Крадин Н. Империя Хунну
Подождите немного. Документ загружается.
сил между «севером» и «югом», между номадами и Поднебесной изменился явно не в
пользу кочевников. С этого времени начинается принципиально новый этап во
взаимоотношениях между Китаем и Степью.
Хунну быстро почувствовали последствия объединения Китая. Уже в 215 г. до н.э.
по приказу правителя Цинь военачальник Мэн Тянь возглавил громадную армию
численностью, по разным китайским источникам, от 100 до 500 тыс. человек [Лидай 1958:
15; Материалы 1968: 37, 127 прим. 75; Parker 1892/1893: 6–7; Сыма Цянь 1984: 75; Great
Wall 1986: 101] и отвоевал у кочевников Ордос, славившийся своими тучными
пастбищами.
Китайские источники сохранили выразительную характеристику данных земель,
изложенную, правда, в докладе более позднего времени, который представил один из
придворных ханьскому императору Юань-ди:
«С востока на запад более 1000 ли тянутся горы Иньшань, покрытые
роскошной травой и густым лесом, изобилующим птицей и зверем. Именно среди
этих гор шаньюй Маодунь нашел себе прибежище, здесь он изготовлял луки и
стрелы, отсюда совершал набеги, и это был его заповедник для разведения диких
птиц и зверей» [Лидай 1958: 229; Бичурин 1950а: 93–94; Материалы 1973: 39-^0].
После побед Мэн Тяня кочевники не могли поить своих коней в Хуанхэ и были
вынуждены отступить в степь. Жители пограничных территорий утверждали, что потеря
Ордоса явилась для номадов тяжелым моральным ударом: «После того, как сюнну
потеряли горы Иньшань, они всегда плачут, когда проходят мимо них» [Лидай 1958: 229;
Бичурин 1950а: 94; Материалы 1973: 40]. На отвоеванных территориях Мэн Тянь построил
более 40 крепостей, воздвиг мощные фортификационные сооружения по берегам Хуанхэ,
проложил дороги, связывавшие Ордос с внутренними районами государства. Занятые
земли были разделены на 34 уезда, которые заселили переселенцами с юга и
преступниками, сосланными на границы империи [Сыма Цянь 1975: 75].
Самым впечатляющим мероприятием этой кампании явилось строительство
Великой китайской стены (ванми чанчэн – «стены длиной в 10 тыс. ли»), которая, по
замыслу Цинь Ши-хуаньди, должна была стать надежным барьером на пути волн
варварских набегов с севера. На ее сооружении трудилось громадное количество солдат,
осужденных преступников, государственных рабов и крестьян-общинников,
принудительно мобилизованных на работы со всех провинций империи [Great Wall 1986].
[41]
Даже спустя многие столетия Великая китайская стена продолжает удивлять
своими размерами исследователей и путешественников. Трудно удержаться от того,
чтобы не привести красочное описание Великой стены, содержащееся в путевых записках
Н.М. Пржевальского:
«Она сложена из больших камней, связанных известняковым цементом.
Впрочем, величина каждого камня не превосходит нескольких пудов, так как, по
всему вероятию, работники собирали их в тех самых горах и таскали сюда на своих
руках. Сама стена в разрезе имеет пирамидальную форму, при вышине трех сажен и
около четырех в основании. На более выдающихся пунктах, иногда даже не далее
версты одна от другой, выстроены квадратные башни. Они сделаны из глиняных
кирпичей, наложенных вперемешку по длине и ширине и проклеенных известью.
Величина башен различна; небольшие из них имеют по шести сажень в основании
боков и столько же в ширину» [1875: 25].
Однако было бы наивным полагать, что Великая стена представляла собой столь
грандиозное зрелище на всем своем протяжении. Как тут не вспомнить крылатую мысль,
сказанную, правда, совсем по иному поводу и в другое время, что беспощадная суровость
тоталитарного государства вполовину смягчается безобразным исполнением его законов.
«...В местах же удаленных от надзора высшей администрации знаменитая
Великая стена, которую европейцы привыкли считать характерною
принадлежностью Китая, представляет не более, как разрушенный временем
глиняный вал, сажни три вышиною [Пржевальский 1875: 26] ...По северную сторону
этого вала (но не в нем самом) расположены на расстоянии пяти верст одна от
другой сторожевые глиняные башни, каждая три сажени вышиною и столько же в
квадрате у основания» [там же: 216].
В целом попытка Цинь Ши-хуаньди решить «северный вопрос» посредством
активной экспансии не принесла особенного успеха. Его попытки разом расправиться с
кочевниками оказались в конечном счете обреченными на неудачу. Номады вместе с
семьями и скотом легко ускользали от императорских армий. Не принесла задуманных
результатов и колонизация Ордоса. Тучные ордосские пастбища, по которым еще долго
тосковали хуннские пастухи, оказались плохо пригодными для земледелия. Сами китайцы
подчеркивали, что «[приобретенные] земли состояли из озер и солончаков, не
производили пяти видов злака* [Материалы 1968: 112]. Эта характеристика не расходится
с описанием Н.М. Пржевальского [1875: 127]:
[42]
«По своему физическому характеру Ордос представляет степную равнину,
прорезанную иногда, по окраинам, невысокими горами. Почва везде песчаная, или
глинисто-соленая, неудобная для возделывания. Исключение составляет только
долина Хуанхэ, где ... оседлое китайское население».
Многочисленные усилия по распахиванию земель пропали даром. Природа не
любит бездумных экспериментов. Наконец, сооружение Великой китайской стены (вкупе
с другими крупномасштабными строительными проектами Цинь Ши-хуаньди) обошлось
нации ценой чудовищного перенапряжения сил, что в конечном счете привело империю
к гибели.
Для осуществления успешного противостояния Китаю и/или внешней экспансии (с
целью получения земледельческо-ремесленной продукции) кочевникам была
необходима интеграция большого количества населения, рассеянного по огромным
степям, в единый военно-политический механизм. Для этого нужна была сильная власть.
Так рождались крупные объединения кочевников (племенные конфедерации, вождества)
и даже целые степные ксе-нократические (от греч. ксено – «наружу» и кратос – «власть»)
государственноподобные политии – кочевые империи (ранее я предложил называть
такие общества экзополитарными – от греч. экзо – «вне» и полития – «общество»,
«государство» и др.) [Крадин 1992; 1994; 1994а; 1995а; 2000ж; Kradin 1993; 1995; 1996;
2000; и др.].
Какой смысл скрывается за понятием «кочевая империя»? На этот счет существуют
разные точки зрения [Крадин 1989; 1992:168; Васильев, Горелик, Кляшторный 1993: 33;
Трепавлов 1993: 17–18; 1993а: 173–175; Кляшторный, Савинов 1994: 6; и др.].
Рассматривая данный вопрос, прежде всего следует определиться с термином
«империя». Это слово обозначает такую форму государственности, которой присущи два
главных признака: (1) большие территории и (2) наличие зависимых или колониальных
владений. Р. Тапар со ссылкой на труды С. Айзенштадта было предложено определять
империю как общество, состоящее из «метрополии» (ядра империи) – высокоразвитого
экспансионистского государства и территории, на которую распространяется ее влияние
(«периферии»). Периферией могли являться совершенно разные по уровню сложности
типы социальных организмов: от локальной группы до государства включительно. По
степени интегрированности этих подсистем империи автор выделила «раннюю» и
«позднюю» империи. В ранней империи, по ее мнению, метрополия и периферия
[43]
не составляли прочной взаимосвязанной единой системы и различались по многим
показателям, таким, например, как экология, экономика, уровень социального и
политического развития. К числу классических примеров ранних империй можно отнести
Римскую державу, Инкское государство, королевство Каролингов и др. Поздняя империя
характеризуется менее дифференцированной инфраструктурой. В ней периферийные
подсистемы функционально ограничены и выступают в форме сырьевых придатков по
отношению к развитым аграрным, промышленным и торговым механизмам метрополии.
В качестве примера можно сослаться на Британскую, Германскую или Российскую
империи начала нынешнего столетия [Eisenstadt 1963: 6–22, 61•; Thapar 1981: 410£f|.
Одним из вариантов «ранней» империи следует считать «варварскую империю».
Принципиальное отличие последней заключалось в том, что ее «метрополия» являлась
«высокоразвитой» только в военном отношении, тогда как в социально-экономическом
развитии она отставала от эксплуатируемых или завоеванных территорий и, по существу,
сама являлась «периферией» и «провинцией» (допустимо, что она могла не быть
государством). Все империи, основанные кочевниками, были варварскими. Однако не все
варварские империи основывались кочевниками. Поэтому «кочевую» империю следует
выделять как вариант варварской. В таком случае кочевую империю можно
дефинировать как общество номадов, организованное по военно-иерархическому
принципу, занимающее относительно большое пространство и получающее
необходимые нескотоводческие ресурсы, как правило, посредством внешней
эксплуатации (грабежей, войн и контрибуций, вымогания «подарков»,
неэквивалентной торговли, данничества и т.д.).
Можно выделить следующие признаки «кочевых империй»:
(1) многоступенчатый иерархический характер социальной организации,
пронизанный на всех уровнях племенными и надплеменными генеалогическими связями;
(2) дуальный (на крылья) или триадный (на крылья и центр)принципы
административного деления империи;
(3) военно-иерархический характер общественной организации«метрополии»,
чаще всего по «десятичному» принципу;
(4) ямская служба как особый способ организации административной
инфраструктуры;
(5) специфическая система наследования власти (империя –достояние всего
ханского рода, институт соправительства, курултай);
[44]
(6) особый характер отношений с земледельческим миром [Крадин 1989; 1992;
1994а; 1999 и др.].
Необходимо также отличать классические кочевые империи от:
(1) подобных им смешанных земледельческо-скотоводческих империй с
большой ролью в их истории кочевого элемента (Арабскийхалифат, государство
сельджуков, Дунайская Болгария, Османскаяимперия) и (2) более мелких, чем империи
«квазиимперских»кочевнических государствоподобных образований (касситы, гиксосы,
европейские гунны, авары, венгры, Приазовская Булгария, каракидани, татарские ханства
после распада Золотой Орды).
Выделяются три модели кочевых империй: (1) типичные империи – кочевники и
земледельцы сосуществуют на расстоянии. Получение прибавочного продукта номадами
осуществляется посредством дистанционной эксплуатации: набеги, вымогание
«подарков» (в сущности, рэкет, неэквивалентная торговля) и т.д. (хунну, сяньби, тюрки,
уйгуры, Первое Скифское царство и пр.);
(2) даннические империи – земледельцы зависят от кочевников; форма
эксплуатации – данничество (Хазарский каганат, империя Ляо, Золотая Орда, Юань и пр.);
(3) завоевательные империи –номады завоевывают земледельческое общество и
переселяются на его территорию (Парфия, Кушанское царство, поздняя Скифия ипр.). На
смену грабежам и данничеству приходит регулярное налогообложение земледельцев и
горожан [Крадин 1992: 166–178;1994а; 1999; Kradin 1995; 2000].
Структурно даннические кочевые империи были промежуточной моделью между
типичными и завоевательными кочевыми империями. От типичных империй их
отличали: (1) более регулярный характер эксплуатации (вместо эпизодических грабежей,
вымогаемых «подарков» и тд. – данничество); (2) как следствие этого – урбанизация и
частичная седентеризация в степи; (3) усиление антагонизма среди кочевников и,
возможно, трансформация «метрополии» степной империи из составного чифдома в
раннее государство; (4) формирование бюрократического аппарата для управления
завоеванными земледельческими обществами.
Завоевательные империи от даннических кочевых империй отличались: (1) более
тесным симбиозом экономических, социальных и культурных связей между номадами и
подчиненными земледельцами в завоевательных империях номадов; (2) в даннических
империях простые скотоводы были опорой власти, тогда как в завоевательных империях
кочевая аристократия осуществляла политику разоружения, седентеризации и
ослабления вооруженных скотоводов;
[45]
(3) для завоевательных империй характерно не взимание дани, а регулярное
налогообложение земледельцев. Последняя модель представляет собой не столько
кочевую империю, сколько уже оседло-земледельческую, но с преобладанием в
политической сфере и в военной организации кочевников-скотоводов.
Можно выделить четыре варианта образования степных держав. Первый вариант
представляет собой классический путь внутренней интеграции племенного номадного
этноса в централизованную империю. Как правило, данный процесс был обусловлен
появлением в среде кочевников талантливого политического и военного деятеля,
которому удавалось объединить все племена и ханства, «живущие за войлочными
стенами», в единую империю (Тань-шихуай у сяньби, Абаоцзи у киданей, Чингисхан у
монголов). После объединения кочевников для поддержания единства страны правитель
должен был организовать поступление прибавочного продукта извне. Если ему это не
удавалось, империя разваливалась. Так как наиболее часто данный вариант образования
степной империи ассоциируется с именем Чингисхана, его можно называть монгольским.
Второй вариант был связан с образованием на периферии уже сложившейся
кочевой империи политического объединения с сильными центростремительными
тенденциями. В борьбе за независимость это объединение свергало своего эксплуататора
и занимало его место в экономической и политической инфраструктуре региона. Данный
путь можно проследить на примере взаимоотношений тюрков и жужаней, уйгуров и
тюрков, чжурчжэней (с долей условности, поскольку они не совсем кочевники) и киданей.
Условимся называть данный вариант тюркским.
Третий вариант был связан с миграцией номадов и с последующим подчинением
ими земледельцев. В литературе сложилось мнение, что это был типичный путь
возникновения кочевых империй. Однако на самом деле завоевание крупных
земледельческих цивилизаций часто осуществлялось уже сформировавшимися кочевыми
империями (кидани, чжурчжэни, монголы). Классическим примером такого варианта
становления кочевых (точнее, теперь «полукочевых» или даже земледельческо-
скотоводческих) империй явилось образование государства Тоба Вэй. В то же время чаще
эта модель встречалась в более мелких масштабах в форме «квазиимперских»
государствоподобных образований кочевников (аварская, болгарская и венгерская
державы в Европе, эпоха смуты IV– VI вв. в Северном Китае [«эпоха 16 государств пяти
варварских
[46]
племен»], каракидани в Восточном Туркестане). Этот вариант условимся называть
гуннским.
Наконец, существовал последний, четвертый, относительно мирный вариант. Он
был связан с образованием кочевых империй из сегментов уже существовавших более
крупных «мировых» империй номадов – тюркской и монгольской. В первом случае
империя разделилась на восточнотюркский и западнотюркский каганаты (на основе
западного каганата позже возникли Хазарский каганат и другие «квазиимперские»
образования номадов). Во втором случае империя Чингисхана была разделена между его
наследниками на улус Джучидов (Золотая Орда), улус Чагатаидов, улус Хулагуидов
(государство ильханов), империю Юань (собственно Халха-Монголия и Китай).
Впоследствии Золотая Орда распалась на несколько независимых друг от друга ханств.
Этот вариант можно называть, например, хазарским.
Хунну классически вписываются в первую монгольскую модель, для которой было
характерно появление среди кочевников яркого харизматического лидера. Таким
лидером у хунну стал шаньюй Модэ. Рассмотрим его биографию более подробно.
Модэ и легенда о его воцарении
Расцвет хуннского общества и образование степной империи принято связывать с
именем второго известного из летописей шаньюя хунну Модэ. В 110-м цзюане своих
«Исторических записок» Сыма Цянь передает интересный рассказ о приходе Модэ к
власти [Лидай 1958: 16; Бичурин 1950а: 46–48; de Groot 1921: 49–52; Материалы 1968: 38–
39].
Модэ был старшим сыном и наследником правившего в конце III в. до н.э. шаньюя
Тоуманя. Однако со временем Тоумань решил завещать свой титул другому сыну, от
более молодой и любимой жены (яньчжи). Для этого он решил хитростью избавиться от
Модэ. Последний был направлен к юэчжам в качестве почетного заложника (номады
практиковали такую форму мирного договора), а сам тем временем коварно напал на
кочевья юэчжей. По всем правилам степной политики Модэ должны были убить, но он
проявил свои незаурядные личные качества. Обманув своих охранников, Модэ выкрал
коня и ускакал на нем в Халху. Тоумань был вынужден по достоинству оценить храбрость
своего сына. Он вверил ему в управление «тьму» – 10 тыс. всадников.
[47]
Модэ осознавал шаткость своего положения. Он прекрасно понимал, что шаньюй
только и ждет удобного момента, чтобы избавиться от него. Спастись в этой неравной
политической игре можно было, только опередив своих противников. Но для этого
сначала нужно было обзавестись надежными сторонниками.
Первым делом Модэ начал военные тренировки в своем «тумэ-не». Изготовив для
себя особые свистящие стрелы
2
, однажды во время стрельб он заявил: «Всем, кто
откажется стрелять вслед за мной, будут отрублены головы». На охоте он стал пускать
свои свистящие стрелы по различным целям. Большинство воинов точно выполнили
приказ. Нашлись, правда, некоторые шутники, которые посчитали, что «темник» просто
забавляется, и проигнорировали приказание. Но Модэ не шутил. Он приказал отрубить
им за несоблюдение приказа головы. Начало было положено.
Через некоторое время Модэ выстрелил в своего любимого коня. Некоторые из
его воинов испугались стрелять вслед за ним. Тогда Модэ вновь приказал отрубить
нарушителям дисциплины головы. Вскоре он выстрелил в свою самую любимую жену.
Некоторые из его сподвижников отказались стрелять. Ладно лошадь, но ведь это была
принцесса! Да к тому же из знатного клана. Но Модэ был непреклонен. Снова на степной
ковер пролилась кровь непокорных.
Прошло еще какое-то время и однажды на охоте Модэ пустил свою свистящую
стрелу в красивого аргамака своего отца. Все его соратники выстрелили вслед за ним.
Модэ понял, что теперь они пойдут за ним и в огонь, и в воду. Осталось только подождать
подходящего случая.
Вскоре такой случай представился. Была объявлена большая охота. Выбрав
удобный момент, Модэ с группой преданных ему сподвижников подъехал на расстояние
выстрела к отцу и пустил в него свистящую стрелу. Даже если у него в последний момент
дрогнула рука, верные дружинники не промахнулись бы. Шаньюй моментально
превратился в подобие большого ежа. Затем Модэ захватил ставку, казнил своего
младшего сводного брата – официального наследника, его мать и всех вождей,
отказавшихся подчиниться ему. После этого он объявил себя шаньюем.
Узнав о перевороте, восточные соседи хунну – монголо-язычные номады дунху
посчитали, что у хунну сейчас царит неразбериха
2
Трехлопастные стрелы-свистунки встречаются в археологических памятниках [Талько-Грынцевич 1902. Т. III:
табл. II; Коновалов 1976: 178; Худяков 1986: 32, 33, 37; Давыдова 1995: 34 табл. 187, 7; и др.]. Они применялись для
психического устрашения противника.
[48]
и решили напасть на них. Чтобы создать повод для войны, они направили посла с
дерзким требованием отдать чудо-коня, принадлежавшего шаньюю Тоуманю, который
мог пробегать в день 1000 ли. Все приближенные Модэ советовали отказать дунху, но
Модэ сказал: «Разве можно для сохранения дружбы с соседним народом жалеть какого-
то коня?».
Дунхуский правитель посчитал, что Модэ боится войны, и выдвинул еще более
оскорбительное требование: отдать для него одну из шаньюевых жен. Все приближенные
шаньюя были страшно возмущены и с негодованием предлагали объявить полную
мобилизацию для войны с дунху. Однако на лице Модэ не дрогнул ни один мускул. Он
произнес: «Разве можно из-за сохранения добрососедских отношений с соседним
государством жалеть какую-то женщину?» – и приказал отправить к дунху любимую (!)
яньчжи.
Правитель дунху решил, что ему все дозволено, и стал понемногу захватывать
кочевки хуннских скотоводов в приграничных землях. Еще через некоторое время он
прислал своего посланника с требованием отдать ему пустующие территории между
владениями хунну и дунху (возможно, речь идет о территории Восточной Гоби, через
которую проходит Калганский тракт). Модэ вновь собрал в своей ставке совещание
приближенных лиц.
Трудно сказать, почему некоторые из сановников предложили отдать эти земли.
Может быть, действительно, данные территории были плохо пригодны для скотоводства.
Может быть, кое-кто, помня о двух аналогичных совещаниях, решил заработать себе
политического капитальцу. Но, так или иначе, шаньюй поступил совсем по-другому. Он
пришел в ярость и гневно вскричал: «Земля есть основа государства, разве можно
отдавать ее!». После этого он повелел отрубить головы незадачливым советчикам и
приказал всем воинам под страхом жестокой смерти седлать коней.
Внезапность – мощное оружие. Дунху совершенно не представляли, что с запада
им может что-то угрожать. Они даже не выставляли караулы. Стремительным рейдом
Модэ сокрушил разрозненные отряды дунхусцев, захватил ставку правителя и убил его.
Скот, жены, сокровища бывшего врага – все теперь принадлежало ему. Добыча была
огромной и досталась всем участникам похода.
Изложенные в эмоциональном тоне, данные события больше походят на
вымысел, чем на правду. В этой истории слишком много всяких «если». Во-первых,
политические перевороты готовятся в тайне. Здесь же все подготовительные
мероприятия осуществлялись при большом стечении народа, и Тоумань вряд ли бы не
узнал о них.
[49]
Во-вторых, почему убийство Модэ любимой (!) жены оказалось безнаказанным?
Чем он объяснил такой жестокий поступок своему отцу и родственникам жены?
Наверняка она являлась представительницей одного из знатных хуннских кланов, и Модэ
после этого угрожала бы «кровная месть».
В-третьих, не много ли «любимых» жен? Одну из них Модэ застрелил, другую
отдал правителю дунху. В источниках фигурирует еще одна любимая яньчжи
3
, которая
уговорила Модэ выпустить из ловушки армию Гао-ди, попавшую в окружение поблизости
от горы Байдэн [Лидай 1958: 18; Бичурин 1950а: 51; Материалы 1968: 41-42].
В-четвертых, как он смог организовать столь жестокий безнаказанный террор в
своих владениях? «Степное ухо» быстро распространяет все новости по степи. Почему ни
шаньюй, ни его приближенные не только не остановили террор, но даже не узнали о
репрессиях, творящихся в одном из уделов Хуннской конфедерации?
В-пятых, если бы каждый предводитель пасторального общества так же рьяно
рубил головы своим воинам и приближенным, как это делал Модэ, то вскоре он остался
бы и без тех, и без других.
В-шестых, едва ли не самое невероятное в данной истории. Как Модэ посмел на
глазах приближенных отца убить его любимую лошадь?! Общеизвестно, какое значение
имеет для номада конь. Нанести удар чужому скакуну – значит нанести удар его хозяину
[Рад-лов 1989: 282]. Убить любимого аргамака шаньюя – это означало не просто бросить
ему вызов, а практически соответствовало плевку в лицо. Такое оскорбление не стерпел
бы никто!
В-седьмых, в некоторых местах повествования имеются элементы, которые
свидетельствуют о частичной переработке с течением времени сообщения китайскими
информаторами или самим Сыма Цянем. К их числу, например, относится приказ Модэ
стрелять в свою лошадь. У кочевников конь является предметом восхищения.
3
В комментариях к своим переводам *Ши Цзи» B.C. Таскин [Материалы 1968: 24] и Р.В. Вяткин [Сыма Цянь
1992: 370 прим. 21] пишут, что, скорее всего, в последнем случае история с женой вымышлена, чтобы скрыть военное
бессилие и унижение китайского императора. Действительно, как в окружении можно послать гонца, который должен
был преодолеть не только хуннские заслоны, но и пробраться в юрту к жене (!!) шаньюя? Скорее всего, Модэ снял
блокаду, так как не дождался Хань Синя и побоялся понести большие потери во время штурма китайского лагеря.
Возможно, скрытый намек на ложь был высказан Сыма Цянем в 56-й главе «Ши Цзи»: «Этот план [освобождения]
остался секретным, и люди его времени о нем ничего не знали» [Сыма Цянь 1992: 230].
[50]