Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии (латинская патристика)

Подождите немного. Документ загружается.

Боэций, желая установить специфику познаватель-

ного отношения к богу, дает свою классификацию

объектов теории (спекулятивной философии). Он

делит их на физические объекты, или объекты «на-

туральной философии»,— конкретные тела, движу-

щиеся

во

времени и пространстве, составленные из

материи и формы; математические объекты

—

те же

тела, но рассматриваемые в абстракции от имма-

нентных им материи и движения, и теологические

объекты, представляющие собой чисто идеальные

сущности, совершенно свободные от материи и дви-

жения (De Trin. 2). Эта классификация, без сомне-

ния повторяющая известную классификацию теоре-

тического знания, данную Платоном и перешедшую

потом к Аристотелю, уточняется Боэцием в одной из

его работ логического цикла

. Здесь он делит объек-

ты спекулятивной философии также на три рода:

«натуральные» (naturalia), соответствующие физи-

ческим телам; «интеллигибельные» (intelligibilia)

—

духовные сущности, соединенные с телами (по-ви-

димому, формы тел и воплощенные человеческие

души), и «интеллектибельные» (intellectibilia) —

совпадающие с объектами третьего рода первой

классификации, т. е. бог и все божественное. Вторая

классификация ближе к неоплатонизму, а ее тер-

минология, возможно, почерпнута из лексикона

Мария Викторина. В той же работе Боэций прини-

мает традиционное деление философии в целом на

теоретическую (speculative) и практическую (acti-

va)

О последней он, правда, говорит довольно не-

внятно (что само по себе свидетельствует о начав-

шемся обесценении практических исследований),

включая в нее, по-видимому, этику, педагогику и

политику.

Заключая наш обзор собственно философских и

теологических работ Боэция, отметим, что в каждой

из них с очевидностью выступает общая тенденция

всего его творчества

—

максимально утилизовать

античное философское наследие в интересах утвер-

ждающейся средневековой культуры. Чтобы добить-

ся такой утилизации, необходимо было представить

античность в выгодном (с точки зрения новой эпо-

хи) свете! сгладить противоречия, отбросить непод-

13*

371

ходящие следствия, подчеркнуть родственные сред-

невековью идеи. Отсюда неукротимое стремление

Боэция к перетолкованию античной мысли, выразив-

шееся в его многообразной деятельности переводчи-

ка и комментатора. Отсюда же желание, ставшее

целью всей его жизни, примирить Платона с Арис-

тотелем. В предисловии ко второму комментарию на

аристотелевский трактат «Об истолковании» он обе-

щал: «Все тонкости логического искусства Аристо-

теля, всю значительность его моральной философии,

всю смелость его физики я передам, придав его со-

чинениям должный порядок, переведу, снабжу мои-

ми объяснениями. Более того, я переведу и проком-

ментирую все диалоги Платона. Закончив эту рабо-

ту, я постараюсь представить в некоей гармонии

философию Аристотеля и Платона и покажу, что

большинство людей ошибается, считая, что эти фи-

лософы во всем расходятся между собой; напротив,

в большинстве предметов, к тому же наиболее важ-

ных, они в согласии друг с другом. Эти задания, если

мне будет дано достаточно лет и свободного времени,

я приведу в исполнение с большой пользою в не-

престанных трудах»

Боэцию не суждено было исполнить все свои обе-

щания. Его жизнь прервалась, когда ему не было

еще и 50 лет. Он успел перевести только некоторые

логические трактаты Аристотеля и ряд греческих

работ из цикла свободных наук. Из планируемых

комментариев он осуществил только комментарии

к двум аристотелевским сочинениям. Но и этих ком-

ментариев оказалось достаточно, чтобы определить

пути всей средневековой логики.

ЛОГИКА

Боэций унаследовал от аристотеликов представле-

ние о логике как органоне наук

—

учении об уни-

версальном методе познания и теории рассуждения

вообще. Однако он ясно видел, что у логики есть

свой собственный предмет, который делает ее одной

из философских дисциплин. Этот предмет он пони-

мал пока еще достаточно узко: в работах Боэция им

является в основном исследование классов понятий,

372

категории, и отличение истинного от ложного.

Теория умозаключений, силлогизмов, построенная

когда-то Аристотелем, войдет в силу позднее, в

XII в. Тем не менее функция логики обозначена

Боэцием вполне определенно: логика подобна руке,

которая* одновременно есть и часть тела (филосо-

фии),

и его инструмент

. Схоластика использовала

логику в обеих функциях, правда ограничивая уни-

версальность ее применения преимущественно сфе-

рой теологии, а, с другой стороны, подчас превра-

щая ее философский аспект в нечто самодовлею-

щее.

Последний римлянин передал схоластике аристо-

телевские логические трактаты в его латинском пе-

реводе. Он перевел «Об истолковании», «Категории»,

обе «Аналитики», «Указатели софизмов», «Топику».

Первые два перевода вместе с четырьмя коммента-

риями Боэция (один

—

на «Введение» (Isagoge)

Порфирия к «Категориям» в переводе Викторина;

другой

—

на собственный перевод «Isagoge»; два

—

на трактат «Об истолковании»

—

популярный и на-

учный) составили основу средневековой логики ня

раннем этапе (до середины XII в.). Позднее этот

цикл работ и охваченный ими круг идей получили

название старой логики (logica vetus). Здесь разра-

батывалась в основном теория понятия. Переводы

трех других трактатов Аристотеля (принадлеж-

ность которых Боэцию твердо не установлена) стали

общим достоянием только в XII в. Они составили

«новую логику» (logica nova) с ее интересом к тео-

рии суждения и умозаключения. Таким образом,

средневековье связывало свою логику с именем Боэ-

ция и на раннем и на более позднем этапе, и не

столько из-за его переводов, сколько из-за коммен-

тариев. Второй комментарий Боэция на трактат

«Об истолковании» служил в период раннего сред-

невековья основным учебником по логике. Что же

касается обоих комментариев на «Введение» Пор-

фирия, то они, как ничто другое в наследии Боэция;

определили средневековый универсум рассуждения,

введя в него знаменитую проблему универсалий.

Как это часто бывает, внешняя история этой фун-

даментальной проблемы схоластической мысли на-

373

пинается с маленького курьеза, с немногословного

замечания, походя брошенного Порфирием при его

объяснении читателю, как следует понимать значе-

ния десяти аристотелевских категорий. Вот как оно

выглядело: «Для настоящих целей я не буду обсуж-

дать вопрос, существуют ли роды и виды реально,

или же они суть только чистые понятия (notiones),

и, если они существуют, являются ли они телесны-

ми или бестелесными сущностями; отделимы ли они

от чувственных вещей или же существуют только в

них и в связи с ними. Все это вопросы крайне труд-

ные и требуют иного, более высокого рода исследо-

вания». Судя по этому замечанию, Порфирий не

считал возможным рассматривать трудную проблему

статуса родов и видов в популярном введении в ло-

гику, так как вопрос относился скорее к компетен-

ции метафизики. Но он все же в первом приближе-

нии поставил эту проблему. Комментируя Порфи-

рия, Боэций воспринял ее как камень преткновения

всей логики, а поэтому решил по крайней мере про-

яснить ее, а если возможно, то и найти решение.

В первом комментарии на «Введение» Боэций

ограничивается в основном разъяснением и пере-

формулировкой проблемы. Во втором, более глубо-

ком, комментарии он предлагает один из вариантов

ее решения

—

вариант, по его мысли, соответствую-

щий мнению Аристотеля. Собственное мнение Боэ-

ций здесь не высказывает, оставляя читателю выбор

между предложенным вариантом и как будто бы

опровергнутой концепцией Платона: «Платон ду-

мает, что роды, виды и другие универсалии не толь-

ко познаются отдельно от тел, но и существуют и

пребывают вне их, тогда как Аристотель полагает,

что предметы бестелесные и универсальные действи-

тельно являются объектами познания, но что суще-

ствуют они только в чувственных вещах. Я не имел

намерения решать, которое из этих двух мнений

истинно, ибо это зависит от более высокой филосо-

фии. Поэтому я склонился к мнению Аристотеля, но

не потому, что особенно почитал его, а потому, что

книга эта (т. е. «Введение» Порфирия) была напи-

сана под углом зрения «Категорий», автор кото-

рых

—

Аристотель»

374

Прежде чем сказать что-либо о действительной

позиции Боэция в вопросе о статусе универсалий,

посмотрим, как он опровергает Платона средствами

философии Аристотеля. Предположим, рассуждает

Боэций, что роды и виды существуют реально, по-

добно Другим чувственным вещам, называемым суб-

станциями, т. е. что «животное вообще» и «человек

вообще» существуют в том же смысле, в каком су-

ществуют отдельные люди и животные. Тогда встает

вопрос: существуют ли эти «субстанциальные» роды

и виды как нечто общее или как единичное? Но

если род существует как нечто одно, то он не может

быть общим родом (универсалией); если же он су-

ществует как нечто общее, то он не может быть

одним.

Мы говорим иногда о единичном предмете как об

общем. Но это бывает только в трех случаях: (1)

когда отдельная вещь принадлежит множеству сво-

ими пространственными частями, но не целиком,

как, например, в случае общего стола, за которым

обедают многие люди, или общей пищи, которую

они употребляют; (2) когда предмет принадлежит

множеству последовательна, как в том случае, если

сперва им пользуется один человек, потом другой,

потом третий и т. д.; (3) когда предмет целиком и

одновременно оказывается достоянием многих, как

представление в театре, где все зрители сразу вос-

принимают один и тот же спектакль. Однако пер-

вые два случая не подходят для универсалий, так

как роды и виды присущи индивидам не по частям и

не попеременно, а целиком и одновременно. Сущест-

во считается животным только тогда, когда оно

удовлетворяет сразу всем признакам животного, и

таких существ имеется множество в то же самое

время. Третий случай также не подходит, ибо то,

что в нем является общим, оказывается внешним по

отношению к индивидам множества и не относится к

их сущности, тогда как общие родовые и видовые

признаки принадлежат индивидам субстанциально.

Из всего этого Боэций заключает, что как нечто

общее универсалии не могут существовать наряду

с единичными субстанциями. С другой стороны, они

не могут существовать и как нечто только единич-

375

ное,

так как в этом случае они не были бы универ-

салиями. Ведь роды и виды, по определению, общи

группам индивидов. Следовательно, универсалии не

могут вообще быть субстанциями и существовать

реально. Остается предположить, что они существу-

ют только в нашем представлении, т. е. как чистые

понятия. Но и эта гипотеза неприемлема. Ведь, если

наше представление о них истинно, оно должно со-

ответствовать реальности, и тогда универсалии су-

ществуют реально, что опровергнуто предыдущим

рассуждением. А если оно ложно, то универсалии

суть бессодержательные, пустые понятия и поэтому

лишены всякого смысла

. Боэций отдает себе отчет

в том, что любое понятие есть единство формы и

содержания и что любая мысль имеет интенциаль-

ную природу

—

направлена на объект.

Перед лицом указанных антиномий Боэций обра-

щается за помощью к философии Аристотеля и дает

решение проблемы в духе Александра Афродизий-

ского, античного комментатора аристотелевских со-

чинений

. Выше мы уже показали, что Боэций по-

нимает под единичными субстанциями. Это сложные,

составные образования, включающие многообразие

акциденций. Единство этого многообразия обеспечи-

вается формой. Ни форма, пи акциденции в единич-

ных вещах неотделимы от материи. Однако наш ум

способен выделять и абстрагировать и то, что су-

ществует только нераздельно с другим, мысленно

разлагать предмет на элементы и рассматривать их

в отдельности. Универсалии как раз и являются

результатом такой мысленной абстракции. Они воз-

никают, когда мы отвлекаем от предметов сходные

признаки и удерживаем их в одном представлении:

«Вид есть, по всей вероятности, не что иное, как

мысль, .произведенная от субстанциального подобия

нумерически неподобных индивидов, а род

—

мысль,

полученная от подобия видов»

. Иными словами,

универсалии существуют только в мышлении, но они

отражают реальные сходства вещей. Правда, сход-

ные качества различных предметов не могут реально

существовать отдельно от них и в действитель-

ности принадлежат только индивидам, будучи пол-

ностью слиты с другими индивидуальными качест-

376

вами. Тем не менее ум не ошибается, когда рас-

сматривает их отдельно, лишь бы он помнил, что

существовать отдельно от индивидов они не могут.

Ошибка ума возникает лишь тогда, когда он либо

считаем абстрактное реально существующим, либо

объединяет в одну мысленную композицию то, что

не соединено в действительности. Не будет заблуж-

дением, если мы будем рассматривать линию от-

дельно от поверхности, хотя линия и не существует

отдельно от нее. Такое рассмотрение не будет про-

тиворечить действительности и отразит нечто ре-

альное. Другое дело, когда мы мысленно соединяем

туловище лошади с верхней частью человека,— по-

лученная таким путем идея кентавра будет ложной,

так как не будет иметь аналога в действительности.

Таким образом, Боэций вносил поправку в перво-

начальное утверждение о том, что истинность уни-

версалий возможна, только если им соответствуют

реальные субстанции. Теперь он считал достаточ-

ным, чтобы им соответствовали качества субстан-

ций, и притом качества сходные, подобные. Боэций

не заметил, что в своем решении проблемы универ-

салий он фактически только подменил одну пробле-

му другой: вопрос об общем свел к столь же труд-

ному вопросу о сходном и подобном. В самом деле,

объяснять существование общего через понятие

сходного не есть ли то же самое, что сходное объяс-

нять через общее? Когда мы говорим, что два пред-

мета похожи друг на друга, имеем ли мы в виду

что-нибудь еще, кроме того, что между ними есть

нечто общее? Образуется очевидный круг. Кроме

того,

остается неясным, что Боэций понимает под

актом абстрагирования: каков механизм превра-

щения в мыслепную универсалию того, что сущест-

вует только в вещах (имеющих к тому же иную,

чем мысль, природу) и неотделимо от них? Одним

введением термина «абстрагирование» тут не отдела-

ешься.

Впрочем, Боэций, как и Порфирий, ощущал эту

трудность. Недаром он приписал данное решение

не себе самому, а аристотелевской философии. Свое

же собственное мнение он отказался высказать. В то

же время есть много оснований считать, что эзоте-

377

рйческая позиция Боэция была несколько иной. Она

была ближе к Платону и Порфирию, чем к Аристо-

телю.

В «Gonsolatio» ив «De Trinitate» Боэций ясно

говорит о том, что вещи со стороны их формы и по-

ложительных качеств являются только несовершен-

ными подобиями божественных идей и что челове-

ческий разум независимо от чувств может непосред-

ственно созерцать эти идеи в их чистоте и видеть

в них основания всех предметных форм: «Чувства

сообщают нам о форме, соединенной с материей в

единичной вещи, тогда как воображение рисует фор-

му без материи. Рассудок же идет дальше этого и

путем всестороннего анализа определяет вид, к кото-

рому принадлежат отдельные вещи. Но взор разума

возносится еще выше: он постигает благодаря своей

проникающей силе саму простую форму» (Cons. V

рг. 4). Чувства, воображение, рассудок и разум охва-

тывают по существу одну и ту же форму, однако с

разной степенью адекватности. Только разум видит

ее такой, какова она есть в себе. Более того, «то, что

относится к чувствам и воображению, не может

иметь статус универсальности» (Ibid.), а чистая

форма универсальна, так как она конститутивный

принцип вида. Следовательно, как объект разума

она существует отдельно от вещей. Развитое Боэ-

цием в «De Trinitate» учение об «интеллектибили-

ях» позволяет подкрепить это его мнение о само-

стоятельном существовании «абстрактного», кото-

рое там прямо отождествляется с идеальным. Тем

не менее было бы неправильно думать, что в вопросе

об онтологическом статусе универсалий Боэций не

колебался и безоговорочно принял позицию плато-

ников (как это утверждает Э. Жильсон)

. Его же-

лание примирить Платона с Аристотелем наложило

Свою печать и на его логические взгляды. Выбирать

между двумя корифеями античной мысли просто не

входило в его задачу.

Эта неоднозначность позиции Боэция оказалась

для средних веков прямо-таки продуктивной. Те из

схоластиков, кто хотел видеть в Боэции прежде все-

го платоника, выводили из его логики концепцию

реального существования универсалий

—

реализм;

те,

кто толковали его как аристотелика, находили

378

у него теорию существования универсалий только

в мышлении

—

концептуализм; но были и такие, ко-

торые, убежденные логической силой вышеупомяну-

тых боэциевских антиномий, не считали предложен-

ное им разрешение последних обоснованным и

поэтому отвергали существование универсалий

лю-

бой форме, рассматривая их только как имена клас-

сов вещей или даже как простые звуки речи (номи-

нализм).

Возникшие таким образом реализм, номи-

нализм и концептуализм с различными оттенками

составили основные конкурирующие партии внутри

схоластики.

МУЗЫКА

Воздействие трудов Боэция на средневековую мысль

не ограничивается сферой философии и логики. Его

деятельность в области свободных наук («свобод-

ных искусств») была не менее плодотворной. Он не

только поддержал популяризованную Марцианом

Капеллой идею семи свободных наук как пропедев-

тики к изучению философии, но и внес собственный

вклад в дело их систематизации и канонизации,

имевшее важное значение для средневековой науки.

Своими логическими работами и сочинениями по

риторике он принял участие в разработке «тривиу-

ма» (грамматика, риторика, диалектика). В то же

время он стал подлинным учредителем латинского

средневекового «квадривиума» (арифметика, гео-

метрия, астрономия и музыка), т. е. цикла дисцип-

лин, которые он назвал «четверными вратами» к

мудрости. В этих науках, как и в философии, он не

стремился к открытию чего-то нового, а заботился

скорее о наилучшей утилизации старого* уже откры-

того.

Так возник его замысел переложить на латин-

ский язык содержание фундаментальных трудов

греческой науки, придав этому содержанию форму

учебного руководства, наставления (institutio)

—

ти-

пичную форму средневековых научных трактатов.

Боэций написал подобного рода «институции» по

арифметике (Institutio arithmetica) и по музыке (In-

stitutio musica), взяв за основу соответствующие

труды Никомаха из Геразы, а также, возможно, по

379

геометрии на основе «Начал» Евклида (авторство

сохранившейся «Geometrica» оспаривается). Вероят-

но,

им были написаны институции и по астрономии

на основе трудов пифагорейцев и Птолемея. В поль-

зу этого говорят красноречивые слова Кассиодора:

«Благодаря твоим переводам италийцы читают му-

зыканта Пифагора и астронома Птолемея, сыны Ав-

сонии внимают знатоку арифметики Никомаху и

геометру Евклиду, теолог Платон и логик Аристо-

тель спорят на языке Квирина, и механика Архиме-

да ты вернул сицилийцам в облачении римлянина...

Всех их ты сделал ясными посредством отменных

слов,

прозрачными

—

посредством точной речи, так

что они предпочли бы твое произведение своему, ес-

ли бы имели возможность сравнить свой труд с тво-

им»

. Конечно, Кассиодор преувеличивает. Но если

даже половина из того, что он называет, было сдела-

но Боэцием, мы можем смело утверждать, что имен-

но ему, Боэцию, средневековье, особенно раннее,

было обязано тем, что не произошло полного забве-

ния ни одной из наук «квадривиума».

Из двух сохранившихся подлинных работ Боэция

этого цикла ни «Institutio arithmetical), ни «Insti-

tute musica» нельзя считать произведениями только

конкретно-научного характера. Обе работы имеют

прямое отношение к философии. Обе они проникну-

ты духом пифагореизма, и обе связаны одной те-

мой

—

темой гармонии и ритмического порядка, ца-

рящего в универсуме. В этом они созвучны космоло-

гии «Consolatio», где гармония мира уподобляется

«сладкой игре на кифаре» (III m. 2).

«Арифметика» начинается с указацня на то, что

мир создан богом по модели идеального числа (nu-

merus), изначально присутствующей в божествен-

ном разуме. От этого космос получил математиче-

скую структуру и его развитие подчинилось гармо-

ническому ритму (Inst. аг. I 1). Ритму (числу) под-

чинены движения небесных светил, смена времен

года; числа

—

это энергии и сущности вещей; они,

делая материю структурной, придают ей форму, т. е.

собственно принцип бытия (Ibid. I 2). Далее опре-

деляется, что такое число: «Число есть собрание еди-

ниц, или количественная сумма, составленная из

380