Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика

Подождите немного. Документ загружается.

языках

—

"гениальных

юношах"

языках

—

"маститых

гениях".

В типологии литературных языков очень важны хроноло-

гические границы понятия, "современный литературный язык". В

различных национальных языках продолжительность

того

последнего

этапа в истории

языка,

который в настоящее время осознается носи-

телями языка как "современный", может быть существенно разной.

Отношение говорящих к определенному диахроническому этапу в

истории языка как к языку- "современному" или, напротив, как к

языку "вчерашнем дня" проявляется в хронологических границах

читаемой в современном национальном коллективе отечественной

литературы. Эти границы в основном совпадают с творчеством клас-

сиков национальной литературы, в художественной практике которых

формировался национальный литературный язык. Так, основные

черты современного итальянского литературного языка складываются

XIII-XIV

вв:, в творчестве "великих флорентийцев" — Данте,

Петрарки,

Боккаччо; начало современного французского литера-

турного языка относится к

XVII

в. (драматургия Корнеля, Мольера,

Расина);

начало современного литературного русском языка

—

это

20—30-е

гг. XIX в. (творчество Пушкина); становление современного

белорусского литературного языка связано с именами Винцента Ду-

нина-Марцинкевича

и Франтишка Богушевича (середина — вторая

половина XIX в.).

Дальнейшая история сложившегося литературного языка состоит

в том, что нефункциональное варьирование постепенно преодоле-

вается;

углубляется

стилистическая и семантическая дифференциация

языковых средств; в итоге формируется внутренняя функционально-

стилистическая

структура

литературного языка, что усиливает его

обособленность от нелитературных форм существования языка. Вот

почему для типологии норм так важно, сколько столетий (или деся-

тилетий) насчитывает "современный" литературный язык.

В. Набоков в

Постскриптуме

русскому

изданию

(1965)

"Лолиты" так

характеризовал различия в выразительных возможностях

между

"зеленым русским

литературным языком" (начало современной истории - Пушкин) и "зрелым, как

лопающаяся по швам смоква, языком английским" (начало современной истории -

Шекспир):

"Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди,

тающие и переливчатые оттенки природы, все нежно-человеческое (как ни странно!),

а также все мужицкое,

грубое,

сочно-похабное,

выходит

по-русски не

хуже,

если не

лучше,

чем по-английски; но столь свойственные английскому тонкие недого-

воренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка

между

отвлечеынейшими

понятиями,

рвение односложных эпитетов, все

это,

а также все относящееся

технике,

модам,

спорту,

естественным наукам и противоестественным страстям - становится

по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма.

Эта невязка

отражает

основную разницу в историческом плане

между

зеленым русским

литературным языком

зрелым,

как

лопающаяся по швам смоква, языком английским:

между

гениальным, но еще недостаточно образованным, а иногда довольно безвкусным

юношей, и маститым гением, соединяющим в

себе

запасы пестрого знания с полной

свободой

духа"

(Набоков В. Лолита. М., 19S9. С.

35S-359).

Культурно-психологический

смысл

стилистики.

Итак, глубина

определенность стилистической

смысловой дифференциации

языковых средств прямо зависит

от

"возраста" литературного языка;

можно сказать, степень дифференцированности языковых средств

есть "функция времени",

течение которого совершалась история

литературного языка.

Стилистическая дифференциация увеличивает информационную

емкость языковых

знаков,

поскольку формируется новый компонент

содержания знака

—

стилистическая маркированность*. Внутреннее

социально-психологическое содержание стилистической маркиро-

ванности сводится к оценке

(или

характеристике) знака

точки зрения

его уместности

в тех

или иных условиях общения

(то ли

при обра-

щении

к Богу

или

в речи

Боге;

то ли в общении частном

—

семейном,

бытовом, дружеском, интимном, непринужденном, фамильярном

т.

д.; то ли в

общении социальном

—

публичном, служебном,

официальном,

профессиональном).

Стилистическая

дифференциация

языка представляет собой исто-

рически первое осознание, осмысление языка обществом.

этом

состоит культурно-психологический смысл формирования стилисти-

ческой

структуры

языка. Таким образом, начальное познание языка

(до первых сочинений о

языке,

первых словарей

грамматик) носило

коллективный,

сугубо

практический

и в

основном имплицитный**

характер, поскольку стилистические

оценки

языковых средств не фор-

мулировались

явно,

проявлялись в выборе одного варианта из ряда

возможных.

"традиционных" литературных языках и прерванных

традициях.

Типологические особенности литературного языка

во

многом зависят

от

степени

его

традиционности

по

отношению

предшествующему этапу своей

истории.

Эта связь

между

сегодняшним

днем литературного языка

днем вчерашним может быть

существенно различной

разных языках.

Для русского языка характерна тесная преемственность

между

отдельными

периодами

его

истории. Говоря

первой трети

XIX в. как о

начале новой

(современной) стилистической системы русского языка,

следует

вместе

с тем

видеть относительный

характер

новизны: язык Пушкина отнюдь

не был

оторван

Маркированность^

франц.

marquer

-отмечать)

отмеченность, оформленность.

выраженность. На стилистическую маркированность (т.е. наличие

слова определенной

стилистической окраски)

толковых словарях

указывают

такие словарные пометы,

как

разговорное,

просторечное,

книжное,

официальное,

официалыю-делоёое,

высокое,

традиционно-поэтическое,

народно-поэтическое.

Стилистическую маркированность

следует

отличать

от

коннотации (см.

с. 18 - 19).

Имплицитны"!

(от лат. impUcite -

свернуто, запутанно, неявно)

неявно

содержащийся

чем-то; антонимичный термин

эксплицитный

(от лат. explidte -

развернуто, ясно)

'представленный

или

выраженный явно, открыто, понятно.

Например,

предложении

Больше

всего

мне

поправились

кенгуру

значение числа

слове

кенгуру

присутствует

имплицитно,

а в

слове

поправились

эксплицитно.

от литературного языка

XVIII

в., он

преобразовал,

но

вместе

тем

продолжил

стилистические традиции

XVIII

в.

Больше того,

как

показал

Б. А.

Успенский

(Успенский

1985),

XVIII

в., в

литературной

филологической практике

В.

К.

Тредиаковского,

уже

сложился прообраз литературно-языковой ситуации

первых десятилетий

XIX в. -

ситуации сосуществования

конкуренции разных

моделей нормализации литературного языка (борьба карамзинистов

шишковистов).

Предшествующие этапы истории русского литературном языка

XVIII

в.,

язык

Московской Руси, язык Киевской Руси

также были тесно связаны

между

собой.

Преемственность

истории русского литературного языка обусловила то,

что его

современная стилистика многое

наследует

от

предшествующих, иногда весьма

удаленных, состояний литературного языка. Так,

из

всех

современных славянских

литературных языков русский язык

наибольшей мере связан

традициями

церковнославянской книжности. В его стилистике по-прежнему актуальна оппозиция

церковнославянизмов и исконно русских языковых средств (см. с. 76

77). Влияние

церковнославянского языка сказалось также

том,

что

кодифицированный

литературный русский язык в целом дальше отстоит от живой разговорной

диалект-

ной

речи, чем большинство славянских литературных языков.

В отличие

от

сравнительно плавной истории русского литера-

турного

языка,

в истории литературных языков ряда славянских наро-

дов была своего рода пауза в развитии. Отсутствие государственной

самостоятельности, чужеземное национальное угнетение подавили,

оборвали традиции ранней письменной культуры

истории бело-

русского, украинского, чешского, болгарского, сербского,

хор-

ватского, словенского народов. Новая книжно-письменная

культура

этих народов возникает несколько веков спустя,

результате

нацио-

нально-освободительной борьбы

национального возрождения.

Однако возрождение славянских литературных языков не было

возобновлением прежних нормативно-стилистических систем

(за исключением чешского языка). Возрождавшиеся литературные

языки

опирались на живую народную речь, на язык новой литературы

публицистики.

этим связана

их

большая близость

народной

речи, большая терпимость к диалектизмам, но вместе с тем и некото-

рая ограниченность, суженность стилистического диапазона. По-ви-

димому, в таких языках трудно появиться текстам, которые звучали

бы так же величественно и торжественно, как, например, ода "Воль-

ность" или "Пророк" Пушкина

русском языке. Но это означает,

что и стилистически снгокенная речь в молодых литературных языках

менее

экспрессивна,

чем в русском. В переводах она перестает звучать

так подчеркнуто раскованно, просто, порой

—

простецки, как на рус-

ском языке.

Для

ощущения стилистического контраста нужна

традиция.

Различия

в идеологиях национального возрождения.

Типологические

черты

литературного

языка,

особенности

языковое

"наполнение"

функциональных

стилей,

во

многом

зависели

от

идеалов

языковых

программ

национального

возрождения.

Например,

ориентация

создателей

чешского

лите-

ратурного языка конца

XVIII

— начала XIX в. на чешскую

книжность XVI в. становится понятной в контексте идей чешского

возрождения и антигабсбургского национализма. Идеалом чеш-

ского возрождения была Чехия прошлого — до поражения на

Белой Горе

(1620)

— свободное и сильное государство, с

богатейшей книжно-письменной культурой*. Языковой идеал

чешские "будители" также видели в прошлом — в чешском

литературном языке XV — XVI вв. Камертоном кодификации

для них стала знаменитая 6-томная Кралицкая Библия, выдаю-

щийся

памятник XVI в. На текстах Кралицкой Библии была

основана первая чешская грамматика нового времени — "Под-

робная грамматика чешского языка" Йозефа Добровского (1809).

При

этом Добровский

даже

частично архаизировал язык XVI в.

(Национальное возрождение 1978, 9 — 85).

Добелогорский чешский язык оставался образцом и для Йозефа

Юнгмана, кодификатора и создателя чешской книжной лексики

терминологии. Его 5-томный чешско-немецкий словарь (30-е гг.

XIX в.) был задуман как

тезаурус**

чешской лексики на всем

историческом пути Чехии и прежде всего языка добелогорского

периода. И хотя фактически словарь Юнгмана перерастает рамки

XVI в., однако ориентация на лексику Кралицкой Библии, на

словари Велеславина, сочинения Коменского сказалась в возрож-

дении забытой лексики, в активизации архаических словообра-

зовательных моделей, в последовательном отказе от заимствова-

ний

из немецкого языка.

Я.

Белич писал о "бумажной архаичности и тепличной

исключительности" чешского литературного языка первых деся-

тилетий XIX в. Действительно, архаизирующая нормализация

чешского языка была во многом искусственна, она могла

прижиться только потому, что чешский литературный язык

первой половины XIX в. был языком исключительно книжной,

письменной культуры (устная форма литературного языка

складывается во второй половине XIX в.). Однако устремленное

в прошлое начало современного чешского литературного языка

сказывается до сих пор: для него характерна самая большая в

славянском языковом мире оторванность литературного языка от

народно-разговорной речи.

* Достаточно сказать, что чешский король Карл I (1316 — 1378) становится

императором Священной Римской империи (под именем Карла IV). Карл I

основал 9 университетов, в том числе Пражский (Карлов) — первый университет

в Центральной Европе. В XIV в. на чешский язык переводится полная Библия.

Уже в 1488 г. в Чехии был напечатан первый в Европе перевод басен Эзопа

на

народный язык.

Тезаурус

(от греч.

thesauros

— сокровище, клад, запас; обилие) —

словарь»

стремящийся к максимально полному

охвату

и подробному описанию лексики

данного языка.

В обстановке иной лингвистической идеологии складывался

сербскохорватский литературный язык

(ныне

ставший

двумя

языками

— сербским и хорватским).

Литературный язык Сербии

XVIII

в. стоял на распутье: в

литературе

письменности сосуществовали и соперничали несколько стилистических систем. Одни

из

них были связаны с церковнославянским языком, в том числе с его русской

редакцией,

другие

- с народным сербским

языком.

Создатели сербского литературного

языка

— Досифей Обрадович, Вук Караджич,

Джура

Даничич — отказались от

архаизирующих церковнославянских стилей и обратились к современному народному

языку. В такой ориентации сказалась сильная в сербском возрождении идеология

романтизма, с его интересом к этнической самобытности, дописьменной народной

культуре,

"душе"

народа. Обрадович, крупнейший сербский писатель

XVIII

в., на

практике

- в своих

художественных

и публицистических сочинениях — доказал

приемлемость народного сербского языка в качестве языка литературного. Более

радикально-народный Караджич составил грамматику и словарь на основе фольклора

сербов, хорватов, черногорцев

(1814,

1818 гг.) и издал — в качестве образца нового

литературного языка - несколько сборников народной поэзии. Отмечая радикализм

Караджича, Н. И. Толстой писал, что отказ от книжных языковых элементов, от

церковнославянизмов "не мог

не

привести к значительному сокращению стилистических

возможностей литературного языка" (Национальное возрождение 1978, 300).

Кодификация

Караджича была принята обществом. Реформа Караджича,

лингвистическая идеология, на которой она вырастала, определили типологические

черты литературного сербскохорватского

языка:

близость к народно-разговорной речи,

значительную терпимость к диалектизмам,

вместе

с тем — известную суженность

стилистических возможностей, что связано с

отходом

от

традиций церковнославянской

книжно-письменной

культуры,

Художественные

стили

эпохи

литературные

языки.

Говоря

типологических особенностях литературных

языков,

важно учиты-

вать также их зависимость от эстетики и поэтики литературного

направления,

главенствующего

в эпоху

формирования

литературного

языка.

Показательны в этом отношении различия французского и

русского литературных языков.

Формирование

французского литературного языка связано с

художественной теорией и практикой классицизма. В рациона-

листическом, абстрагирующем искусстве классицизма отбор языковых

средств строго регламентировался литературными жанрами. В наи-

более авторитетных высоких жанрах (трагедия, эпическая поэма, но

не

лирика, которая по самой природе

тяготеет

к конкретному,

непосредственному, индивидуальному)

язык

был рационалистически

ясен,

точен и далек от живых красок народно-разговорной речи.

Обособленность книжной и разговорной речи, некоторая рацио-

налистичность,

"сухость"

книжных и нейтральных стилей остаются

характерными чертами нормативно-стилистической системы фран-

цузского литературного языка.

В отличие от классицистического начала современного фран-

цузского литературного языка, становление современном русского

литературного языка связано с утверждением реализма. Позна-

вательные установки реалистической литературы и ее изобрази-

тельные средства

делают

художественный текст принципиально

открытым всем языковым стихиям. В реализме

между

художни-

ком

и миром не стоит фильтрующая эстетика разума, как в

классицизме,

или эстетика избранных эмоциональных состояний,

как

в сентиментализме. Для реалиста язык — это часть того

мира, который искусство стремится изобразить во всей полноте

правде. Вместе с тем в реализме язык — это не только объект,

но

и средство воспроизведения действительности. Со времен

гоголевской "натуральной школы" в русской литературе по-раз-

ному говорят крестьянин и чиновник, мастеровой и купец;

издавна употребительны диалектные и просторечные краски.

Реалистической эстетике

чужды

запреты, языковая ограничен-

ность или односторонность. Она принципиально не нормативна.

Но

это значит, что та стилистическая система, которая

формируется в реалистической литературе, отличается большой

широтой,

свободой, гибкостью своих норм. Именно таковы

особенности русского литературного языка.

ЯЗЫК

КУЛЬТУРА

Культурное и природное в языке. Проблема "язык и

культура"

многоаспектна. К ней по-разному подойдут историк

культуры и лингвист, философ и психолог, этнограф и литера-

туровед.

Однако и языковедческий аспект проблемы по меньшей

мере двупланов, поскольку язык и

культура

взаимодей-

ствуют.

Поэтому сразу встают два вопроса: 1) как

разнообразные культурные процессы влияют на язык? 2) как

язык

влияет на

культуру?

Однако прежде всего законен вопрос

соотношении понятий "язык" и

"культура":

в какой мере

язык

— это

культура?

Культура противостоит природе. Лат. cultiira (от colo —

обрабатываю, возделываю, развожу) означало нечто взращенное

трудом

человека, в отличие от дикорастущего. Культура — это

продукт социальной, а не биологической активности людей. Язык

же выступает как явление и культуры и природы. Бесспорно,

что язык — это одно из важнейших достижений социальной

истории

человечества, слагаемое культуры и ее орудие. Однако,

другой

стороны, в самой материи языка, в ряде существенных

характеристик языковой структуры сказалась биологическая

природа человека. Здесь многое определено возможностями

физиологии

и психофизиологии речевой деятельности. Так,

наличие во

всех

языках мира гласных и согласных и преобладание

звуковых цепей с чередованием гласных и согласных обусловлено

не

культурой, а природой: человек не в состоянии ни произносить,

ни

воспринимать речь из одних гласных или одних согласных.

Психофизиологические возможности знаковой деятельности чело-

века обусловили уровневую организацию языка, определили

количественные параметры отдельных уровней — например,

объем фонологической системы, колеблющийся по разным языкам

интервале от 10 до 100 единиц; объем словаря в интервале от

10 тыс. до полумиллиона слов; меру избыточности в языке.

Объемом оперативной памяти человека ограничена средняя длина

предложения, средняя глубина и ширина подчинительных связей

при

развертывании высказывания*, средняя длина синонимиче-

ского ряда, размеры лексико-семантических групп. Природа

определяет в языке наиболее глубокие черты его

структуры

закономерности порождения и восприятия текста.

Культура

определяет план содержания языка.

Современному знанию открывается поразительно

глубокое

взаи-

мопроникновение природы и

культуры,

и язык — одно из ярких

его проявлений. В молекулярной биологии и семиотике был увиден

изоморфизм (структурное

сходство)

генетического кода и языка. Они

рассматриваются как информационные системы, служащие для по-

рождения текстов

путем

комбинаторики некоторых исходных эле-

ментов: в механизмах генетики

—

четырех

химических радикалов при

развертывании "химического текста" наследственности; в механизмах

языка

- набора фонем при порождении речи. Р. О. Якобсон высказал

предположение, что

сходство

языка с генетическим кодом возникло

результате

того, что в процессе филогенеза человек бессознательно

конструировал язык по образцу генетического кода. Это копирование

генетического кода в языке возможно благодаря

тому,

что организм

неосознанно

владеет

информацией о своем строении, в том числе -

о строении своего генетического кода (Гамкрелидзе

1988).

Дискуссионным остается вопрос о соотношении врожденного

приобретенного в речевой деятельности человека. Общепризна-

но,

что человек

обладает

врожденной языковой способно-

сть ю, т. е. психофизиологическим механизмом, который обеспечи-

вает

возможность речи. По мнению большинства исследо-

вателей, это означает способность человеческого мозга в первые

годы

онтогенеза усвоить, во-первых, систему знаков конкретного языка

и,

во-вторых, правила, позволяющие строить тексты, выбирая и ком-

бинируя нужные

знаки.

Реализация языковой способности происхо-

дит в процессе общения человека с окружающими людьми

—

носите-

лями конкретного языка (или языков). Согласно более радикальной

концепции

Ноэма Хомского (США), врожденный компонент

языковой способности является более содержательным, поэтому ус-,

воение языка

онтогенезе начинается

не

"с

нуля".

Языковая способность

включает некоторые врожденные и универсальные

знания,

с помощью

которых человек порождает и понимает предложения (Хомский 1972;

* Ср. два высказывания с различной глубиной подчинительных связей:

Вчера

встретил

жену

докторам

Вчера

встретил

жену

однокурсника

сына

доктора

мэра

города.

При

цепочке в 6-7 родительных падежей слушающий уже не способен понять,

"между

кем и кем" происходит то, о чем

идет

речь. Поэтому говорящие

избегают

построений,

где

глубина

подчинения превышает 2-3 связи. Ср. также высказывание с чрезмерно

широкой подчинительной связью:

Весь

вечер,

не

отходя

от

стола

забыв

все па

свете,

жаром,

ломая

карандаши

царапая

бумагу,

сопя,

кусая

губы

что-то

бормоча,

своим

крупным

неровным

почерком,

без

обиняков,

но

путано

длинно

писал

Митя

письмо

опту-

Столько однородных обстоятельств просто мешают

друг

другу:

из-за своей много-

численности они как бы теряют в смысловой весомости и самостоятельности.

Хомский

1972а).

Таким образом, по Хомскому, наиболее глубокие

черты языковой

структуры

и семантики имеют природно-генети-

ческую

основу.

Общечеловеческий культурный компонент в языковой

семантике.

Подобно

тому

как в

культуре

каждого народа есть

общечеловеческое и этнонациональное, так и в семантике каждого

языка

есть отражение как общего, универсального компонента

культур,

так и своеобразия

культуры

конкретного народа.

Универсальный семантический компонент обусловлен единством

видения

мира людьми разных

культур.

Это принципиальное

единство человеческой психики проявляется на разных уровнях

семантической организации языков — от широких и устойчивых

тенденций

до "точечных" универсальных явлений. Так, в

любых

культурах

говорящие нуждаются в различении

субъекта

действия

его объекта, предмета и признака, тех или иных временных и

пространственных отношений. Межкультурное

сходство

самих

процессов языкового общения проявляется в том, что все языки

различают говорящего, слушающего и не-участника общения (в этом

назначение

категории лица); все языки различают вопросы и

утверждения;

всюду

в сообщение вплетаются модальные или

эмоциальные

оценки говорящими того, о чем

идет

речь, или самой

речи.

Общность человеческой психологии ярко сказывается в асимметрии положи-

тельных и отрицательных

оценок.

В самых разных языках слова со значением 'хорошо'

часто употребляются в значении 'нормально' (ср.: — Как

спить?

—

'Хорошо',

а слова,

которые на шкале "плохо-хорошо" занимают

срединное,

т. е., казалось

бы,

нейтральное

положение, имеют тенденцию сдвигаться к полюсу "плохо" (ср.:

средние

способности,

ни то ни сё; ни

рыба

ни

мясо;

человек

хороший,

администратор

никакой; см.: Вольф

1985).

Слова со значением 'большой, много' легко развивают оценочное значение

'хороший', а со значением 'мало' — 'плохой

Межкультурная общность человеческого видения мира обус-

ловила антропоморфную универсальность той

наивной

картины

мира,

которая

запечатлена в естественных языках. В этом мире солнце

"всходит"

"заходит"

(а не Земля поворачивается вокруг своей оси).

Здесь смыслы 'жаркий', 'холодный', 'теплый',- 'прохладный'

сформированы

человеческим восприятием

лета

и зимы, костра и

ручья, живого и

неживого.

Здесь "быстрым" может быть волк, поток,

ум; "горьким" - лук и упрек; здесь рельеф увиден как человек:

устье,

рукав

колено

реки,

горловина

вулкана,

бровка

канавы,

хребет

подошва

горы,

при этом сама гора может быть названа

Лысой,

а горное озеро

Морским

Оком

и т. д. В отличие от

физики,

которая в

метрах

оценит

гору

дорогу,

человек скажет

высокая

гора,

но

длинная

дорога,

зато цветообозначения

могут

характеризовать звук и

даже

вообще не

воспринимаемое чувствами свойство (светлая

одежда,

светлое

звучание,

светлый

романтизм).

Во всех языках обозначения

абстрактного и идеального в своих истоках восходят к обозначе-

ниям

конкретного и материального (как и само слово

абстрак-

тный

и его церковнославянское соответствие

отвлеченный:

лат.

abs-traho

traho

— тяну, тащу; церк.-слав. ВЛЕКУ — тяну,

волоку). В самых разных культурах человек называет новое с

помощью прежде созданных имен — метонимически, метафори-

чески, сужая или расширяя их семантику.

Все это — бесчисленные проявления межкультурной общности

языков

мира и основа взаимопонимания их носителей.

Безэквивалентная

лексика и лакуны. Различия между

языками,

обусловленные различием культур, заметнее всего в

лексике и фразеологии, поскольку номинативные средства языка

наиболее прямо связаны с внеязыковой действительностью. В

любом языке и диалекте есть слова, не имеющие однословного

перевода в

других

языках. Это так называемая безэквивалентная

лексика, в основном — обозначения специфических явлений

местной культуры. В случае заимствования в чужой язык

безэквивалентные слова называют экзотической лексикой

(экзо-

тизмами). Экзотизмы и этнографизмы не столько раскрывают

или толкуют

чужую

культуру,

сколько символизируют ее. Так,

слова эсквайр,

спикер,

крикет,

шиллинг

прочно ассоциируются

с Англией;

джейлау,

кишлак,

арык,

дехканин — это знаки

среднеазиатской культуры;

сакура,

гейша,

икэбана,

сакэ — знаки

традиционной японской культуры; баз,

курень,

майдан,

прива-

да — знаки донского казачьего быта и т. д.

Экзотизмы хронологические — это историзмы. Они тоже

непереводимы, а между тем это ключи к пониманию прошлого

культуры. Вот почему лексикологические разыскания становятся

основным инструментом в исследованиях дописьменнои духовной

культуры. В современной отечественной традиции это прежде

всего работы этнолингвистической школы Н. И. Толстого (см.:

Толстой 1982, Этнолингвистический словарь 1984; Толстой,

Толстая 1988).

О доле безэквивалентной лексики в

национальном словаре

можно судить по таким данным: русские безэквивалентные слова

обороты

(сельсовет,

воскресник,

гармошка,

народоволец,

бигпь

челом,

толстый

журнал

и т.п.) составляют 6 •— 7% от

общеупотребительной русской лексики (Верещагин, Костомаров

1976, 83); англо-русский лингвострановедческий словарь "Вели-

кобритания"

(см. Великобритания 1978), далеко не исчерпываю-

щий

справочник, толкует

9500

слов и словосочетаний (правда,

включая и некоторые знаменитые топонимы).