Хубов Г. Арам Хачатурян

Подождите немного. Документ загружается.

древнего искусства мугамов в советскую эпоху: они

сыграли важную роль в становлении азербайджанской

национальной оперы й симфонизма (Уз. Гаджибеков,

М. Магомаев, Кара Караев, Дж. Гаджиев, Ф. Амиров,

С. Гаджибеков, Ниязи). Творческая разработка муга-

мов несомненно расширила и укрепила ладовую основу

азербайджанской музыки, обогатила ее интонационно-

ритмический строй

В своих национальных традициях бытуют и разви-

ваются мугамы в Армении, отчасти

сближаясь со ста-

ринными тараканами и, вместе с тем, испытывая воздей-

ствие армянской народной песни

. И здесь мугамы про-

никают в творчество композиторов, приумножая выра-

зительные средства музыки, оттеняя ее национальный

характер (напомню хотя бы классический образец —

«Ереванские этюды» А. Спендиарова: «Энзели» и, осо-

бенно, «Гиджас»; 1925 г.).

В искусстве ашугов и ханенде (с сазандарами) —

при всей разнохарактерности тематики, жанровых тен-

денций и исполнительских традиций — не трудно уло-

вить и родственные связи — в общности этических и

поэтических идеалов, в ладовой первооснове музыкаль-

ного языка, импровизационное™ развития народного ме-

лоса, инструментализма и т. д. Это две пышно разрос-

шиеся ветви народного искусства; они питаются живи-

тельными соками одной и той же, хорошо возделанной

почвы.

Вполне естественны, значит, взаимосвязи и взаимо-

влияния в художественной практике ашугов и сазанда-

ров. Как известно, сазандары нередко пользуются ашуг-

скими мелодиями, утонченно разрабатывая их в «тесни-

фах» и «рэнгах» мугамов; ашуги же охотно исполняют в

Большой интерес представляют, в частности, симфонические

транскрипции азербайджанских мугамов, созданные в последние

годы талантливыми советскими композиторами Ф. Амировым

(«Шур», «Кюрды Овшары»), Ниязи («Раст»), С. Алескеровым

(«Баяты Шираз»).

Проблемы мугамата освещены в капитальной работе

X. Кушнарева — Вопросы истории и теории армянской моно-

дической музыки. Взгляды X. Кушнарева на развитие мугамов сжа-

то изложены в статье Р. Атаяна — Вопросы изучения народ-

ной музыки в армянском советском музыковедении (см. сборник:

Музыковедение и музыкальная критика в республиках Закавказья.

М.. 1956, стр. 132 и след.).

своей манере особенно любимые слушателями открывки

из популярных мугамов. Разумеется, взаимосвязи, о ко-

торых идет речь, ничего не обезличивают; они соединяют

не подобное, а различное, показывая и подчеркивая на

живых примерах конкретного сопоставления бесконечное,

неисчерпаемое многообразие народного искусства.

Таким вот — всегда свежим, новым, неповторимым,

даже в хорошо запомнившихся с детства напевах, рит-

мах, красках, — открывалось оно молодому Хачатуряну,

не искушенному в музыкальных премудростях, да и не

помышлявшему еще о композиторском поприще. Своеоб-

разный мир Востока «в миниатюре» представлял ему

тогда тбилисский музыкальный быт. Народные песни —

армянские, грузинские, азербайджанские, курдские, увле-

кательные импровизации ашугов, классические мугамы

в виртуозном исполнении ханенде и сазандаров, красоч-

ные звучания саза, кеманчй, тара, чонгури, дудуки, зур-

ны, на фоне которых порой возникали и пластичные

движения национальных танцев с их капризной ритми-

кой... — все это яркое, «многоцветное», словно пестро

расшитый ковер, искусство жадно воспринималось Ха-

чатуряном с отроческих лет, обостряя слух и память,

возбуждая воображение.

Но наивно было бы думать, что впечатления ранней

юности Хачатуряна легко сложились в стройную систе-

му взглядов, послужив прямым толчком его композитор-

ской деятельности. Тбилисский музыкальный быт, при

всем его многообразии, отнюдь не отличался безупреч-

ною чистотой и цельностью народного стиля. Сюда при-

мешивалось и немало мишуры, случайного, наносного,

банального, одним словом — скоропреходящего (но, увы,

не скоро проходящего!). То, что непосредственно воспри-

нималось ухом неискушенного, хотя бы и талантливого

музыканта, должно было пройти строгий контроль

художнического сознания. Чтобы творчески осмыслить и

выразить воспринятое в жизни, надобно знание и мастер-

ство. Все это дается годами учения, воспитания, разви-

тия таланта.

Арам Хачатурян рос в бедной семье и не имел воз-

можности с детства учиться музыке, регулярно посещать

симфонические концерты, оперный театр. В своих вкусах,

влечениях и увлечениях он мог руководствоваться толь-

ко интуицией — опора не всегда надежная. Лишь после

Великой Октябрьской революции открылась для него до-

рога музыкального образования, творческого совершен-

ствования. В девятнадцатилетнем возрасте приступил он

к изучению основ музыкальной науки, к серьезному оз-

накомлению с мировой классической литературой. Упор-

ным трудом наверстывая упущенное, накапливая знания

и опыт, чтоб «в просвещении стать с веком наравне», он

нетерпеливо пробовал силы в сочинении.

И тогда путеводительной звездой его творческих на-

чинаний, исканий, надежд стала русская классическая

музыка, в могучей национальной стихии которой свети-

лась и своя яркая «традиция Востока», гениально раз-

витая Глинкой, Бородиным, Мусоргским, Римским-Кор-

саковым, Балакиревым... Эту традицию Хачатурян хоро-

шо усвоил уже в годы учения. В ней он почуял не толь-

ко «общую русскую симпатию ко всему восточному»

(выражение В. Стасова), дух дружбы и гуманности, —

но и глубокое творческое проникновение в затаенный мир

музыки и поэзии народов Востока, столь близкий сердцу

самого Хачатуряна.

Этот мир, отраженный и обогащенный в русской му-

зыке, как дальний «зов Востока» встревожил воображе-

ние молодого композитора, всколыхнул жившие в нем

воспоминания, образы и впечатления, навеянные непо-

средственным восприятием народной музыки в детские и

отроческие годы.

Непрестанно учась, совершенствуясь, вооружаясь

мастерством, он вновь и вновь обращается к «родным

недрам» — в них находит щедрый источник вдохновенья,

открывает новые глубинные пласты «драгоценных по-

род» народного искусства — поистине «залог второго

бытия...».

Да, в недрах народной жизни, народного искусства

коренится творчество Арама Хачатуряна, и его здоровый,

по-молодому смелый талант, овеянный свежим дыханием

Революции, получает блистательное развитие в нашу

эпоху, становится одним из ее ярчайших выразителей.

Касаясь первоистоков музыки Хачатуряна, я, естест-

венно, выделил то жизненно характерное, непреходящее,

что было непосредственно им воспринято еще в годы ран-

ней юности и затем органически вошло в сознание ком-

позитора, составив, если можно так выразиться, «фер-

мент национальной самобытности» его образного мыш-

ления. Это доброе и плодотворное начало — в процессе

становления хачатуряновского стиля — углубляется

опытом великих классиков, умудряется мастерством, обо-

гащается живыми связями с современностью. И именно

это народное начало придает Хачатуряну силы в неуто-

мимых творческих исканиях и завоеваниях, в преодоле-

нии неизбежных трудностей, ошибок, сомнений и тревог.

В беззаветном служении народу выковывается пере-

довое мировоззрение убежденного художника-реалиста

с широким идейным кругозором, свободно проявляется

индивидуальное своеобразие его жизнелюбивого новатор-

ского таланта. Народные истоки питают его творческий

рост; неустанный труд воспитывает его деятельный ха-

рактер, совершенствует мастерство.

ГЛАВА ВТОРАЯ

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ—ЮНОСТЬ

Люби всегда живую жизнь

И лире сям не изменяй...

Ч а р е

Илья Хачатурян, отец компози-

тора, работал в старом Тбилиси

переплетчиком. Этот скромный тру-

женик, добрый и обаятельный чело-

век, воспитал четырех сыновей. Трое

из них посвятили свою жизнь искус-

ству. Старший — Сурен Хачатуров

выдвинулся на сце-

ническом поприще как режиссер Московского (второго)

Художественного театра; Левон — певец Всесоюзного

радио, первый исполнитель вокальных произведений

младшего брата — Арама, ставшего выдающимся ком-

позитором нашей современности.

Тбилисская жизнь семьи протекала в суровой обста-

новке труда со всеми ее житейскими заботами, радостя-

ми и тревогами. Скудные заработки отца не способство-

вали украшению бедного, однообразно-простого быта.

Тяга к культуре, к искусству в семье была велика, но

неотступная нужда постоянно ограничивала круг духов-

ных запросов и потребностей. И в те трудные дорево-

люционные годы родителям пришлось приложить немало

усилий, чтобы дать сыновьям хотя бы самое необходи-

мое образование, вывести их в люди...

* Арам-Хачатурян родился 6 июня 1903 года. Первые

музыкальные впечатления раннего детства — армянские

народные песни, услышанные от матери, певшей их, как

Он умер в 1934 году. Сын его —- Карен Хачатурян (род. в

1920 году) продолжает музыкальную традицию семьи. В 1949 году

он окончил Московскую консерваторию, где учился у В. Шебалина,

Д. Шостаковича и Н» Мясковского. Завоевал известность как ода-

ренный советский композитор.

вспоминает композитор, очень выразительно, с душевною

теплотой. Эти мелодии глубоко запали в его сознание.

Да и многое тогда напоминало о них в окружавйлем бы-

ту. Еще до первых школьных занятий, проводя вместе со

своими сверстниками целые дни на улице, он мог по-

рой часами слушать бродячих народных певцов и музы-

кантов, ашугов и сазандаров. Он жадно воспринимал их

искусство, хотя и далеко не все в нем понимал. Но ха-

рактерно: его безотчетно влекла и по-детски восхищала

«привораживающая» сила ритма народной музыки.

— Помню, — рассказывает Хачатурян, — как, за-

бравшись на чердак с медным тазом, я усердно. высту-

кивал на нем подслушанные и поразившие меня народ-

ные ритмы, изощряясь в их варьировании и сочетании.

Эта первоначальная моя «музыкальная деятельность»

доставляла мне неописуемое наслаждение, родителей же

приводила в отчаянье...

Но, кажется, сама фортуна втайне заинтересовалась

«буйным импровизатором». Каким-то чудом, или по

счастливому случаю (что почти одно и то же) — в бед-

ной семье тбилисского переплетчика появилось приобре-

тенное за гроши старенькое, сильно потрепанное «пиани-

йо». И, теперь оно стало предметом обожания и... истя-

зания со стороны юного Арама. Его невозможно было

оторвать от инструмента.

— Я довольно быстро научился подбирать по слуху

мелодии народных песен и танцев, — продолжает Ха-

чатурян. — С неизъяснимым блаженством я без конца

«выдалбливал» их одним или двумя пальцами... Гораздо

труднее было подыскивать более или менее сносный

аккомпанемент. Но и с этим я со временем справился.

Тогда я совсем осмелел и начал варьировать знакомые

мотивы, присочинять новые. Помню, какую радость до-

ставляли мне эти — пусть наивные, смешные, неуклю-

жие, но все же первые мои попытки композиции.

Так или иначе, старенькое фортепьяно сослужило

неплохую службу. Хачатурян долго с ним не расставал-

ся и извлек из него все, что сумел. Пребывая в девст-

венном неведении относительно элементарной теории

музыки, он доверялся инстинкту или интуиции одарен-

ного самоучки и постепенно приноровился бойко, даже

«с шикдм» исполнять самые популярные песенки и тан-

цы, уснащая их нехитрыми своими «импровизациями».

Когда исполнилось Араму десять лет, его определи-

ли в Тбилисское коммерческое училище. Занимался он

охотно, но не слишком прилежно. Его больше влекло к

музыке, искусству, но о музыкальном образовании тогда

не могло быть и речи. При училище составился неболь-

шой любительский духовой оркестр.. Хачатурян вскоре

принял в нем участие. Самостоятельно и довольно бы-

стро овладел он техникой игры на духовых инструмен-

тах (ему поручено было исполнять партии тенора и ба-

ритона), проявив при этом отличный слух и врожденное

чувство ритма. Но репертуар доморощенного оркестра

был крайне беден и ограничивался ходкими пьесками

так называемой «садовой музыки», преимущественно

маршами и танцами.

Поначалу все это еще было ново и потому интересно,

но скоро приелось. Арам начал скучать и томиться уны-

лым однообразием своих незамысловатых партий. Тут во-

ображение пришло ему на помощь: он стал импровизи-

ровать «контрапункты» и ритмические фигуры к темам

исполняемых пьес. Однако толку из этого не получилось.

Капельмейстер, заметив неожиданную дерзость, пригро-

зил Хачатуряну исключением из оркестра. Впрочем, мо-

лодого музыканта это не смутило: он продолжал свои

эксперименты, но уже более осторожно, — стараясь не

раздражать не слишком, правда, тонкое ухо капельмей-

стера.

Шли годы отрочества Арама Хачатуряна. Отрадного

в них было мало.

—

Материальное положение семьи было

плачевно, — говорит композитор,

—

и я в то время не

знал почти ничего, кроме нужды и тягот.

В сущности, единственной радостью для него остава-

лась народная музыка, которую он горячо полюбил с

детства. Она была доступна каждому, ибо щедро звучала

в быту. Но, как уже говорилось, старый тбилисский быт

представлял собою весьма пеструю картину. Наряду с

обаятельными народными песнями, вдохновенными им-

провизациями ашугов и сазандаров, неразвитое ухо Ара-

ма послушно принимало и дешевые мещанские, побря-

кушки вроде надрывных «жестоких романсов», уличных

песенок кинто, прилипчивых шансонеток и т. д., не гово-

ря уже о набивших оскомину банальных танцах, коими

пробавлялся помянутый духовой оркестр Коммерческого

училища. Все это навязчиво застревало в памяти, засо-

ряло слух.

Тут одним «интуитивным эстетическим отбором», без

учения и воспитания, не обойтись. Овладеть заветными

тайниками народной музыки сумеет тот, говорит Сеид

Ширвани, кто сможет раньше «из ушей комок невежест-

ва извлечь». Учиться

—

вот, что требовалось тогда Ара-

му. Но обстоятельства и условия трудной жизни ему не

благоприятствовали. Годы уходили, запас слуховых впе-

чатлений (самых разнородных) накапливался, а разо-

браться в них было невозможно, и музыкальное развитие

одаренного юноши не подвигалось.

Однажды, это было уже в 1919 году, Хачатурян по-

пал в оперный театр

—

на спектакль «Абесалом и Этери».

Громадное, неизгладимее впечатление произвела на него

опера 3. Палиашвили. Он был весь захвачен музыкой, по-

этичным сюжетом, сценическим движением, декорация-

ми, оркестром... С детства он изведал обаяние грузин-

ского народного мелоса, и теперь в опере многое предста-

влялось ему как будто хорошо знакомым, близким и в

то же время

—

новым, сказочным по красоте и силе вы-

ражения. Впервые в своей жизни Арам Хачатурян услы-

шал оперу, и этот спектакль глубоко запечатлелся в его

памяти, волнуя воображение, маня в неведомые дали от-

крывшегося ему «большого искусства». Он стал настой-

чиво изыскивать средства, чтобы бывать в театре, в кон-

цертах. Но это удавалось с трудом и редко.

Неотступная мысль

—

учиться музыке, посвятить себя

искусству

—

сверлила сознание. И вот, казалось, несбы-

точная мечта осуществилась. События Великой Октябрь-

ской революции определили и судьбу Арама Хачатуряна.

Ранней весной 1921 года обозначилась новая эра в

истории грузинского народа: 25 февраля утвердилась со-

ветская власть в Грузии. Свежим, обновляющим ветром

Социалистической революции повеяло в жизни старого

Тбилиси... Вскоре Араму Хачатуряну представилась сча-

стливая возможность поехать в Москву.

Осенью того же года в Тбилиси приехал старший брат

Арама

—

Сурен Хачатуров, набиравший в Закавказье ак-

терскую молодежь для организуемой в Москве Армян-

ской драматической студии. Сурен Хачатуров

—

умный и

чуткий художник-артист, — встретившись после довольно

долгой разлуки с Арамом, сразу заметил в нем бурно

пробудившуюся страсть к искусству и горячее желанье

учиться. Он тут же предложил ему ехать в Москву, обе-

щая свою помощь и поддержку

Сказано

—

сделано. Арам не мешкал. Он быстро со

брался в дорогу и отправился в столицу вместе с груп-

пой будущих студийцев. Коммерческое училище ему окон-

чить не довелось (он прервал занятия в восьмом классе).

Да и, может быть, к лучшему. «Коммерции советник» из

Хачатуряна все равно бы не вышел, а талант композито-

ра мог зачахнуть. Пробелы общего образования ему при-

шлось восполнять в последующие годы.

Первое свое большое путешествие из Тбилиси в Мос-

кву Хачатурян запомнил на всю жизньГПрежде всего по-

тому, конечно, что с этим путешествием связано осущест-

вление заветной мечты его юности. Да и, кроме того, са-

мо путешествие было необычное, можно сказать, необы-

чайное. Оно продолжалось более трех недель (дело про-

исходило осенью 1921 года). Время было трудное, но на

душе было легко и радостно, и поездка была веселая, с

песнями, шутками и забавными приключениями.

Ватага будущих студийцев

—

и с ними будущий ком-

позитор Арам Хачатурян

—

устроилась в вагоне-теплуш-

ке. Денег было мало, продуктов и того меньше. Однако

молодежь не унывала. На крупных станциях, пользуясь

суточными стоянками (в те времена обычными), сту-

дийцы устраивали в местных клубах любительские кон-

церты. Здесь весьма пригодился и «пианистический

опыт» Хачатуряна, которому — как он вспоминает —

приходилось и солировать, и аккомпанировать, и им-

провизировать, не гнушаясь и скромной ролью тапера

в танцах... Между прочим, ехавшая вместе со студий-

цами преподавательница ритмики С. Мамиконян обра-

тила внимание на Хачатуряна и горячо посоветовала

ему учиться. Позднее, уже в Москве, она подкрепила

свой совет делом, направив Арама в Музыкальный

техникум имени Гнесиных.

Приехав в Москву, Арам остановился на первое вре-

мя в семье брата — режиссера Сурена Хачатурова. Пе-

ремена обстановки была разительной. Арам сразу попал

в высококультурную среду артистов, музыкантов, литера-

торов, художников. Он окунулся в мир искусства. Книги,

спектакли, концерты, горячие споры о путях развития

современного театра, музыки, поэзии, живописи, кино

—

все было ново, интересно, увлекательно, хотя и не все

понятно. В сущности он еще почти ничего не знал; жадно

вслушивался и вглядывался в эту бурную жизнь, неясно

представляя свою дорогу в ней.

Старший брат Арама Сурен Хачатуров заботился о

его художественном и общекультурном развитии, в ме-

ру своих сил руководя им. По его предложению Арам

прошел подготовительные курсы и поступил в 1922 году

в Московский университет — на биологическое отделе-

ние математического факультета. Около двух лет посе-

щал он университетские лекции. Но вскоре музыка со-

вершенно отвлекла его от биологии.

Осенью 1922 года Арам Хачатурян явился в Москов-

ский музыкальный техникум (ныне институт) имени Гне-

синых на экзамен. Не имея никакой, даже элементарной

музыкально-теоретической подготовки, он, однако, без

особенного труда справился с требованиями приемных

испытаний: природное дарование обнаружилось сразу,

хоть и в несколько необычной, оригинальной форме.

Для пробы голоса и слуха Хачатурян бойко спел пе-

ред комиссией какой-то, застрявший в памяти, «жесто-

кий» романс (кажется, «Разбей бокал.,.», вспоминает

композитор), вызвав невольную улыбку на лицах про-

фессоров. Затем он свободно и точно сольфеджировал

заданные упражнения, хотя и было очевидно, что это ему

приходится делать впервые. После испытаний «экзоти-

ческий юноша» заявил, указывая на лежавшую в классе

виолончель, что хотел бы учиться играть «на этой боль-

шой скрипке...».

Поступление Хачатуряна в музыкальный техникум

прошло, как видим, не без юмора. Но опытные педаго-

ги— Михаил Фабианович и Елена Фабиановна Гнеси-

ны

—

угадали в необразованном юноше незаурядное му-

зыкальное дарование. Хачатурян был принят в техникум

и стал посещать, по собственному желанию, класс вио-

лончели

. Ему минуло девятнадцать лет.

Виолончелистом он все же не стал. Довольно скоро, на

занятиях по «обязательным» музыкально-теоретическим

дисциплинам обнаружились его незаурядные творческие

способности. И уже в 1925 году, по инициативе М. Гнеси-

на, музыканта тонкого и проницательного, Арам Хача-

турян перешел в класс композиции.

Он работал с большим рвением, усваивая теоретиче-

Игрою на виолончели он занимался в техникуме сначала у

преподавателя С. Бычкова, затем под руководством проф. А. Бо-

рисяка.