Микешина Л.А. Эпистемология ценностей

Подождите немного. Документ загружается.

ученых, как Р.Якобсон, Ж.Пиаже, К.Леви-Стросс, Ж.Лакан, русских семиоло-гов и др.

Очевидно, что бесконечно поле примеров и case studies, тем не менее я обращусь к

некоторым конкретным случаям, поскольку только так можно выявить

эпистемологические особенности названных мною основных форм диалога, синтеза и

взаимодействия в самой науке, между науками, между философией и науками, в контексте

науки.

4.4.2. Диалог и взаимодействие когнитивных практик на основе глобальных

метафор

Один из удивительных феноменов европейской культуры — лежащие в ее основе

глобальные метафоры, способствующие созданию универсального образа мира,

соседствующего и взаимодействующего с

286

Мировоззренческое и методологическое знание как формы ценностных

предпосылок науки

научными картинами мира. Прежде всего это метафора отражения, зеркала,

визуальная, или оптическая метафора, а также образы «Книга природы», «мир-школа»,

«природа-часы», как предпосылки и основа для понимания и формирования обыденных и

научных представлений о мире в целом, процессах природы и общества. С середины XX

в. исследование природы, структуры, особой роли метафор вышло за пределы филологии,

где изучается поэтическая метафора, ее место в риторике, стилистике, композиции

художественных текстов в целом. Сегодня метафорический язык представлен всюду, не

только в гуманитарных, социально-политических и деловых текстах, но даже в

понятийном аппарате физики, например, сила, работа, или в названии свойств частиц

(шарм, очарование, цветность и др.), в математике, где речь может идти о стиснутых

корнях, фильтре, сортировке, выбивании корней многочленов и др. Произошла явная

экспансия метафоры в разных видах дискурса, соответственно появилась огромная

научная литература по ее изучению. Свой аспект проблемы выявили логики, методологи и

философы, в том числе в аналитической философии и постмодернистской философии

истории

Глобальные метафоры в культуре и научном знании — это особый случай,

предполагающий рассмотрение метафоры наряду или даже «в ранге» универсалий

культуры. В нашей культуре особенно значима метафора оптическая, или визуальная и,

как ее частное проявление, метафора зеркала — феномены, выполняющие особые

функции в познании и языке, искусстве и науке, религии и философии — культуре в

целом. Оптическая метафора носит всеобщий характер, что в значительной степени

способствует диалогу познавательных практик. Существующие в этих практиках

зрительные мифологемы включают семейство умножающихся понятий, в частности,

окулярцентризм, визуальная культура, гегемония видения, визуальная парадигма,

рациональное видение, визуальное мышление, перспективизм, визуальные коммуникации

и другие, широко представленные в художественной, философской и научной ли тературе.

Визуальное мышление, существующее наряду и в связи с вербальным мышлением,

порождает новые образы и наглядные схемы, отличающиеся автономией и свободой по

отношению к объекту зрительного восприятия. Они несут определенную смысловую

нагрузку, делают значения видимыми и порождают многообразные зрительные метафоры.

Р.Рорти, посвящая главную свою книгу «Философия и Зеркало Природы»

рассматриваемой проблеме, видит различие дискурсов (хотя они одинаково склонны к

образу зеркала) в том, что в аристотелевской концепции, где субъект отождествляется с

объектом, разум не является зеркалом, рассматриваемым внутренним глазом, он есть и

зеркало и глаз одновременно, отражение на сетчатке само яв-

287

1лава 4

ляется моделью «ума, который становится всеми вещами». Во втором дискурсе,

или картезианской концепции, которая стала основой эпистемологии Нового времени,

разум исследует сущности, моделируемые отражением на сетчатке. В «уме» находятся

репрезентации, представления и «внутренний глаз» обозревает их, чтобы оценить

достоверность. У Д екарта главной становится именно репрезентация -возможность пред-

ставить как проти во-поставить, поместить перед собой наличное сущее, включить его в

отношения с собой как предмет. Теперь человек не столько всматривается в сущее,

сколько представляет себе картину сущего, и она становится исследуемой,

интерпретируемой репрезентацией этого сущего. Пересекаются два процесса: мир

превращается в поставленный перед человеком предмет (объект), а человек становится

субъектом, репрезентантом, понимающим свою позицию как миро-воззрение, как

интерпретацию картины мира с позиций визуальной метафоры. Соответственно меняется

принципиально и философский дискурс, выясняющий условия точности, адекватности,

истинности представления, возможности их достижения, что может породить иллюзию

полного отвлечения от непосредственного видения, узрения, вообще преодоления

визуальной метафоры. Известно, что в основе традиционной теории познания лежит

концепция зрительного восприятия как отражения и сегодня еще очень распространенная

не только в повседневном, но и в научном и художественном мышлении. Ее основной

тезис в максималистской форме утверждает, что ощущения, восприятия, понятия,

высказывания о научных законах, теории представляют собой образы, «слепки», копии и

даже «фотографии» внешнего мира, возникающие в результате отражения объективной

действительности мозгом и анализаторами человека. В этом случае уже не столько общая

визуальная метафора, сколько конкретная метафора зеркала часто олицетворяет теорию

отражения, хотя при этом и оговаривается, что познание не «зеркально-мертвенный акт».

Неявным фундаментом теории отражения служит также теория восприятия, основанная на

геометрической оптике и убеждении в том, что нормой адекватной репрезентации объекта

будет зеркальный образ. Теория познания как отражения тяготеет к буквальной трактовке

этой процедуры, причиной чего является идущая от обыденного сознания и здравого

смысла привычность зеркальной визуальной метафоры, а не какие-либо подтверждающие

отражение свидетельства. Основанная на метафоре зеркала теория отражения увязывается

с индуктивными эпистемологиями, несущими ошибочные представления о возможности

исчерпывающих репрезентаций и «чистых данных» или восприятий, из которых, как из

кирпичиков, строится здание человеческого знания. Эти представления закрепились также

в психологии и искусствознании, в сфере приложения идей и методов психологии к

теории и истории искусства.

288

Мировоззренческое и методологическое знание как формы ценностных

предпосылок науки

Согласно этим идеям, предполагается, что в изуальная в целом и зеркальная, в

частности, метафора являются коренными интуициями европейского человека

На примере визуальной метафоры достаточно ясно прослеживаются особые пути

сближения как диалога и взаимодействия различных форм познавательной и

мыслительной деятельности, направлений и целей исследования. Известный

исследователь М.Минский, автор теории фреймов, высоко оценивает роль метафоры,

особенно в связи с возможностью переноса ее, как и научной парадигмы, из одной науки в

другую, что позволяет увидеть предмет или идею в свете другой идеи и применить знания

и опыт одной области при исследовании в другой

4.4.3. Обмен парадигмами и рождение новых парадигм на стыке областей знаний

как диалог познавательных практик Этот вид диалога и взаимодействия широко

представлен как в естественных, так и в социально-гуманитарных науках

. Рассматривая

один из типов научной революции как перестройку оснований научного пои ска,

В.С.Степин выделяет два пути: за счет внутридисциплинарного развития знаний и за счет

междисциплинарных связей, своего рода «прививки» парадигмальных установок одной

науки на другую. Оба этих пути имеют место в истории науки. Примером первого служит

анализ понятий пространства и времени, операциональных оснований физической теории,

осуществленный А.Эйнштейном, что предшествовало перестройке представлений об этих

понятиях в классической физике. Второй путь - перенос парадигмальных установок из

одной науки в другую — иллюстрируется, например, «переносом в химию из физики

идеалов количественного описания, представлений о силовых взаимодействиях между

частицами и представлений о неделимых атомах. Идеалы количественного описания

привели к разработке в химии XVII—XVIII вв. конкретных методов количественного

анализа... Представления о силовых взаимодействиях и атомистическом строении

вещества, заимствованные из механической картины мира, способствовали

формированию новой картины химической реальности, в которой взаимодействия

химических элементов интерпретировались как действие "сил химического сродства"

(А.Лавуазье, К.Бертолле), а химические элементы были представлены как атомы

вещества...»

Обычно для примера обращаются к естественным наукам, однако современные

социальные науки, находящиеся в стадии активного развития, также интересны для

эпистемологии своим опытом становления новых и заимствования существующих в

других науках парадигм. Один из плодотворных путей предложен известным социологом

Т.М.Дридзе, которая, что особенно значимо, рассмат-

289

Глава 4

ривает и объясняет пути и принци пы формирования двух новых парадигм для

социального познания и социальной практики на основе «лингвистического поворота», а

также уже существующих и осмысленных в философии конкретных парадигм социальных

наук. Задача, которую ставит перед собой Дридзе, - повернуть фундаментальную теорию

социального познания и социального действия «лицом к живому человеку, обитающему в

многослойной жизненной среде», что предполагает определенную интеграцию

междисциплинарного научного знания, а также пересмотра когнитивной практики

«дробления» научного знания о природе, человеке и обществе на множество

разнопредметных дисциплин. Дридзе стремится исследовать основания двух новых,

пересекающихся парадигм социального познания — экоантропоцентрической социологии

и семиосоциопсихоло-гии — теории социальной коммуникации как универсального

социокультурного механизма. Первая должна интегри ровать «разнопредметное знание

под общим углом зрения на жизненные и социокультурные реалии как изменчивые

следствия человеко-средовых интеракций», вторая — обеспечивать саму возможность

этих интеракций. Такое разделение и сочетание меняет способы изучения и приемы

социальной диагностики, позволяет понимать и согласовывать интересы

«разномотивированных социальных субъектов». Меняются также «доктринальные основы

социологического мировидения», учитывающего комплексно разнообразные факторы,

способствующие переходу от конфликтной идеологии, пронизывающей большинство

теорий социокультурной динамики, к системе идей, условно названной автором «теорией

взаимообращенных, или резонансных, человеко-средовых интеракций». В целом такой

подход позволяет также «перебросить мост через возрастающую пропасть» между

социологической теорией и практикой прикладных социологических исследований.

Разумеется, Дридзе обращается в своем поиске к программам изучения глобальных

проблем, ко многим специальным исследованиям, к известной книге АЛЪффлера о

будущем, соглашаясь при этом с его мыслью о том, что большинство существующих

теорий о социальных переменах представляют «картину человека в сравнительно

статичном обществе». Вместе с тем подчеркивается, что забытой оказалась «линия в

культурной антропологии, которая восходит к идеям философии жизни и философии

существования (экзистенциальной философии)». Прежде всего это взгляды ВДильтея,

Х.Ортеги-и-Гассета, П.Тейяра де Шардена, К.Лоренца, Ф.Боаса и многих других

привлеченных автором работ и идей, в центре внимания которых оказалось понятие

«жизнь», ее целостное переживание человеком, выбор тех или иных жизненных

стратегий, представленных в культурных нормах и образцах. Они оказали серьезное

влияние на весь ход развития не только экзистенциаль-

290

Мировоззренческое и методологическое знание как формы ценностных

предпосылок науки

ных, но и феноменологических и культурантропологических идей

, а также, по

мнению Дридзе, на тенденцию к интеграции социологического, социально-

психологического и антропологического знания о поведении живых организмов в среде,

физического знания о континууме «пространство — время — вещество».

Переживаемый современной социологией парадигмальный кризис она согласна

сравнить (в традициях визуальной метафоры) с «разбитым зеркалом, во фрагментах

которого можно увидеть клочки распадающегося мира», подчеркивая, что сегодня

значимы не столько традиционные «школы», направления, сколько свежие идеи

фундаментального характера, выдвигаемые отдельными учеными и философами. Так,

отечественный физик И.Герловин в монографии «Основы единой теории всех

взаимодействий в веществе» (1990) пришел к выводу о том, что необходимо опереться на

фундаментальную идею существования «универсального кода самоорганизации»,

утверждающую, что законы, управляющие микромиром, и его свойства проявляются на

макроскопических уровнях вселенского бытия. Соответственно возникает задача

«выстроить такую модель междисциплинарного синтеза, которая бы «примирила» микро-

и макроаналитические процедуры в исследовании социальной реальности», и

переориентировала социологию на особое внимание к «человеко-средовым» началам

жизни. Н овая общенаучная парадигма социального познания и действия ведет отсчет не

от общественного целого, а от человека родового и среды его обитания.

Каковы, по Дридзе, парадигмальные основания экоантропоцен-трической

социологии? Еще раз можно подчеркнуть, что они восходят к идеям экзистенциальной

философии, культурной и социальной антропологии; этологии, экологии и социальной

географии, а также социальной семиотики и семиосоциопсихологии. Парадигма в целом

исходит из того, что исследователь акцентирует свое внимание не столько отдельно на

человеке и/или среде, сколько на тех обменных процессах, которые происходят между

ними.

При рассмотрении парадигмальных оснований семиосоциопсихологии Дридзе

обращает внимание на то, что диалог в этом случае трактуется «какрежим, или условие,

коммуникации, связанное с направленностью и распорядком коммуникативно-

познавательных действий», что позволяет отличить коммуникативные процессы от

процессов информационно-поточного характера, а также сформировать социокультурное

пространство—время, придавая всему процессу «моносубъектный» характер.

Коммуникация предстает также в виде смыслового контакта, «ситуационной

идентификации партнеров по общению», а эффект «моносубъектности» создает

платформу для диалога

. В целом можно согласиться с Дридзе, что складывающаяся эко-

антропоцентрическая парадигма социального познания и обосновы-

291

Глава 4

ваемая в ее рамках теория коммуникации могут рассматриваться как пути и

способы становления, развития культуры и социума. Они открывают новые возможности

для диагностики, описания и регулирования социально значимых процессов. По-

видимому, такой «синтетический» подход позволит выработать новые социальные

технологии, «ориентированные на снятие противостояний человека и среды», которая

предстает в виде жизненного пространства, где «сливаются воедино природа и люди,

вещи и тексты». В этом случае социально-диагностическая и конструктивно-

коммуникативная стратегии объединяются в процесс выработки решений, способствуя

устранению существующего разрыва между эмпирическим и теоретическим уровнями

социального познания

Мне представляется, что пример поиска Т.М.Дридзе, своего рода case study, взятый

из социологии, позволяет видеть весьма плодотворную идею новой парадигмы,

объединяющей в той или иной степени уже существующие парадигмальные идеи из

философии, науковедения, психологии, семиотики, социологии, антропологии, экологии и

ряда гуманитарных наук. Идея синтеза различных парадигм и когнитивных практик в

этом случае дает безусловно плодотворные результаты, что, как показала автор, начинает

подтверждаться также и прикладными исследованиями.

4.4.4. «Сквозные» темы и проблемы в науках и философии как форма диалога и

взаимодействия

В 70-е годы прошлого века американский специалист по истории и философии

науки Дж.Холтон, ученик и коллега П.Бриджмена и Ф.Франка, разрабатывал принципы

так называемого «тематического анализа науки», опираясь на богатейший материал

истории естественных наук и привлекая для обоснования и доказательства большое число

case studies. Он ввел в методологическую структуру науки наряду с эмпирическим и

теоретическим компонентами также исторический, представленный в виде некоторых

инвариантных тем, к которым постоянно обращаются ученые, по-новому

проблематизируя их и предлагая свое видение и решение. Холтон полагал, что «работа п о

выявлению и классификации тематических структур может привести к открытию каких-то

глубинных черт сродства между естественным и гуманитарным мышлением.... Глубокая

привязанность некоторых ученых к определенным всеобъемлющим темам с успехом

может служить в качестве одного из главных источников той энергии, которая направляет

их усилия, ведущие к созданию нового знания; эта привязанность дополняет чисто

инструменталистские или утилитарные стимулы в науке»

Темы, по Холтону, могут быть представлены как тематическое понятие

(например, симметрии или континуума), методологическая

292

Мировоззренческое и методологическое знание как формы ценностных

предпосылок науки

тема (выражение законов в виде экстремумов или запретов) и тематическая

гипотеза (ньютоновская гипотеза о неподвижности центра мироздания или принципы

теории относительности). Приверженность теме, однако, не только стимулирует выход на

новое знание, но может и мешать принятию этого нового знания. Так, безоговорочное

следование теме «абсолютного эфира» помешала крупнейшим физикам Г.А.Лоренцу,

А.Пуанкаре и М.Абрагаму принять теорию относительности А.Эйнштейна, на что

указывали М. фон Лауэ и М.Борн. Запас тем относительно н ебольшой, новые появляются

редко, темы, преобладающие в данный момент, наделяют науку ее индивидуальностью.

«Междисциплинарная общность тем» не только придает определенный смысл всей

научной деятельности, но и становится единой основой действующих «механизмов

воображения».

Взяв в качестве case study статью известного физика Ст.Вайнберга «Единые теории

взаимодействия элементарных частиц», Холтон с первой страницы выделяет базовые

темы, которым следует автор. Это утверждения: «одна из самых устойчивых надежд

человека состояла в открытии нескольких простых универсальных законов»; возможность

нахождения «единой» теории, противопоставление ее множественности, сложности,

анализу и редукции; объединенная картина мира должна выводиться из «элементарных

частиц и их взаимодействий». Последняя тема пришла от Демокрита и многие физики

начала прошлого века безоговорочно следовали ей, однако Эйнштейн, Шредин-гер и их

последователи считали именно тему континуума фундаментальным объяснительным

средством. Тематически ориентированными являются и схемы объяснения, когда, в одном

случае, беспорядочные и случайные события «интерпретируются в терминах

классических причинных цепей», заменяющих хаос порядком, а в другом тематическом

объяснении уравновешенность и «видимый порядок оказывается порождением

невидимого хаоса».

Очевидно, что в истории науки темы очень часто «выступают в паре», и в той мере,

в какой они формируются как методологически противоположные, служат не только

основанием для диалога научных сообществ и синтеза когнитивных практик, но и

возможной причиной другой формы взаимодействия ученых — «интеллектуального

напряжения», дискуссии, а затем появления нового типа познавательной практики.

Следует отметить, что Холтон осознает содержательную и методологическую

неопределенность тематического анализа и «опасность» спутать темы с архетипами Юнга,

метафизическими концепциями, парадигмами и мировоззрениями, которые могут даже

содержать тематические элементы. Он не настаивает на особой эвристической роли

существующих в науке тем, приверженность ученого к одной из них может привести как к

успеху, так и к неудаче, но в то

293

Глава 4

же время богатство тем (т.е. по существу знание истории науки) служит своего

рода методологическим арсеналом, основой для воображения и творчества ученого, а

также способом выявления генезиса тех или иных новых идей, более точной

реконструкции научного знания. В целом тематический анализ Холтона послужил одним

из оснований преодоления позитивизма, становления исторической школы в философии

науки, исследованием социокультурных предпосылок роста и развития научного знания,

что, в частности, было отмечено известным ученым Р.Мертоном.

В свое время известный отечественный историк и философ науки

С.Р.Микулинский, размышляя над идеями Холтона и в целом положительно оценивая их,

пришел к выводу о том, что «научная мысль бьется не над темой, а над проблемой. И,

строго говоря, преемственны в науке не темы, а фундаментальные проблемы, пока они не

нашли своего решения. До тех пор, пока проблема не выявлена и не понято, в чем она

состоит, тема не представляет ни для кого никакого интереса. Поэтому, видимо, было бы

правильнее гов орить не о тематическом, а о проблемном анализе»

. Мне представляется,

что преемственность тем и существование «сквозных» проблем в науке — это близкие, но

не совпадающие феномены. Существуя в виде методологической темы, тематического

понятия или гипотезы, этот подход носит эвристически-методологический, а также

регулятивно-объяс-нительный характер, тогда как «проблемный анализ» предполагает

обращение к объективно складывающейся проблемной ситуации, ее предметному

содержанию и способу ее решения. Особый тип «сквозной» проблемы, в отличие от

специфических, частных, региональных, — это проблема, сохраняющая смысл в

различных контекстах тех или иных научных областей и дисциплин. Сохраняется

содержательное «ядро» и сама проблемность, но меняются интерпретации, варьируется

понятийный аппарат, а главное — формулируются различные решения. Это различие

может зависеть как от специфики дисциплины, так и от позиции и точки зрения

исследователя. Однако в целом вокруг «сквозной» проблемы строится диалог

исследователей самых различных областей знания, происходит обмен результатами

различных познавательных практик.

Такого рода научными феноменами стали, например, проблема времени и способов

его представления в различных науках; проблема языка — лингвистический,

семиотический, герменевтический, эпистемологический и онтологический подходы;

проблема категоризации в психологии, лингвистике, эпистемологии, языкознании,

социолингвистике и когнитивных науках; проблема конфликта интерпретаций в

математике и естественных науках, гуманитарном знании, философской герменевтике, в

аналитической философии, исторической науке, когнитивных науках и др.

294

Мировоззренческое и методологическое знание как формы ценностных

предпосылок науки

В целом следует отметить, что если в первых трех параграфах главы осуществлялся

анализ ценностей при взаимодействии разных форм знания и внутри него, то последний

параграф о диалоге и взаимодействии различных познавательных практик —

методологически ценной идеи и процесса — выводит нас на уровень, который сегодня

называют «трансдисциплинарным». В отличие от «междисциплинарного», этот уровень

охватывает не только конкретные в заимодействующие дисциплины, но и процессы в

культуре, философии и методологии, науке и социуме в целом. Тем самым рассмотрение

проблемы ценностей переходит на новый метауровень, близкий к трансцендентальному

пониманию ценностей.

Примечания

Платон. Государство. VI. 518с. Нам представляется убедительной оценка роли

платоновского метода, данная П.П.Гайденко, видящей в идеализме Платона стремление

«отвернуться от природы, отойти от нее в том виде, как она дана чувственному

созерцанию, но отойти, чтобы выработать новые средства познания... Это исторически

определенная форма решения отнюдь не мнимых, не придуманных, а реальных теоретико-

познавательных проблем». См.: Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. Становление и

развитие первых научных программ. М., 1980. С. 139. См. также: Рожанский И.Д.

Древнегреческая наука // Очерки истории естественнонаучных знаний в древности. М.,

1982. С. 234-235.

Аристотель. Вторая Аналитика. I. 10. 76а. 30—40.

Микеладзе З.Н. Примечания //Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 2. М., 1978. С. 597-598,

641. 'Аристотель. Метафизика. III. 2. 996Ь. 25—30.

Дорфман Я.Г. Всемирная история физики с древнейших времен до конца XVIII

века. М., 1974. С. 37.

Ахутин А. В. История принципов физического эксперимента от анти чности до

XVI в. М., 1976. С. 156.

См., например, оценку итогов развития физических учений с VI по XIVв. в

работе: Дорфман Я.Г. Всемирная история физики: С древнейших времен до конца XVIII в.

М., 1974. С. 112.

Горфункель А.Х. Гуманизм и натурфилософия итальянского Возрождения. М.,

1977. С. 340-341.

' Это убедительно показал А.Х.Горфункель, подчеркивающий, что «пантеизм и

призыв к опытному знанию, сенсуалистическая теория познания и магия, обожествление

материи и учение о всеобщей одушевленности природы представляют собой неразрывные

черты единого мировоззрения, и поэтому бесперспективны всякие попытки вычленить из

этой сложной системы элементы «прогрессивные», отбросив все остальное в качестве

случайных и внешних «пережитков» технологического сознания». См.: Горфункель А.Х.

Гуманизм и натурфилософия итальянского Возрождения. С. 344; Он же. Философия

эпохи Возрождения. М., 1980. С. 347.

Гайденко П.П. Эволюция понятия науки (XVH-XVIII вв.). Формировани е

научных программ Нового времени. М. 1987. С. 122; Фейерабенд П. Избр. труды по

методологии науки. М., 1986. С. 229.

См., напр.: Джаммер М. Эволюция понятий квантовой механики. М., 1985. С.

167-182.

Чудинов Э. М. Революции и естествознании и философская мысль // Современное

естествознание и материалистическая диалектика. М., 1977. С. 44.

Ойзерман Т.П. Проблемы историко-философской науки. 2-е изд. М., 1982. С. 147.

295

Глава 4

Laudan L. Progress and its problems. Toward a theory of scientific growth. L., 1977. P.

48-66.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. 1. С. 23.

Микешин М.И. Роль неоплатонизма в становлении теоретического

естествознания // Диалектический материализм и философские воп росы естествознания:

Межвуз. сб. М., 1984. С. 109-117.

Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 513.

Микешина Л.А., Микешин М.И. Социокультурные аспекты становления научной

формы знания в механике Ньютона // Диалектический материализм и философские

вопросы естествознания. М., 1981; Дмитриев И.С. Неизвестный Ньютон. Силуэт на фоне

эпохи. СПб., 1999.

В этом смысле любопытна оценка Ньютона Д.Кейнсом как «последнего из

магов». См.: Математика в современном мире. М., 1987. С. 116.

Хайдеггер М. Время картины мира // Он же. Время и бытие. Статьи и

выступления. М., 1993. С. 49.

Планк М. Единство физической картины мира. М., 1975. С. 629, 631.

Степин B.C., Кузнецова Л.Ф. Научная картина мира в культуре техногенной

цивилизации. М., 1994. С. 252-254.

См.: Дильтей В. Воззрение на мир и исследование человека со времен

Возрождения и Реформации. М., 2000.

Аверинцев С.С. Поэтикаранневизантийской литературы. М., 1997.

Витгенштейн Л. О достоверности //Он же. Философские работы. Ч. 1.М., 1994.С.

341, 370 и др.

Корнилов О.А. Языковые картины мира как производные национальных

менталите-тов. М., 1999.

' Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.

Бергер Л.Г. Эпистемология искусства. М., 1997.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 299; Бергсон А. Здравый смысл и

классическое образование // Вопр. философии. 1990. № 1. С. 165.

Вартофский М. Эв ристическая роль метафизики в науке // Структура и развитие

науки: Из Бостонских исследований по философии науки. М., 1978. С. 101—103.

См.: Структура и развитие науки: Из Бостонских исследований по философии

науки. С. 350-351,378-379.

Putnam H. Reason, Truth and History. Cambr., 1998. P. 127-149; 201-216.

Лэйси X. Свободна ли наука от ценностей? М., 2001.

См.: Мамчур Е.А. Проблема выбора теории. М., 1975; Овчинников Н.Ф.

Методологические принципы в истории научной мысли. М., 1997.

Сачков Ю.В. Проблема стиля мышления в естествознании // Философия и

естествознание. М.. 1974; Микешина Л.А. Детерминация естественнонаучного познания.

Л., 1977; Она же. Ценностные предпосылки в структуре научного познания. М., 1990.

^Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М.,

1995.

Проблемы главы IV более обстоятельно и неоднократно рассматривались мною в

монографиях Детерминация естественнонаучного познания (Л., 1977), Ценностные

предпосылки в структуре научного познания (М., 1990), Философия науки. Учебное

пособие (М., 2005). Включение в эту монографию считаю принципиально необходимым

для обоснования излагаемой концепции ценностей. —Авт.

Эко У. Открытое произведение. Форма и неопределенность в современной

поэтике. СПб., 2004. С. 93-94.

См., например: Теория метафоры. М ., 1990; Анкерсмит Ф.Р. История и

тропология: взлет и падение метафоры. М., 2003.

См.: Хайдеггер М. Время картины мира. Гегель и греки // Время и бытие. Статьи

и выступления. М., 1993; Витгенштейн ^.Философские работы. Ч. 1.М., 1994; Ортега-и-

Гассет X. Две великие метафоры // Теория метафоры. М., 1990; Мерло-Понти М. Око и

дух. М., 1992; Рорти Р. Философия и Зеркало Природы. Новосибирск, 1997; Розин В.М.

296

Ценности в познании как форма проявления социокультурной

обусловленности научного познания

Визуальная культура и восприятие. М., 1996; Modernity and the Hegemony of Vision.

Berkley, Los Angeles, L., 1993; Sites of Vision. The Discursive Construction of Sight in the

History of Philosophy. Cambr., Mass., L., 1997.

Минский М. Остроумие и логика когнитивного бессознательного // Новое в

зарубежной лингвистике. Вып. ХХШ, Когнитивные аспекты языка. М., 1988. С. 292.

Следует отметить, что в этой области такой «перенос» может вызывать и резко

негативную реакцию и даже получил название «зависть к чужой дисциплине» (discipline

envy): как одной дисциплине ориентироваться на модели, термины, вообще лексику

другой, более авторитетной. См.: GarberM. Academic Instincts. Princeton, 2001. P. 62, а

также Эмерсон К. Об одной постсоветской журнальной полемике // Вопросы литературы.

Июль-август 2005. С. 9.

Степин B.C. Научные революции как «точки» бифуркации в развитии знания //

Научные революции в динамике культуры. Минск, 1987. С. 67.

Дридзе Т.М. ссылается на работы Г.Зиммеля, М.Хайдеггера, К.Ясперса, А. Камю,

Г.Марселя, Х.Ортеги-и-Гассета, М.Мерло—Понтии, Ф.Бретано, К.Штумпфа, Э.Гуссерля,

А.Шюца, Э.Холла и Дж.Трейджера.

Дридзе Т.М. Социальная коммуникация в управлении с обратной связью //

Социологические исследования. М., 1998. № 10.

Дридзе Т.М. Экоантропоцентрическая парадигма в социальном познании и

социальном управлении//Человек. М., 1998. № 2.

Холтон Дж. Тематический анализ науки. М., 1981. С. 10—11; Holton G. The

Thematic Imagination in Science // Science and Culture. Boston, 1967; Holton G. Thematic

Origins of Scientific Thought: Kepler to Einstein. Cambr.-Mass., 1978.

Микулинский СР. Джеральд Холтон и его концепция тематического анализа //

Холтон Дж. Тематический анализ науки. С. 367—368.

Глава 5

Формы рефлексии ценностных компонентов

в гуманитарном и социальном знании

5.1. Гуманитарное знание как тип рациональности, его трансцендентальные

измерения

5.1.1. Некоторые моменты предыстории вопроса

Если обратиться к современным исследованиям природы гуманитарного знания,

нельзя не заметить все чаще звучащую в них мысль о том, что оно представляет собой

особый тип рациональности. Этим озабочены многие философы, особенно те, кого не

удовлетворяет сведение проблемы к различию и даже разрыву «двух культур», по Ч.Сноу.

Поддерживается, скорее, другая традици я - видеть различие в сфере методологии:

предмете, целях и методах, что отмечалось не только неокантианцами, но уже

философами XVIII в. Обратившийся к этой проблеме И.Берлин, английский философ XX

в., выяснил, что тому предшествовала «суровая критика» гуманитарного знания, в

частности истории, «измышлений метафизиков, мистиков и поэтов», различных мифов и

легенд как фантастически искаженных рассказов о реальных событиях. Уже Декарт

«отказал истории называться серьезным исследованием», не обнаружив аксиом,

специальных правил, неизбежных выводов в исторических произведениях.

Проанализировав, по примеру Р.Кол-лингвуда, высказывание Декарта об исторических

описаниях в первой части «Рассуждения о методах», Берлин интерпретировал его

позицию следующим образом: «Прогресс подлинного знания состоит в открытии вечных,

неизменных, универсальных истин <...> Очевидно, что этого не происходит ни в

исторических описаниях, ни даже во всей сфере гуманит арных наук. Где в этой сфере

деятельности единое, вечно растущее здание науки?»

Подход, идущий от Декарта, был определяющим на протяжении веков, однако это

не останавливало исторические исследования и совершенствование их методов, особенно

с открытием материальных памятников, привлечением правовых и других документов,

обращением к произведениям искусства и архитектуры. Наряду с собственно

историческим исследованием развивалась и метаистория, или тео-

298

Формы рефлексии ценностных компонентов в гуманитарном и социальном

знании________

рия истории, что Берлин подкрепляет десятками имен историков, юристов,

писателей. Вместе с тем продолжали господствовать идеалы и критерии научности,

сложившиеся в естественных науках, и исследователи и философы, как, например,

Спиноза, не теряли надежды найти «вневременные» истины также и в сфере

гуманитарного знания, политической теории.

Наибольшее влияние на отрицательную оценку гуманитарного знания и его

познавательных возможностей в эпоху Просвещения, по мнению Берлина, оказал Вольтер,

роль которого в этом процессе обсуждалась многими философами

. Французский

писатель и философ, автор термина «философия истории», используя не только «строгие

принципы», но и остроумие, насмешку, разрушал попытки писать историю «как она есть».

В чем же суть его принципов? Воспользуюсь их интерпретацией на современном языке,

осуществленной Берлиным. Для Вольтера существовали только истины, неподвластные

времени, равноценные во всех сферах человеческой деятельности — моральной и

политической, социальной и экономической, научной и художественной; познать их

можно только одним способом — «светом естественного разума» как le bon sens,

т.е.здравым смыслом, которого достаточно, чтобы обнаружить истину. Итак, речь не идет

о дедуктивном методе логики, математики, слишком абстрактном для познания

повседневной жизни, но только о здравом смысле с его определенной степенью

достоверности, достаточной для познания человеческой жизни. Из этого следовало, что

историк не должен следовать за реальными событиями, но описывать только то, что было

ценного в прошлом — взлет культуры, ее «звездный час», а также торговлю, финансы,

законы и т.п., но не войны, фанатизм, угнетение или социальные институты, династии,

падение нравов и пр., чем были заняты историки.

Берлин убежден, что при всей гениальности Вольтер недооценивал «исторический

характер» истории, «он был и сториком культуры — или каталогизатором — он не

признавал ни множественности и относительности ценностей в разные времена и в разных

странах, ни генетической составляющей истории: представление об изменении в росте

ему совершенно чуждо. <...> Он смотрел на историю просто как на совокупность фактов,

случайно связанных друг с другом...»

. Современная история началась лишь после того,

как философы, критики и историки выступили «против классификации всего

человеческого опыта в терминах абсолютных и вневременных ценностей», что наиболее

ярко было выражено в трудах Гердера. Берлин посвятил ему специальную работу «Гердер

и Просвещение», где, в частности, рассмотрел традицию, противоположную

вольтеровской — «знаменитую переоценку ценностей», победу конкретного над

абстрактным, поворот от моделей, обобщений, теорий к «сиюминутному, данному,

ощутимому», восстановление качества в его более

299

Глава 5

высоком статусе, чем у количества (в первую очередь, это идеи и взгляды

И.Г.Гамана, А.Э.Шефтсбери, Э.Бёрка). Идеи Гердера развивались уже на подготовленной

почве, его «плюрализм» и релятивизм как отрицание абсолютных ценностей были, по