Хубов Г. Арам Хачатурян

Подождите немного. Документ загружается.

Но); издан в 1930 году — в инструментовке Н. Иванова-

Радкевича. Через год Хачатурян сочинил Второй поход-

ный марш, и уже сам оркестровал его. Он вышел в

1931 году с посвящением: «В ознаменование 10-летия

ССР Армении». Оба марша построены на выразитель-

ных темах народно-песенного характера и отличаются

ярким национальным колоритом.

Впоследствии, когда главное внимание композитора

привлекли большие замыслы симфонической музыки,

пьесы массовых жанров заняли в его творчестве скром-

ное место. Но массовость, жанровость, народность —

утвердились как неотъемлемые черты хачатуряновского

стиля. В этом отношении, несомненно, сыграли свою

роль и его ранние опыты в области массовых музыкаль-

ных жанров.

С первых лет учения в консерватории Хачатурян на-

чал пробовать силы в крупных формах камерной и сим-

фонической музыки. Будучи студентом второго курса,

он работал над Сонатой для скрипки и фортепьяно

(в двух частях). В 1932 году он представил Мясковско-

му свое Трио для кларнета, скрипки и фортепьяно. Оно

далось не легко. Лишь после неоднократных переделок

и тщательной шлифовки это сочинение было одобрено

и вскоре с успехом исполнено. Трио Хачатуряна — одно

из увлекательнейших сочинений его юности. Оно было

издано в 1935 году и прочно вошло в репертуар совре-

менной камерной музыки.

В 1933 году, сразу же после Трио, Хачатурян напи-

сал и первое свое крупное симфоническое произведе-

ние— Танцовальную сюиту (в пяти частях).

Обаяние певучих тем, сочный гармонический колорит,

живые контрасты чередующихся танцовальных сцен —

своего рода симфонических картин в народном духе, на-

рядная оркестровка, ликующая жизнерадостность музы-

ки, ^словно пронизанной лучами южного солнца, — все

это не могло пройти незамеченным. Исполнение Танно

вальной сюиты вызвало самый горячий интерес музы-

кальной общественности. Критика отмечала еще «не-

преодоленные влияния» и некоторые недостатки формы,

но в общем самобытный талант Хачатуряна был при-

знан почти единодушно. Так этим успешным дебютом

молодой композитор, еще не оставивший школьную

скамью, завоевал и большую симфоническую эстраду...

Нетрудно представить себе, с каким энтузиазмом

работал Хачатурян. Он жил тогда очень скромно, в тес-

ной студенческой комнате на Арбате, заваленной книга-

ми и нотами. Времени всегда не хватало, так как, по-

мимо творчества, консерваторских занятий и обществен-

ной деятельности, необходимо было восполнять многие

пробелы общекультурного образования; необходимо бы-

ло наверстать упущенное в годы детства и отрочества,

систематизировать приобретенное в годы юности. Он

старался как можно больше читать, видеть, слушать.

В его голове теснились новые и новые замыслы, возни-

кали обширные творческие планы, и он понимал, что их

осуществление потребует очень серьезной, очень упор-

ной, деятельной подготовки. Успехи его бурно радовали,

но не кружили голову — об этом тоже заботился взы-

скательный учитель Мясковский.

Быстро летели годы юности, счастливые, ничем не

омрачаемые годы увлеченного труда и профессиональ-

ного совершенствования. Все теперь благоприятствовало

гармоничному развитию молодого композитора. И уже

в первых творческих опытах, в юношеских сочинениях,

получивших признание общественности, он проявил силу

крупного таланта, кровно связанного с народным искус-

ством, и живое ощущение современности. Все это и

обусловило бурный, поражающий необыкновенной ин-

тенсивностью творческий рост Арама Хачатуряна. Когда

приблизились сроки окончания консерватории, он готов

был к осуществлению большого и смелого замысла —

Первой симфонии.

В те годы явственно обозначилась чрезвычайно важ-

ная черта, постепенно сближающая многообразные

творческие интересы композитора, придающая им внут-

реннюю целеустремленность. Это черта художественно-

го мышления Хачатуряна, пытливо искавшего и доби-

вавшегося синтеза в органичном сочетании импрови-

зационного начала самобытных форм народного искус-

ства, воспринятых с детства, и — высоких традиций

классического симфонизма, усвоенных в годы учения.

В первой главе (Истоки), как помнит читатель, говори-

лось о закономерности стремления Хачатуряна к этому

синтезу, во многом определившему индивидуальное свое-

образие его стиля.

Стремление, вначале интуитивное, становится осо-

знанным, когда проясняется свой, самостоятельный путь

композитора в советской музыке, когда он, овладевая

разнообразными формами народности, выразительными

средствами современного искусства, мастерством, —

проникается идеей народности. Обработки народных

песен и собственные пьесы в народном духе, работа в

массовых жанрах и, одновременно, в строгих формах

камерной музыки (Соната, Трио), пятичастная Танцо-

вальная сюита для оркестра и, наконец, Первая симфо-

ния — вот общие контуры процесса развития Хачату-

ряна в годы учения.

Симфония увенчала его творческую юность. Над

этим сочинением Хачатурян трудился около двух лет

(1933—1934) и, представив его в качестве дипломной

работы, блистательно окончил консерваторию. Ориги-

нальность замысла и драматической концепции Симфо-

нии, сила образного выражения музыки, проникнутой

духом подлинной народности, незаурядное мастерство —

все свидетельствовало о наступающей художественной

зрелости композитора.

Ему минуло тридцать лет. Начиналась новая пора

его жизни. Он вышел на самостоятельную дорогу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЮНОСТЬ—СТРАНИЦЫ МУЗЫКИ

Я прислушивался к голосам народного

творчества и природы и брал напетое н

подсказанное ими в основу своего творче-

ства...

Римски Й-К о р с а к о в

Обычно композиторские опусы сту-

денческих лет предаются архивному

забвению. Ими интересуются преиму-

щественно музыковеды, да и то сов-

сем не часто. Арам Хачатурян

—

один

из тех немногих композиторов, кото-

рым посчастливилось нарушить эту традицию. Произве-

дения его юности исполняются, слушаются, издаются и

переиздаются, словом

—

живут.

Звучат, доставляя радость любителям музыки, не-

притязательные фортепьянные и скрипичные пьесы Ха-

чатуряна, такие, как Поэма, Танец, Песня-поэма в честь

ашугов; популярностью среди пианистов пользуется

виртуозная Токката; в камерных собраниях вы можете

услышать кларнетное Трио, а на авторских вечерах и

скрипичную Сонату; в симфоническом репертуаре время

от времени появляется Танцовальная сюита. Исполня-

ются и некоторые его юношеские песни, пьесы для духо-

вого оркестра. Не говорю уже о Первой симфонии, за-

воевавшей широкое признание...

А ведь все эти произведения писались на школьной

скамье (в гнесинском техникуме и консерватории) —

тому назад добрую четверть века (а то и больше). И

все они отнюдь не свободны от существенных недостат-

ков, свойственных юности. Да, это так. Но... есть еще од-

на «деталь». Помимо недостатков, свойственных моло-

дости, в этих произведениях живет и горячо высказы-

вается сама молодость! В этом-то и дело.

Творческая юность Хачатуряна, как мы уже знаем,

была не совсем обычной. Заниматься музыкой он начал

довольно поздно, развивался же очень быстро, ибо об-

ладал не только природным дарованием, но и богатым

слуховым опытом, запасом ярких и разнообразных му-

зыкальных впечатлений, почерпнутых в самой жизни на-

родного искусства. «Центробежные» силы его таланта,

его художнического сознания, встревоженные соприкос-

новением с профессиональным искусством, влекли к не-

посредственным творческим высказываниям.

Подчиняясь этой внутренней потребности, Хачатурян

стал писать, едва овладев композиторским ремеслом

(до мастерства было еще далеко). Он по-юношески то-

ропился выразить волновавшие его мысли, образы и

впечатления, словно опасаясь, что они могут быть ут-

рачены или обезличены в процессе школьных занятий.

И вот зазвучали первые страницы музыки Хачатуря-

на: скрипичные пьесы — Танец и Аллегретто, фортепьян-

ные — Андантино (автор включил ее в первую тетрадь

«Детского альбома»), Вальс, Танец, Поэма... Конечно, в

них гораздо больше юношеской непосредственности,

чем уменья, и старания больше, чем знания. И все же

эти музыкальные миниатюры «в восточном вкусе» пол-

ны поэтического обаяния. От них веет свежестью про-

стодушной народной лирики. В них ощущается уже и

своя манера, совершенно чуждая манерности, промель-

кивают живые черты творческой индивидуальности: при-

поднятый импровизационный стиль изложения (в духе

ашугов), непринужденность пластичной мелодии, острый

рисунок ритмического движения (с характерными эле-

ментами народного танца) и — страсть к колориту, к

густым, ярким «мазкам» пряных звуковых красок.

Главное же, что надо подчеркнуть: уже в самых ран-

них пьесах Хачатуряна индивидуальное выражается

через народное, национально-характерное (в широком

смысле); он высказывается творчески свободно, говорит

«от себя», редко прибегая к прямым фольклорным заим-

ствованиям, но почти всегда сохраняя интонационно-

ритмический и образный строй народной музыкальной

речи.

Это—органическое свойство его музыки, и если вна-

чале оно скорей угадывается, чем узнается, то со време-

нем проявляется все глубже и ярче, ибо оно заложено в

самой природе хачатуряновского таланта, развитие ко-

торого питают народные истоки. «Я рос, — пишет ком-

позитор, — в атмосфере богатейшего народного музы-

кального быта; жизнь народа, его празднества, обряды,

его горести и радости, красочные звучания армянских,

азербайджанских и грузинских напевов в исполнении

народных певцов и инструменталистов — все эти впе-

чатления юных лет глубоко запали в мое сознание. Эти

впечатления и определили основы моего музыкального

мышления, создали возможности для воспитания моего

композиторского слуха, заложив как бы фундамент той

художественной индивидуальности, которая формирова-

лась на протяжении последующих лет учебы и творче-

ской деятельности. Как бы ни изменялись и ни совер-

шенствовались впоследствии мои музыкальные вкусы,

первоначальная национальная основа, которую я вос-

принял с детских лет от живого общения с народом,

оставалась естественной почвой для моего творчества»

Вот эта почвенность хачатуряновского таланта сказа-

лась сразу. И так как он попал в хорошие руки, воспи-

тывался (у М. Гнесина, затем у Н. Мясковского) в

строгих классических традициях, то и развитие его шло

быстро, внутренне гармонично.

В сочинении он опирался на непосредственное чув-

ство и слуховой опыт. Напев, тему-мелодию «напомина-

ла» фантазия, а в поисках выразительных ладогармони-

ческих средств для ее изложения и разработки (хотя

бы элементарной) он — по собственному признанию —

«исходил из слухового представления о конкретном зву-

чании народных инструментов с характерным строем и

вытекающей отсюда шкалой обертонов». Он прислуши-

вался к песням родины, к импровизациям ашугов и са-

зандаров, к колоритным созвучьям тара, кеманчи, саза,

дудуки и, невольно подражая (поначалу это было неиз-

бежно и даже необходимо), воспроизводил свои впе-

чатления. Получалось по-юношески наивно, несколько

расплывчато, «импрессионистично», но — свежо и свое-

образно, талантливо.

Впрочем, не обошлось и без случайных (правда, ско-

ропреходящих) увлечений формальным «новаторством».

В двадцатые годы, в пору сильных влияний «современ-

ничества», это было поветрием моды, весьма соблазни-

тельной для молодых музыкантов с еще не окрепшим

А. Хачатурян. Как я понимаю народность в музыке.

«Советская музыка», 1952, № 5, стр. 39.

мировоззрением. Восприимчивый ко всему новому, но

не научившийся еще в нем разбираться, Хачатурян под-

дался модному веянию и начал было изобретать «ори-

гинальные опусы». Помнится одна из таких пьес —

«Вальс в нонах» (для фортепьяно) — столь же шумная

и экстравагантная, сколь и чуждая характеру природ-

ного дарования композитора.

Но это чисто-внешнее увлечение не могло найти себе

прочного жилья в художнической натуре Хачатуряна.

Мишура наносных, чуждых влияний довольно скоро

сошла. Решающим в его творчестве оказалось (и оста-

лось) здоровое, самобытное народно-песенное начало,

обещавшее подлинно новаторские открытия.

Оно чудесно проявилось в Песне-поэме для скрепки

и фортепьяно — «в честь ашугов» (1929 г.). Поводом

для сочинения этой пьесы, как уже говорилось, послу-

жила встреча композитора с Ансамблем армянских ашу-

гов в Москве. Под впечатлением этой встречи Хачатурян

написал поэтичную картинку-фантазию, в которой за-

печатлел образ народного певца и лирический пафос

взволнованной импровизации.

П е с н я-п о э м а — очень интересный опыт свободной

«концертной транскрипции» ашугского искусства, ха-

рактерные черты которого верно схвачены и в вырази-

тельной, тонко орнаментированной теме-мелодии, словно

выплывающей из возбужденной речитации (вступление),

и в опевающих тему подголосках с их прихотливым рит-

мическим узором, и в ладогармоническом своеобразии

музыки, и в ее инструментовке, передающей тембровые

краски звучания саза и кеманчи. Все это, столь близ-

кое, родственное натуре Хачатуряна, преломляется ин-

дивидуальным чувствованием, обобщается слуховым

опытом и — уже более уверенным композиционным

уменьем.

В основной теме-мелодии пьесы —

Recitando con espressione

А=ь%

слышатся отзвуки напевов великого армянского ашуга

— Дживани; в частности, по своему интонационному

облику она близка песне ашуга «Как дни зимы...», при-

веденной мною в первой главе (ср. примеры 2 и 6). В то

же время тема Песни-поэмы — одна из характерных

в музыке Хачатуряна. В ее изложении и развитии (сравни-

тельно несложном) композитор пользуется излюблен-

ными приемами ашугских импровизаций. Вместе с тем

в импровизационности Хачатуряна ощущается уже своя

внутренняя логика, а значит, и своя композиционная

структура, удачно оттеняющая национальный колорит

пьесы. Наконец, в Песне-поэме заметны и явствен-

ные черты той «концертантности» (выражение Б. Асафь-

ева), которая во всем блеске раскроется в зрелых сочи-

нениях композитора (триада концертов, балеты, симфо-

нии).

В процессе идейно-художественного роста Хачатуря-

на одной из важных движущих сил было изучение клас-

сической музыки, и особенно, конечно, русской музыки о

Востоке. «Весь слуховой опыт, бессознательно накоплен-

ный мной в детстве, — говорит композитор, — был тес-

нейшим образом связан с музыкой народов Закавказья.

И вот здесь, в Москве, передо мной открылись новые

музыкальные горизонты, новые формы и возможности

художественного восприятия и отображения жизни».

И далее он подчеркивает: «Мясковский — мой незабвен-

ный учитель — с необыкновенной чуткостью и глубоким

пониманием направлял мою музыкальную мысль по пу-

ти познания всего богатства русской и западной клас-

сической музыки, по пути освоения профессионального

композиторского мастерства, не стремясь при этом на-

рушить или изменить то живое ощущение национальной

музыкальной стихии, которое было впитано мною с мо-

локом матери. Наоборот, он всячески предостерегал ме-

ня от утери живого чувства ориентировки в ладово-ин-

тонационной и ритмической сфере музыки Востока»

Верная ориентировка помогала молодому композито-

ру осмысливать накопленный («бессознательно») слухо-

вой опыт и неуклонно расширять его. Весьма показате-

Цит. статья, стр. 43.

лен активный творческий интерес к музыке многих на-

родов, проявленный Хачатуряном в консерваторские го-

ды. Среди его ранних опытов мы находим инструмен-

тальные и вокальные пьесы на темы — не только ар-

мянские (обработки народных песен, песен Романоса

Меликяна, большинство собственных сочинений в раз-

личных жанрах), но и русские (массовые песни и хо-

ры, танец «Буденовка» на тему А. Давиденко, Танец

для домры и балалайки), узбекские (песня «Наше

будущее», две пьесы на узбекские народные темы для

духового оркестра, финал Трио, Узбекский марш в Тан-

цовальной сюите), азербайджанские и гру-

зинские (первая часть и Лезгинка в той же сюите),

обработки — туркменской народной Игровой песни,

татарской Лирической, таджикской песни «То-

варищ Гассан», турецкой «Джавуз идим», венгер-

ской сатирической песни...

Этот жадный интерес к музыке разных народов (осо-

бенно — народов Востока), мне думается, не случаен.

Здесь сказалась усвоенная Хачатуряном благородная

традиция ашугского искусства — традиция дружбы и

творческого общения национальных культур (см. главу

первую: Истоки). И в зрелые годы Хачатурян остает-

ся верен этой традиции, плодотворность которой оче-

видна.

Надобно заметить, что влечение композитора к му-

зыке народов никогда не носиэто этнографического ха-

рактера. Народная песенность (в широком смысле) —

почва его искусства. Учась у классиков, он не «фикси-

ровал», а творчески разрабатывал народные мелодии,

стремясь обогатить их всеми доступными ему средства-

ми выразительности. И даже ранние его обработки —

это не «копии», а своего рода зарисовки с натуры:

отношение композитора к избираемой народной мелодии

во многом подооно отношению живописца к натуре —

он старается верно передать не только ее внешний об-

лик, но и самую сущность и при этом обязательно вно-

сит в «зарисовку» и нечто свое, обогащающее ваше

представление о натуре.

Это характерное «свое» у Хачатуряна проникнуто

острым ощущением современности. И пусть не пока-

жется странным, что в консерваторские годы, углубля-

ясь в родной национальный мелос и деятельно изучая

классиков, он вместе с тем пытливо вслушивался в но-

вую и новейшую музыку, русскую и западноевропей-

скую. Его очень волновало творчество С. Прокофьева,

Н. Мясковского (впоследствии и Д. Шостаковича), мно-

гое привлекало в музыке Равеля и Дебюсси. Замечу

кстати, что Хачатуряна — чуть ли не с первых его ша-

гов на композиторском поприще — упрекали в пристра-

стии к импрессионизму, влияние которого порой усмат-

ривали (и усматривают) даже в самых ранних его пье-

сах, таких, например, как Танец и Поэма (1926—1927 гг.).

Но это явное недоразумение. Ибо тогда он импрес-

сионистов почти не знал, стало быть, и влияния их не

мог испытывать. Было не пристрастие к неведомому им-

прессионизму, а нечто другое. Была стихийная страсть

к колориту — к красочному выражению непосред-

ственных чувствований и ощущений, что, вероятно, и соз-

давало в восприятии впечатление некоторой «импрессио-

нистичности». А эта страсть к колориту возникла и раз-

вивалась в нем под живым воздействием музыки наро-

дов Закавказья, особенно же — искусства ашугов.

Хачатурян шел смолоду своим путем исканий. И

позднее (на рубеже тридцатых годов) он, действитель-

но, очень близко соприкоснулся с творчеством Равеля и

импрессионистов. Изучая их произведения, он был пора-

жен и увлечен богатством смелых красочных гармоний,

изяществом ритмической разработки тем, изысканным

мастерством инструментовки. Было и здесь чему поу-

читься, и он успешно применял найденное и усвоенное

для решения своих задач, своих замыслов. Точки со-

прикосновения с музыкою Равеля и импрессионистов

легко обнаружить и в скрипичной Сонате, и в кларнет-

ном Трио, и в Танцовальной сюите, не говоря уже о не-

больших пьесах, инструментальных миниатюрах, напи-

санных в те же годы. Но это было именно творческое

соприкосновение, если хотите — встреча на одном из

«перекрестков» музыкальной современности, пополнив-

шая впечатления, знания, опыт Хачатуряна, но не от-

влекшая его от собственного пути...

Значительно более глубокое воздействие на форми-

рование творческой индивидуальности Хачатуряна ока-

зали Н. Мясковский и С. ПрокофьевГОрганичность это-

го воздействия обусловлена была не только общностью

идейно-художественных задач социалистического реа-