реотипы, привычки мышления и, в частности, прогнозирования событий приходится "откладывать в
сторону" и учитывать сложность, самочинность, нестандартность, уникальность человека как предмета
рассмотрения. И идеал научности подхода в отношении к человеку совсем не тот, который уместен в науках
о "неживом". Этот идеал обязательно включает принцип учета индивидуального своеобразия человека со
всеми вытекающими из этого следствиями (и неожиданностями, неудобствами для тех, кто хотел бы
человека стандартизировать, схематизировать, отображать краткими общими моделями, формулами и пр.).
Очень просто: подход к человеку должен быть человечным (гуманистичным). И это признак не незрелости
психологии (в частности, психологии труда) как науки, а ч е р т а ее специфики.
Следует отметить, что теоретическое отношение человека к действительности обусловлено самим
фактом существования естественного языка и речевой деятельностью. Способность оперировать более или
менее обобщенным, истинным и имеющим "предсказательную силу" знанием усваивается каждым челове -
ком в детстве вместе с усвоением речи. Теория в научном значении этого слова есть специально развитое
понятийно-речевое образование (система), которое в зародыше встречается и необходимо человеку на
каждом шагу.
Обратим внимание на некоторые важные и до некоторой степени странные особенности
теоретического знания. Основная — для очень многих слов (терминов) и утверждений (как в обычном
языке, так и в сколько угодно строгих и "высоких" теориях) не удается указать вещи, явления, ограниченные
рамками места и времени, которые (вещи, явления) соответствовали бы этим словам. Например, мы говорим
"трудящийся". А в действительности не можем встретить того, о чем думаем, ибо то, что мы реально
встретим, будет вполне определенный человек с именем и фамилией, женщина или мужчина определенного
возраста и с несметным количеством других, в частности, чисто индивидуальных признаков. Но ведь
когда мы говорим "трудящийся", то имеем в виду совсем не это, но "вообще всех" трудящихся, даже
таких, которых никогда не увидим: тех, которые были в прошлом во все времена, и тех, которые появятся в
будущем. И так обстоит дело, вероятно, с большинством слов. Аналогичным образом дело обстоит не только
с отдельными словами, но и с предложениями, утверждениями. Таким образом, мир языка, мир слов имеет
свое особое существование. И, строго говоря, объектом теории является некоторый мир словесных
построений, языковых конструкций, отображающих реальные явления и их зависимости в своеобразной
(идеализированной) форме моделирующего упрощения. Это прежде всего мир терминов и предложений,
понятий и суждений.
В соответствии с определенной философской позицией [68] будем различать простые и сложные
объекты теории. Простыми будем считать те, которые соответствуют фактам (невымышленным явлениям,
событиям, процессам), а сложными — те, которые соответствуют закономерным их зависимостям.
Общефилософские положения мы постараемся конкретизировать на частном материале психологии труда.
Рассмотрим основные разновидности простых теоретических объектов.
Совершенный теоретический объект (простой) — термин, опирающийся как на эмпирическое, так и на
логическое обоснование. Примеры таких объектов теории: "мотивы трудовой деятельности", "профессия" и
т. п. Термин, как известно, может состоять и из одного слова, и из нескольких — быть составным. Как
элемент языка термин соответствует, должен соответствовать определенному понятию — мысли,
отображающей общие и существенные признаки тех или иных явлений, процессов в некоторой реальности,
действительности. Поэтому, говоря об объектах теории, мы часто будем иметь в виду и термины, и понятия,
как бы не различая их для простоты изложения.
Эмпирический полуобъект теории — термин (и понятие), опирающийся на эмпирическое обоснование,
но не получивший еще пока логического (в рамках какой-либо концепции, концептуальной схемы)
обоснования. Например, занимаясь практической профконсультацией учащихся старших классов, мы быстро
замечаем следующий упрямый факт: обращаясь к нам за советом по выбору профессии, учащийся в
сущности перестает быть для нас учащимся — мы его не учим в обычном значении этого слова, а, наоборот,
должны стараться создать у него мнение, что мы ничего ему не предписываем, ничего от него не будем
требовать, не будем ловить его на каких-либо ошибках. Более того, даже подчеркиваем, что наше общение с
ним достаточно конфиденциальное, и по правилам служебной этики мы ничего без его согласия не должны
разглашать (его товарищам, даже родителям и т. д.); мы подчеркиваем свою роль советчика, поставщика
информации и его роль как хозяина выбора про-