обрекли на роль защитницы вредных предрассудков, тем не менее помогла их разрушить, ибо наука и философия снабдили ее факелом
более здоровой критики. Она уже умела взвешивать авторитеты, сравнивать их между собою; и в конце концов подчинила последние суду
разума. Она отбрасывала чудеса, нелепые рассказы, факты, противоречащие правдоподобию, критикуя свидетельства, на которые они
опирались; впоследствии она сумела их отбросить вопреки силе этих свидетельств, отступая только пред тем, которое могло бы устранить
физическое или моральное неправдоподобие необыкновенных фактов.
******Итак, все интеллектуальные занятия людей, как бы они не различались по своему предмету, методу, или необходимым для них
умственным способностям, содействовали прогрессу человеческого разума. Вся система трудов людей, в самом деле, подобна хорошо
составленному произведению, части которого, методически разделенные, должны, тем не менее, быть тесно связаны, образовать одно целое
и стремиться к одной цели.
******Бросая теперь общий взгляд на человеческий род, мы покажем, что открытие истинных методов во всех науках, обширность,
заключающихся в них теорий, применение их ко всем предметам природы, ко всем потребностям людей, пути сообщения, установившиеся
между ними, многочисленность контингента лиц, разрабатывающих их, наконец, умножение печатных станков, служат достаточной
порукой, что отныне ни одна из них не может спуститься ниже той ступени, на которую она возведена. Мы дадим возможность заметить,
что принципы философии, правила свободы, сознание истинных прав человека и его действительных интересов распространены среди
слишком большого числа наций, руководят в каждой из них воззрениями слишком большого количества просвещенных людей, чтобы
можно было бы опасаться, что они когда-нибудь будут преданы забвению.
******И какое опасение может еще остаться, видя, что два наиболее распространенных языка суть также языки двух народов, пользующихся
наиболее полной свободой, наилучше познавших ее принципы; так что никакой союз тиранов, никакая из возможных политических
комбинаций не может помешать громко защищать на этих двух языках права разума, как и права свободы?
******Но если все нам говорить за то, что человеческий род не должен более впасть в свое древнее варварство, если все должно нас укрепить
против той малодушной и извращенной системы, которая обрекает его на вечные колебания между истиной и заблуждением, свободой и
рабством, мы в то же время видим, что свет знаний освещает еще лишь небольшую часть земного шара и что количество людей,
обладающих действительными знаниями, бледнеет пред массой, коснеющей в предрассудках и невежестве. Мы видим обширные страны,
изнывающие в рабстве, где народы, здесь унижены пороками цивилизации, развращенность которой замедляет ее движение, там прозябают
еще в младенчестве своих первых эпох. Мы видим, что труды этих последних лет много сделали для прогресса человеческого разума, но
мало для совершенства человеческого рода; много для славы человека, кое-что для его свободы, почти ничего еще для его счастья. В
некоторых пунктах наши глаза поражены ярким светом; но густой мрак покрывает еще необозримый горизонт. Душа философа с утешением
отдыхает на немногих предметах; но зрелище тупоумия, рабства, сумасбродства, варварства еще чаще ее удручает; и друг человечества
может вкусить удовольствие без примеси, только предаваясь сладким надеждам на будущее.