не впадая в «грех» вульгарного социологизма?
Возможность ЦД естественнонаучного знания возникает, с нашей точки зрения, благодаря определенной
выделенности ценностного мироотношения по сравнению со специализированно-познавательным: в
процессе социализации отдельной личности ценностное отношение к действительности (включающее и
некоторые неспециальные познавательные моменты) формируется значительно раньше, чем личность
активно включается в специализированную познавательную деятельность (какой является наука).
Практически-духовное, ценностно-мировоззренческое освоение мира формирующейся личностью
предшествует специально-познавательному, научному. Последнее протекает в «силовом поле» ценностного
мироотношения, насыщено, по выражению М.М.Бахтина, эмоционально-волевым тоном. Таким образом,
марксистская концепция науки позволяет, на наш взгляд, поставить вопрос о ценностной детерминации
развития естественнонаучного знания в более узком смысле, чем тот, который вкладывается в понятие
социально-исторической обусловленности научного познания.
В общеметодологической форме этот вопрос нашел разработку в ряде работ советских авторов. В них, в
частности, показано, что ценностный компонент составляет неотъемлемую сторону научной деятельности,
являясь каналом внутренней социальной детерминации науки; что ценностные установки входят в
предпосылочное знание, образующее своеобразный «мост» между социокультурными реалиями и
содержанием научного знания. Думается, что для углубления разработки данной проблематики необходимо
перейти с уровня общеметодологического анализа на уровень анализа проблемы в конкретном историко-
научном материале. При этом важно подчеркнуть, что ценностный компонент научного знания не «лежит»
на поверхности, он «вплавлен» в тело знания, и для его выявления необходим специальный трудоемкий
анализ — реконструкции. Во многих отношениях наиболее удобным объектом исследования является не
«нормальная» наука (в смысле Т. Куна), а период научной революции. <...>
Чем сторонники концепции ценностной (в частности этической) нейтральности естественнонаучного знания
обычно доказывают свою правоту? Тем, во-первых, что у этики и науки различные предметы (этика
занимается миром должного, а наука — миром сущего) и, во-вторых, что отсутствие тех или иных
моральных качеств у ученого никак не отражается на его научных результатах. Возможность столь легкого
доказательства отсутствия в естественнонаучном знании внутреннего этического измерения открывается
лишь благодаря определенным упрощениям в понимании отношения
517
познавательного и ценностного отношений к миру. В чем они заключаются? Прежде всего в том, что под
этическим понимается лишь соответствие поступка формальной системе готовых норм-предписаний.
Однако смысл понятия «этическое» шире. Он не сводится к оценке действия в свете некоторых норм, а
прежде всего выявляет сам факт причастности действия к нравственной сфере. Согласно марксизму
сущность этического отношения к миру не сводится к исполнению готовых норм-заповедей: она состоит в
нравственном творчестве.
Обратившись к истории культуры, мы найдем целый ряд идеологий, ориентировавших своих
последователей на отказ от общепринятых путей реализации моральности, требовавших от них поиска
нестандартных, индивидуальных решений моральных проблем (кинизм, эпикуреизм, стоицизм,
неоплатонизм, дзен-буддизм, суфизм, протестантизм и т.д.). Более того, в ряде подобных систем
выдвигалось требование строить нравственное поведение, основываясь на познании истинной сути,
истинной природы вещей (Эпикур, стоики). Таким образом, если мы понимаем сущность этического
мироотношения во всей его многоаспектности, в полноте его исторических реализаций и богатстве его
потенций, тогда становится очевидной неразрывная связанность нравственного и познавательного
мироотношений. Эту связь убедительно демонстрирует процесс становления механистической
естественнонаучной программы.
Зададимся вопросом: почему аристотелианско-схоластическая физика, создавшая образ прекрасного,
стройного, разумного, совершенного Космоса и объяснявшая все мироздание — от «сферы неподвижных
звезд» до земного червя, от таинства пресуществления до поведения воды в насосе, почему эта физика
перестала удовлетворять человека, чуткого к социальным потрясениям эпохи ранних буржуазных
революций?
При ответе на этот вопрос нужно не пойти по пути повторения прямолинейно-экстерналистского
объяснения, сводящего причины замены физики схоластов физикой механицизма непосредственно к
потребностям капитализма периода мануфактурного производства.
Для целей более эффективного производства, скажем, сукна в Англии XVII в., было безразлично, как
устроена материя: состоит ли она из атомов, или в ее основе лежат субстанциальные качества. Для
удовлетворения потребностей в откачке воды из шахт было все равно, из-за чего поднимается вода в
цилиндре насоса — из-за «боязни пустоты» или из-за разности давлений воздуха. Но для формирования
мировоззрения человека XVII в. (как мы покажем ниже) вопросы устройства материи и причин ее движения
являлись центральными.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
272 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
272
Несомненно, что новый тип физического объяснения возник потому, что он отвечал общественным
потребностям. Но было бы недопустимым упрощенчеством сводить общественную потребность лишь к
экономической, ибо общественная потребность включает также и потребность производства самого
производителя материальных и духовных благ, т.е. нравственную сферу. В обстановке, когда рушилась
привычная разумность, понятность мира, привычные ценности, на первый план выдвигались нравственные,
мировоззренческие проблемы. Как это ни звучит парадок-
518
сально, но материальное производство зарождающегося капитализма требовало для своего развития в
первую очередь решения не научно-технических проблем, а проблем нравственных, мировоззренческих, ибо
без формирования нового типа человека невозможно было развивать новую экономику, основанную на
частной инициативе: субъектом нового производства, способным быстро, под свою ответственность
принимать решения, не мог стать человек средневекового образца (внутренне немобильный и духовно
несамостоятельный); субъектом нового производства не мог стать также и во всем изверившийся свидетель
социальных бурь XVI-XVII вв., потерявший жизненные ориентиры и полный равнодушия к позитивному
строительству новой жизни (2, с. 44-47). <...>
Возвратимся к поставленному выше вопросу: почему же все-таки аристотелианско-схоластическая физика
совершенного и гармоничного Космоса перестала удовлетворять человека XVII в., чуткого к социальным
потрясениям своего времени? Как это ни кажется парадоксальным на первый взгляд, но решающая роль в
социальном ниспровержении физики Аристотеля принадлежала не физикам, а гуманитарной культуре XVI-
XVII вв. Для образованного человека, констатирующего вместе с героями Шекспира, Гриммельсгаузена или
Грасиана, что распалась связь времен, что «в мире все пошло навыворот, перепуталось не только место, но и
время», аристотелевская физика естественного места и непрерывного времени теряла свою внутреннюю
убедительность. Шекспировскому Гамлету, которому «так не по себе» в окружавшей его социальной
действительности, Земля, воспетая средневековьем как «цветник мироздания», начинает казаться
«бесплодной скалой», а небо — «царственный свод, выложенный золотою искрой» — скоплением
«вонючих и вредных паров». Для героев Грасиана мир, рисуемый схоластами как «великолепный чертог»,
превращается в «острог», а герой Гриммельсгаузена проклинает мир, дарующий человеку жизнь —
«прежалкое странствие», которую «надлежит скорее наречь... смертию».
Человеку «не по себе», человеку плохо в социальной действительности: вековые устои жизни рухнули. Но
при чем же здесь земля, центр и цветник мироздания, или звездный небосвод, являющиеся частью
прекрасного Космоса Аристотеля и схоластов? Чем виноват Космос? — опасной близостью к
аристотелианско-схоластической этике, обещавшей счастье человеку, включенному в «естественное»
течение жизни в русле патриархальных традиций.
Схоластический образ Космоса (включающий и физическое, и этическое измерение), образ, который на
протяжении многих столетий выдерживал социальную «верификацию» — казалось, и круговращение небес,
и устойчивая иерархия социального бытия полностью подтверждают его истинность и незыблемость, — в
эпоху разрушения этой социальной основы теряет свою достоверность. Человек, который не находит себе
«естественного места» в социальной действительности XVII в., трактуемой в духе аристотелианства как
часть «прекрасного Космоса», не верит более и аристотелианскому образу земли и неба, пространства и
времени. Он начинает искать более убедительные альтернативы. Он ищет и находит иные концепции
физического мира. Какие же? Соответствующие новым социальным
519
реалиям и новому нравственному бытию человека. Из множества альтернатив человек XVII в. выбирает те,
которые в наибольшей степени согласуются с новой этической практикой, с практикой отрицания наличной
эмпирической действительности, мира традиционных средневековых ценностей, с практикой их активного
преобразования.
Таким образом, процесс разложения феодального и формирование раннебуржуазного способа производства
создает в европейской культуре особого рода социальную реалию: моральное «силовое поле» высокого
напряжения. Его специфика задается этическими требованиями Реформации и взятыми на вооружение
сходными принципами позднеантичных систем, апеллирующих к самосознанию индивида (эпикуреизма,
стоицизма, скептицизма, неоплатонизма, герметизма). Причем это «поле», возбужденное реформационным
движением, не считаясь с конфессиональными барьерами, проникает «через стены, воздвигнутые
контрреформацией».
В этом моральном поле требований «выжечь» в себе субъективные аффекты, стать способным к трезвой
самооценке, к объективному наблюдению и анализу действительности возникает новый механистический
образ природы, вобравший в себя учение реформаторов о физическом мире и физические идеи
позднеантичных философских систем, альтернативных аристотелианству (стоиков, эпикурейцев,
неоплатоников).
Вместе с ним формируется новая концепция естественнонаучного знания, явившаяся рефлексией над
механистической наукой. Она соединила в себе стремление человека XVII в. к новому знанию о мире со
скептическим признанием невозможности его абсолютной достоверности (в античном смысле достоверного
знания сущности вещи — epistm). Результатом этого противоречия явился выход на гносеологическую
арену второй половины XVII в. категории «моральная достоверность», относящейся к опытному знанию,
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
273 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
273
достоверность которого выше просто вероятного мнения, но ниже абсолютной достоверности
математического знания (certitudo moralis).
Новая механическая картина мира (МКМ) не только очерчивала контуры нового предмета познания
(девитализированного, качественно однородного материального мира, подчиненного детерминистическим
законам); она рисовала материальный мир таким, в котором мог существовать и ответственно действовать
новый тип человека, рожденный раннебуржуазной действительностью. Эта картина мира не делала
человека, свободного социального атома, неотъемлемой частью дышащего жизнью и полного тайн и
скрытых качеств Космоса. Напротив, она «выталкивала» человека, единственного обладателя «разумной
души», из своего царства мертвой протяженности; эта картина мироздания отдавала материальный
деантропоморфизированный мир в полное владение человеку, санкционируя тем самым реализацию идеи
его власти над природой и стимулируя технологический прогресс.
Согласно механицизму, материальный мир не несет в себе разумности и цели, и нравственно существовать в
нем человек может лишь мысля и сознательно, целенаправленно действуя. Декартовское «мыслю,
следовательно существую» явилось в этом плане квинтэссенцией мироощущения, нашедшего выражение в
МКМ.
520
Основоположники механицизма видели цель науки в исследовании истины бытия, проливающей свет на
смысл жизни человека, задача познания истины, безотносительной к идее блага, была предельно чужда им.
Процесс исторического самоопределения механицизма как научной программы исследований являлся в
высшей степени ценностно нагруженным. Защитники механицизма (Декарт, Гассенди, Бойль, Ньютон),
доказывая его преимущества, выдвигали прежде всего аргументы ценностного порядка. Согласно
основоположникам новой науки, общие нравственные интуиции, обогащенные знанием физики, становятся
высшей наукой — этикой. В этом плане можно утверждать, что XVII в. был столь плодотворным в научном
отношении потому, что научные исследования для Декарта, Бойля, Гука, Ньютона являлись средством
реализации их этической метапрограммы; эти научные исследования отличала удивительная по силе
ценностная мотивация. Так, Декарт утверждал, что всякий, понявший его принципы (начала) строения
физического мира, убедится, «как важны эти начала в разыскивании истины и до какой высокой ступени
мудрости, до какого совершенства жизни, до какого блаженства могут довести нас эти начала».
Рассмотренные нами материалы свидетельствуют о том, что концепция принципиальной ценностной
нейтральности естественнонаучного знания (наиболее последовательно развиваемая позитивизмом),
концепция генезиса науки как разрыва с ценностным мироотношением (развиваемая рядом
постпозитивистов) не соответствует реальной научной практике (2, с. 50-52).
Глава 4. Методология исследования в естественных науках
НИКОЛАЙ КОПЕРНИК. (1473-1543)
Трудно переоценить роль Николая Коперника в осуществленном им перевороте всех взглядов на
мироустройство. Еще задолго до Коперника древнегреческий ученый Аристарх утверждал, что Земля
движется вокруг Солнца; однако он не мог экспериментально и геометрически подтвердить свое
представление. Великому Николаю Копернику удалось обосновать с помощью долгих астрономических
наблюдений и сложных математических расчетов учение о гелиоцентрической системе мира, отвергнув тем
самым геоцентрическую систему Клавдия Птолемея. Коперник смог объяснить видимое движение Солнца
по небосводу, странную запутанность в движении некоторых планет, а также видимое вращение небесного
свода. Будучи каноником римско-католической церкви, сам Коперник долгие годы не отваживался
опубликовать главные достигнутые им результаты, по сути, до конца своей жизни. Он был уже при смерти,
когда друзья принесли ему первый экземпляр его главной книги «О вращениях небесных сфер». Деятели
церкви не сразу поняли, какой удар наносит по религии его книга: некоторое время она свободно
распространялась в Европе. Только когда у Коперника появились последователи, его учение было
объявлено католической церковью ересью, а сама книга была запрещена.
В.Н.Князев
Святейшему повелителю великому понтифику Павлу III
предисловие Николая Коперника к книгам о вращениях
Я достаточно хорошо понимаю, святейший отец, что как только некоторые узнают, что в этих моих книгах,
написанных о вращениях мировых сфер, я придал земному шару некоторые движения, они тотчас же с
криком будут поносить меня и такие мнения. Однако не до такой уж степени мне нравятся мои
произведения, чтобы не обращать внимания на суждения о них других людей. Но я знаю, что размышления
человека философа далеки от суждений толпы, так как он занимается изысканием истины во всех делах, в
той мере как это позволено богом человеческому разуму. Я полагаю также, что надо избегать мнений,
чуждых правды.
Из кн.: Коперник Н. О вращениях небесных сфер. М., 1981.
524
Наедине сам с собой я долго размышлял, до какой степени нелепой моя aeroama [рассказ, повествование. —
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
274 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
274
Ред.] покажется тем, которые на основании суждения многих веков считают твердо установленным, что
Земля неподвижно расположена в середине неба, являясь как бы его центром, лишь только они узнают, что
я, вопреки этому мнению, утверждаю о движении Земли. Поэтому я долго в душе колебался, следует ли
выпускать в свет мои сочинения, написанные для доказательства движения Земли, и не будет ли лучше
последовать примеру пифагорейцев и некоторых других, передававших тайны философии не письменно, а
из рук в руки, и только родным и друзьям, как об этом свидетельствует послание Лисида к Гиппарху. Мне
кажется, что они, конечно, делали это не из какой-то ревности к Сообщаемым учениям, как полагают
некоторые, а для того, чтобы прекраснейшие исследования, полученные большим трудом великих людей, не
подверглись презрению тех, кому лень хорошо заняться какими-нибудь науками, если они не принесут им
прибыли, или если увещания и пример других подвигнут их к занятиям свободными науками и философией,
то они вследствие скудости ума будут вращаться среди философов, как трутни среди пчел. Когда я все это
взвешивал в своем уме, то боязнь презрения за новизну и бессмысленность моих мнений чуть было не
побудила меня отказаться от продолжения задуманного произведения.
Но меня, долго медлившего и даже проявлявшего нежелание, увлекли мои друзья, среди которых первым
был Николай Шонберг, капуанский кардинал, — муж, знаменитый во всех родах наук, и необычайно меня
любящий человек Тидеманн Гизий, кульмский епископ, очень преданный божественным и вообще всем
добрым наукам. Именно последний часто увещевал меня и настоятельно требовал иногда даже с
порицаниями, чтобы я закончил свой труд и позволил увидеть свет этой книге, которая скрывалась у меня
не только до девятого года, но даже до четвертого девятилетия. То же самое говорили мне многие и другие
выдающиеся и ученейшие люди, увещевавшие не медлить дольше и не опасаться обнародовать мой труд для
общей пользы занимающихся математикой. Они говорили, что чем бессмысленнее в настоящее время
покажется многим мое учение о движении Земли, тем больше оно покажется удивительным и заслужит
благодарности после издания моих сочинений, когда мрак будет рассеян яснейшими доказательствами.
Побужденный этими советчиками и упомянутой надеждой, я позволил, наконец, моим друзьям издать труд,
о котором они долго меня просили.
Может быть, Твое Святейшество будет удивляться не только тому, что я осмелился выпустить в свет мои
размышления, после того как я положил столько труда на их разработку и уже не колеблюсь изложить
письменно мои рассуждения о движении Земли, но Твое Святейшество скорее ожидает от меня услышать,
почему, вопреки общепринятому мнению математиков и даже, пожалуй, вопреки здравому смыслу, я
осмелился вообразить какое-нибудь движение Земли. Поэтому я не хочу скрывать от Твоего Святейшества,
что к размышлениям о другом способе расчета движений мировых сфер меня побудило именно то, что сами
математики не имеют у себя ничего вполне установленного относительно исследований этих движений. (С.
11-12)
525
Побуждаемый этим, я тоже начал размышлять относительно подвижности Земли. И хотя это мнение
казалось нелепым, однако, зная, что и до меня другим была предоставлена свобода изобретать какие угодно
круги для наглядного показа явлений звездного мира, я полагал, что и мне можно попробовать найти (в
предположении какого-нибудь движения Земли) для вращения небесных сфер более надежные
демонстрации, чем те, которыми пользуются другие математики.
Таким образом, предположив существование тех движений, которые, как будет показано ниже в самом
произведении, приписаны мною Земле, я, наконец, после многочисленных и продолжительных наблюдений
обнаружил, что если с круговым движением Земли сравнить движения и остальных блуждающих светил и
вычислить эти движения для периода обращения каждого светила, то получатся наблюдаемые у этих светил
явления. Кроме того, последовательность и величины светил, все сферы и даже само небо окажутся так
связанными, что ничего нельзя будет переставить ни в какой части, не произведя путаницы в остальных
частях и во всей Вселенной. Поэтому в изложении моего произведения я принял такой порядок: в первой
книге я опишу положения всех сфер вместе с теми движениями Земли, которые я ей приписываю; таким
образом эта книга будет содержать как бы общую конституцию Вселенной. В прочих книгах движения
остальных светил и всех орбит я буду относить к движению Земли, чтобы можно было заключить, каким
образом можно «соблюсти явления» и движения остальных светил и сфер, при наличии движения Земли.
Я не сомневаюсь, что способные и ученые математики будут согласны со мной, если только (чего прежде
всего требует эта философия) они захотят не поверхностно, а глубоко познать и продумать все то, что
предлагается мной в этом произведении для доказательства упомянутого выше. А чтобы как ученые, так и
неученые могли в равной мере убедиться, что я ничуть не избегаю чьего-либо суждения, я решил, что лучше
всего будет посвятить эти мои размышления не кому-нибудь другому, а Твоему Святейшеству. Это я делаю
потому, что в том удаленнейшем уголке Земли, где я провожу свои дни, ты считаешься самым выдающимся
и по почету занимаемого тобой места и по любви ко всем наукам и к математике, так что твоим авторитетом
и суждением легко можешь подавить нападки клеветников, хотя в пословице и говорится, что против укуса
доносчика нет лекарства.
Если и найдутся какие-нибудь matiaiologoi [пустословы. — Ред.], которые, будучи невеждами во всех
математических науках, все-таки берутся о них судить и на основании какого-нибудь места Священного
Писания, неверно понятого и извращенного для их цели, осмелятся порицать и преследовать это мое
произведение, то я, ничуть не задерживаясь, могу пренебречь их суждением, как легкомысленным. Ведь не
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
275 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
275
тайна, что Лактанций, вообще говоря знаменитый писатель, но небольшой математик, почти по-детски
рассуждал о форме Земли, осмеивая тех, кто утверждал, что Земля имеет форму шара. Поэтому ученые не
должны удивляться, если нас будет тоже кто-нибудь из таких осмеивать. Математика пишется для
математиков, а они, если я не обманываюсь, увидят, что этот наш труд будет в некоторой степени полезным
также и для всей церкви, во главе которой в данное вре-
526
мя стоит Твое Святейшество. Не так далеко ушло то время, когда при Льве X на Латеранском соборе
обсуждался вопрос об исправлении церковного календаря. Он остался тогда нерешенным только по той
причине, что не имелось достаточно хороших определений продолжительности года и месяца и движения
Солнца и Луны. С этого времени и я начал заниматься более точными их наблюдениями, побуждаемый к
тому славнейшим мужем Павлом, епископом Семпронийским, который в то время руководил этим делом.
То, чего я смог добиться в этом, я представляю суждению главным образом Твоего Святейшества, затем и
всех других ученых математиков. Чтобы Твоему Святейшеству не показалось, что относительно пользы
этого труда я обещаю больше, чем могу дать, я перехожу к изложению. (С. 13-15)
Вступление
Среди многочисленных и разнообразных занятий науками и искусствами, которые питают человеческие
умы, я полагаю, в первую очередь нужно отдаваться и наивысшее старание посвящать тем, которые
касаются наипрекраснейших и наиболее достойных для познавания предметов. Такими являются науки,
которые изучают божественные вращения мира, течения светил, их величины, расстояния, восход и заход, а
также причины остальных небесных явлений и, наконец, объясняют всю форму Вселенной. А что может
быть прекраснее небесного свода, содержащего все прекрасное! Это говорят и самые имена: Caelum (небо) и
Mundus (мир); последнее включает понятие чистоты и украшения, а первое — понятие чеканного (Caelatus).
Многие философы ввиду необычайного совершенства неба называли его видимым богом. Поэтому, если
оценивать достоинства наук в зависимости от той материи, которой они занимаются, наиболее выдающейся
будет та, которую одни называют астрологией, другие — астрономией, а многие из древних — завершением
математики. Сама она, являющаяся бесспорно главой благородных наук и наиболее достойным занятием
свободного человека, опирается почти на все математические науки. Арифметика, геометрия, оптика,
геодезия, механика и все другие имеют к ней отношение.
И так как цель всех благородных наук — отвлечение человека от пороков и направление его разума к
лучшему, то больше всего может сделать астрономия вследствие представляемого ею разуму почти
невероятно большого наслаждения. Разве человек, прилепляющийся к тому, что он видит построенным в
наилучшем порядке и управляющимся божественным изволением, не будет призываться к лучшему после
постоянного, ставшего как бы привычкой созерцания этого и не будет удивляться творцу всего, в ком
заключается все счастье и благо? И не напрасно сказал божественный псалмопевец, что он наслаждается
творением божьим и восторгается делами рук его! Так неужели при помощи этих средств мы не будем как
бы на некоей колеснице приведены к созерцанию высшего блага? А какую пользу и какое украшение
доставляет астрономия государству (чтобы не говорить о бесчисленных удобствах для частных людей)! Это
великолепно заметил Платон, который в седьмой книге «Законов» высказывает мысль, что к полному
обладанию астрономией нужно стремиться по той причине, что при ее помощи распределенные по порядку
дней в месяцах и годах сроки
527
празднеств и жертвоприношений делают государство живым и бодрствующим. И если, говорит он, кто-
нибудь станет отрицать необходимость для человека восприятия этой одной из наилучших наук, то он будет
думать в высшей степени неразумно. Платон считает также, что никак не возможно кому-нибудь сделаться
или назваться божественным, если он не имеет необходимых знаний о Солнце, Луне и остальных светилах.
И вместе с тем скорее божественная, чем человеческая, наука, изучающая высочайшие предметы, не лишена
трудностей. В области ее основных принципов и предположений, которые греки называют «гипотезами», в
особенности многие разногласия мы видели у тех, кто начал заниматься этими гипотезами, вследствие того,
что спорящие не опирались на одни и те же рассуждения. Кроме того, течение светил и вращение звезд
может быть определено точным числом и приведено в совершенную ясность только с течением времени и
после многих произведенных ранее наблюдений, которыми, если можно так выразиться, это дело из рук в
руки передается потомству.
Действительно, хотя Клавдий Птолемей Александрийский, стоящий впереди других по своему
удивительному хитроумию и тщательности, после более чем сорокалетних наблюдений завершил созидание
всей этой науки почти до такой степени, что, как кажется, ничего не осталось, чего он не достиг бы, мы все-
таки видим, что многое не согласуется с тем, что должно было бы вытекать из его положений; кроме того,
открыты некоторые иные движения, ему неизвестные. Поэтому и Плутарх, говоря о тропическом солнечном
годе, заметил: «До сих пор движение светил одерживало верх над знаниями математиков». Если я в качестве
примера привожу этот самый год, то я полагаю, что всем известно, сколько различных мнений о нем
существовало, так что многие даже отчаивались в возможности нахождения точной его величины.
Если позволит Бог, без которого мы ничего не можем, я попытаюсь подробнее исследовать такие же
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
276 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
276
вопросы и относительно других светил, ибо для построения нашей теории мы имеем тем более
вспомогательных средств, чем больший промежуток времени прошел от предшествующих нам создателей
этой науки, с найденными результатами которых можно будет сравнить те, которые вновь получены также и
нами. Кроме того, я должен признаться, что многое я передаю иначе, чем предшествующие авторы, хотя и
при их помощи, так как они первые открыли доступ к исследованию этих предметов.
О том, что мир сферичен
Прежде всего мы должны заметить, что мир является шарообразным или потому, что эта форма
совершеннейшая из всех и не нуждается ни в каких скрепах и вся представляет цельность, или потому, что
эта форма среди всех других обладает наибольшей вместимостью, что более всего приличествует тому, что
должно охватить и сохранить все, или же потому, что такую форму, как мы замечаем, имеют и
самостоятельные части мира, именно Солнце, Луна и звезды; или потому, что такой формой стремятся
ограничить себя все предметы, как можно видеть у водяных капель и других жидких тел, когда
528
они хотят быть ограничены своей свободной поверхностью. Поэтому никто не усомнится, что такая форма
придана и божественным телам.
О том, что Земля тоже сферична
Земля тоже является шарообразной, так как она со всех сторон стремится к своему центру. Однако
совершенная округлость ее не сразу может быть усмотрена при наличии высоких гор и опускающихся вниз
долин, хотя последние очень мало изменяют общую круглоту Земли. Это можно обнаружить следующим
образом. Для путешественников, идущих откуда-нибудь к северу, полюс суточного вращения Земли
понемногу поднимается вверх, в то время как южный на такую же величину опускается вниз, и в
окрестности Медведиц большее количество звезд являются незаходящими, тогда как на юге некоторые уже
не восходят. (С. 16-18)
Малый комментарий относительно установленных им гипотез о
небесных движениях
Наши предки ввели множество небесных сфер, как я полагаю, для того, чтобы сохранить принцип
равномерности для объяснения видимых движений светил. Им казалось слишком нелепым, что небесное
тело в своей совершенной сферичности не будет всегда двигаться равномерно. Однако они полагали
возможным, что при сложении или совместном участии нескольких правильных движений светила будут
казаться по отношению к какому-либо месту движущимися неравномерно.
Этого не могли добиться Калипп и Евдокс, старавшиеся получить решение посредством концентрических
кругов и ими объяснить все особенности движений планет, не только относящиеся к видимым
круговращениям звезд, но даже и те, когда, как нам кажется, планеты то поднимаются в верхние части неба,
то опускаются, чего, конечно, концентричность никак не может допустить. Поэтому было сочтено лучшим
мнение, что это можно воспроизвести при помощи эксцентрических кругов и эпициклов, с чем, наконец,
большая часть ученых и согласилась.
Однако все то, что об этом в разных местах дается Птолемеем и многими другими, хотя и соответствует
числовым расчетам, но тоже возбуждает немалые сомнения. Действительно, все это оказалось достаточным
только при условии, что надо выдумать некоторые круги, называемые эквантами. Но тогда получалось, что
светило двигалось с постоянной скоростью не по несущей его орбите и не вокруг собственного ее центра.
Поэтому подобные рассуждения не представлялись достаточно совершенными и не вполне удовлетворяли
разум.
Так вот, обратив на это внимание, я часто размышлял, нельзя ли найти какое-нибудь более рациональное
сочетание кругов, которым можно было бы объяснить все видимые неравномерности, причем каждое
движение само по себе было бы равномерным, как этого требует принцип совершенного движения. Когда я
приступил к этой весьма, конечно, трудной и почти неразрешимой задаче, то у меня все же появилась
мысль, как этого можно добиться при помощи меньшего числа сфер и более удобных сочетаний по
сравнению с тем, что было сделано раньше, если только согласиться с не-
529
которыми нашими требованиями, которые называют аксиомами. Они следуют ниже в таком порядке.
Первое требование. Не существует одного центра для всех небесных орбит или сфер.
Второе требование. Центр Земли не является центром мира, но только центром тяготения и центром
лунной орбиты.
Третье требование. Все сферы движутся вокруг Солнца, расположенного как бы в середине всего, так что
около Солнца находится центр мира.
Четвертое требование. Отношение, которое расстояние между Солнцем и Землей имеет к высоте небесной
тверди, меньше отношения радиуса Земли к ее расстоянию от Солнца, так что по сравнению с высотой
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
277 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
277
тверди оно будет даже неощутимым.
Пятое требование. Все движения, замечающиеся у небесной тверди, принадлежат не ей самой, но Земле.
Именно Земля с ближайшими к ней стихиями вся вращается в суточном движении вокруг неизменных своих
полюсов, причем твердь и самое высшее небо остаются все время неподвижными.
Шестое требование. Все замечаемые нами у Солнца движения не свойственны ему, но принадлежат Земле
и нашей сфере, вместе с которой мы вращаемся вокруг Солнца, как и всякая другая планета; таким образом,
Земля имеет несколько движений.
Седьмое требование. Кажущиеся прямые и попятные движения планет принадлежат не им, но Земле.
Таким образом, одно это ее движение достаточно для объяснения большого числа видимых в небе
неравномерностей.
При помощи этих предпосылок я постараюсь коротко показать, как можно вполне упорядоченно сохранить
равномерность движений. Однако здесь ради краткости я полагаю нужным опустить математические
доказательства, поскольку они предназначены для более обширного сочинения. Впрочем, при описании
этих кругов мы укажем величины полудиаметров орбит, при помощи которых каждый сведущий в
математике легко поймет, как хорошо подобная композиция кругов подойдет к числовым расчетам и
наблюдениям.
Поэтому пусть никто не полагает, что мы вместе с пифагорейцами легкомысленно утверждаем подвижность
Земли; для этого он найдет серьезные доказательства в моем описании кругов. Ведь те доводы, при помощи
которых натурфилософы главным образом пытаются установить ее неподвижность, опираются большей
частью на видимость; все они сразу же рухнут, если мы также на основании видимых явлений заставим
Землю вращаться. (С. 419-420)
ГАЛИЛЕО ГАЛИЛЕЙ. (1564 - 1642)
Г. Галилей (Galilei) — выдающийся итальянский ученый, один из творцов механики и методологии
классической науки, исследователь и пропагандист гелиоцентрической системы мира. Галилею было
свойственно гениальное сочетание мысленного и фактического эксперимента, ему законно принадлежит
заслуга разработки и обоснования экспериментально-теоретического метода, свойственного
естествознанию. В этом отношении его подход радикально отличается от бэконовского индуктивизма:
Галилей, по существу, рационально конституирует мир идеальных объектов, моделируя тем самым мир
явлений природы. Он убежден, что «книга природы написана языком математики», поэтому задача ученого
состоит в адекватной реконструкции сущностных отношений и реальных движений, присущих природе. Это
качество Галилея было высоко оценено его младшим современником — Р. Декартом, который сказал, что
«он (Галилей) достаточно хорошо философствует относительно движения».
Его важнейшие произведения: «Диалог о двух главнейших системах мира — птолемеевой и коперниковой»
(1632) и «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к
механике и местному движению» (1638). Оба трактата представляют собой беседу трех венецианских
патрициев: Сальвиати, высказывающего в книгах мысли самого автора, Симпличио, сторонника учения
Аристотеля, и Сагредо, выполняющего функцию объективного судьи, но под воздействием убедительных
аргументов Сальвиати все более принимающий сторону нового учения. Главный смысл «Диалога...»
реализует кинематическое и динамическое обоснование учения Коперника.
В апреле 1633 года инквизиция под угрозой пыток заставила отречься больного Галилея от учения
Коперника. После формального покаяния ученый находился под домашним арестом и все же нашел
мужество для дальнейших исследований принципа виртуальных движений в «Беседах...», которые в строгом
научном отношении дают геометрические доказательства основных соотношений механики.
В.Н. Князев
Приведенные ниже тексты взяты из работы «Беседы и математические доказательства...» по изданию:
Галилей Г, Избранные труды: В 2 т. Т. 2. М., 1964.
531
О местном движении
Мы создаем совершенно новую науку о предмете чрезвычайно старом. В природе нет ничего древнее
движения, и о нем философы написали томов немало и немалых. Однако я излагаю многие присущие ему и
достойные изучения свойства, которые до сих пор не были замечены, либо не были доказаны. Некоторые
более простые положения нередко приводятся авторами; так, например, говорят, что естественное движение
падающего тяжелого тела непрерывно ускоряется. Однако в каком отношении происходит ускорение, до сих
пор не было указано; насколько я знаю, никто еще не доказал, что пространства, проходимые падающим
телом в одинаковые промежутки времени, относятся между собою, как последовательные нечетные числа.
Было замечено также, что бросаемые тела или снаряды описывают некоторую кривую линию; но того, что
линия эта является параболой, никто не указал. Справедливость этих положений, а равно и многих других,
не менее достойных изучения, будет мною в дальнейшем доказана; тем открывается путь к весьма
обширной и важной науке, элементами которой будут эти наши труды; в ее глубокие тайны проникнут
более проницательные, чем тот, умы тех, кто пойдет дальше. (С. 233)
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
278 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
278
О естественно-ускоренном движении
До сих пор мы имели дело с равномерным движением, теперь же переходим к движению ускоренному.
Прежде всего необходимо будет подыскать этому естественному явлению соответствующее точное
определение и дать последнему объяснение. Хотя, конечно, совершенно допустимо представлять себе
любой вид движения и изучать связанные с ним явления (так, например, можно определять основные
свойства винтовых линий или конхоид, представив их себе возникающими в результате некоторых
движений, которые в действительности в природе не встречаются, но могут соответствовать
предположенным условиям), мы тем не менее решили рассматривать только те явления, которые
действительно имеют место в природе при падении тел, и даем определение ускоренного движения,
совпадающего со случаем естественно ускоряющегося движения. Такое определение, найденное после
долгих размышлений, кажется нам достойным доверия преимущественно на том основании, что результаты
опытов, воспринимаемые нашими чувствами, вполне соответствуют выведенным из него свойствам.
Наконец, к исследованию естественного ускоренного движения нас непосредственно привело внимательное
наблюдение того, что обычно имеет место и совершается в природе, которая стремится применять во всяких
своих приспособлениях самые простые и легкие средства: так, я полагаю, например, что никто не станет
сомневаться в невозможности осуществить плавание или полет легче или проще, нежели теми способами и
средствами, которыми пользуются благодаря своему природному инстинкту рыбы и птицы.
Поэтому когда я замечаю, что камень, выведенный из состояния покоя и падающий со значительной
высоты, приобретает все новое и новое приращение скорости, не должен ли я думать, что подобное
приращение происхо-
532
дит в самой простой и ясной для всякого форме? Если мы внимательно всмотримся в дело, то найдем, что
нет приращения более простого, чем происходящее всегда равномерно. К такому заключению мы легко
придем, подумав о сродстве понятий времени и движения. Подобно тому, как равномерность движения
мыслилась и определялась нами посредством равенства времени и расстояния (ибо мы называли
равномерным такое движение, при котором в равные промежутки времени проходятся и равные
расстояния), и приращение скорости мы проще всего можем представить себе, как происходящее в
соответствии с такими же равными промежутками времени. Умом своим мы можем признать такое
движение единообразным и неизменно равномерно ускоряющимся, так как в любые равные промежутки
времени происходят и равные приращения скорости. Таким образом, если взять совершенно равные
промежутки времени от начального мгновения движения тела, вышедшего из состояния покоя и падающего
вниз, то скорость, приобретенная в течение первого промежутка, испытав приращение в течение второго,
возрастет вдвое; за три промежутка времени величина ее станет тройною, а за четыре — в четыре раза
большею против первоначальной. Яснее говоря, если бы тело продолжало движение по истечении первого
промежутка времени равномерно с приобретенною скоростью, то оно двигалось бы в два раза медленнее,
нежели если бы обладало скоростью, приобретенной после двух промежутков времени. Таким образом, мы
не ошибемся, если поставим увеличение скорости в соответствии с увеличением промежутка времени.
Отсюда и вытекает определение движения, которым мы будем пользоваться: равномерно или единообразно-
ускоренным движением называется такое, при котором после выхода из состояния покоя в равные
промежутки времени прибавляются и равные моменты скорости.
Сагредо. Так как мой ум вообще не мирится с различными определениями, даваемыми теми или иными
авторами, поскольку они все совершенно произвольны, то я могу, никого не задевая, высказать сомнение,
действительно ли приведенное определение, установленное совершенно отвлеченно, правильно и
соответствует тому ускоренному движению, которое проявляется при естественном падении тяжелых тел. А
так как Автор утверждает, по-видимому, что естественное движение падающих тяжелых тел именно таково,
как он его определил, то мне хотелось бы, чтобы были устранены некоторые появившиеся у меня сомнения,
после чего я с большим вниманием мог бы отнестись ко всем предложениям и сопровождающим их
доказательствам.
Сальвиати. Прекрасно; в таком случае вы и синьор Симпличио потрудитесь высказать ваши затруднения. Я
предполагаю, что они совпадают с теми, которые явились и у меня, когда я впервые познакомился с
настоящим трактатом, и которые частью были разрешены Автором при моей беседе с ним, частью исчезли в
результате собственных размышлений.
Сагредо. Если я представлю себе тяжелое падающее тело выходящим из состояния покоя, при котором оно
лишено какой-либо скорости, и приходящим в такое движение, при котором скорость его увеличивается
пропорционально времени, истекшему с начала движения, так что за восемь ударов пульса оно приобретает
восемь градусов скорости, в то время как за че-
533
тыре удара пульса оно приобретает таких градусов только четыре, за два удара — два, а за один удар —
один, то невольно приходит на мысль, не вытекает ли отсюда, что благодаря возможности делить время без
конца мы, непрерывно уменьшая предшествующую скорость, придем к любой малой степени скорости или,
скажем, любой большей степени медленности, с которой тело должно двигаться по выходе его из состояния
бесконечной медленности, т.е. из состояния покоя. Таким образом, если с той степенью скорости, которую
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
279 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
279
тело приобретает за четыре удара пульса и которая в дальнейшем остается постоянной, оно может
проходить две мили в час, а с той степенью скорости, которая приобретается после двух ударов пульса, оно
может проходить одну милю в час, то надлежит признать, что для промежутков времени, все более и более
близких к моменту выхода тела из состояния покоя, мы придем к столь медленному движению, что при
сохранении постоянства скорости тело не пройдет мили ни в час, ни в день, ни в год, ни даже в тысячу лет;
даже в большее время оно не продвинется и на толщину пальца, — явление, которое весьма трудно себе
представить, особенно когда наши чувства показывают, что тяжелое падающее тело сразу же приобретает
большую скорость.
Сальвиати. Это одно из тех затруднений, которые первоначально смущали и меня; однако я скоро его
устранил, причем в этом мне помог тот же самый опыт, который зародил в вас сомнение. Вы говорите, что
опыт показывает, будто падающее тело сразу получает весьма значительную скорость, как только выходит
из состояния покоя; я же утверждаю, основываясь на том же самом опыте, что первоначальное движение
падающего тела, хотя бы весьма тяжелого, совершается с чрезвычайной медленностью. Положите тяжелое
тело на какое-нибудь мягкое вещество так, чтобы оно давило на последнее всей своей тяжестью. Ясно, что
это тело, поднятое вверх на локоть или на два, а затем брошенное с указанной высоты на то же вещество,
произведет при ударе давление большее, чем в первом случае, когда давил один только вес тела. В этом
случае действие будет произведено падающим телом, т.е. совместно его весом и скоростью, приобретенной
при падении, и будет тем значительнее, чем с большей высоты наносится удар, т.е. чем больше скорость
ударяющего тела. При этом скорость падающего тяжелого тела мы можем без ошибки определить по
характеру и силе удара. Теперь скажите мне, синьоры, если груз, падающий на сваю с высоты четырех
локтей, вгоняет последнюю в землю приблизительно на четыре дюйма, — при падении с высоты двух
локтей он вгоняет ее в землю меньше и, конечно, еще меньше при падении с высоты одного локтя или одной
пяди, и когда, наконец, груз падает с высоты не более толщины пальца, то производит ли он на сваю больше
действия, чем если бы он был положен без всякого удара? Еще меньшим и совершенно незаметным будет
действие груза, поднятого на толщину листка. Так как действие удара находится в зависимости от скорости
ударяющего тела, то кто может сомневаться в том, что движение чрезвычайно медленно и скорость
минимальна, если действие удара совершенно незаметно? Вы видите теперь, какова сила истины; тот самый
опыт, который с первого взгляда порождает одно мнение, при лучшем рассмотрении учит нас противному.
Но мне кажется, что, и не прибегая к та-
534
кому опыту (который, без сомнения, является в высшей степени убедительным), нетрудно установить ту же
истину путем простого рассуждения. Предположим, что мы имеем тяжелый камень, поддерживаемый в
воздухе в состоянии покоя; лишенный опоры и отпущенный на свободу, он, будучи тяжелее воздуха, начнет
падать вниз, причем движение его будет не равномерным, но сперва медленным, а затем постепенно
ускоряющимся. А так как скорость может увеличиваться и уменьшаться до бесконечности, то что может
заставить меня признать, будто такое тело, выйдя из состояния бесконечной медленности (каковым именно
является состояние покоя), сразу приобретает скорость в десять градусов скорее, чем в четыре, или в четыре
градуса скорее, чем в два градуса, в один, в полградуса, в одну сотую градуса, словом, скорее, чем любую
бесконечно малую скорость? Заметьте, пожалуйста, следующее. Я не думаю, чтобы вы стали возражать мне
против того положения, что приобретение степеней скорости падающим камнем может происходить в том
же порядке, как уменьшение и потеря степеней скорости, когда тот же камень подброшен снизу вверх до той
же высоты какой-либо силой. Но если это так, то я не вижу, как можно сомневаться в том, что при
уменьшении и, наконец, полном уничтожении скорости подымающегося вверх камня последний может
прийти в состояние покоя ранее, нежели пройдя через все степени медленности.
Симпличио. Но если степени все большей и большей медленности бесчисленны, то они никогда не могут
быть все исчерпаны. Таким образом, подымающийся камень никогда не пришел бы в состояние покоя, но
пребывал бы в бесконечном, постоянно замедляющемся движении, чего, однако, в действительности
никогда не бывает.
Сальвиати. Это случилось бы, синьор Симпличио, если бы тело двигалось с каждою степенью скорости
некоторое определенное время; но оно только проходит через эти степени, не задерживаясь более чем на
мгновение; а так как в каждом, даже самом малом промежутке времени содержится бесконечное множество
мгновений, то их число является достаточным для соответствия бесконечному множеству уменьшающихся
степеней скорости. То, что такое восходящее тело не сохраняет скорости данной степени в течение
конечного промежутка времени, ясно из следующего: предположив возможность этого, мы получим, что в
первый и последний момент некоторого промежутка времени тело имеет одинаковую скорость, с которой и
должно продолжать движение в течение второго промежутка времени; но таким же образом, каким оно
перешло от первого промежутка времени ко второму, оно должно будет перейти и от второго к третьему и т.
д., продолжая равномерное движение до бесконечности.
Сагредо. Мне кажется, что это рассуждение дает достаточные основания для ответа на возбуждаемый
философами вопрос о причинах ускорения естественного движения тяжелых тел. Рассматривая тело,
брошенное вверх, я нахожу, что мощь, сообщенная ему бросающим, постепенно уменьшается и поднимает
тело до тех пор, пока она превосходит противодействующую мощь тяжести; но как только они
уравновешиваются, тело перестает подниматься и проходит через состояние покоя, при котором
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
280 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
280