Краснова О.В., Лидерс А.Г. Психология старости и старения. Хрестоматия

Подождите немного. Документ загружается.

жение стариков, игнорируемых, превращенных в рабов или обреченных на голодную смерть. В

обществах, испытавших влияние западной культуры и переживающих переходный период от

традиционных обычаев к христианской этике, признается декларативная власть стариков,

формирующих политические советы. Но в условиях миграционного образа жизни и бесконечных

войн реальную власть приобретают молодые, возглавляющие переселения и военные действия. В

небогатых племенах (например, сибирские чукчи, населявшие внутренние районы) старики до

самой смерти могут оставаться собственниками всего семейного имущества и владений и обладать

правом их распределения между членами семьи, что обуславливает престиж стариков и социальную

стабильность. В обществах с более развитой экономикой, обеспечивающей достаточный уровень

жизни, значительное место занимают религиозные и мистические верования, и соответственно

усиливается роль стариков, наделенных достаточной властью и авторитетом, которые

самореализуются в религиозных функциях, или являются носителями аккумулированных знаний и

практических сведений, ценностей и традиций.

Чрезвычайно сложно написать историю старости, так как история — это всегда движение, а

старики как социальная категория не способны воздействовать на историческое событие. Сохраняя

дееспособность, они входят в соответствующие социальные группы, а затем становятся «иными» и

их проблемы решаются активными членами общества. <...>

Исторические свидетельства в основном рассматривают проблему борьбы за власть между старыми

и молодыми, принадлежащими к господствующему классу. Старые владеют знаниями, памятью,

однако им не достает силы, здоровья, адаптационных способностей и инновационных стремлений.

Исторический анализ показывает, что старики могли играть заметную роль в стабильных,

организованных обществах с институализированной собственностью, тогда как в обществах,

раздираемых противоречиями, верх брали молодые. <...>

В античных мифах о богах и героях среди множества разночтений можно выявить общую

закономерность: старея, боги становятся злыми, мстительными, порочными, их тираническая

власть кажется все невыносимее и в конечном счете приводит к восстанию и устранению старого

властителя. Аристотель, подробно изучавший проблему старости, считал, что опыт стариков

способствует не прогрессивному развитию, а бесконечным повторениям. «Старики всю свою

долгую жизнь совершали ошибки», поэтому они не должны «чувствовать никакого превосходства

перед молодыми, не успевшими столько раз поступить неправильно» [с. 121].

В древнегреческих трагедиях старики наделены почти сверхъестественной аурой, тогда как древние

римляне, как правило, изоб-

ражали стариков в сатирических или комических произведениях, подчеркивавших «резкий

контраст их экономических или политических привилегий с физической немощью», заставлявших

публику негодовать, что «эти человеческие отбросы обладают правом принимать решения, судить,

управлять обществом и тиранить свои семьи» [с. 134]. Уже с III в. н.э. христианской церкви удалось

ассимилировать классическую культуру путем ее распыления и деформации. В некоторой степени

церковь внесла позитивный вклад в решение проблемы старости, создавая госпитали и дома для

престарелых, поддерживая больных и одиноких. <...>

Во второй половине средних веков можно вычленить два противоположных идеологических

течения, по-своему интерпретировавших проблему старости — религиозное и спиритуалистическое

направление, с одной стороны, и пессимистическую и материалистическую традицию — с другой.

В русле первого Данте в поэме «Пир» описывал старость, сравнивая человеческую жизнь с

гигантской аркой, в верхней точке соединяющей землю и небо. «Зенит жизни приходится на 35-

летний возраст, затем человек начинает постепенно угасать. 45 — 70 лет — это пора старости,

позже наступает полная старость. Мудрую старость ожидает спокойный конец. Поскольку

сущность человека принадлежи>»по-тустороннему миру, он должен без страха встречать

последний час, ведь жизнь — это лишь краткое мгновенье в сравнении с вечностью» [с. 153].

Технический прогресс XVIII в. обеспечил улучшение условий жизни, соответственно увеличилась

ее продолжительность, 60-летние стали активными участниками жизни своих социальных групп.

В XIX в. европейские общества претерпели радикальные трансформации. Под влиянием

промышленной революции, урбанизации, сокращения сельского населения, формирования класса

пролетариев произошел первый демографический взрыв: в 1870 г. население Европы достигло 300

млн и соответственно увеличился процент старых людей в общем объеме населения. XIX в.

поставил стариков из низших слоев общества в жесткие условия тяжелого, непосильного для

физически слабых труда, распада патриархальной крестьянской семьи, зависимости от

экономически самостоятельных детей и усугубил контраст в положении стариков, принадлежавших

к различным социальным группам. Промышленная революция отдала бразды управления

производством молодым, более решительным и восприимчивым к инновациям. <...>

Начиная с Древнего Египта и включая эпоху Возрождения изображение старости обнаруживает

стереотипный характер — одинаковые сравнения, одинаковые описания, касающиеся только

внешних признаков старости и оставляющие в стороне внутренний мир старых людей. Старость

рассматривают только в сравнении с

молодостью и зрелостью, акцентируя их преимущества и выводя старость за грань человеческой

жизни, наделяя ее специфическими, отталкивающими качествами. XX в. унаследовал стереотипный

образ старика, сформировавшийся в ходе исторического развития. Исследования позволили

расширить представления о старости в социальном, психологическом аспектах, но отправные идеи

— часто весьма противоречивые — сохранились. <...>

Вторая часть книги посвящена внутреннему миру престарелых, их чувствам и переживаниям,

отношению к старости, видению окружающего мира. «Понять, что переживает человек в старости,

особенно трудно, ведь ни одна из существующих концепций не способна охватить все

многообразие личных ощущений, объяснить неповторимый индивидуальный опыт старения» [с.

299]. Старость иногда сравнивают с тяжелой болезнью, выделяя как общий признак нарушение

нормального функционирования организма. Однако этот «биологический» подход односторонен,

поскольку в психологическом состоянии, несмотря на ряд некоторых идентичных проявлений —

ощущения отстраненности, «взгляда со стороны» на самого себя, чувства дискомфорта,

неуверенности в своих силах, страха смерти, — отмечаются и значительные расхождения.

Пожалуй, можно согласиться с Гальеном, размещающим старость «в середине» между болезнью и

здоровьем. Удивительным образом она оказывается «нормальной аномалией». Она нормальна с

точки зрения соответствия биологическим законам угасания жизни. Она аномальна, проявляясь в

самых нелепых формах: постоянных жалобах на недомогание при объективно хорошем

самочувствии, отрицании старости и акцентировании своей дееспособности, ссылках на

преклонный возраст для устранения от активной жизни и оправдания своей бездеятельности.

Своеобразие болезни заключается в том, что она очевидна для самого человека, всеми силами

пытающегося справиться с ней и вернуться к здоровому состоянию, но для окружающих она может

остаться незамеченной. Напротив, «старость скорее осознается окружающими, чем самим

субъектом, она может проявляться как новое биологическое равновесие организма; если старение

идет постепенно, его можно и не заметить» [с. 302]. Часто осознание своего возраста происходит

только тогда, когда вас однажды называют стариком, и это осознание бывает неожиданным и

мучительным. Затем наступает период, в течение которого необходимо примириться с очевидным и

признать свою старость. Внешне похожая на подростковый кризис, старость намного трагичнее.

Подросток ощущает внутренние физические и душевные преобразования своего существа и

воспринимает их как переходный период к более совершенному, привлекательному для него образу

взрослого человека. Стареющий человек испытывает давление окружающих, навязывающих ему

новый образ, не соответ-

ствующий его внутренним ощущениям, чужеродный, непреодолимый и бесперспективный.

Сопротивляясь безнадежному будущему, теряя ориентацию, старики «просто перестают понимать,

кто же они есть на самом деле» [с. 310].

Старики реже обращаются к врачам, чем люди среднего возраста, относя свои болезни к

возрастным особенностям. Но это лишь напускное безразличие, в глубине души старики всегда

обеспокоены возникающими недомоганиями, расценивая их как признаки приближающейся

смерти, или же гипертрофируют свою немощность и болезненность из эгоистических соображений.

Физическое состояние стариков в значительной степени зависит от их психологического

самочувствия: оптимистически настроенные, погруженные в свои дела старики чувствуют себя

намного лучше, чем отчаявшиеся, мнительные, сосредоточенные на своих несчастьях люди.

Безусловно, творческие люди легче переживают старение — с ними остается любимое дело,

накопленный опыт, приобретенная мудрость. История знает немало примеров активности

писателей, поэтов, художников, музыкантов, доживших до глубокой старости и сохранивших

ясность ума, вкус к жизни, творческие способности даже вопреки физической немощи или

болезням. Гете, Вольтер, Жид, Л.Толстой, Свифт, Папини, Мике-ланджело, Ренуар, Моне, Верди,

Бетховен черпали силы для борьбы со старостью в безмерной увлеченности своим делом; другие,

же, менее известные, но также вызывающие уважение, держатся из чувства собственного

достоинства. Ежедневно в свои последние годы они бросают вызов старости: стараются не

оставлять свои прежние увлечения (это могут быть спорт, рыбалка, охота, посещение клубов) или

найти новые, посильные. Но не всегда старикам удается следовать свои желаниям: «Если жизнь

молодого человека идет сама по себе, то жизнь старика — это непрерывная борьба со

старостью» [с. 322]. Некоторые моралисты придерживаются идеи о том, что старость знаменует

высвобождение духа, физическое ослабление компенсируется духовным подъемом. В этой связи

можно вспомнить Платона, Сенеку, Жуандо. Очищение духа от плоти связывается с затуханием

сексуальной активности, «старый человек освобождается от сексуального рабства» [с. 330].

Понять, что такое сексуальность в старости, можно только поняв, как изменяется отношение

человека к самому себе, к другим, к окружающему миру с исчезновением примата половой сферы.

Сексуальная активность направлена на достижение множества разноплановых и содержательно

насыщенных целей — получение удовольствия, трансформацию мира через взаимное соединение в

мир желания, осуществление своего «Я», подчинение себе партнера. Утратив собственные половые

влечения, старики инстинктивно ощущают их отсутствие и «желают желать», чтобы воссоздать

таким путем тот эротический мир, который они сконструи-

ровали в юности или в зрелости и частью которого они остаются. Поэтому те, кто имел позитивный

сексуальный опыт, пытаются в разных формах сохранить сексуальность. Если же сексуальный опыт

был сопряжен с отрицательными эмоциями (что чаще присуще женщинам), то старость

действительно приносит освобождение. <...>

Вопреки утверждениям моралистов отсутствие сексуальных стремлений в старости нельзя считать

позитивным фактором: сексуальность, жизнеспособность и активность неразрывно связаны.

Исключение одного из компонентов затрагивает и другие. Установлена и взаимная зависимость

сексуальности и творческой активности: она проявлялась у Гюго, Пикассо и многих других.

Рассматривая своеобразие проблемы времени в старости, Бо-вуар отмечает следующую

особенность: «В старости движение времени ускоряется: по мере того как удлиняется прошлое,

настоящее сокращается» [с. 383]. Сартр показал, что значит воспринимать свою жизнь в прошлом:

только будущее может показать, насколько живо прошлое. Устремленный в будущее, человек

отрывается от прошлого и вспоминает свое прошлое «Я» как уже не существующее и

несущественное. В противном случае происходит отрицание времени и тесное слияние с прошлым.

Прошлое, которое в свое время переживалось для себя, затем многократно возрождается мысленно,

становясь «прошлым в себе». Прошлое в себе для пожилых людей имеет особое значение, помогает

им вернуть молодость; ведь именно они больше живут воспоминаниями, чем надеждой, как

говорил Аристотель.

Даже если старикам удается пережить кризис идентичности и обрести новый образ — «доброй

бабушки, пенсионера, маститого писателя», — в глубине души они считают себя прежними,

неизменными, и воспоминания подкрепляют эту уверенность. Обычно мысленно воссоздается

период жизни, который определил дальнейшую судьбу, в которой произошло осознание себя как

личности. <...>

Характерной особенностью психологического состояния в старости является постоянно

действующее подсознательное предчувствие близкой кончины. Проявление этого ощущения в

значительной степени зависит от социального контекста. В традиционных обществах одного типа

смерть считается естественным выходом из состояния физической немощи и недееспособности и

воспринимается как должное. В другом социальном типе смерть окружается специальным

ритуалом, что придает ей особую привлекательность и желанность. <...> Сопоставляя описания

смерти с античных времен до наших дней, можно выявить общие черты.

Восприятие смерти также зависит от возраста субъекта. Ребенка страшит сама мысль о смерти;

юноша презирает смерть и готов вступить с ней в единоборство; человек среднего возраста более

осторожен — его привязывают к жизни профессиональные занятия, семья, планы на будущее. В

старости смерть теряет свой неопределенный и абстрактный характер и становится близким и

глубоко личным явлением. <...>

Сама же мысль о смерти глубоко индивидуальна и вызывает разное отношение в зависимости от

психологического настроя и социального положения субъекта. Пожилой человек, не ощущающий

своего возраста, противится приближению смерти, как и 40-летний, узнав о своей неизлечимой

болезни. Страх смерти, как утверждают психиатры, не является типичным возрастным признаком, а

представляет собой разновидность невроза, формирующегося в детском и подростковом возрасте и

обостряющегося в старости. <...>

Образ жизни в старости построен на привычках, повторяющихся действиях, которые дают старикам

ощущение стабильности, некоторую онтологическую гарантию. Старики страшатся любых

изменений, так как они не уверены, что смогут адаптироваться к новым условиям, и видят в них

«только разрыв с прошлым, а не устремленность в будущее» [с. 493].

Привычки проявляются в привязанности к определенным вещам и предметам, олицетворяющим

возможность поддерживать сложившийся жизненный уклад. Собственность тоже, в свою очередь,

представляет собой онтологическую гарантию: владелец придает смысл ее существованию и

устанавливает с ней магическую связь. Абстрактным эквивалентом собственности выступают

деньги, в которых старики видят источник власти и доказательство плодотворности их

деятельности. <...>

Опыт показывает, что образ мудрого старика далек от реальности. Доктор Раверси, наблюдавший

своих пожилых пациентов, отмечал: «Счастливая старость — это плод воображения писателей,

талантливо или бездарно изображающих ее. У старости всегда одна судьба — будь то прикованная

к постели больная в общей палате или богатая вдова в удобном кресле. Почти окаменевшие, эти

человеческие существа кажутся нелепыми окружающим и чужими собственным детям. Часто они

стоят того. Их не покидает жажда жизни с ее желаниями, чувствами, капризами. Ни одного из

виденных мной стариков годы не наделили мудростью и спокойствием, присущим их книжным

образам» [с. 510 —511]. Во многом то, как человек проявляет себя, когда он становится в старости

жертвой экономических трудностей или болезни, в большой степени зависит от зрелости его

взглядов на жизнь. Так, старость Вольтера и Уитмена была прекрасной, тогда как старость Шатоб-

риана и Свифта — ужасной.

Подводя итоги своего рассмотрения, Бовуар отмечает, что старость нельзя рассматривать как

необходимый этап существования Живых организмов. В развитии некоторых животных отсутствует

деградационная стадия, они погибают сразу после воспроизводства. Но в развитии человека с

определенного возраста проявляются инволюционные признаки — уменьшение физической

активности, падение мыслительных способностей и изменение отношения к окружающему миру.

«Именно старость, а не смерть должна быть противопоставлена жизни, потому что старость —

пародия жизни» [с. 565]. Уничтожая время, смерть переводит жизнь в абсолютное измерение и

превращает ее в судьбу. Старость же делает человека карикатурным изображением самого себя.

Существует мнение, что основное предназначение старости — терпеливо сносить боль и страдания.

Хотя подобное мужество высоко оценивается и считается глубоко нравственным, в

действительности оно противоестественно. Только активность, направленная на достижение

жизненных целей — социальная или политическая деятельность, интеллектуальные, творческие

искания, общение с друзьями, близкими, молодежью, — может наполнить старость смыслом. <...>

В идеальном обществе понятие старости вообще исчезнет, пожилой возраст станет «определенным

этапом зрелости, приобретающим собственное равновесие и открывающим перед индивидом новые

многочисленные возможности» [с. 569].

СОЦИОЛОГИЯ СТАРОСТИ И СТАРЕНИЯ

В.Анурин НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОЦИОЛОГИИ СТАРОСТИ

Вряд ли кто-то возьмется утверждать и доказывать, что социологическая наука уделяла достаточно

много внимания старости как особому социальному феномену. Во всяком случае, это внимание ни

в какое сравнение не идет с заинтересованностью социологов самыми разнообразными аспектами

юности: здесь можно уверенно констатировать, что социология молодежи конституировалась как

весьма обширная и разветвленная теория среднего уровня. Правда, можно было бы сослаться на

развитие такой научной дисциплины, как социальная геронтология, если бы представители этой

научной дисциплины не проявляли в большей степени интерес к чисто социальным (озабоченность

проблемами благосостояния пожилых в рамках социальной политики), нежели к социологическим

вопросам. При этом, разумеется, необходимо проводить различие между геронтологией как таковой

и социальной геронтологией: первая, будучи, по сути, отраслью биологии (или медицины), трактует

старение как генетически запрограммированный процесс живых организмов; социальная же

геронтология имеет дело со старением в иных аспектах: 1) как процессом, зависящим от

социальных условий и связанным с общей социальной и демографической структурой

человеческих групп; 2) аспектом изменения личностного статуса в жизненном цикле; 3)

динамическим компонентом стратификации с точки зрения генерационного членства. То, что

находится в центре возрастной социологии, является не хронологическим возрастом индивида, а

скорее критерием с точки зрения социальных экс-пектаций и культурных ценностей, с помощью

которых индивид обозначается как «молодой», «средних лет» или «пожилой».

Между тем целый ряд тенденций развития тех обществ, которые принято называть

«современными», настоятельно подталки-

Анурин В. Некоторые проблемы социологии старости // Пожилые люди — взгляд в XXI век / Под

ред. З.М.Саралиевой. — Н. Новгород: НИСОЦ, 2000. — С 114-117.

вают к необходимости создания особой отраслевой социологической теории — социологии

старости. Нам представляется, что если бы кто-то из социологов предпринял попытку разработать

такую научную дисциплину как отдельную теорию среднего уровня, ему неизбежно пришлось бы

проделывать это в русле трех основных структурных направлений социологической теории —

социальной структуры, социального взаимодействия и социальной динамики. Здесь мы попытаемся

пунктиром обозначить некоторые из проблем, которые выделяются наиболее отчетливо в каждом

из трех этих направлений.

Рассуждая с позиций концепций социальной структуры, мы бы должны были попытаться

рассмотреть пожилых как особую социальную группу, и это первым делом поставило бы перед

нами вопрос об особом их социальном статусе. Скажем, в до-письменных обществах старики были

объектом уважения и почитания, потому что, в отсутствие иных материальных носителей

информации, они являлись живыми хранилищами мудрости, обычаев, имущественных и иных прав.

К тому же доля их в общем объеме населения была незначительной в силу низкого уровня средней

продолжительности жизни; и когда кто-то доживал до старого возраста, это само по себе выделяло

его среди соплеменников. Хотя, конечно, в нашем представлении о более благоприятном

положении пожилых в прежние периоды истории человеческого общества присутствует изрядная

доля романтизма. Этот романтизм рисует идиллическую картину седовласых старцев, сидящих у

очага и рассказывающих детям чудесные истории. Такая картинка все же закрывает глаза на

жестокость, с которой очень часто обращались со стариками в прошлом. Нынешний интерес

социологии к старению и геронтологии стимулируется прежде всего возрастанием удельного веса

пожилых в популяции индустриальных обществ и необходимостью наращивания объема

государственной заботы о стариках.

Старость в современном обществе означает неизбежное понижение социального статуса — и в

филогенетическом (в сравнении с прежними обществами), и в онтогенетическом (сравнительно с

прежними возрастными периодами жизни индивида) ракурсах. Прежде всего, это связано с

невозможностью продолжения экономической активности с прежней интенсивностью. Это влечет

за собой падение таких параметров экономического статуса, как активное распоряжение

собственностью (у тех, кто ее имел) и место в системе организации труда (у наемных работников).

Постепенный или резкий, в связи с выходом на пенсию, уход с рынка труда означает одновременно

снижение всех параметров в системе профессиональной стратификации. Эта потеря статуса

становится особенно болезненной вследствие того, что она обычно совпадает со снижением

доходов и уровня здоровья.

В аспекте изучения особенностей социального взаимодействия проблема старого возраста в

современных обществах является продуктом инерционного возрастания жизненных экспектаций в

драматическом сочетании с культурными и социальными изменениями ценностей, связанными с

возрастом. В индустриальном обществе, где акцент делается скорее на достижениях ...

относительно ранний выход на пенсию и усиление значимости юности как главного критерия

личных и эстетических ценностей существенно изменили социальный статус пожилых. Эти

изменения привели к возникновению дискуссии о старом возрасте как таком этапе жизненного

цикла, который связан с освобождением не только от работы, но и вообще от многих нормативных

обязательств и соответственно — со снижением общей социабельности.

Проблемы институционального содержания в современном обществе вообще непросты, и особенно

трудны они в динамичных индустриальных обществах, ориентированных на достижения. Здесь

утверждается культ юности, здоровья и жизни. Быть молодым, здоровым и преисполненным

жизненной энергии — на это начинают смотреть уже не просто как на везение или природный дар,

а некоторым образом — как на моральную обязанность каждого члена общества. Следовательно,

старение и болезнь нередко рассматриваются не только как печальная неизбежность, но и в

некотором роде моральный проступок. Распространение в обществе таких взглядов оказывает

серьезное психологическое давление не только на пожилых, но и на тех членов общества, которые

приближаются к соответствующему возрастному пределу. Не случайно в западной социологии,

социальной психологии и психоанализе все чаще ставится проблема так называемого кризиса

среднего возраста (midlife crisis). Под этим понимают комплекс сомнений и тревог, испытываемых

многими людьми на пятом десятилетии своей жизни; сорокалетие рассматривается как пропускной

пункт в категорию среднего возраста. Люди начинают все чаще размышлять о своей жизни,

подвергать переоценке свои отношения с окружающими и обдумывать перспективы

биологического износа, связанного со старением. С точки зрения занятости это включает в себя

осознание достижения пределов личных успехов и Достижений, а с точки зрения домашних дел —

отход от активного исполнения родительских функций по мере того, как дети оставляют дом, чтобы

основывать свои собственные взрослые связи.

Социальная динамика, главными вопросами которой со времен Конта являются природа,

содержание и направленность социального изменения, сосредоточит свое внимание на тех

трансформациях социального статуса пожилых, которые имеют место при переходе от одного типа

общества к другому. На передний План здесь выдвигаются две важных проблемы старения. Во-

первых, развертывается дискуссия об общем изменении социального