отвратительном переводе». Д-р Дуглас считает, что этот аргумент некорректен, поскольку
сам Леви-Стросс сделал структурный анализ стихотворения Бодлера, используя ту же
самую методику, что и при анализе структуры мифов. Здесь явное непонимание. Д-р
Дуглас сумела бы лучше понять точку зрения ЛевиСтросса, если бы прочитала «Le Cru et
le cuit», где весьма ясно объясняется, что способ, при помощи которого миф передает
значение (или, скорее, опыт), идентичен способу, при помощи которого музыка передает
опыт. Леви-Стросс, судя по всему, считает, что мы воспринимаем узорчатую структуру
мифа так же, как воспринимаем повторения контрапункта и гармонические сочетания.
Согласно этой аналогии, детали отдельных мифологических историй подобны мелодии
отдельной музыкальной фразы, а мелодия является сравнительно простым элементом в
общении, который достигается при слушании музыки. Напротив, в поэзии значение слова
в данном употреблении всегда имеет первостепенное значение.
Но хотя я считаю, что в данном конкретном случае критика д-ра Дуглас несправедлива,
есть другие места в ее докладе, к которым я отношусь с большей симпатией. К примеру,
она отмечает, что, по мнению Леви-Стросса, мифическое качество мифа может распознать
каждый, и обращает внимание на замечание Рикёра о том, что Леви-Стросс рассматривает
лишь те мифы, которые взяты из географических регионов, где распространен тотемизм,
но нет ни одного примера из семитских, доэллинистических или индо-европейских
мифов». Это важное замечание. В самом деле, единственные мифы, которые
рассматривает Леви-Стросс, это мифы, в которых не-
==592
Э. Лич. Введение. Структурное исследование мифа и тотемизма____
которые или все действующие лица являются животными, наделенными человеческими
свойствами. Подобное ограничение позволяет Леви-Строссу достаточно просто
подтвердить тезис Руссо о том, что различие между Человеческим и Животным, или
между Культурой и Природой является одним из основных в мышлении первобытного
человека.
Те же из нас, кто подходит к проблеме интерпретации мифа с других позиций,
зачастую сталкиваются с тем, что вопрос «Что есть миф и что не есть миф» весьма
сложен. Первыми различие между мифами и историей провели древние греки, но сделали
это настолько неуверенно, что по сей день различия вызывают сомнения. Поскольку
произвольность содержания вербальных категорий — основная тема работы Леви-
Стросса, касающейся первобытного сознания (La Pensee sauvage), мне кажется
удивительным, что он столь уверен в том, что миф является естественной категорией.
С другой стороны, мне совсем не нравится, что д-р Дуглас в последних параграфах своего
доклада обрушивается на представление Леви-Стросса о том, что
человек — творец
культуры подобен самоделкину, выводящему свое коллективное представление о
культуре из найденного в самом захламленном углу лавки старьевщика мировой истории
и останков физической среды обитания человека. В отличие от д-ра Дуглас я не вижу
принципиальной разницы между этим выражением и формулировками типа «культура
Ветхого Завета» или «культура австралийских аборигенов».