Липман М., Рябов А. Пути российского посткоммунизма

Подождите немного. Документ загружается.

Однако, с другой стороны, на постсовет-

ском пространстве немало кажущихся успеш-

ными примеров авторитарной модернизации:

от стран, подобных Белоруссии и Узбекиста-

ну, где сохранение жесткой концентрации по-

литической власти совпадало с минимальным

трансформационным спадом [195], до Казах-

стана, где авторитарный режим сделал воз-

можным проведение широкомасштабных ли-

беральных реформ [52]. Конечно, практичес-

ки все эти примеры спорны. Институциональ-

ная система Казахстана при более глубоком

анализе оказывается или гораздо в большей

степени схожей с российской [92; 182; 224],

или же более либеральной в политическом от-

ношении, чем кажется [147]. А успех Белорус-

сии и Узбекистана представляется неустойчи-

вым, зависящим от внешних факторов (ска-

жем, цен на газ) и связанным с низким

качеством статистических данных. Однако

в любом случае эмпирически однозначные вы-

воды о характере воздействия политической

системы на динамику экономических институ-

тов сегодня отсутствуют.

Уже упоминание демократий со слабым

и сильным правопорядком в какой-то степени

позволяет перевести дискуссию в сфере обсуж-

дения воздействия различных разновидностей

демократии и авторитаризма на структуру эко-

номических институтов. Различия эффектов

разных типов демократии на экономический

рост уже были продемонстрированы эмпири-

чески; различным влиянием на темпы и ста-

бильность роста обладают специфические осо-

бенности распределения полномочий в прези-

дентском режиме [104]. В настоящей работе

мы попытаемся показать, что российская полу-

авторитарная система (отличающаяся как от

классического авторитаризма, так и — в любом

случае — от модели авторитаризма как системы

с единственным вето-игроком, принятой в эко-

номической теории) оказывает даже менее

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА ФОРМИРОВАНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ В РОССИИ

121

122

АЛЕКСАНДР ЛИБМАН

благоприятное воздействие на формирование

экономических институтов, чем классический

авторитаризм. Наше предположение основа-

но на следующей логике: в России власть с са-

мого начала нуждалась в ситуации демократи-

ческой безальтернативной системы, когда на-

селение постоянно на более или менее

свободных выборах избирало бы господствую-

щую группу (или не выражало бы сильного не-

довольства при подтасовке выборов). Однако

многие инструменты принуждения из арсена-

ла авторитарной системы недоступны россий-

ской политической элите (или же доступ к ним

ограничен). Соответственно российское руко-

водство имеет дополнительные стимулы к со-

зданию неэффективной экономической систе-

мы: диктатор, опирающийся на грубую силу,

может позволить себе руководствоваться толь-

ко логикой выгоды, выступая в роли «грабя-

щей руки»

. Российский мягкий авторитаризм

следует не только логике выгоды, но и логике

власти, обеспечивая неформальную управляе-

мость экономики и препятствуя формирова-

нию альтернативных центров власти. Как по-

казано в следующем разделе, это не могло не

сказаться на структуре экономических инсти-

тутов.

Как уже указывалось,

особенностью поли-

тической системы

постсоциалистичес-

кой России стала зна-

чительная концентрация власти в руках пре-

зидента — вторичная по отношению к «безаль-

тернативности власти», описанной выше

(более того, она является средством охраны

этой безальтернативности

). В экономике эта

концентрация власти реализовалась даже

раньше, чем в других областях. Еще в начале

реформ был принят ряд актов, дающих прези-

В экономической теории

различаются три модели вме-

шательства государства как

могущественного игрока: «не-

видимая рука», «помогающая

рука» и «грабящая рука»

[141]. Демократические ин-

ституты в принципе препят-

ствуют формированию систе-

мы «грабящей руки», посколь-

ку над политиками всегда

висит угроза перевыборов

и прихода к власти оппози-

ции. Это не означает, что де-

мократические государства

лишены коррупции. Иногда

демократизация, наоборот,

увеличивает коррупцию, по-

скольку несколько смягчает

жесткий контроль над каж-

дым чиновником, существую-

щий в авторитарных и тота-

литарных системах. Однако

речь идет скорее о неразви-

тых демократиях со слабым

общественным контролем,

не способным выступить суб-

ститутом авторитарного при-

нуждения. Можно сказать

и иначе: в демократии кор-

рупция может быть, но авто-

ритаризм сам по себе (по оп-

ределению) коррупция — как

власть, полученная неправо-

вым путем, не на основе вы-

боров. Авторитарные государ-

ства не обязательно выбира-

ют модель «грабящей руки»,

нередко они следуют модели

«помогающей руки» (как, на-

пример, многие страны Юго-

Восточной Азии) или даже

пытаются реализовать «неви-

димую руку» (Чили). Эконо-

мические последствия моде-

ли «грабящей руки» достаточ-

но очевидны, но и модель

«помогающей руки» далеко

не всегда приводит к положи-

тельным результатам [83].

Количественные оценки

сравнительных полномочий

российского президента см.

в [139; 43].

Политическая логика

формирования

кланового капитализма:

1990-е годы

денту беспрецедентные полномочия в облас-

ти экономической реформы

. В 1991—1993 гг.

Верховный Совет практически самоустранил-

ся от экономических преобразований [46,

с. 22]. «Президентские указы, а не законы пар-

ламента, стали базой для формирования ры-

ночных институтов во многих жизненно важ-

ных сферах» [172, p. 226]. По всей видимости,

на том этапе в конфликтах среди политичес-

кой элиты собственно решениям в сфере эко-

номической политики уделялось меньше вни-

мания, чем непосредственной борьбе за

власть собственно в политической сфере.

Можно сказать, что сама ситуация экономиче-

ской трансформации давала власти значитель-

ные возможности в силу отсутствия устойчи-

вых институтов.

Однако, с другой стороны, государство стал-

кивалось с серьезными скрытыми ограничи-

телями собственной политики, обусловлен-

ными дефицитом легитимности и стремлени-

ем к усилению собственной власти (и даже

необходимостью в нем). По всей видимости,

этот краткосрочный фактор «логики власти»

доминировал над долгосрочными целями

«стационарного бандита» М. Олсона. Поэто-

му экономические реформы, проводившиеся

российским «стационарным бандитом», ха-

рактеризовались прежде всего двумя сообра-

жениями.

Во-первых, власть руководствовалась стрем-

лением «найти контакт» со всеми силами,

способными оказать ей поддержку (не в по-

следнюю очередь — со старым директорским

корпусом и номенклатурой), и даже, более то-

го, «создать» новую социальную группу, заин-

тересованную в сохранении этой власти. Та-

кая политика получила воплощение в двух па-

раллельных процессах первой половины

1990-х годов. Первым из них стала приватиза-

ция, реализованная во многом на основе ши-

рокомасштабного компромисса интересов со

В частности, речь идет о це-

лом ряде постановлений Вер-

ховного Совета 1991 г., дав-

ших президенту широкие

полномочия принимать реше-

ния по вопросам радикаль-

ной экономической рефор-

мы, не консультируясь с дру-

гими органами власти.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА ФОРМИРОВАНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ В РОССИИ

123

124

АЛЕКСАНДР ЛИБМАН

старым директоратом, а также направленная

на формирование союзников среди новых

«олигархов». Последняя тенденция, очевид-

но, была более важной. «Олигархи» не просто

пользовались поддержкой власти в формиро-

вании своих бизнес-групп. Они в буквальном

смысле были созданы властью, причем с двух

точек зрения: власть формировала те усло-

вия, в которых они смогли потеснить старых

директоров и получить огромные состояния,

и власть же наделила богатством и собствен-

ностью конкретных людей, ставших потом

«олигархами». В результате они естествен-

ным образом становились союзниками влас-

ти, куда более верными, чем «старые директо-

ра». «Советский директор», медленно подни-

мавшийся по карьерной лестнице, обросший

связями, завоевавший определенное положе-

ние, мог полагать, что он имеет все это по за-

слугам, и в меньшей степени считал себя обя-

занным власти, чем «олигарх», получивший

все буквально за одну ночь

Второй процесс условно можно назвать

«приватизацией функций государства», преж-

де всего функции «государства защищающе-

го», предполагающей как явную, так и скрытую

фрагментацию экономической системы. Пер-

вая была связана с особенностями российско-

го федерализма, превратившегося в своего ро-

да региональный феодализм [21, с. 19—20; 132]

в сочетании с распространенными «захватом

бизнеса» и «захватом государства» в регионах

[113; 209]

. Не менее важным являлся процесс

«скрытой» фрагментации экономики, связан-

ный с возникновением конкурирующих струк-

тур, выполняющих функцию сбора налогов

и оказания защитных услуг, но не сопровожда-

ющийся территориальным дроблением или

открытым вызовом со стороны альтернатив-

ных центров власти [9; 10; 40]. В результате

действия обеих форм фрагментации — откры-

той и скрытой — произошел распад экономики

По крайней мере такой бы-

ла ситуация на первых порах.

«Захват бизнеса» (business

capture) представляет собой

установление определенными

чиновниками и политиками

контроля над бизнесом с це-

лью присвоения части прибы-

ли, «захват государства» — оп-

ределяющее влияние несколь-

ких бизнес-структур на

государственную политику.

В обоих случаях государство

ведет себя одинаково: реали-

зует политику, дающую пре-

имущества «подконтроль-

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА ФОРМИРОВАНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ В РОССИИ

125

ным» предприятиям («захват

бизнеса») или предприятиям-

«захватчикам» («захват госу-

дарства»). Однако поведение

бизнеса при этом различно:

если при «захвате бизнеса»

государство может вынудить

корпорацию следовать своим

целям (например, в виде из-

быточной занятости с соци-

ально-политическими целями

[203], обязательств бизнеса

по поддержанию социальной

инфраструктуры или соответ-

ствия инвестиций бизнеса го-

сударственной внешней поли-

тике) либо личным целям

правителей, то при «захвате

государства» подобных явле-

ний ожидать не следует.

на множество полуавтономных сегментов, оз-

начающий общее снижение экономической

эффективности.

Некоторые авторы полагают, что в ситуации

начала 1990-х годов у власти не было другого

выхода, кроме как проводить описанную выше

политику. Россия вошла в период экономичес-

ких реформ в «революционной ситуации»,

и власть вынуждена была на первый план ста-

вить вопросы выживания, и лишь затем думать

об эффективности экономической политики.

Подразумевается, что альтернативы неэффек-

тивной политике в экономической сфере у нее

не было — иначе бы она не выжила [58]. Суще-

ствовали ли какие-то альтернативы, судить ис-

торикам. Как представляется, если они и бы-

ли, то лежали в политической сфере и опреде-

лялись характером формирования новой

власти в постсоветских государствах.

Во-вторых, власть не могла допустить форми-

рования в экономической системе возможных

«альтернативных» центров власти, способных

в близком или отдаленном будущем составить

ей конкуренцию и стать экономической базой

оппозиции. Потенциально угроза оппозиции,

пользующейся поддержкой крупного капитала,

значительно превосходила угрозу со стороны

любой из существовавших в первой половине

1990-х годов политических групп. Достоинство

коммунистической оппозиции с точки зрения

власти состояло в том, что избиратели прекрас-

но понимали: ей к власти прийти никогда ни-

кто не позволит [101]. Оппозиция бизнеса мог-

ла бы выступать под принципиально иными ло-

зунгами и показаться избирателю реальной

(с точки зрения возможности прихода к влас-

ти) альтернативой господствующей группе.

Особенности кланового капитализма позво-

ляли эффективно противодействовать подоб-

ной угрозе для власти. Права собственности яв-

лялись «дважды нелегитимными»: во-первых,

в глазах большинства населения, ничего не

126

АЛЕКСАНДР ЛИБМАН

приобретшего в результате приватизации

и расценивавшего ее как грабительскую

, во-

вторых — в глазах закона в связи с многочислен-

ными случаями коррупции в ходе, например,

залоговых аукционов, нарушениями законода-

тельства в связи с высокими административны-

ми барьерами и др.

(все сказанное касается

и бизнесменов, состояние которых не является

напрямую результатом приватизации). Сомни-

тельный характер приобретения прав собст-

венности мог быть использован властью для

«наказания» любого экономического игрока.

Государственная поддержка становилась не

только дополнительным конкурентным пре-

имуществом, но и основой самого существова-

ния бизнеса, его контроля над приносящими

доход активами. Возникла своеобразная «псев-

дочастная собственность» [94, с. 314—315],

в чем-то похожая не на капиталистическую соб-

ственность, а на феодальное «держание». Соот-

ветственно бизнес вынужден был искать под-

держки государства при принятии экономичес-

ких решений и следовать воле правящей

группы в политических вопросах

Клановый капитализм действительно стал

средой, противодействующей формированию

оппозиции и содействующий формированию

поддержки существующих институтов власти

[26; 5]

. Более того, очевидно, поддержка со-

временной политической системы является

комплементарной к спросу на неэффектив-

ные экономические институты, о чем речь

пойдет далее. Демократизация политической

системы немыслима без роста прозрачности

деятельности государства в экономике. Поми-

мо этого изменение системы означает и появ-

ление возможности сменяемости власти, при-

хода к власти оппозиции, которая в настоя-

щее время в России практически отсутствует.

Все это создает угрозу для сохранения «приви-

легированного статуса избранных бизнес-

групп». Еще важнее, наверное, присущая рос-

Отношение россиян к биз-

несменам до сих пор остается

крайне негативным [50].

Оценки «олигархов» — еще

более отрицательные.

В. Радаев отмечает, что не-

преодолимые для бизнеса ад-

министративные барьеры ча-

сто являлись не случайнос-

тью, а осознанным

стремлением бюрократии

обеспечить зависимость от

нее бизнес-структур [84]. Ана-

логичные выводы относи-

тельно заинтересованности

«теневой политики» в «тене-

вой экономике» делает

С. Барсукова [5]. Подробный

обзор различных нарушений,

связанных с приватизацией,

приводится в отчете Счетной

палаты [2, с. 49—67].

Сходную систему К. Даррен

называл (применительно

к Украине) «шантажистским

государством» (blackmail

state). Государство благожела-

тельно относится к корруп-

ции, но при этом сохраняет

старый (и создает новый) ап-

парат слежки, позволяющий

власти «знать все обо всех».

Полученный в результате

слежки компромат позволяет

власти избирательно приме-

нять правосудие по отноше-

нию к подконтрольным биз-

нес-структурам [129]. К ука-

занной схеме можно сделать

лишь одно дополнение: госу-

дарству нет смысла следить за

бизнесом с использованием

спецслужб — информация

о нарушениях законов в усло-

виях, когда такое поведение

является вынужденным, час-

то сравнительно легко до-

ступна. А даже если достовер-

ность информации вызывает

сомнения, в глазах народа она

будет выглядеть более чем за-

служивающей доверия.

Следует отметить наблюде-

ние В. Радаева, связывающего

сийскому бизнесу неуверенность в стабильно-

сти своего статуса в силу описанной выше

«двойной нелегитимности», препятствующей

инвестициям бизнеса в реальную оппозицию

власти и закрепляющая существующую поли-

тическую систему

Аналогичным образом полномочия регио-

нальных лидеров также были неопределен-

ными и могли быть «перераспределены»

в пользу центра, который не институционали-

зировал огромные реальные полномочия ре-

гионов. Соответственно для укрепления сво-

ей власти региональные элиты подчас ис-

пользовали полулегальные инструменты.

В качестве примера упомянем так называе-

мую конкуренцию налоговых проверок и раз-

витие денежных суррогатов. Суть первой со-

стоит в использовании стратегического мани-

пулирования контролем за уплатой налогов

как инструмента горизонтальной налоговой

конкуренции [110] и защиты «лояльных» биз-

нес-групп [125]. При этом вся власть регио-

нов в налоговой сфере могла быть основана

исключительно на неформальном «захвате»

локальных налоговых администраций: в ре-

альности в России (за исключением краткого

периода до 1993 г.) все администрирование

налоговых вопросов осуществляется исклю-

чительно федеральным казначейством с его

региональными подразделениями, подчинен-

ными центру [44, с. 102]. Широкомасштабное

применение денежных суррогатов, в том чис-

ле в налоговых расчетах [13, с. 167—175; 144],

также обеспечивало аналогичные полулегаль-

ные возможности для концентрации власти.

Таким образом, полуавторитарное россий-

ское государство конца 1990-х годов оказалось

и сильным, и слабым одновременно. Здесь

уместно вспомнить о двойном значении слова

«государство». Если государство — закон, пра-

во, то авторитарное государство по сути своей

слабое, поскольку оно приватизировано пра-

реформы в российской эко-

номике и стадии электораль-

ного цикла. На стадии пред-

выборной кампании, когда го-

сударство нуждается во

вливаниях из «серого секто-

ра», преобразования замедля-

ются, зато сразу после выбо-

ров борьба с «теневой эконо-

микой» усиливается. Сложно

сказать, сохранится ли эта

тенденция в новых условиях

высокой поддержки власти

избирателями, однако сам по

себе факт достаточно показа-

телен [86, с. 238].

Наверное, наиболее замет-

ные инвестиции бизнеса в оп-

позицию в последние годы —

это действия Б. Березовского

и М. Ходорковского. Можно

предположить, что вложе-

ния, подобные поддержке

ЮКОСом некоторых фрак-

ций в Государственной думе

в условиях слабости россий-

ского парламента или попыт-

ки сформировать «оппозици-

онную либеральную партию»

и организовать ее взаимодей-

ствие с коммунистами пред-

ставляют собой не столько

поддержку оппозиции, имею-

щей реальную возможность

прийти к власти (хотя, может

быть, они могли перерасти

в это), сколько попытку при-

обрести дополнительные ре-

сурсы для переговоров с влас-

тью нынешней. С другой сто-

роны, тот же Ходорковский

не мог не понимать, с чем он

играет.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА ФОРМИРОВАНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ В РОССИИ

127

128

АЛЕКСАНДР ЛИБМАН

вителем. Всемогущество авторитарного пра-

вителя — это слабость государства. Можно ска-

зать, что неправовая власть все делает непра-

вовым, ведь чем меньше правовых оснований,

тем больше зависимость от нее. Лишь при

очень высокой степени стабильности она мо-

жет дать какое-то подчиненное место праву,

причем сохраняя за собой возможность это

право отобрать

Конечно, было бы упрощением рассматри-

вать экономические реформы как некий «целе-

направленный план» укрепления власти правя-

щей группы. Не в меньшей степени их ход оп-

ределили различного рода конфликты в самой

элите, логика которых обусловила становление

неэффективных институтов, которые, таким

образом, являются непреднамеренным резуль-

татом борьбы за власть и за ресурсы [171]

Экономические институты при отсутствии де-

мократического контроля за властью на всех

уровнях могли практически бесконтрольно ис-

пользоваться в различных конфликтах. Преж-

де всего речь идет, конечно, о конфликте меж-

ду властью и внесистемной оппозицией. Важ-

ную роль играл конфликт между уровнями

государственной власти. Например, в середине

1990-х годов большое распространение получи-

ли различные формы регионального протек-

ционизма, формирования подконтрольных ре-

гиональным элитам бизнес-групп, создававшие

опору региональной власти [210; 194]

. Изме-

нение влияния отдельных чиновников в прави-

тельстве также сказывалось на трансформации

отношений между бизнес-группами. Наконец,

внутренние конфликты раскалывали и раска-

лывают бизнес-сообщество [27; 97].

Однако помимо поддержки существующих

политических структур сформировавшаяся

в России система экономических институтов

«бумерангом» породила спрос на плохие ин-

ституты уже в экономической сфере. Это свя-

зано с несколькими факторами.

Достигла ли власть в России

в 2000-х годах такой устойчи-

вости?

Возможно, корректно было

бы говорить об инстинкте,

ведущем властвующую элиту.

Основополагающий инстинкт

сильнее любого плана.

См. также анализ проблемы

взаимодействия бизнеса и ре-

гиональных властей и их эво-

люции в 1990-е и 2000-е годы

в [7; 45; 23; 24; 25; 57; 174].

Во-первых, российский бизнес сформиро-

вался в основном в период институционально-

го междуцарствия и представлен группами иг-

роков, выигравших именно от половинчатого

характера реформ и заинтересованных в со-

хранении статус-кво для извлечения «переход-

ной ренты» [158]. Поэтому корпоративные

структуры заинтересованы в стабилизации не-

эффективного равновесия. Проигравшие не

обладают достаточным потенциалом давления

для изменения ситуации. В этом отношении

ключевую роль сыграла приватизация, кото-

рая стала основой олигополизации экономики

и доминирования неэффективных собствен-

ников [3]. Нельзя не согласиться, что привати-

зация создала своеобразных «лоббистов неэф-

фективности»

, препятствовавших созданию

эффективных институтов.

Во-вторых, как мы уже отмечали, монополи-

зация экономики и сильная дифференциация

уровней доходов уменьшают интерес новых

экономических элит к государственной защите

прав собственности, подменяя его стремлени-

ем к частной защите

. В этом отношении рос-

сийская ситуация вполне соответствовала ми-

ровому опыту

В-третьих, «логика власти» свойственна не

только государству, но и бизнесу. Сформировав-

шиеся в России крупные бизнес-структуры не

в меньшей степени, чем политическая элита,

были заинтересованы в сохранении своего эко-

номического и политического влияния, и кла-

новый капитализм в этом отношении оказы-

вался весьма действенным инструментом

. Та-

ким образом, ведущие экономические игроки

заинтересованы в сохранении неэффективной

экономической системы и в любых конфлик-

тах с властью боролись прежде всего с конку-

рентами, но не пытались противодействовать

самой неэффективной экономике (хотя на ка-

ком-то этапе у некоторых из них и могли по-

явиться подобные мысли).

Термин взят из [201].

Ситуация, когда между биз-

нес-структурой и правоохра-

нительным ведомством уста-

навливаются «неформальные

отношения» и первая пользу-

ется определенными приви-

легиями, мы также относим

к случаю инвестиций в част-

ную защиту прав собственнос-

ти в скрытой форме.

Эмпирические свидетельст-

ва в пользу этого факта име-

ются не только для России

[211]. Аналогичные явления

наблюдаются и при сравне-

нии экономики Северной

Америки (с господством не-

больших фермерских хо-

зяйств) и Южной Америки

(с господством латифундий)

[22], международных сопос-

тавлений [127] а также при

анализе спроса на безопас-

ность в современной Брази-

лии [197]. Наконец, взаимо-

связь неравенства, качества

институтов и демократизации

рассматривается в [149].

Не случайно C. Фортескью

связывает поражение Бере-

зовского в конфликте с влас-

тью с желанием остальных

бизнес-лидеров обеспечить

своеобразное равновесие сил

и, соответственно, обратить-

ся к государству в качестве ар-

битра. По его мнению, Бере-

зовский добился чрезмерного

влияния, уже угрожавшего

интересам остальных бизнес-

структур и нарушавшего даже

неписаные правила игры кла-

новой экономики [97].

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА ФОРМИРОВАНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ В РОССИИ

129

130

АЛЕКСАНДР ЛИБМАН

При этом хотя концентрация экономической

власти и не позволяла бизнесу соперничать

с государством в стратегических вопросах, она

все же предоставляла достаточные возможнос-

ти для лоббирования тактических государст-

венных решений. Имел место стратегический

«захват бизнеса» при тактическом «захвате го-

сударства» [54]

. Иначе говоря, «захват госу-

дарства» существовал лишь постольку, посколь-

ку самим государством допускался. Однако для

конкретных решений в сфере экономической

политики он играл важную роль

. Дополни-

тельным фактором является то, что в России

взаимодействие бизнеса и власти строится на

неинституционализированной основе — влия-

ния добивались отдельные корпорации, а не

отраслевые ассоциации. Определенные изме-

нения, отмеченные наблюдателями в середине

2000-х годов [28; 76; 140], не привели к сколько-

нибудь устойчивой смене модели поведения

[17]. Соответственно привилегиями пользо-

вался весьма ограниченный круг игроков.

Государство с экономической точки зрения

может рассматриваться как альтернативный

рынку инструмент извлечения доходов для от-

дельных субъектов. Перед российскими кор-

порациями стояла альтернатива: ориентация

на «рыночное» преумножение своего дохода

или использование связей с государством как

источник преимуществ. Поскольку государст-

во практически не было ограничено в возмож-

ностях вмешательства в экономическую систе-

му, обращение к нему было более выгодным,

как минимум, в краткосрочном плане и позво-

ляло вытеснить конкурентов. Сформирова-

лась своеобразная система «обратного отбо-

ра» (adverse selection), результатом которой

стало доминирование корпораций, ориенти-

рованных на государство как на источник до-

ходов [86, с. 205]

В-четвертых, проблема «дилеммы заключен-

ного», порожденной дефицитом вертикального

В соответствии с проведен-

ным в 2000 г. исследованием

именно компании, пользую-

щиеся наибольшими приви-

легиями от муниципальных

властей, обычно подвергают-

ся самому жесткому контролю

в области ценообразования,

а также другим формам адми-

нистративного контроля

[140].

О значительной роли «за-

хвата государства» в России

свидетельствуют данные ис-

следования Всемирного бан-

ка [159, p. 24]. В другой рабо-

те [160] авторы исследуют

взаимосвязь показателя «за-

хвата государства» и «влия-

ния». Иначе говоря, фирмам

предлагалось ответить на два

вопроса: 1) используют ли

они инструменты «захвата го-

сударства» для влияния на

принимаемые решения и 2)

влияют ли они в реальности

на принимаемые решения.

Любопытно, что круги «за-

хватчиков» и «влиятельных

фирм» не совпадают. «Захват-

чиками» в основном являлись

частные «олигархи»; «влияни-

ем» пользовались старые

крупные компании, сохранив-

шие взаимосвязь с государст-

вом как наследие прошлого.

Возможно, это в какой-то ме-

ре подтверждает нашу гипо-

тезу стратегического «захвата

бизнеса при тактическом за-

хвате бизнеса».

Исследование [209], в кото-

ром рассматриваются россий-

ские регионы, также прихо-

дит к выводу, что экономичес-

кие показатели фирм-«захват-

чиков» лучше, чем у других

фирм, а рост уровня «захва-

та» улучшает результаты

функционирования «захват-

чиков» и ухудшает положение

прочих компаний. Механизм

«обратного отбора» описыва-

ется также «моделью

R-D-Space» Б. Икеса. В ней

предприятие реагирует на из-

менения внешней среды дву-

мя способами: 1) повышает