Иноземцев В.Л. Социально-экономические проблемы XXI века: попытка нетрадиционной оценки

Подождите немного. Документ загружается.

Социально-экономические проблемы XXI века: попытка нетрадиционной оценки

Центр исследований постиндустриального общества

Материалы международной конференции

"Социальные модели общества в период перехода

к социальноориентированной рыночной экономике:

принципы, практика, перспективы"

Москва, 29 сентября - 1 октября 1999 года

В. Л. ИНОЗЕМЦЕВ

доктор экономических наук,

директор Центра исследований постиндустриального общества, заместитель главного

редактора журнала "Свободная мысль"

Социально-экономические проблемы XXI века: попытка нетрадиционной оценки

Москва, 1999

Содержание:

Вводные замечания

Нарастание социального неравенства как проблема постиндустриального общества

Становление концепции

Революция интеллектуалов

Разобщенность современного мира как следствие развития постиндустриальных

тенденций

Автономность постиндустриального мира

Замкнутость постиндустриальной цивилизации

Разобщенность современного мира

З аключение

Список использованных источников

Вводные замечания

Сегодня, накануне наступления нового тысячелетия, попытки определить тенденции,

способные сформировать облик юивилизации XXI века, объективно занимают значимое

место в рамках любой социологической концепции. В последние годы, и этот факт вряд

ли может быть оспорен, ведущее место в подобных дискуссиях занимают сторонники

концепции постиндустриального общества. В настоящее время сама теория

постиндустриализма переросла те относительно узкие рамки, которыми она

ограничивалась в 70-е и 80-е годы, и приобрела значение методологического инструмента,

помогающего осмыслить закономерности формирования в западных странах нового

общества. На наш взгляд, данная концепция позволяет адекватно оценивать перспективы,

открывающиеся перед человечеством в следующем столетии, и может быть эффективно

использована для выявления наиболее актуальных проблем и противоречий, с которыми

может столкнуться современная цивилизация.

Переходя к анализу самих этих проблем, в первую очередь на основе результатов,

публикуемых западными исследователями, следует сказать несколько слов о том, в какой

мере постиндустриальная теория воспринята и востребована в современной России.

Как известно, 90-е годы стали периодом радикальных, и при этом далеко не всегда

позитивных, перемен в российском обществе. В этих условиях социологическая теория

также не могла демонстрировать поступательного прогресса и подверглась изменениям, в

значительной мере носившим хаотический характер. Резкая смена вех, характерная для

первой половины 90-х годов, обусловила глубокий кризис отечественного

обществоведения в первую очередь по трем причинам: во-первых, в ранг "достоинства"

было возведено отсутствие сколь-либо четких парадигм в социологических

исследованиях, вызванное отказом от марксистских представлений и неопределенностью

новых ориентиров; во-вторых, предпочтение стало отдаваться скорее информации, чем

знаниям, и изложение самых разнообразных идей и фактов, почерпнутых из не самой

свежей западной литературы, стало преподноситься не с меньшим пафосом, чем их

обнаружение или открытие; и, что самое тревожное, в-третьих, молодая российская

социология оказалась, к сожалению, не столько направляющим и структурирующим

элементом массового сознания, сколько его побочным продуктом.

В самые противоречивые моменты истории социальная наука всегда стремилась

оставаться над обществом, определяя и формируя его мировоззрение; сегодня же

отечественное обществоведение формулирует концепции, целью которых зачастую

становится не обнаружение объективной истины (поскольку в нынешних условиях она

выглядит слишком мрачной), а снискание популярности среди тех или иных кругов

общества. Сейчас в гораздо большей степени, чем в советское время заметна изоляция

российской социологии, чьи представители, за небольшим исключением, объективно

неспособны вести на равных диалог с западными коллегами прежде всего потому, что

утрачена сама логика научной дискуссии, замененная поверхностными и примитивными

аргументами, апеллирующими к массовому сознанию.

Все эти положения прослеживаются и на примере усвоения идей постиндустриализма в

российской социальной теории. Во второй половине 80-х годов, в "золотое время"

советской социальной науки, к теории постиндустриального общества не было проявлено

существенного внимания, так как в условиях ниспровержения марксистских догм

наиболее востребованными оказывались диаметрально противоположные,

неоконсервативные теории. На фоне бума переводов книг, принадлежавших перу

наиболее убежденных сторонников "свободного рынка", работы основателей и классиков

постиндустриальной теории оставались знакомыми российскому читателю в основном по

переложениям, сделанным "бойцами идеологического фронта" в 70-е и начале 80-х годов.

Когда же стало очевидно, что идея массированного и быстрого перехода к работающему

рыночному механизму не оправдала себя, некоторая часть исследователей, в той или иной

мере сохранивших приверженность марксистским представлениям, начала поиск

альтернативы, и поэтому востребованность постиндустриальной парадигмы, большинство

сторонников которой на Западе придерживается левоцентристской ориентации, оказалась

предопределенной.

Однако постиндустриальная теория, и это можно утверждать сегодня совершенно

однозначно, не была понята российскими обществоведами, как ранее не была ими понята

и марксистская теория. Большинство отечественных социологов, экономистов, философов

стремилось и стремится не к объективному исследованию постиндустриальных

процессов, а к обоснованию с использованием постиндустриальной риторики либо

ошибочности рыночных реформ, либо некоего уникального места России в современном

цивилизационном процессе.

В первом случае идеи постиндустриализма воспринимались как близкие по духу

современным российским "левым" в силу ряда элементов, "роднящих" эту концепцию с

теорией коммунистического общества. Безусловно, постиндустриальная доктрина

способна претендовать на статус всеобъемлющей социологической теории, весьма

близкой классическому марксизму по некоторым своим подходам, ориентирам и

методологическим постулатам (что мы отметили еще в 1992 году)

. Однако при этом

стремление к отождествлению постиндустриального общества и коммунистической

перспективы порождается не объективным анализом реального хода развития западного

общества, не исследованием мира современного человека как субъекта производства и

потребления, не анализом мотивов и стимулов деятельности людей в рамках современных

форм хозяйственных организаций, а глубоко присущим нашим бывшим и нынешним

марксистам желанием доказать, что все магистральные пути развития цивилизации по-

прежнему ведут к коммунизму, а это в нынешних условиях предполагает, что "коммунизм

рождается как постиндустриальное и постэкономическое общество (курсив авторов - В.

И.)"

. То, что раньше в учебниках марксизмаленинизма говорилось о коммунистической

общественноэкономической формации, сегодня утверждается относительно

постиндустриального общества, которое видится как "общество демократического

персонализма, где государство подчинено интересам личности как условие и гарант ее

свободного гармоничного развития"

Во втором случае теория постиндустриализма оказалась объективно близкой многим

российским социологам как инструмент обоснования концепций "догоняющего"

социального развития, причем весьма противоречивых и неоднозначных. Как известно, в

последние годы в литературе появились многочисленные упоминания о неких "шансах"

России на успешное осуществление подобной модели в современных условиях; в качестве

главного обоснования приводятся указания на то, что страна имеет

высококвалифицированные научные кадры, гигантский творческий потенциал и

отличается распространенностью приверженности научному поиску как важной

социальной ценности. В такой ситуации концепция постиндустриального общества, в

котором центральную роль играют кодификация теоретического знания и научные

достижения, оказывается весьма привлекательной для сторонников обоснования новой

всемирноисторической миссии России.

Мы полагаем, что такой подход неубедителен, а его распространение чрезвычайно вредно.

В основе подобных представлений лежит опровергнутая крахом социалистического

эксперимента и кризисом новых индустриальных стран Азии идея о возможности

быстрого прохождения той или иной стадии экономического прогресса или даже "скачка"

из одного хозяйственного состояния в другое. Более того; фактически впервые отсталость

страны рассматривается как положительный, а не отрицательный момент в ее развитии.

Так, некоторые авторы полагают, что хотя "Россия не успела вклиниться в

постиндустриальную стадию, так как находится на индустриальной, но имеет

исторический шанс - необремененная постиндустриальной моделью, она готова не только

гармонично войти в новую модель цивилизационного развития, но и при определенных

условиях стать лидером этого процесса"

. Сторонники такого подхода, вначале

отмечавшие лишь необходимость "сохранения [за Россией] роли одного из лидеров в

общем движении человечества к гуманистической постиндустриальной цивилизации"

дошли впоследствии до утверждения о том, что "эпицентром [становления новой

постиндустриальной парадигмы] окажется, по всей вероятности, Россия"

. Комичность

подобных выводов становится понятной не только в свете последнего кризиса, но и на

фоне тезисов тех же авторов, полагавших, подобно Ю. В. Яковцу, что центр становления

постиндустриального общества с неизбежностью смещается в страны Азиатско-

Тихоокеанского региона

, столь же убедительно "подтвержденных" событиями 1997-1998

годов.

Такие позиции основываются, с одной стороны, на ни на чем не базирующейся вере их

сторонников в мессианское предназначение России, и, с другой, на ошибочном тезисе о

том, что постиндустриальное общество может быть построено, а не является

естественным следствием объективно протекающих процессов. В реальности социум,

основным производственным ресурсом которого стали информация и знания, отличают

два момента. Во-первых, широкое распространение научного труда возможно только

тогда, когда значительная часть населения может быть отвлечена от нужд материального

производства. Этого в современной России не достигнуто. Во-вторых, знания как ресурс

информационного общества существуют прежде всего не в объективированной форме, а в

сознании людей, и потому субъективны и не имеют единой для всех ценности. Вместе оба

эти момента показывают, что "постиндустриализацию", в отличие от "индустриализации",

нельзя совершить посредством сосредоточения всех ресурсов нации на едином

направлении, так как, во-первых, высокое материальное благосостояние должно

предшествовать становлению такого общества, и, во-вторых, насильственные

(экономические, как сегодня, или внеэкономические, как в сталинские времена) действия

не могут привести к формированию информационного общества. Вся логика

современного социального прогресса говорит о том, что постиндустриальное общество не

строится на основе высоких технологических достижений, а формируется тогда, когда в

результате естественного технического прогресса система мотивов человеческой

деятельности выходит из традиционной материалистической плоскости, и идеалы

общества массового потребления уже оказываются изжиты значительной частью

населения.

Мы остановились столь подробно на существующих в российской социальной теории

иллюзиях в первую очередь потому, что основные проблемы постиндустриального

общества, которые, на наш взгляд, определят облик цивилизации в начале следующего

столетия, лежат именно за пределами практикуемых в нашей стране подходов.

С одной стороны, отождествляя постиндустриальное общество с таким социальным

порядком, в котором на основе развития личности в условиях высокого уровня

материального благосостояния устанавливаются мир и гармония, социологи проходят

мимо основного, на наш взгляд, противоречия, имманентно присущего новому

общественному устройству, а именно - зреющего на Западе конфликта между

нематериалистически мотивированным меньшинством населения, занятым в

высокотехнологичных отраслях хозяйства и относимым к классу интеллектуалов

(knowledge-class), и материалистически мотивированным большинством, которое в

условиях экспансии информационного хозяйства последовательно выключается из

передовых сфер общественного производства. Данная проблема и сопряженная с ней

проблема нарастания неравенства по мере развития постиндустриальных тенденций

активно исследуется на Западе начиная с первой половины 90-х годов, однако полностью

выпадает из поля зрения российских обществоведов.

С другой стороны, радикально переоценивая технологический потенциал России,

сторонники отечественной версии постиндустриализма не учитывают того, что

неравенство отдельных стран и народов в последние десятилетия нарастает не менее

объективно, нежели социальное неравенство внутри развитых стран. Сначала крах

коммунизма, а затем явная неудача "догоняющего" развития в странах Азии отчетливо

показали, что постиндустриальные общества создали самодостаточный мир, попытки

войти в который на основе мобилизации собственных сил обречены на провал. Более того;

ставя перед нашей страной задачу занять достойное место среди лидеров

постиндустриальной трансформации, отечественные постиндустриалисты выступают

сторонниками нового гигантского социального эксперимента, отказывая своему народу в

праве на нормальное поступательное развитие. Основной же задачей России, как мы

постараемся показать ниже, является в нынешних условиях поляризации "первого" и

"третьего" мира (при росте количества государств, которые могут быть отнесены уже к

"четвертому" миру), закрепление на ведущих ролях в рамках "третьего" мира и удержание

от сползания к "четвертому", угроза чего представляется сегодня вполне реальной.

Таким образом, как ни парадоксально это звучит, основной проблемой

постиндустриального общества является сегодня и останется в XXI веке проблема роста

социального неравенства как в рамках самих развитых стран, так и в мировом масштабе.

На двух аспектах этой проблемы мы и остановимся в нашем докладе.

1 - См.: Иноземцев В.Л. Марксистская теория исторического прогресса: истоки и

преемники. Репринт доклада. М., ИЭ РАН, 1992 // Иноземцев В. Л. За десять лет. К

концепции постэкономического общества. М., 98. С. 161 - 211.

2 - Бузгалин А., Колганов А. Социалистические революции XXI века // Свободная мысль.

1997. № 10. С. 73.

3 - Мирошник И., Гаврилин Е. Индивид, личность, постиндустриальное общество //

Свободная мысль. 1996. № 7. С.115.

4 - Кочетов Э. Неоэкономика - новая цивилизационная модель экономического развития

-- и Россия // Мировая экономика и международные отношения. 1997. № 3. С. 79.

5 - На пути к постиндустриальной цивилизации / Под ред. Ю.В.Яковца. М., 1996. С. 6.

6 - Яковец Ю.В. Формирование постиндустриальной парадигмы: истоки и перспективы //

Вопросы философии. 1997. № 1. С. 14.

7 - На пути к постиндустриальной цивилизации. С. 90.

Нарастание социального неравенства как

проблема постиндустриального общества

Становление постиндустриального общества представляет собой самое масштабное

социальное изменение последних столетий человеческой истории. В ходе этой

трансформации происходят радикальные перемены во всех сферах общественной жизни,

и, разумеется, меняются социальная структура и роль основных общественных

институтов.

В отличие от прежних социальных преобразований - а единственным достаточно

подробно документированным среди них является становление индустриального

общества, - рассматриваемая трансформация не сопровождается радикальной ломкой

классовой структуры. Дело в том, что формирование основ постиндустриального порядка

происходит по мере глубинных изменений в отношениях личности и общества, и

рассматриваемые преобразования не базируются на изменении отношений между

существующими классами.

Изменения в характере взаимодействия между традиционными классами индустриального

общества и новыми социальными группами, порожденными информационной

революцией, стали привлекать внимание философов и социологов по мере становления

представлений о постиндустриальном содержании формирующегося порядка. Однако

вплоть до начала 90-х годов, анализ социальной стороны данной проблемы практически

не затрагивал ее экономической составляющей; в результате многие разворачивавшиеся в

постиндустриальном обществе процессы не получали адекватной оценки. Даже сегодня в

западной философской и социологической литературе доминирует подход, в рамках

которого социальные проблемы современного постиндустриального общества не

связываются непосредственным образом со становлением адекватной классовой

стратификации. Рассмотрение становления новой социальной структуры и нарастания

общественного неравенства в рамках постиндустриального общества мы хотели бы

поэтому начать с анализа позиций, еще в 60-е годы сформировавшихся в социологии и, с

определенными модификациями, по сей день определяющих угол зрения на весь комплекс

данных проблем.

Становление концепции

новой социальной стратификации

Обратившись к проблеме изменяющейся социальной структуры уже в первые

послевоенные годы, многие социологи предприняли попытку в той или иной мере

объяснить ее посредством апелляции к новой роли политической верхушки общества.

Наблюдая резкое снижение хозяйственного и политического влияния традиционного

класса буржуа, власть которого основывалась на чисто экономичеких факторах, Р.

Дарендорф в конце 50-х годов одним из первых обратил внимание на место

управляющего класса, бюрократии и высших менеджеров, определяя их в качестве элиты

будущего. "Так кто же составляет правящий класс посткапиталистического общества?" -

спрашивал он и отвечал: "очевидно, его представителей следует искать на верхних

ступенях бюрократических иерархий, среди тех, кто отдает распоряжения

административному персоналу"

. Примерно в то же время К. Райт Миллс отметил, что

постоянное усложнение социальной организации приводит к тому, что основную роль

начинают играть не имущественные или наследственные качества человека, а занимаемое

им место в системе социальных институтов. В обществе, где "власть в наибольшей

степени сосредоточена в таких областях, как экономика, политика, армия, прочие

институты оттесняются на обочину современной истории и в определенных

обстоятельствах оказываются в полной зависимости от первых"

, вследствие чего новая

социальная элита представляется не элитой богатства, а элитой статуса, хотя, разумеется,

они зачастую определяют и дополняют друг друга.

По мере формирования концепции постиндустриализма стало развиваться представление

о доминирующей роли знания во всех сферах жизни. Так, Д. Белл, основатель этой

теории, в числе первых трех фундаментальных характеристик постиндустриального

общества называет центральную роль теоретического знания, создание новой

интеллектуальной технологии и рост класса носителей знания. "Совершенно очевидно, -

заключает он, - что постиндустриальное общество представляет собой общество знания в

двояком смысле: во-первых, источником инноваций во все большей мере становятся

исследования и разработки (более того, возникают новые отношения между наукой и

технологией ввиду центрального места теоретического знания); во-вторых, прогресс

общества, измеряемый возрастающей долей ВНП и возрастающей частью занятой рабочей

силы, все более однозначно определяется успехами в области знания"

. В русле этого

методологического направления вопрос о новой социальной структуре и новом

господствующем классе определялся классовым самоопределением работников, занятых в

тех отраслях хозяйства, которые могли быть отнесены в рамках трехсекторной модели

общественного производства к третичному, а позднее причислялись к четвертичному

(quaternary) и пятеричному (quinary) секторам.

В 1962 году Ф. Махлуп ввел не вполне корректный, но показательный термин "работник

интеллектуального труда (knowledge-worker)"

, соединивший различные характеристики

нового типа работника: его ориентированность на оперирование информацией и

знаниями; фактическую независимость от собственности на средства и условия

производства; крайне высокую мобильность; стремление к деятельности, открывающей

широкое поле для самореализации и самовыражения, хотя бы и в ущерб сиюминутной

материальной выгоде. Становилось ясно, что появление обладающих подобными

качествами работников в качестве значимой социальной страты может привести к

радикальным подвижкам в общественной структуре. В 1958 году М. Янг в своей

блестящей фантастической повести "Возвышение меритократии" в гротескной форме

обрисовал конфликт между интеллектуалами и остальным обществом как опасное

противоречие следующего столетия

. Огромное значение, придававшееся в этот период

научному прогрессу, и доминирование выраженного технократического подхода к оценке

социального развития предопределели то, что исследование природы и основных

характеристик нового класса заняло в постиндустриальной теории одно из центральных

мест.

Вплоть до середины 80-х годов большинство социологов было сосредоточено на двух

процессах.

Первый из них касался быстрого снижения социальной роли рабочего класса, что

объяснялось как естественное следствие становления сервисной экономики. Именно такое

понимание позволяло Г. Маркузе еще в начале 60-х годов утверждать, что одно из

главных направлений депролетаризации общества обусловлено тем, что мир новой

высокотехнологичной деятельности резко сокращает потребность в прежних категориях

трудящихся; в результате рабочий класс становится далеко не самым заметным

социальным слоем современного общества

, он разобщается и представляют собой

массу, весьма разнородную по образовательному уровню, интересам, национальным и

расовым признакам. В 1973 году Д. Белл писал, что "вместо господства промышленного

пролетариата, мы наблюдаем доминирование в рабочей силе профессионального и

технического класса, настолько значительное, что к 1980 году он может стать вторым в

обществе по своей численности, а к концу века оказаться первым", называя этот процесс

"новой революцией в классовой структуре общества"

. Подобное развитие событий,

полагал Д. Белл, определялось тем, что, в отличие от индустриального строя, где

главными структурными элементами были капитал и труд, основой постиндустриального

общества становятся информация и знания, и потому процесс депролетаризации

оценивался им как объективный и непреодолимый. В новых условиях, констатировал О.

Тоффлер, "переход власти от одной личности, одной партии, одной организации или

одной нации к другой - это не самое важное; главное - это скрытые смещения во

взаимоотношениях между насилием, богатством и знаниями, происходящие по мере того,

как общества мчатся вперед к столкновению со своим будущим"

Упадок традиционного пролетариата в условиях становления постиндустриального

общества ускорялся растущей дифференцией самого рабочего класса. Экспансия

сервисного сектора и подъем технологического уровня современного производства ведут

к тому, что многие виды труда требуют значительной подготовки, и занятые таким трудом

работники относятся по своей профессиональной психологии и жизненным стандартам к

средним слоям общества, оказываются по ряду признаков находящимися за пределами

традиционно понимаемого рабочего класса

. Весьма важно и то, что в

постиндустриальной экономике интересы предпринимателей и работников все чаще

сталкиваются не в плоскости материальных претензий, а по поводу свободы персонала в

принятии решений и меры их автономности, что также серьезно отличает современных

трудящихся от традиционных пролетариев.

В то же время общество сохраняет потребность в значительной массе

низкоквалифицированного и неквалифицированного труда, применяющегося как в

материальном производстве, так и во все новых отраслях сферы услуг. Таким образом,

определенная часть наемных рабочих представляет собой ту страту, которую А. Горц

называет "неклассом нерабочих", или "неопролетариатом"

. Первое определение может

показаться излишне уничижительным, однако смысл, который вкладывается в понятие

"неопролетариат", представляется вполне определенным: "Он состоит, - пишет А. Горц, -

из людей, которые либо стали хронически безработными, либо тех, чьи интеллектуальные

способности оказались обесцененными современной технической организацией труда...

Работники этих профессий почти не охвачены профсоюзами, лишены определенной

классовой принадлежности и находятся под постоянной угрозой потерять работу"

Прежний пролетариат фактически исчез с исторической арены - и как достаточно

однородный угнетенный слой со своим самосознанием, и как класс людей, занятых в

передовом для своего времени индустриальном производстве. Как отмечал уже в конце

70-х годов К. Реннер, "рабочий класс, описанный в 'Капитале' Маркса, более не

существует"

Второй процесс, занимавший социологов, представлял собой формирование новой элиты,

господствующего класса постиндустриального общества. В 60-е и 70-е годы большинство

исследователей отказались от гипотезы о бюрократической природе этой новой страты и

стали определять ее как социальную общность, объединяющую людей, воплощающих в

себе знания и информацию о производственных процессах и механизме общественного

прогресса в целом. В условиях, когда "постиндустриальное общество становится

'технетронным' обществом, то есть обществом, формирующимся - в культурном,

психологическом, социальном и экономическом плане - под воздействием современной

техники и электроники,.. в котором индустриальные процессы уже не являются

решающим фактором социальных перемен и эволюции образа жизни, социального строя и

моральных ценностей"

, новая элита должна в первую очередь обладать способностями

контролировать и направлять процессы, определяющиеся логикой развития

технологического прогресса. "Если в течение последних ста лет главными фигурами были

предприниматель, бизнесмен, руководитель промышленного предприятия, - писал Д.

Белл, - то сегодня 'новыми людьми' являются ученые, математики, экономисты и

представители новой интеллектуальной технологии"

. Предельное широкое определение

той социальной страты, которая была названа техноструктурой, дал Дж. К. Гэлбрейт, в

1969 году отмечавший, что "она включает всех, кто привносит специальные знания,

талант и опыт в процесс группового принятия решений"

К середине 70-х господствующим классом стали называть "технократов", умело

манипулирующих уникальными знаниями на трех основных уровнях: национальном, где

действует правительственная бюрократия, отраслевом, представленном профессионалами

и научными экспертами, и на уровне отдельных организаций, соответствующем

техноструктуре

. В это же время А. Турен назвал технократов не только доминирующим

классом постиндустриального общества, но и субъектом подавления остальных

социальных слоев и групп

Во второй половине 70-х годов было предложено множество новых определений

господствующей элиты, однако они не имели серьезного значения, так как

использовались, главным образом, в рамках социологических построений, носивших

весьма общий характер. Так, говорилось о "новом классе", "доминирующем классе",

"правящем классе", "высшем классе" и так далее

. В контексте нашего анализа важно, что

на протяжении последних двадцати лет все более четко осознавалось, что основой власти

в новом обществе является не статусное положение в организациях, а реальные

способности человека к творческой, созидательной деятельности, к усвоению, обработке и

продуцированию информации и знаний. Характерно в этой связи заявление О. Тоффлера,

не только отметившего, что "в сверхиндустриальном обществе бюрократия

последовательно вытесняется адхократией - рамочной холдинговой структурой, которая

координирует работу многочисленных временных организационных единиц,

возникающих и исчезающих в зависимости от изменяющихся условий"

, но и прямо

заявившего, что бюрократическая форма организации была свойственна индустриальному

обществу и не порождается, а, напротив, разрушается в рамках постиндустриальной

социальной системы.

Таким образом, трактовка нового господствующего класса основывалась и основывается

на нескольких фундаментальных положениях. Во-первых, утверждается, что главным

объектом собственности, который позволяет представителям этого класса занимать

доминирующие позиции в обществе, не являются уже "видимые вещи", такие как земля и

капитал; в этом качестве выступают информация и знания, которыми обладают

конкретные люди

; отсюда следует, что формирующийся господствующий класс не

столь замкнут и однороден, как высшие слои аграрного и индустриального обществ. Это

не аристократия, хотя данная социальная группа и пополняется главным образом

выходцами из состоятельных слоев общества

. Во-вторых, ее влияние определяется

доминирующим положением в соответствующих социальных иерархиях - бизнесе, армии,

политических институтах, научных учреждениях; таким образом, технократический класс,

господствующий в постиндустриальном обществе, представлен правительственной

бюрократией, профессиональными и академическими экспертами и техноструктурой, то

есть лицами, так или иначе причастными к управлению и формирующими

информационные потокиM

. В силу переплетенности различных социальных институтов

принадлежность к этому классу может определяться отнюдь не только способностью

человека усваивать информацию и генерировать новое знание, хотя и утверждается, что в

конечном счете "положение профессионалов соответствует не столько их иерархическим

полномочиям, сколько их научной компетентностью"

. В-третьих, новое общество может

стать менее эгалитаристским, нежели прежнее, поскольку, хотя "информация есть

наиболее демократичный источник

власти"

, капитал как источник влияния и могущества заменяется вовсе не трудом, а

знаниями, так как они, в отличие от труда, являются "редким (курсив мой - В.И.)

производственным фактором"

, привлекающим наибольший спрос при ограниченном

предложении. По этой причине складывающееся меритократическое социальное

устройство может быть только пародией на демократию, и возникающие новые

возможности социальной мобильности не устраняют, а скорее даже подчеркивают, его

элитарный характер

Мы видим, что современные исследователи серьезно пересмотрели прежние основы

классового деления общества. Еще М. Вебер, возражая К. Марксу, отмечал, что основным

признаком класса должен выступать хозяйственный интерес его представителей

; при

этом классовое деление совершенно не обязательно базируется на факте наличия

собственности на средства производства или ее отсутствия. В русле именно таких

воззрений

сегодня укоренилась точка зрения, согласно которой устранение пролетариата

и формирование некапиталистического по своей природе господствующего класса

преодолевают классовый характер общества в его прежнем понимании и делают его

бесклассовым с точки зрения традиционной обществоведческой теории

Однако такая позиция не исчерпывает, по нашему мнению, существа проблемы.

Безусловно, две основные социальные группы индустриального общества - рабочий класс

и буржуазия - подверглись в современных условиях существенной деструкции.

Подтверждения этому весьма многообразны: начиная от доходов квалифицированных

работников и участия трудящихся в акционерном капитале своих предприятий до

соединения функций собственника, управляющего и главной креативной силы в одном и

том же человеке в небольших высокотехнологичных компаниях. Но это отнюдь не служит

формированию однородной социальной структуры, а представляет собой прелюдию к

резкой социальной поляризации на основе новых, ранее казавшихся несущественными,

признаков. Замещение денежного капитала интеллектуальным не изменило того важного

обстоятельства, что часть членов общества обладает дефицитным производственным

ресурсом, а часть - нет; поэтому, "хотя современный работник лучше образован,

натренирован и обладает лучшими навыками,.. он все еще не занял равного положения со

своим оппонентом - нанимателем"

. Если в классическом индустриальном обществе

разница между первым и вторым заключалась в том, что один был беден, а другой

состоятелен, то в классическом "обществе знаний (knowledge society)" первый просто

менее образован и квалифицирован, нежели второй; сама же ситуация остается во многом

той же самой. Более того; в условиях, когда пролетариат оказывается раздроблен,

трудящиеся могут пытаться улучшить свое положение двумя путями: во-первых,

индивидуально - через "приобретение редких навыков, у которых нет легкодоступных

субститутов", то есть вливаясь в техноструктуру, а во-вторых, коллективно - через

создание лоббирующих их интересы добровольных организаций, союзов, гильдий и

ассоциаций

. Таковые, однако, представляются в новых условиях не столько

организациями, выступающими от имени мощного общественного класса, а

сообществами, отражающими интересы меньшинств, не имеющих доступа к социальным

благам, доступным квалифицированным специалистам. Еще А. Турен, обращая внимание

на противоречия, объективно имеющие место в постиндустриальной социальной

структуре, отмечал, что классу технократов противостоят подавленный класс

исполнителей и особо отчужденный класс, к которому он относил представителей

устаревающих профессий, членов замкнутых региональных сообществ и т.п., а переход от

индустриального общества к постиндустриальному можно рассматривать как "переход от

общества эксплуатации к обществу отчуждения"

Таким образом, есть все основания констатировать появление двух вполне оформившихся

полюсов социального противостояния. С одной стороны, это высший класс,

представители которого происходят, как правило, из образованных и обеспеченных семей,

сами прекрасно образованны и исповедуют постматериалистические ценности, заняты в

высоко-технологичных отраслях хозяйства, имеют в собственности или свободно

распоряжаются необходимыми им условиями производства, при этом либо руководят

промышленными или сервисными компаниями, либо занимают высокие посты в

корпоративной или государственной иерархии. С другой стороны, это низший класс

нового общества, рекрутирующий в свой состав представителей рабочих профессий или

неквалифицированных иммигрантов, не имеющих хорошего образования и не считающих

его значимой ценностью; они движимы фактически исключительно материальными

мотивами, заняты в массовом производстве или примитивных отраслях сферы услуг, либо

являются временно или постоянно безработными. Каждая из этих формирующихся

социальных групп пока относительно немногочисленна и, пожалуй, не может сейчас

квалифицироваться как сложившийся класс, однако их значимость обусловлена, на наш

взгляд, тем, что именно они выступают центрами социального притяжения, идеальными

типами, стремительно поглощающими сегодня тех, Кто еще недавно составлял так

называемый "средний класс" - опору индустриального общества.

Понятие среднего класса широко применяется в современной социологической

литературе, хотя и трактуется совершенно неоднозначно. В прошлом этот термин

использовался для обозначения квалифицированных работников индустриального

сектора, фермеров, учителей и преподавателей, врачей, инженеров, государственных

служащих и военных в первую очередь для того, чтобы подчеркнуть относительно