Крадин Н. Империя Хунну

Подождите немного. Документ загружается.

подарки из рук шаньюя, а простые номады потеряли возможность торговать или

участвовать в набегах). Во-вторых, как часто бывает, вмешалась природа. В 88 г. Халха-

Монголию постигло нашествие саранчи. В-третьих, южные хунну стали для китайцев не

столько надежным буфером от набегов кочевников из-за Гоби, сколько опытным

союзником в организации карательных рейдов на свою историческую родину. В-

четвертых, внешнеполитическая обстановка сложилась исключительно против Северного

хуннского союза. В этот период территории Монголии подвергались постоянным

нашествиям со всех сторон:

«южные кочевья (хунну. – Н.К.) нападали на них спереди, дин-лины

совершали набеги сзади, сяньбийцы нападали с левой, а владения западного края

– с правой стороны» [Лидай 1958: 691; Бичурин 1950а: 126; Материалы 1973: 80].

В такой ситуации уцелеть было практически невозможно.

Первый удар нанесли сяньбийцы. В 87 г. они разгромили войска северных хунну,

захватили в плен шаньюя, отрубили ему голову и с уже мертвого тела содрали кожу. По

данным китайских хронистов около 200 тыс. номадов капитулировало ханьцам

поблизости от границы Китая. Через два года совместная ханьско-южнохуннская армия

пересекла Гоби и разбила войска северного шаньюя на его < собственной территории.

Пленено было свыше 200 тыс. человек. Такого успеха на протяжении всей истории хунно-

ханьских отношений китайцы самостоятельно не добивались никогда. В том же году юж-

нохуннский левый лули-ван разгромил ставку северного шаньюя, захватил его яньчжи,

несколько ближайших родственников и предмет особой гордости – государственную

печать из яшмы. Еще через два года китайцы нанесли последнее поражение северным

хунну, после которого шаньюй бежал в неизвестном направлении

Еще Л.Н. Гумилев [1960:240–248; 1989аб] писал о четырех ветвях хуннского этноса,

первая, возможно, самая многочисленная (около 100 тью. юрт [Бичурин 1950а: 150–151;

Материалы 1984:71]), которая подчинилась сяньби, другая южная – китайцам, третьи

«неукротимые» отступили в Европу, четвертые «слабосильные» укрепились в Тарбагатае,

а потом в Семиречье и Джунгарии. Однако данная проблема выходит за рамки

настоящего исследования.

Младший брат исчезнувшего шаньюя, правый лули-ван Юйчуцзянь объявил себя шаньюем и даже установил

дипломатические отношения с Хань. Правда, никакой особенной силы за ним не стояло, и стоило ему только попытаться проявить

свою независимость, как в 93 г. он был обезглавлен.

[231]

Выводы

Политическая организация хуннского общества претерпела со временем

значительную трансформацию. Первоначально империя представляла собой мощную

державу, основанную на военной иерархии, в известной степени автократической власти

шаньюя, личных связях шаньюя с региональными наместниками из близких

родственников и соратников. Постепенно автократические связи в хуннском обществе

ослабевали и заменялись федеративными, о чем, в частности, свидетельствует переход от

троичного административно-территориального деления к дуальному. Оттеснялись на

задний план военно-иерархические отношения, вперед выдвигалась генеалогическая

иерархия между «старшими» и «младшими» по рангу племенами.

Если вспомнить весьма продуктивную мысль Т. Барфилда, что государственность

кочевников Евразии существовала в форме «имперских конфедераций» [Bar‰eld 1992: 8],

то история Хуннской державы предстает как постоянное противоборство между

«имперской» и «конфедеративной» тенденциями, в котором «имперскость» изначально

доминировала, но постепенно оказалась вытесненной «конфедеративными»

устремлениями отдельных племен и племенных объединений. Это, в конечном итоге, и

привело к гибели первую кочевую империю Центральной Азии.

Правда, если быть точным, на этом изменения в социально-политической

организации хунну не закончились. После распада империи хунну еще продолжали

существовать как самостоятельный этнос. Представляют некоторый интерес данные о

социальном устройстве южных хунну в конце III в., которые содержатся в 97-й главе

«Цзинь шу». Как сильно изменилась иерархия титулов в хуннском обществе за 500 лет?

«Среди титулов, существующих в государстве, имеется шестнадцать ступеней,

а именно: левый сянь-ван, правый сянь-ван, левый илу-ван, правый илу-ван, левый

юйлу-ван, правый юйлу-ван, левый цзяньшан-ван, правый цзяньшан-ван, левый

шофан-ван, правый шофан-ван, левый дулу-ван, правый дулу-ван, левый сяньлу-ван,

правый сяньлу-ван, левый аньлэ-ван, правый аньлэ-ван. Все эти титулы носят

родные сыновья и младшие братья шаньюя. Наиболее знатным считается титул

левый сянь-ван, и его может носить только наследный сын [шаньюя]» [Материалы

1989: 152–153].

Налицо практически полное изменение системы высших рангов. Теперь высших

«князей» не 24 (10 + 14), не 10, а 16. Последнее показывает,

[232]

что никаких следов «архаической» троичной административно-управленческой структуры

даже не осталось. Господствует двухкрыльевой дуальный принцип разделения кочевого

общества. Из известных ранее высших титулов в иерархии остались только самые знатные

– должности левого и правого сянь-ванов, причем, как и ранее, по традиции левый сянь-

ван считается официальным наследником шаньюя. Не изменился и удельно-лествичный

принцип: все 16 должностей могли наследовать только «родные сыновья и младшие

братья» правителя хуннского союза. Однако этот вопрос уже выходит за хронологические

рамки данной книги.

[233]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Хуннская держава была первой кочевой империей в Центральной Азии. Она

возникла на рубеже III и II вв. до н.э. Главными предпосылками образования Хуннской

державы являлись следующие причины: необходимость объединения скотоводов в

мощную «племенную империю» для получения сельскохозяйственной и ремесленной

продукции из Китая, стремление кочевников контролировать трансконтинентальные

торговые маршруты, а также желание противостоять политическому и культурному

давлению с юга. В немалой степени ход исторического процесса был обусловлен

военным и политическим талантом основателя Хуннской державы шаньюя Модэ.

Хунну смогли выработать удачную «пограничную» стратегию в отношении южного

соседа – Ханьского Китая. Можно выделить четыре этапа хунно-ханьских отношений,

которые в целом соответствуют основным периодам истории Хуннской державы. На

первом этапе (200–133 гг. до н.э.) хунну практиковали дистанционные методы

эксплуатации (попеременно набеги на Китай, а затем вымогание «подарков» и мирную

торговлю). Второй этап (129– 58 гг. до н.э.) – период активной экспансии Хань. Длительная

хунно-ханьская война обескровила обе стороны, однако в ней не было победителей.

Третий этап (56 г. до н.э. – 9 г. н.э.) – период гражданской войны в степи, в ходе которой

часть хунну приняла официальный вассалитет от Китая. Это дало кочевникам мир с

Ханьской империей; в то же время они продолжали вымогать еще более богатые

«подарки». Четвертый этап (9–48 гг. н.э.) – возобновление активной дистанционной

пограничной политики по отношению к Китаю. В целом за 250 лет хунно-ханьских

отношений Китай так и не смог решить «северную проблему».

Социальная структура хунну имела сложный, многоярусный характер. Высший

уровень общественной пирамиды занимал ша-ньюй и его родственники (клан Люаньди).

Следующую ступень занимали представители других знатных кланов, племенные вожди,

[234]

служилая знать. Далее располагалась самая массовая социальная группа общества –

простые экономически независимые кочевники-скотоводы. Внизу социальной лестницы

находились различные неполноправные категории: обедневшие номады,

полувассальное оседлое население, военнопленные данники, занимавшиеся

земледелием и ремеслом, а также, возможно, рабы.

Баланс власти шаньюя держался на его умении организовывать военные походы и

перераспределять «подарки», доходы от торговли и набегов на соседние страны. Давая

подданным возможность обогатиться за счет военной добычи и распределяя между ними

дары китайского двора, шаньюй получал от них право на монопольное осуществление

внешнеполитической деятельности и международных контактов. Важное место в

структуре власти играла индивидуальная харизма правителя, которая во многом зависела

от его удачи как военного предводителя, от его щедрости, умения наладить контакт с

силами природы и, наконец, от его внешнеполитического статуса.

Кочевая империя Хунну была имперской конфедерацией племен. Она была

основана на консенсуальных связях во внутренней политике, но выступала как

специфическая завоевательная ксенократи-ческая государственноподобная

мулыпиполития по отношению к соседним народам. Данную двойственность отражает

«статусный дуализм» любого свободного хунна. Каждый номад (вождь, дружинник,

простой скотовод) одновременно входил в две иерархии: в генеалогическую иерархию

родов, племен и племенных объединений. Одновременно он являлся воином и занимал

свое место в «десятичной» классификации (рядовой, десятник, сотник и т.д.)-

Политическая организация хуннского общества претерпела в течение времени

значительную трансформацию. Первоначально империя представляла собой мощную

державу, основанную на военной иерархии, в известной степени автократической власти

шаньюя, личных связях шаньюя с региональными наместниками из близких

родственников и соратников («имперская конфедерация»). Постепенно автократические

связи в хуннском обществе ослабевали и заменялись федеративными, на задний план

оттеснялись военно-иерархические отношения, вперед выдвигалась генеалогическая

иерархия между «старшими» и «младшими» по рангу племенами. Хуннская империя

превратилась в «племенную конфедерацию».

Распад Хуннской державы был обусловлен: а) внешними источниками

поступления прибавочного продукта, которые объединяли экономически независимые

племена в единую имперскую конфедерацию;

[235]

б) мобильностью и вооруженностью кочевников, что вынуждало верховную власть

империй балансировать в поисках консенсуса между различными политическими

группами; в) специфической «удельно-лествичной» системой наследования власти и

полигамией. Последнее обстоятельство привело к переизбытку представителей хуннской

элиты, усилению внутренней конкуренции между ними за наследство и ресурсы, к двум

гражданским войнам, вторая из которых в совокупности с климатическими стрессами 44–

46 гг. привела империю Хунну к гибели.

Было ли данное общество государством или же Хуннская имперская

конфедерация представляла собой догосударственное потестарно-политическое

объединение?

Ответ на этот вопрос в известной степени зависит от избранной методологии

исследования. В современной политической антропологии существуют две наиболее

популярные группы теорий политогенеза. Конфликтные, или контрольные теории

обосновывают происхождение государственности и ее внутреннюю природу с позиции

отношений эксплуатации, классовой борьбы, ограничения доступа к ресурсам, войны и

межэтнического доминирования. Интегративные, или управленческие теории главным

образом ориентированы на то, чтобы объяснить феномен государства как более высокую

стадию экономической и общественной интеграции [подробнее см.: Fried 1967; Service

1975; Claessen, Skalnik 1978; 1981; Cohen, Service 1978; Haas 1982; Gailey, Pa„erson 1988;

Павленко 1989; Годинер 1991; Якобсон 1997; и др.].

Однако ни с точки зрения конфликтного, ни с точки зрения интегративного

подходов Хуннская держава (как и многие другие кочевые империи) не может быть

однозначно интерпретирована ни как вождество, ни как государство. Ее

государственноподобный характер («узаконенное насилие») ярко проявляется только в

отношениях с внешним миром (военно-иерархическая организация для изъятия

прибавочного продукта у соседей и для сдерживания давления извне; признание со

стороны Китая в качестве самостоятельного «владения» и специфический церемониал во

внешнеполитических отношениях). С этой точки зрения создание «кочевых империй» –

частный случай популярной в свое время «завоевательной» теории политогенеза Л.

Гумпловича, согласно которой война и завоевание являются предпосылками для

последующего закрепления неравенства и стратификации.

В то же самое время во внутренних отношениях «государствен-ноподобные»

империи номадов (за исключением некоторых вполне

[236]

объяснимых случаев) основаны на ненасильственных (консенсуальных и дарообменных)

связях, они существовали за счет внешних источников, без установления

налогообложения и эксплуатации скотоводов. Наконец, в хуннском обществе

отсутствовал главный признак государственности. Согласно многим современным

теориям политогенеза главным отличием государственных форм от догосударственных

является то, что правитель вождества обладает лишь консенсуальной властью, т.е., по

сути, авторитетом, тогда как в государстве правительство может осуществлять санкции с

помощью легитимизированного насилия [Service 1975: 16, 296–307; Claessen, Skalnik 1978:

21-22, 630, 639-640; 1981: 490-492; Carneiro 1981: 69–71; и др.]. Характер власти хуннского

шаньюя в принципе позволяет интерпретировать объем его могущества как более

консенсу-альный, лишенный монополии на законную силу. Шаньюй выступает главным

образом в качестве редистрибутора, вся сила которого держится на личных способностях

и умении получать извне общества престижные товары и перераспределять их между

подданными. Хуннская держава была основана на недостаточно стабильных

дарообменных связях между шаньюем и вождями племен, в их обществе неизвестны

массовый аппарат принуждения и писаное право. К тому же вооруженный номад не

очень удачный объект для принуждения. Сами хуннские вожди подчеркивали отличие

своих соплеменников от китайцев: «По своим обычаям сюнну выше всего ставят гордость

и силу, а ниже всего исполнение повинностей» [Лидай 1958: 218; Материалы 1973: 34].

Ситуация, сложившаяся в хуннском обществе, не являлась исключительной для

империй кочевников. Внутреннее налогообложение отсутствовало и в державе гуннов в

Европе. Все награбленное богатство раздавалось номадам [Гмыря 1995:129]. Секретарь

римского посольства Приск встречался по дороге в ставку Атгилы со многими греками,

захваченными ранее номадами в плен.

«Они сообщили Приску, что жизнь в царстве Аттилы легче, чем в Римской империи.

Им особенно нравилось отсутствие налогов. В то время как население империи

страдало от вымогательств и злоупотреблений сборщиков налогов, Аттила вовсе не

собирал налогов со своих подданных. У него не было нужды заботиться о налогах, –

делает вывод Г. В. Вернадский, – поскольку казна была всегда полна трофеями

войны и византийской данью» [1996: 159].

С этой точки зрения представляется очевидным, что Хуннскую державу (как

ханство гуннов, так и большинство других кочевых империй) нельзя рассматривать как

государство.

[237]

В силу того, что многим ранним государствам как раз не хватало монополии на

использование силы [Carneiro 1981: 68], персона сакрализованного правителя являлась

фигурой, консолидирующей и объединяющей общество. Многие антропологи полагают,

что священный царь являлся «посредником» между божествами и подданными,

обеспечивал благодаря своим сакральным способностям стабильность и процветание

обществу, объединял посредством дарений социальные коммуникации в единую сеть

[Claessen 1986]. По этой причине интересно сопоставить хуннское общество с

промежуточной между вождеством и сложившимся государством политической

структурой – так называемым ранним государством, которое отличается от уже

сложившихся форм государственности клановым характером органов управления,

неразвитостью системы налогообложения, административного и судебного аппарата,

правовой системы [Claessen, Skalnik 1978; 1981; Claessen, van de Velde 1987; 1991;

Васильев 1983: 40–49; Кочакова 1995: 153–164; и др.].

X. Классен систематизировал и опубликовал в 25-м разделе « The Early State»

сводку данных о 21 раннегосударственном обществе по 51-му признаку [Claessen, Skalnik

1978: 533–596]. Попытаемся рассмотреть, насколько хуннское общество вписывается в

характеристики раннего государства. Ряд критериев (социальная стратификация,

общинная собственность на землю, сакральная власть правителя, кланово-

генеалогическая иерархия статусов, наличие жречества, органов управления и

коллективных совещательных структур при правителе) достаточно широко

распространены как в вождестве, так и в раннем государстве [ibid.: 533–596 table III, VI-

VIII, X, XII, XIII, XV, XVIII]. По остальным признакам вырисовывается следующая ситуация.

(1) Общие социально-экономические показатели [table II]: достаточно низкий в

сравнении с раннегосударственными обществами уровень экономического развития

(кроме торговли, что легко объяснимо), низкая плотность населения, существование

вместо столичного города лишь «правительственного центра» – ставки, отсутствие

сведений об урбанизации (едва ли хуннские городища можно считать городами в полном

смысле этого слова). В то же время необходимо отметить, что низкая плотность

населения в кочевых обществах могла быть компенсирована более благоприятными

условиями для развития внутренней инфраструктуры (равнинный рельеф, массовое

использование верховых животных, эстафетная система связи (ямская служба)) и,

следовательно, возможностью объединения в один социальный организм населения,

[238]

кочующего на гораздо большей территории, чем обычные раннегосударственные

образования. Не случайно численность населения Хуннской державы, как бы ни был

велик разброс точек зрения на этот счет (от 600 тыс. до 1500 тыс. человек), больше

типична для государственного общества, поскольку численность вождеств в целом

составляла десятки тысяч человек, в редких случаях доходя до ста тысяч, тогда как

население государств составляет многие сотни тысяч и миллионы человек [Johnson, Earie

1987:314 table 10]. В целом данные показатели могут свидетельствовать как о

предгосударственном, так и о раннегосударственном характере хуннского общества.

(2) Налогообложение, права и обязанности граждан [table IV, V,XI, XIV]: по

словам X. Классена, в раннем государстве «членынизшего слоя имели, вообще говоря,

мало прав и много обязанностей» [Claessen, Skalnik 1978: 573]. В хуннском случае

отсутствует система налогообложения, расходы правителя невелики в сравнении с

типичными для ранних государств, согласно источникам главные обязанности простых

скотоводов – участие в военных действиях, но не выплата повинностей [Лидай 1958: 218;

Материалы 1973: 34]. По этим показателям хунну определенно ближе к вождеству, чем к

государству.

(3) Специализированный административный аппарат [table XVI,XVII, XIX]:

большинство хуннских управителей разных рангов теоретически могут быть отнесены к

так называемым «общим функционерам». Однако в летописях нет сведений о таких

важных обязанностях для региональных наместников раннего государства, как сбор

налогов с простого населения в пользу центрального правительства, что предполагает

необходимость весьма осторожной интерпретации их как «чиновников». В то же время

другие характеристики еще более определенно свидетельствуют против определения

державы Хунну как государства. Во-первых, нет сведений о существовании в хуннском

обществе «специализированных функционеров» (т.е.профессиональных бюрократов),

которые имелись почти во всех ранних государствах [об этом см.: Claessen, Skalnik 1978:

580] – самикитайцы противопоставляли себя как народ, «носящий пояса и шапки

чиновников», воинственным («натягивающим луки») номадам, не имеющим

церемониала, и подчеркивали, что у кочевников управление страной легко осуществимо

[Лидай 1958: 31–32; Бичурин 1950а:58–60; Материалы 1968:46–48]; во-вторых, неизвестна

такая, в 99%случаев характерная для ранних государств [Claessen, Skalnik 1978:585],

форма контроля над региональными наместниками, как

[239]

объезд владений. Единственная категория лиц, которая может быть отчасти отнесена к

«специализированным функционерам», это гу-духоу.

(4) Право и законы [table IX]: большинство показателей (правитель – главный судья

и формальный законотворец, влияние на него родственников и советников, принятие

судебных решений на основе традиционного права (торе!) и случайного выбора) не дает

четкой грани между тождеством и ранним государством. Однако отсутствие сведений о

судах, апелляциях, писаном праве, о существовании кодекса наказаний за различные

преступления, специализированных функционерах, контролирующих соблюдение

законов, свидетельствуют о предгосударственной природе хуннского общества. В то же

время в пользу раннегосударственного характера Хуннской державы может

свидетельствовать существование специальных лиц из кланов Хуянь, Лань и Сюйбу,

которые «ведали разбором судебных дел и определяли степень наказания» [Лидай 1958:

680-681; Материалы 1973: 73].

Таким образом, если использовать разработанные X. Классеном и его соавторами

критерии ранней государственное ги, следует сделать вывод, что Хуннская держава

представляла собой переходное общество, в котором имеются признаки как сложного

вождества, так и зачаточного раннего государства. В то же время нельзя не заметить, что

по большинству наиболее важных показателей (отсутствие специализированного

управленческого аппарата и налогообложения) хуннское общество более тяготеет к

предгосударственному, чем к государственному уровню политической интеграции.

Все вышеизложенное в полной мере применимо к большинству других кочевых

империй. Как и Хуннская держава, снаружи они выглядели как деспотические

завоевательные государственноподобные общества, так как были созданы для изъятия

прибавочного продукта извне степи. Но изнутри «кочевые империи» оставались

основанными на племенных связях без установления налогообложения и эксплуатации

скотоводов. Сила власти правителя степного общества, как правило, основывалась не на

возможности применять легитимное насилие, а на его умении организовывать военные

походы и перераспределять доходы от торговли, дани и набегов на соседние страны.

Вне всякого сомнения, такую политическую систему нельзя считать государством.

Однако это не свидетельство того, что подобная структура управления была

примитивной. Как показывают

[240]