Карлейль Т. История Французской революции

Подождите немного. Документ загружается.

ВОССТАНИЕ ЖЕНЩИН

161

мире. Она столь стремительна и смела, столь

проницательна и изобретательна, столь

быстро схватывает ситуацию и пользуется

ею, она до кончиков пальцев заряжена

инстинктом жизни! Уже один талант стоять в

очередях, даже если бы не было других, отли-

чает, как мы говорили, французский народ от

всех других народов, древних и современных.

Сознайся, читатель, что, мысленно пере-

бирая один предмет за другим, ты вряд ли

найдешь на земле что-либо более достойное

размышлений, нежели чернь. Ваша чернь —

это истинное порождение природы, произрас-

тающее из глубочайших бездн или связанное

с ними. Когда столь многие ухмыляются и

гримасничают в тенетах безжизненного фор-

мализма, а под накрахмаленной манишкой не

ощутить биения сердца, здесь, и именно

здесь, сохраняется искренность и реальность.

Содрогнитесь при виде ее, издайте крик ужа-

са, если не можете сдержаться, но вглядитесь

в нее! Какое сложное переплетение общече-

ловеческих и личных желаний вырывается в

трансцендентном устремлении, чтобы дей-

ствовать и взаимодействовать с обстоятель-

ствами и одно с другим, чтобы созидать то,

что им предназначено создать. Что именно ей

предстоит сделать, не ведомо никому, в том

числе и ей самой. Это воспламеняющийся

необъятный фейерверк, самовозгорающийся

и самопоглощающийся. Ни философия, ни

прозорливость не могут предсказать, каковы

этапы, каковы размеры и каковы результаты

его горения.

«Человек, — было написано, — всегда

интересен для человека, по сути нет ничего

более интересного». Из этого разве не ясно,

почему нам так наскучили сражения? В наше

время сражения ведут машины с минималь-

ным по возможности участием человеческой

личности или непосредственности; люди

теперь даже умирают и убивают друг друга

механическим путем. После Гомера, когда

сражения велись толпами людей, на них не

стоит смотреть, о них не стоит читать, о них

не стоит помнить. Сколько скучных, крова-

вых сражений тщится представить история

или даже воспеть хриплым голосом! Но она

бы пропустила или небрежно упомянула об

этом единственном в своем роде восстании

женщин.

Мысль или смутные зачатки мысли повсе-

местно зарождались всю ночь в женских голо-

вах и были чреваты взрывом. Утром в поне-

дельник на грязных чердаках матери просы-

паются от плача детей, которые просят хле-

ба. Надо спускаться на улицу, идти на зелен-

ной рынок, становиться в хлебные очереди.

Везде они встречают изголодавшихся мате-

рей, полных сочувствия и отчаяния. О мы,

несчастные женщины! Но почему вместо

хлебных очередей не отправиться во дворцы

аристократов, корень зла? Вперед! Собирай-

тесь! В Отель-де-Виль, в Версаль, к фона-

рю!

В одном из караульных помещений в квар-

тале Святого Евстахия «молодая женщина»

хватает барабан — а как могут национальные

гвардейцы открыть огонь по женщине, по

молодой женщине? Молодая женщина хва-

тает барабан и идет, выбивая дробь, и

«громко кричит о вздорожании зерна». Спус-

кайтесь, о матери, спускайтесь, Юдифи, за

хлебом и местью! Все женщины следуют за

ней; толпы штурмуют лестницы и выгоняют

на улицу всех женщин: женские бунтующие

силы, по словам Камиля, напоминают анг-

лийские морские войска; происходит всеоб-

щее «давление женщин». Могучие рыночные

торговки, трудолюбивые, поднявшиеся на

рассвете изящные гризетки, древние старые

девы, спешащие к заутрене, горничные с мет-

лами — все должны идти. Вставайте, женщи-

ны; мужчины-лентяи не хотят действовать,

они говорят, что мы должны действовать

сами! И вот, подобно лавине с гор, потому

что каждая лестница — это подтаявший

* Речь идет о походе парижских женщин на Вер-

саль 5—6 октября 1789 г., повлекшем переселение

короля и Национального собрания в Париж.

162

БАСТИЛИЯ

ручей, толпа грозно растет и с шумом и

дикими воплями направляется к Отель-де-

Виль. С шумом, с барабанным боем или без

него; вот и Сент-Антуанское предместье

подоткнуло подолы и, вооружившись палка-

ми, кочергами и даже проржавевшими писто-

летами (без патронов), вливается в общий

поток. Этот шум долетает со скоростью звука

до самых дальних застав. К семи часам этого

промозглого октябрьского утра 5-го числа

Ратуша видит чудеса. И случается так, что

там уже собралась толпа мужчин, которые с

криками теснятся вокруг какого-то нацио-

нального патруля и булочника, схваченного

за обвешивание. Они уже там, и уже спущена

веревка с фонаря, так что чиновники выну-

ждены тайно выпустить мошенника-булоч-

ника через задний ход и даже послать «во все

округа» за подкреплением.

Грандиозное зрелище, говорит Камиль,

представляло множество Юдифей, всего от

восьми до десяти тысяч, бросившихся на

поиски корня зла! Оно должно было внушать

страх, было смешным и ужасным и совер-

шенно неуправляемым. В такой час переуто-

мившиеся триста еще не подают признаков

жизни, нет никого, кроме нескольких чинов-

ников, отряда национальных гвардейцев и

генерал-майора Гувьона. Гувьон сражался в

Америке за гражданские свободы, это чело-

век, храбрый сердцем, но слабый умом. Он

находится в этот момент в своем кабинете,

успокаивая Майяра, сержанта Бастилии,

который пришел, как и многие, с «представ-

лениями». Не успевает он успокоить Майяра,

как появляются наши Юдифи.

Национальные гвардейцы выстраиваются

на наружной лестнице, опустив штыки, но

десять тысяч Юдифей неудержимо рвутся

вверх — с мольбами, с простертыми руками,

только бы поговорить с мэром. Задние напи-

рают на передних, и вот уже сзади, из муж-

ских рук летят камни; Национальная гвардия

принуждена делать одно из двух: либо очи-

стить Гревскую площадь пушечными залпа-

ми, либо расступиться вправо и влево. Они

расступаются, и живой поток врывается в

Ратушу, наполняет все комнаты, кабинеты,

устремляется все выше и выше, вплоть до

самой каланчи; женщины жадно ищут ору-

жие, ищут мэра, ищут справедливости; в это

время те из них, кто лучше одет, ласково раз-

говаривают с чиновниками, указывают на

нищету этих несчастных женщин, а также на

свои собственные страдания — некоторые

даже очень интересного свойства

Бедный месье де Гувьон беспомощен в

этом чрезвычайном положении, он вообще

человек беспомощный, легко теряющийся,

позднее он покончит самоубийством. Как

удачно для него, что сейчас здесь находится

Майяр, человек находчивый, пусть и с своими

«представлениями»! Лети назад, находчивый

Майяр, разыщи бастильский отряд и, о! воз-

вращайся скорее с ним и особенно со своей

находчивой головой! Потому что, смотри,

Юдифи не находят ни мэра, ни членов муни-

ципалитета, но на верхушке каланчи они

обнаружили бедного аббата Лефевра, раздат-

чика пороха. За неимением лучшего они

вешают его в бледном утреннем свете над

крышами всего Парижа, который расплы-

вается в его тускнеющих глазах, — ужасный

конец? Однако веревка рвется — во Франции

веревки рвутся постоянно, а может быть,

какая-нибудь амазонка перерезала ее. С

высоты около 20 футов аббат Лефевр падает

с грохотом на оцинкованную крышу — и

затем живет долгие годы, хотя у него нав-

сегда остается «дрожание в членах»

И вот двери разлетаются под ударами

топоров: Юдифи взломали арсенал, захва-

тили ружья и пушки, три мешка с деньгами и

кипы бумаги; через несколько минут наш

чудный Отель-де-Виль, построенный при

Генрихе IV, запылает со всем своим содержи-

мым!

ВОССТАНИЕ ЖЕНЩИН

163

Глава пятая

КОННЫЙ ПРИСТАВ МАЙЯР

И впрямь запылал бы, если бы не вернулся

этот проворный и находчивый Майяр, быст-

рый на ногу!

Майяр по собственной инициативе — так

как ни Гувьон, ни остальные не дали бы на

это разрешения — хватает барабан, спус-

кается по главной лестнице и выбивает гром-

кие раскаты своего хитрого марша: «Вперед!

На Версаль!» Как люди бьют в котел или ско-

вороду, чтобы сбить в рой рассерженных

пчел или растерянно летающих ос, и смятен-

ные насекомые, услышав звуки, сбиваются

вокруг — просто вокруг некоего руководите-

ля, отсутствовавшего ранее, так и эти менады

окружают находчивого Майяра, конного при-

става из Шатле. Поднятые топоры замирают,

аббат Лефевр оставлен полуповешенным: все

бросаются с каланчи вниз, чтобы узнать, что

это за барабанный бой. Станислас Майяр,

герой Бастилии, поведет нас на Версаль?

Слава тебе, Майяр, благословен ты будешь

среди всех приставов! Идем же, идем!

Захваченные пушки привязаны к захва-

ченным повозкам; в качестве канонира воссе-

дает мадемуазель Теруань * с пикой в руке и в

шлеме на голове «с гордым взглядом и ясной

прекрасной наружностью» ; некоторые счита-

ют, что ее можно сравнить с Орлеанской

девой, другим она напоминает «образ Афины

Паллады»

. Майяр (его барабан продолжает

рокотать) оглушительными криками провоз-

глашен генералом. Майяр ускоряет вялый

темп марша. Резко и ритмично отбивая такт,

Майяр с трудом ведет по набережным свой

рой менад. Такой рой не может идти в тиши-

не! Лодочник останавливается на реке, все

ломовые извозчики и кучера бегут, в окна

выглядывают мужчины — женщины боятся,

что их заставят идти. Зрелище зрелищ: ско-

пище вакханок в этот окончательно форма-

лизованный век! Бронзовый Генрих взирает

на них со своего Нового моста, монархиче-

ский Лувр, Тюильри Медичи видят день,

которого никто никогда не видел.

Вот Майяр со своими менадами выходит

на Елисейские Поля (скорее Поля Тартара) *,

и Отель-де-Виль почти не пострадал. Выло-

манные двери, аббат Лефевр, который

больше не будет раздавать порох, три мешка

денег, большая часть которых — ведь санкю-

лоты, хотя и умирающие с голоду, не лишены

чести — будет возвращена

: вот и весь

ущерб. Великий Майяр! Маленькое ядро

порядка окружает его барабан, но поодаль

бушует океан, потому что всякое отребье,

мужского и женского пола, стекается к нему

со всех сторон; и нет руководства, кроме его

головы и двух барабанных палочек.

О Майяр, стояла ли когда-нибудь со вре-

мен самой первой войны перед каким-либо

генералом задача, подобная той, которая

стоит перед тобой в этот день? Вальтер

Голяк ** все еще трогает сердца, но Вальтер

имел одобрение, имел пространство, чтобы

маневрировать, и, кроме того, его кресто-

носцы были мужчины. Ты же, отвергнутый

небом и землей, возглавляешь сегодня менад.

Их бессвязное исступление ты должен не-

замедлительно преобразовать в связные

речи, в действия толковые, а не исступлен-

ные. Не дай Бог тебе просчитаться! Прагма-

тичное чиновничество со своим сводом зако-

нов о наказаниях ожидает тебя, а за твоей

спиной менады уже подняли бурю. И уж раз

они самому сладкоголосому Орфею отрубили

голову и бросили ее в воды Пенея, что же они

сделают с тобой, обделенным музыкальным и

поэтическим слухом и лишь научившимся

бить в обтянутый овечьей кожей барабан. Но

* Теруань де Мерикур — бывшая актриса, возгла-

вившая поход женщин на Версаль и ставшая одним

из популярных агитаторов на импровизированных

уличных собраниях Парижа (см.: Манфред А. З.

Великая французская революция. М., 1983. С. 79).

* Елисейские поля — в античной мифологии оби-

тель блаженства, где пребывают души умерших

мудрецов и героев.

** См. примечание на С. 25 данного издания.

164 БАСТИЛИЯ

Майяр не ошибся. Поразительный Майяр!

Если бы слава не была случайностью, а исто-

рия — извлечением из слухов, как знаменит

был бы ты!

На Елисейских Полях происходят оста-

новка и колебания, но для Майяра нет возвра-

та. Он уговаривает менад, требующих ору-

жия из Арсенала, что там нет никакого ору-

жия, что самое лучшее — безоружное

шествие и петиция Национальному собра-

нию; он быстро выбирает или утверждает

генеральш и капитанш над отрядами в десять

и пятьдесят женщин и, установив подобие

порядка, под бой около «восьми барабанов»

(свой барабан он оставил), с бастильскими

волонтерами в арьергарде снова выступает в

путь.

Шайо, где поспешно выносят буханки хле-

ба, не подвергается разорению, не тронуты и

севрские фарфоровые заводы. Древние

аркады Севрского моста отзываются эхом

под ногами менад, Сена с извечным рокотом

катит свои волны, а Париж посылает вдо-

гонку звоны набата и барабанную дробь,

неразличимые в криках толпы и всплесках

дождя. В Медон, в Сен-Клу, во все стороны

расходятся вести о происходящем, и вечером

будет о чем поговорить у камелька. Наплыв

женщин все еще продолжается, потому что

речь идет о деле всех дочерей Евы, всех ныне-

шних и будущих матерей. Нет ни одной дамы,

которой, пусть в истерике, не пришлось бы

выйти из кареты и идти в шелковых туфель-

ках по грязной дороге

. Так в эту мерзкую

октябрьскую погоду, как стая бескрылых

журавлей, движутся они своим путем через

ошеломленную страну. Они останавливают

любых путешественников, особенно проез-

жих и курьеров из Парижа. Депутат Ле

Шапелье в элегантном одеянии из элегант-

ного экипажа изумленно рассматривает их

сквозь очки — он интересуется жизнью, но

поспешно удостоверяет, что он депутат-

патриот Лe Шапелье и, более того, бывший

председатель Ле Шапелье, который председа-

тельствовал в ночь сошествия Святого Духа,

и член Бретонского клуба с момента его

образования. На это «раздается громкий

крик: «Да здравствует Ле Шапелье!», и

несколько вооруженных лиц вскакивают на

передок и на запятки его экипажа, чтобы

сопровождать его»

Тем не менее весть, посланная депешей

Лафайетом или распространившаяся в слабом

шуме слухов, проникла в Версаль окольными

путями. В Национальном собрании, когда все

заняты обсуждением текущих дел, сожалени-

ями о предстоящих антинациональных пир-

шествах в зале Оперы, о колебаниях Его

Величества, не подписывающего Права

Человека, а ставящего условия и прибега-

ющего к уловкам, Мирабо подходит к предсе-

дателю, которым в этот день оказывается

многоопытный Мунье, и произносит вполго-

лоса: «Мунье, Париж идет на нас» (Mounier,

Paris marche sur nous). — «Я ничего не знаю!»

(Je n'en sais rien!) — «Можете верить этому

или не верить, это меня не касается, но

Париж, говорю вам, идет на нас. Скажитесь

немедленно больным, идите во дворец и пре-

дупредите их. Нельзя терять ни минуты». —

«Париж идет на нас? — отвечает Мунье желч-

ным тоном. — Что ж, тем лучше! Тем скорее

мы станем республикой». Мирабо покидает

его, как всякий покинул бы многоопытного

председателя, кинувшегося в неведомые воды

с зажмуренными глазами, и повестка дня

обсуждается как прежде.

Да, Париж идет на нас, притом не одни

женщины Парижа! Едва Майяр скрылся из

глаз, как послания месье де Гувьона во все

округа и всеобщий набатный звон и барабан-

ный бой начали давать результат. На Грев-

скую площадь быстро прибывают вооружен-

ные национальные гвардейцы из всех окру-

гов, в первую очередь гренадеры из Цент-

рального округа, это наши старые француз-

ские гвардейцы. Там уже «огромное стечение

народа», толпятся жители Сент-Антуанского

предместья, прошеные и непрошеные, с

пиками и ржавыми ружьями. Гренадеров из

ВОССТАНИЕ ЖЕНЩИН 165

Центрального округа приветствуют криками.

«Приветствия нам не нужны, — мрачно отве-

чают они. — Нация была оскорблена, к ору-

жию! Идем вместе за приказами!» Ага, вот

откуда дует ветер! Патриоты и патрули

теперь заодно!

Триста советников собрались, «все коми-

теты действуют». Лафайет диктует депеши в

Версаль, в это время ему представляется

депутация гренадеров Центрального округа.

Депутация отдает ему честь и затем произно-

сит слова, не лишенные толики смысла: «Мой

генерал, мы посланы шестью ротами грена-

дер. Мы не считаем вас предателем, но счи-

таем, что правительство предает нас; пора

положить этому конец. Мы не можем повер-

нуть штыки против женщин, которые просят

хлеба. Народ в нищете, источник зла нахо-

дится в Версале; мы должны разыскать

короля и доставить его в Париж. Мы должны

наказать фландрский полк и лейб-гвардию,

которые дерзнули топтать национальные

кокарды. Если король слишком слаб, чтобы

носить корону, пусть сложит ее. Вы корону-

ете его сына, вы назовете Регентский совет, и

все пойдет хорошо»

. Укоризненное изумле-

ние искажает лицо Лафайета, слетает с его

красноречивых рыцарственных уст — тщет-

но. «Мой генерал, мы готовы пролить за вас

последнюю каплю крови, но корень зла в

Версале, мы обязаны пойти и привезти

короля в Париж, весь народ хочет этого»

(tout le peuple le veut).

«Мой генерал» спускается на наружную

лестницу и произносит речь — опять тщетно.

«В Версаль! В Версаль!» Мэр Байи, за кото-

рым послали сквозь потоки санкюлотов,

пытается прибегнуть к академическому крас-

норечию из своей золоченой парадной каре-

ты, но не вызывает ничего, кроме хриплых

криков: «Хлеба! В Версаль!», и с облегче-

нием скрывается за дверцами. Лафайет вска-

кивает на белого коня и снова произносит

речь за речью, исполненные красноречия,

твердости, негодования, в них есть все, кроме

убедительности. «В Версаль! В Версаль!» Так

продолжается час за часом, на протяжении

половины дня.

Великий Сципион-Американец ничего не

может сделать, не может даже ускользнуть.

«Черт возьми, мой генерал (Morbleu, mon

général), — кричат гренадеры, смыкая ряды,

когда конь делает движение в сторону, — вы

не покинете нас, вы останетесь с нами!» Опас-

ное положение: мэр Байи и члены муниципа-

литета заседают в Ратуше, «мой генерал»

пленен на улице; Гревская площадь, на кото-

рой собрались тридцать тысяч солдат, и все

Сент-Антуанское предместье и Сен-Марсо

превратились в грозную массу блестящей и

заржавленной стали, все сердца устремлены с

мрачной решимостью к одной цели. Мрачны

и решительны все сердца, нет ни одного без-

мятежного сердца, кроме, быть может, сер-

дца белого коня, который гарцует, изогнув

шею, и беззаботно грызет мундштук, как

будто не рушится здесь мир с его династиями

и эпохами. Пасмурный день клонится к зака-

ту, а девиз остается тем же: «В Версаль!»

И вдруг, зародившись вдали, накатывают

зловещие крики, хриплые, отдающиеся в про-

должительном глухом ропоте, звуки кото-

рого слишком напоминают «Фонарь!» (Lan-

terne!). А ведь нерегулярные отряды санкю-

лотов могут сами отправиться в путь со

своими пиками и даже пушками. Несгибае-

мый Сципион решается наконец через адъ-

ютантов спросить членов муниципалитета:

должен он идти в Версаль? Ему вручают

письмо через головы вооруженных людей;

шестьдесят тысяч лиц впиваются в него глаза-

ми, стоит полная тишина, не слышно ни

одного вздоха, пока он читает. О Боже, он

внезапно бледнеет! Неужели члены муници-

палитета разрешили? «Разрешили и даже

приказали» — поступить иначе он не может.

Крики одобрения сотрясают небо. Все в

строй, идем!

Время подходит, как мы посчитали, уже к

трем часам. Недовольные национальные

гвардейцы могут разок пообедать по-поход-

ному, но они единодушно, обедавшие и необе-

166

БАСТИЛИЯ

давшие, идут вперед. Париж распахивает

окна, «рукоплещет», в то время как мстители

под резкие звуки барабанов и дудок проходят

мимо; затем он усядется в раздумье и прове-

дет в ожидании бессонную ночь

. Лафайет на

своем белом коне как можно медленнее объ-

езжает строй и красноречиво взывает к

рядам, продвигаясь вперед со своими трид-

цатью тысячами. Сент-Антуанское предме-

стье с пиками и пушками обогнало его, разно-

шерстная толпа с оружием и без него окру-

жает его с боков и сзади. Крестьяне опять

стоят, разинув рты. «Париж идет на нас» (Pa-

ris marche sur nous).

Глава шестая

В ВЕРСАЛЬ!

В это самое время Майяр остановился со

своими покрытыми грязью менадами на вер-

шине последнего холма, и их восхищенным

взорам открылись Версаль и Версальский

дворец и вся ширь королевского домена:

вдаль, направо Марли и Сен-Жермен-ан-Ле и

налево, вплоть до Рамбуйе, все прекрасно,

все мягко окутано, как печалью, сероватой

влажностью воздуха. А рядом, перед нами,

Версаль, Новый и Старый, с широкой тени-

стой главной аллеей посередине, величе-

ственно-тенистой, широкой, в 300 футов

шириной, как считают, с четырьмя рядами

вязов, а дальше Версальский дворец, выходя-

щий в королевские парки и сады, сверкающие

озерца, цветники, лабиринты, Зверинец,

Большой и Малый Трианон, жилища с высо-

кими башнями, чудные заросшие уголки, где

обитают боги этого низшего мира, но и они

не избавлены от черных забот — сюда

направляются изголодавшиеся менады,

вооруженные пиками-тирсами! *

Да, сударыни, именно там, где наша пря-

мая тенистая аллея пересекается, как вы

заметили, двумя тенистыми аллеями по пра-

* Тирс (греч.) — жезл Вакха.

вую и по левую руку и расширяется в Коро-

левскую площадь и Внешний дворцовый

двор, именно там находится Зал малых забав.

Именно там заседает верховное собрание,

возрождающее Францию. Внешний двор,

Главный двор, Мраморный двор, двор, сужа-

ющийся в двор, который вы можете разли-

чить или представить себе, и на самом даль-

нем его конце стеклянный купол, отчетливо

сияющий, как звезда надежды, — это и есть

Oeil de Boeuf. Именно там, и нигде больше,

печется для нас хлеб! — «Но, сударыни, не

лучше ли будет, если наши пушки и мадемуа-

зель Теруань со всем военным снаряжением

перейдут в задние ряды? Подателям проше-

ний в Национальное собрание приличествует

смиренность, мы чужие в Версале, откуда

вполне явственно доносятся звуки набатов и

барабанов! Надо также принять по возможно-

сти веселый вид, скрыв наши печали, может

быть даже запеть? Горе, которому сочув-

ствуют небеса, ненавидимо и презираемо на

земле» — так советует находчивый Майяр,

обращаясь к своим менадам с речью на холме

около Версаля

Хитроумные предложения Майяра прини-

маются. Покрытые грязью мятежницы дви-

жутся по аллее «тремя колоннами» среди

четырех рядов вязов, распевая «Генрих IV» на

первую попавшуюся мелодию и выкрикивая:

«Да здравствует король!» Версаль толпится

по обеим сторонам, хотя с, вязов неумолимо

капает, и провозглашает: «Да здравствуют

наши парижанки!» (Vivent nos parisiennes!).

Гонцы и курьеры были высланы в направ-

лении Парижа, как только распространились

слухи, благодаря чему, к счастью, удалось

разыскать короля, который отправился охо-

титься в Медонский лес, и доставить его

домой, тогда и забили в барабаны и набаты.

Лейб-гвардейцы, угрюмые, в промокших рей-

тузах, уже выстроены перед дворцовой

решеткой и смотрят на Версальскую аллею.

Фландрский полк, раскаивающийся за пирше-

ство в Опере, тоже здесь. Здесь же и спешив-

шиеся драгуны. И наконец, майор Лекуэнтр с

ВОССТАНИЕ ЖЕНЩИН

167

теми, кого он смог собрать из версальской

Национальной гвардии, хотя надо отметить,

что наш полковник, тот самый граф д'Эстен,

который страдал бессонницей, крайне несвое-

временно исчез, предполагают, что в Oeil de

Boeuf, и не оставил ни приказов, ни патронов.

Швейцарцы в красных мундирах стоят под

ружьем позади решетки. Там же, во внутрен-

них покоях, собрались «все министры»: Сен-

При, Помпиньян со своими «Сетованиями» и

другие вместе с Неккером; они заседают и,

подавленные, ожидают, что же будет.

Председатель Мунье, хотя он и ответил

Мирабо: «Тем лучше» (Tant mieux) — и сде-

лал вид, что не придает этому большого зна-

чения, охвачен дурными предчувствиями.

Разумеется, эти четыре часа он не почивал на

лаврах! Повестка дня продвигается: выглядит

уместным направить депутацию к Его Вели-

честву, чтобы он соизволил даровать «всеце-

лое и безоговорочное одобрение» всем этим

статьям нашей конституции, «условное одоб-

рение», со всякого рода оговорками, не

может удовлетворить ни богов, ни людей.

Это-то ясно. Но есть нечто большее, о чем

никто не говорит, но что теперь все, хоть и

смутно, понимают. Беспокойство, нереши-

тельность написаны на всех лицах; члены

Собрания перешептываются, неловко входят

и выходят: повестка дня, очевидно, не отра-

жает злобу дня. И наконец, от внешних ворот

доносятся шелест и шарканье, резкие воз-

гласы и перебранка, заглушаемые стенами,

все это свидетельствует, что час пробил! Уже

слышны толкотня и давка, и вот входит

Майяр во главе депутации из пятнадцати жен-

щин, с одежды которых капает грязь. Неве-

роятными усилиями, всеми правдами и

неправдами Майяру удалось убедить осталь-

ных подождать за дверями. Национальное

собрание поэтому должно взглянуть прямо в

лицо стоящей перед ним задаче: возрожда-

ющийся конституционализм имеет прямо

перед собой санкюлотизм собственной персо-

ной, кричащий: «Хлеба! Хлеба!»

Находчивый Майяр, преобразовавший

исступление в связную речь, делает все воз-

можное, укрощая одних и убеждая других; и

впрямь, хоть и не воспитанный на ораторском

искусстве, он умудряется действовать вполне

успешно: при настоящем, ужасающем недо-

статке зерна депутация горожанок пришла из

Парижа, как может видеть высокоуважаемое

Собрание, чтобы подать прошение. В этом

деле слишком очевидны заговоры аристокра-

тов: например, один мельник был подкуплен

«банкнотой в 200 ливров», чтобы он не молол

зерна, — его имени пристав Майяр не знает,

но факт этот может быть доказан и во всяком

случае не вызывает сомнений. Далее, как

выясняется, национальные кокарды были

растоптаны, некоторые носят или носили

черные кокарды. Не подвергнет ли высокое

Национальное собрание, надежда Франции,

все эти вопросы своему мудрому безотлага-

тельному обсуждению?

И изголодавшиеся, неукротимые менады

к крикам «Черные кокарды!», «Хлеба! Хле-

ба!» добавляют крик «Да или нет?». Да,

господа, если депутация к Его Величеству за

«одобрением, всецелым и безоговорочным»,

выглядела уместной, насколько более

уместна она теперь ввиду «прискорбного

положения Парижа», ради успокоения этого

возбуждения! Председатель Мунье с

поспешно собранной депутацией, среди кото-

рой мы замечаем почтенную фигуру доктора

Гильотена, торопится во дворец. Повестку

дня продолжит вице-председатель; Майяр

будет стоять рядом с ним, чтобы сдерживать

женщин. Было четыре часа ужасного дня,

когда Мунье вышел из Собрания.

О многоопытный Мунье, какой день!

Последний день твоего политического бытия!

Лучше бы было тебе сказаться «внезапно

заболевшим», когда еще было время. Потому

что посмотри, Эспланада на всем ее громад-

ном протяжении покрыта группами оборван-

ных, промокших женщин, патлатых него-

дяев-мужчин, вооруженных топорами, ржа-

выми пиками, старыми ружьями, «желез-

168 БАСТИЛИЯ

ными дубинками» (batons ferrés), которые

завершаются ножами или клинками (вид

самодельного резака); все это похоже не на

что иное, как на голодный бунт. Льет дождь,

лейб-гвардейцы гарцуют между группами

«под общий свист», возбуждая и раздражая

толпу, которая, будучи рассеяна ими в одном

месте, тотчас собирается в другом.

Бесчисленное количество оборванных

женщин осаждает председателя и депутацию,

настаивая, чтобы сопровождать его: разве

сам Его Величество, выглянув из окна, не

послал узнать, что мы хотим? «Хлеба и разго-

вора с королем» (Du pain et parler au Roi), —

был ответ. 12 женщин шумно присоединя-

ются к депутации и идут вместе с ней через

Эспланаду, через рассеянные группы, мимо

гарцующих лейб-гвардейцев под проливным

дождем.

Председателя Мунье, депутация которого

пополнилась 12 женщинами, сопровождае-

мыми толпой голодных оборванцев, самого

принимают за одну из таких групп: их разго-

няют гарцующие гвардейцы; с большим тру-

дом они снова сходятся по липкой грязи

Наконец ворота открываются, депутации раз-

решают войти, включая и этих двенадцать

женщин, из которых пять даже увидят в лицо

Его Величество. Пусть же промокшие

менады ожидают их возвращения со всем воз-

можным терпением.

Глава седьмая

В ВЕРСАЛЕ

Но Афина Паллада в образе мадемуазель

Теруань уже занялась фландрцами и спешив-

шимися драгунами. Она вместе с наиболее

подходящими женщинами проходит по рядам,

разговаривает с серьезной веселостью, сжи-

мает грубых вояк в патриотических объяти-

ях, выбивает нежными руками ружья и муш-

кеты: может ли мужчина, достойный имени

мужчины, напасть на голодных женщин-

патриоток?

Писали, что Теруань имела мешки с день-

гами, которые она раздавала фландрцам; но

откуда она могла их взять? Увы, имея мешки

с деньгами, редко садятся на повстанческую

пушку. Клевета роялистов! Теруань имела

лишь тот скудный заработок, который ей

приносила профессия женщины, которой не

повезло в жизни; у нее не было денег, только

черные кудри, фигура языческой богини и

одинаково красноречивые язык и сердце.

Тем временем начинает прибывать Сент-

Антуанское предместье группами и отрядами,

промокшими, угрюмыми, вооруженными

пиками и самодельными резаками, так далеко

их завела упорная народная мысль. Множе-

ство косматых фигур оказалось здесь: одни

пришли совершить нечто, что они еще сами

не знают, другие пришли, чтобы посмотреть,

как это свершится! Среди всех фигур выделя-

ется одна, громадного роста, в кирасах, хотя и

маленького размера

, заросшая рыжими с

проседью кудрями и длинной черепичного

цвета бородой. Это Журдан, плутоватый тор-

говец мулами, уже больше не торговец, а

натурщик, превратившийся сегодня в иска-

теля приключений. Его длинная черепичного

цвета борода обусловлена данью моде, чем обу-

словлены его кирасы (если только он не рабо-

тает каким-нибудь разносчиком, снабженным

железной бляхой), вероятно, навсегда остане-

тся исторической загадкой. Среди толпы мы

видим и другого Саула *: его называют Отец

Адам (Père Adam), но мы лучше знаем его

как громогласного маркиза Сент-Юрюга,

героя «вето», человека, который понес

потери и заслужил их. Долговязый маркиз,

несколько дней назад чудом уцелевший в аду

штурма Бастилии, теперь как учитель на уче-

ников с интересом поглядывает из-под своего

* Саул (библ.) — первый царь Израильско-иудейс-

кого государства (конец XI в. до н. э.). В ветхоза-

ветном повествовании воплощение правителя, став-

шего «неугодным» Богу (I Царство, 8—31).

ВОССТАНИЕ ЖЕНЩИН 169

зонтика. Все смешалось: Афина Паллада,

занятая фландрцами; патриотическая вер-

сальская Национальная гвардия, лишенная

патронов, брошенная полковником д'Эсте-

ном и возглавленная майором Лекуэнтром;

гарцующие лейб-гвардейцы, раздраженные,

упавшие духом, в мокрых рейтузах, и, нако-

нец, это разлившееся море возмущенных обо-

рванцев — как при таком смешении может не

быть происшествий?

Смотрите, вот двенадцать депутаток воз-

вращаются из дворца. Без председателя

Мунье, но сияющие от радости, кричащие:

«Жизнь за короля и его семью!» Видимо, у вас

хорошие новости, сударыни? Наилучшие

новости! Пятеро из нас были допущены во

внутренние роскошные покои к самому коро-

лю. Вот этой тоненькой девице (она самая

хорошенькая и лучше всех воспитана) — «Лу-

изе Шабри, делающей статуэтки, ей всего 17

лет» — мы поручили выступить. И Его Вели-

чество глядел на нее, да и на всех нас,

необыкновенно милостиво. А еще, когда

Луиза, обращаясь к нему, чуть не упала в

обморок, он поддержал ее своей королевской

рукой и любезно сказал: «Она вполне стоит

того» (Elle en valût bien la peine). Подумайте,

женщины, что за король! Его слова — сплош-

ное утешение, вот хоть эти: в Париж будут

посланы продукты, если продукты еще есть

на свете; хлеб будет так же доступен, как воз-

дух; мельники должны молоть, сколько

выдержат их жернова, иначе им придется

плохо; все, что Спаситель французской сво-

боды может исправить, все будет сделано.

Это хорошие новости, но слишком неправ-

доподобные для измокших менад! Доказа-

тельств-то ведь нет? Слова утешения — это

всего лишь слова, которые никого не накор-

мят. «О несчастные бедняки, вас предали ари-

стократы, они обманули даже ваших соб-

ственных посланцев! Своей королевской

рукой, мадемуазель Луиза? Своей рукой?!

Ты, бесстыжая девка, заслуживающая такого

названия — лучше не произносить! Да, у тебя

нежная кожа, а наша загрубела от невзгод и

промокла насквозь, пока мы ждали тебя под

дождем. У тебя нет дома голодных детей,

только гипсовые куколки, которые не пла-

чут! Предательница! На фонарь!» — И на

шею бедной хорошенькой Луизы Шабри,

тоненькой девицы, только что опиравшейся

на руку короля, не слушая ее оправданий и

воплей, накидывают петлю из подвязок,

которую за оба конца держат обезумевшие

амазонки; она на краю гибели, но тут подле-

тают два лейб-гвардейца, с негодованием раз-

гоняют толпу и спасают ее. Встреченные

недоверием двенадцать депутаток спешат

обратно во дворец за «письменным ответом».

Но взгляните, вот новый рой менад во

главе с «бастильским волонтером Брюну».

Они тоже пробиваются к решетке Большого

дворца, чтобы посмотреть, что там происхо-

дит. Человеческое терпение, особенно если

на человеке мокрые рейтузы, имеет пределы.

Лейтенант лейб-гвардии месье де Савоньер на

мгновение дает волю своему нетерпению,

уже долго подвергавшемуся испытанию. Он

не только разгоняет вновь подошедших

менад, но и наступает конем на их главу месье

Брюну и рубит или делает вид, что рубит его

саблей; находя в этом большое облегчение,

он даже преследует его; Брюну убегает, хотя

и оборачиваясь на бегу и также обнажив саб-

лю. При виде этой вспышки гнева и победы

два других лейб-гвардейца (гнев заразителен,

а немного расслабиться так утешительно)

также дают себе волю, устремляются в

погоню с саблями наголо, описывая ими в

воздухе страшные круги. Так что бедному

Брюну ничего не остается делать, как бежать

еще быстрее; пробираясь между рядами, он

не перестает размахивать саблей, как древний

парфянин, и, более того, кричать во все гор-

ло: «Они нас убьют!» (On nous laisse assassi-

ner!).

Какой позор! Трое против одного! Из

рядов Лекуэнтра слышится громкий ропот,

затем рев и, наконец, выстрелы. Рука

Савоньера поднята для удара, пуля из ружья

170 БАСТИЛИЯ

одного из солдат Лекуэнтра пронзает ее,

занесенная сабля звенит, падая и не причиняя

вреда. Брюну спасен, эта дуэль благополучно

закончилась, но дикие боевые клики начи-

нают раздаваться со всех сторон!

Амазонки отступают, жители Сент-

Антуанского предместья наводят пушку,

заряженную картечью; трижды подносят

зажженный факел, и трижды ничего не сле-

дует — порох отсырел; слышатся голоса:

«Остановитесь, еще не время!»

Господа

лейб-гвардейцы, вам дан приказ не стрелять,

однако двое из вас хромают, выбитые из сед-

ла, а один конь убит. Не лучше ли вам отсту-

пить, чтобы пули не достали вас, а затем и

вообще скрыться в стенах дворца? А что

произойдет, если при вашем отступлении раз-

рядится одно-два ружья по этим вооружен-

ным лавочникам, которые не перестают

орать и издеваться? Выпачканы грязью ваши

белые кокарды огромного размера, и дай

Бог, чтобы они сменились на трехцветные!

Ваши рейтузы промокли, ваши сердца огру-

бели. Идите и не возвращайтесь!

Лейб-гвардейцы отступают, как мы уже

намекнули, с той и с другой стороны разда-

ются выстрелы; они не пролили крови, но

вызвали безграничное негодование. Раза три

в сгущающихся сумерках они показываются у

тех или иных ворот, но всякий раз их встре-

чают бранью и пулями. Стоит показаться

хоть одному лейб-гвардейцу, как его пресле-

дуют все оборванцы: например, бедного

«месье де Мушетона из шотландского полка»,

владельца убитого коня, смогли прикрыть

только версальские капитаны; вслед ему щел-

кали ржавые курки, разорвав в клочья его

шляпу. В конце концов по высочайшему

повелению лейб-гвардейцы, кроме несколь-

ких, несущих караул, исчезают, как будто

проваливаются сквозь землю, а под покровом

ночи они уходят в Рамбуйе

Отметим также, что версальцы к этому

времени обзавелись оружием; весь день некое

официальное лицо ничего не могло найти,

пока в эти критические минуты один патрио-

тически настроенный сублейтенант не при-

ставил пистолет к его виску и не сказал, что

будет очень благодарен, если оружие найдет-

ся, что немедленно и было исполнено. И

фландрцы, обезоруженные Афиной Палла-

дой, тоже открыто заявили, что стрелять в

мирных жителей они не будут, и в знак мира

обменялись с версальцами патронами.

Санкюлоты теперь входят в число друзей

и могут «свободно передвигаться», возмуща-

ясь лейб-гвардией и усиленно жалуясь на

голод.

Глава восьмая

НА ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ ДИЕТЕ

Но что же медлит Мунье, почему не возвра-

щается со своей депутацией? Уже шесть, уже

семь часов вечера, а Мунье все нет, и все нет

«одобрения, всецелого и безоговорочного».

И смотрите, насквозь промокшие менады

уже не депутацией, а всей толпой проникли в

Собрание и позорнейшим образом нарушили

публичные выступления и повестку дня. Ни

Майяр, ни председатель не могут сдержать их

пыл, и даже львиный рык Мирабо, которому

они аплодируют, останавливает их ненадол-

го: то и дело они прерывают прения о воз-

рождении Франции голосами: «Хлеба! Хва-

тит этой болтовни!» Как нечувствительны

оказались эти несчастные создания к прояв-

лениям парламентского красноречия!

Откуда-то становится известно, что запря-

гаются королевские экипажи как будто бы

для отъезда в Мец. Действительно, какие-то

экипажи, то ли королевские, то ли нет, выез-

жают из задних ворот. Они даже предъявили

или пересказали письменный приказ нашего

версальского муниципалитета, который

настроен монархически, а не демократичес-

ки. Однако версальские патрули заставляют

их вернуться, согласно строжайшему распо-

ряжению неутомимого Лекуэнтра.