Хомяков А.С. Всемирная задача России

Подождите немного. Документ загружается.

101

ПрАвослАвие

ведуем Церковь единую и свободную. Она пребывает единою,

не имея нужды в официальном представителе ее единства, и

свободною, хотя свобода не обнаруживается разъединением ее

членов. Эта Церковь, позволю себе выразиться словами апо-

стола, есть соблазн для иудействующих латинян и юродство

для эллинствующих протестантов; для нас же она есть откро-

вение бесконечной Божией премудрости и милости на земле.

Итак, очевидно, есть существенная разница между иде-

ею Церкви, признающей себя единством органическим, жи-

вое начало которого есть Божественная благодать взаимной

любви, и между идеею западных обществ, единство которых,

совершенно условное, у протестантов состоит только в ариф-

метическом итоге известного числа отдельных личностей,

имеющих почти тождественные стремления и верования, а у

римлян — только в стройности движений подданных полу-

духовного государства. Такое различие в идее должно непре-

менно отозваться на характере всех проявлений этих троякого

рода единств, столь решительно противоположных по своим

началам. Живая вера останется (как я уже сказал в первой

моей брошюре) отличительною чертою проявлений Церкви, а

рационализм, будь он догматический или утилитарный, нало-

жит свое клеймо на все общественные действия двух других

противоположных исповеданий.

Изучение фактов подтверждает заключения, выводимые

логикою из начал, здесь изложенных.

Пусть всмотрятся в молитву, то есть в самое чистое

стремление земли к небу.

Войдите в протестантский храм. Не в совершенном ли

одиночестве стоит в нем молящийся? Кроме музыки и услов-

ного обряда, чувствует ли себя отдельное лицо связанным

чем-нибудь еще с собранием молящихся? Относится ли оно

к собранию как к чему-то такому, по отношению к чему его

личная жизнь составляла бы только часть? Небольшая общи-

на, собравшаяся в храме, чувствует ли за его стенами присут-

ствие чего-либо более широкого, из чего бы она почерпала

свою духовную жизнь? Чувствует ли она действительное свое

102

А. с. Хомяков

общение с миром духов высших и чистейших? Обращается ли

она к этому невидимому миру с просьбами о помощи или, по

крайней мере, о единомыслии в его молитве? Нет, протестант

и протестантская община тщательно этого избегают. Не до-

статочно ли для них заступничества Спасителя? И к чему бы

стали они без всякой для себя пользы расходовать свои мо-

литвы? В смысле утилитарном они, очевидно, правы. Смерть

прекратила дни протестанта, и скорбная община бросает по-

следнюю горсть земли на останки дорогого ей человека; но

никакой молитвы не слышно над свежею могилою, никакая

молитва не сопровождает прощания живых с похищенным у

них братом. Ведь не человеку же изменить определение Бо-

жие о вечной судьбе того, чье земное поприще кончено? Ему

ли покрыть своими молитвами грехи, которых не покрыла бы

кровь Спасителя? И опять, в смысле утилитарном это спра-

ведливо. Однако и протестант испрашивает молитв у своих

живых братий; к чему же могут они служить ему, когда за-

ступник его перед Богом – Христос? Протестант просит Бога

о прощении греха своих братий и о духовном их очищении;

но как же может он думать, что молитва, за которою он не

признает ни права, ни силы влиять на вечное блаженство че-

ловека, совершившего свое земное поприще, может по праву и

по присущей в ней силе иметь действительное влияние на ха-

рактер этого поприща, а чрез это самое и на будущую участь

живого человека? Очевидно, то и другое в равной степени не-

справедливо и невозможно; но Протестантство не посмело по-

рвать все предания Церкви и остановилось на полудороге, на

какой-то противной логике сделке, которая, впрочем, никого

не обманывает, ибо всякий чувствует, что протестант просит

молитвы у своих братий, не ощущая в ней искренней нужды,

и молится за них без искренней надежды. Он одинок в мире и

чувствует себя одиноким.

Войдите в римский храм. Молитва каждого сливается ли

в одну общую молитву? Голос хора есть ли выражение мысли

всех? Нет, и здесь человек остается одиноким перед молит-

вою, ибо от него не требуется, чтоб он ее понимал и чтобы

103

ПрАвослАвие

ум его на нее отзывался

. Все богослужение остается для него

чем-то внешним; он в нем не участник. Он только присутству-

ет при нем, но бездейственно. Церковное правительство мо-

лится на своем, правительственном языке, ради какой нужды

позволять подданным примешивать свои голоса и мысли к

разговору правительства с высшей властью? То, что проис-

ходит в римских храмах, имело бы вид пародии на молитву,

если б не составляло принадлежности целой системы. Когда

была порвана связь взаимной любви, когда пренебрегли свя-

тостью ее силы, человек, как я уже сказал прежде, фактически

вышел из Церкви, хотя, по законам чисто земной организации,

он оставался как бы заключенным в ее ограде. Впрочем, Ро-

манизм не мог или не решился, отделясь от Церкви, отринуть

исконное ее предание. Факт общения мира видимого с миром

невидимым, то есть со святыми, занимал такое видное место

в предании, что отрицать его было невозможно. Но он осно-

ван был на вере в начало любви, связующей жизнь земную

с жизнью небесною, подобно тому как ею же взаимно свя-

зуются люди в земной жизни; теперь, когда это начало было

отвергнуто, потребовалось новое объяснение для удержанно-

го факта. Молитвенное общение проявлялось в двух видах:

молитвы о заступлении, обращенной к миру невидимому, и

молитвы за мир невидимый, обращенной к Богу. Романизм

принял на себя положение власти, посредствующей между

раем и чистилищем, так сказать, между двумя обществами,

из которых одно стоит выше, а другое ниже его; у одного он

испрашивает услуг, а другому сам оказывает услуги. В сущ-

ности, это значило: к двум признанным видам Церкви (Церк-

ви воинствующей и Церкви торжествующей) присовокупить

еще третий вид – Церковь выжидающую; но я оставляю в

стороне этот факт, по себе ясный и знаменательный, так как

* Может быть, нам скажут в виде возражения, что и в Русской Церкви при

богослужении употребляется язык устарелый. На это мы ответим, что служ-

ба должна совершаться на языке народном: таково несомненное начало,

признаваемое Церковью. У нас факт расходился с началом лишь в том, что

движение обряда не могло поспевать за движением организовавшегося

языка. Тут нет ничего сходного с римским началом. (Прим. А.С. Хомякова.)

104

А. с. Хомяков

важность его еще не так велика и должна уступить высшим

соображениям, требующим исследования. Латинянин, как в

тех молитвах, с которыми он обращается к святым, так и в

тех, которые приносит за умерших, все-таки остается в глазах

Церкви одиноким. Простой гражданин трехъярусного обще-

ства, он все-таки не член живого организма. Он просит высо-

кой протекции у тех, кто могущественнее его, он оказывает

свою маленькую протекцию тем, кто ничтожнее его; но его

несчастная индивидуальность не пропадет в сфере высшей

жизни, часть которой бы он составлял. Таким-то образом ме-

сто веры в органическое единство Церкви заступила живая

теория земной дипломатии, распространенная на мир неви-

димый; эта теория, самовольная выдумка скрывающегося от

самого себя рационализма, столько же противна человеческой

логике, сколько ненавистна чувству христианина. Какая, в

самом деле, надобность в заступничестве святых, когда мы

имеем Ходатая, достаточного для спасения всех миров? Уже-

ли у существ низших найдем мы слух более благосклонный и

сердце более любящее, чем у нашего Спасителя? Ужели душа

помилованная, несмотря на все ее грехи, принесет за нас что-

либо, собственно ей принадлежащее и вместе угодное Богу?

Этого, конечно, не решится сказать ни один христианин, ибо

святейший из людей не имеет ничего своего, кроме своих гре-

хов и своих мятежей; все же, что мы называем его добродете-

лями, есть та же благодать Божия, тот же Дух Спасителя; к

ним и должны мы обращаться непосредственно. В латинской

теории молитва, обращаемая к святым, — бессмыслица, а еще

очевиднее бессмыслица учения о чистилище. Остаются ли

при душе, разлученной с телом, молитва, надежда и любовь?

Любит ли она братьев, поклоняется ли своему Богу и Спаси-

телю? Если она всеми этими дарами обладает, то откуда бы

взялась у нас смелость почитать ее более заслуживающею со-

жаления, чем мы сами, когда при ней остается все то, что есть

* В латинской теории призывание святых основано на учении о так назы-

ваемых сверх требуемых для их собственного оправдания заслугах (op��a

sup��ogat�on�s). (Прим. Н.П. Гилярова-Платонова.)

105

ПрАвослАвие

поистине ценного на земле, иногда в то же время она освобож-

дена от всего, что составляет несчастие человека, именно – от

деятельности греха? Это был бы самый грубый материализм.

Скажем ли, что она казнится чувством своих грехов? Но это

было бы невежество, ибо, просвещенные Церковью, мы знаем,

что раскаяние называется победою, или радостью покаяния,

превосходящего все земные радости. Или не скажем ли мы,

что душа, отрешившаяся от своей оболочки, не имеет уже

ни милости, ни молитвы, ни любви к братьям и к Богу? Но

этим самым мы заявили бы, что душа в результате внешнего

воздействия может быть введена в радость небесную именно

тогда, когда она оказывается еще менее этого достойною, чем

в минуту расставания с жизнью. Уклоняясь от Церкви и ее

мудрости, раскол запутался в нелепости, и, конечно, остается

только похвалить протестантский рационализм за то, что он

вывел на свежую воду рационализм замаскированный, столь

нелогический в своем утилитарном направлении.

Бедный римлянин! Он не посмел бы молиться за своего

брата, если б уверился, что тот уже выбрался из чистилища!

Видно, первенствующая Церковь не ведала, что творила, когда

молилась за мучеников.

Итак, несмотря на придуманную для отдельного лица

возможность пользоваться услугами одних и оказывать услу-

ги другим, она стоит у латинян так же одиноко, как у про-

тестантов. Заимодавец или должник, латинянин, в обоих

случаях все-таки не вяжется с невидимою Церковью уза-

ми органическими. Усложнение молитвенного заступления

духовно-банковою операцией перевода добрых дел или заслуг

не только не изменяет ни в чем юридического характера мо-

литвы, а напротив, выказывает его во всей яркости. Несмотря

на предполагаемые внешние сношения с невидимым миром,

внутреннее одиночество латинянина по отношению к этому

миру остается во всей своей очевидности, а одиночество его

в отношении к его братьям в земном мире выступает даже

решительнее, чем у протестантов, ибо употребление чуждо-

го языка (дипломатического языка, требуемого конституцией

106

А. с. Хомяков

Церкви-государства) не допускает слияния мысли отдельного

лица в единогласии мысли всеобщей. Протестантство заводит

человека в пустыню, Романизм обносит его оградою, но здесь

и там он остается одиноким. Справедливость требует, однако,

заметить, что в этом случае, равно как и в других, вина падает

на римский раскол: вся система порождена его первоначаль-

ным рационализмом, плодом преступления, им совершенного

против взаимной любви христиан. Протестант мог только от-

рицать выводы из этой системы, но у него недостало сил от-

вергнуть ее данные.

Чтобы дать яснее почувствовать скудость молитвы в за-

падных обществах, мы должны здесь изложить понятие о мо-

литве, предлагаемое Церковью, а для уразумения его необхо-

димо коснуться высших соображений.

От начала творения Бог открыл Себя созданным суще-

ствам целым миром явлений, разумеваемых или ощущаемых;

но это частное и, так сказать, внешнее откровение Его благо-

дати, Его премудрости и Его всемогущества было неполно. Не-

доступное изменению, неприступное злу и искушению, нрав-

ственное существо Божие оставалось закрытым в сияющих

глубинах Его бесконечности, неисследимых и непостижимых

для умов конечных. Из этих умов, созданных свободными, не-

которые вольным действием своей свободы возмутились про-

тив Божества; другие, поставленные в положение низшее, уда-

лились от своего Творца действием, хотя также свободным, но

вызванным искушением отвне. Эти последние, не столько ви-

новные, как первые, получили обетование искупления и про-

щения. С течением веков, в час, назначенный Его премудро-

стью, Бог снова явил Себя твари в Сыне Человеческом, и это

явление было много полнее первого. Чего не могла поведать

неизмеримость творения, что оставалось сокрытым в блиста-

ниях тверди, то было открыто в тесных границах человеческо-

го естества. Божие Слово явилось как существо нравственное

по преимуществу, как единственное нравственное существо.

Зло подступало к Сыну Человеческому, и Он остался непристу-

пен злу; был искушаем и победил искушения; единый правый

107

ПрАвослАвие

и единый чистый, Он принял на Себя из любви к грешнику

тяжесть, поношение и кару греха, которого гнушался: испы-

танный скорбью, унижением и смертью. Он принял скорбь,

унижение и смерть за преступников, не признававших Его, за

кровожадных людей, умертвивших Его, за малодушных, отре-

кавшихся от Него; Владыка всего творения и достойный сла-

вы Божественной, Он всему покорился, покорился до того, что

даже почувствовал Себя оставленным от Самого Бога

, но не

покинул людей, Своих братьев, на заслуженное ими бедствие.

Вечное Божие сострадание к твари, жертва очистительная, за-

кланная единожды во времени, но постоянно приносимая в

вечности. Он погасил Своею кровью пламень Божественной

правды (соделав ее как бы неправою), дабы всесильно было

милосердие Божественное. Таким образом, в Нем, и в Нем

Одном, падшие разумные твари обрели блаженство, и в Нем же

оправдалось и восполнилось блаженство тех, которые избегли

падения потому лишь, что не подверглись искушению. И мы

знаем, что в силу Своей неизреченной любви и добровольной

жертвы

Он есть возлюбленный Сын Отчий, и что всякая свя-

тость, всякое совершенство и всякая слава Ему принадлежат

во веки веков.

В Своей правоте и в Своей милости Бог изволил, что-

бы точно так же, как единственное нравственное существо,

Христос силою безграничной Своей любви принял на Себя

человеческие грехи и справедливую за них казнь, мог и чело-

век силою своей веры и своей любви к Спасителю отрекаться

от своей личности, личности греховной и злой, и облекаться

в святость и совершенство своего Спасителя. Соединенный

таким образом со Христом, человек уже не то, чем он был,

не одинокая личность; он стал членом Церкви, которая есть

тело Христово, и жизнь его стала нераздельною частью выс-

шей жизни, которой она свободно себя подчинила. Спаситель

живет в Своей Церкви, Он живет в нас. Он ходатайствует, а

* Иоанна, гл. 19, ст.28, «Боже мой, Боже мой, вскую мя еси оставил?», пса-

лом 21. Матф., гл. 27, ст.46. (Прим. А.С. Хомякова.)

** Ев. от Иоанна, гл. �, ст. 17, 18. (Прим. А.С. Хомякова.)

108

А. с. Хомяков

мы молимся; Он поручает нас благости Божией, а мы взаим-

но друг друга поручаем своему Творцу; Он предлагает Себя в

вечную жертву, а мы приносим Отцу эту жертву прославле-

ния, благодарения и умилостивления за нас самих и за всех

наших братьев, как тех, которые пребывают еще в опасностях

земной борьбы, так и тех, которых смерть привела уже в ти-

хое, возносительное движение небесного блаженства

, какова

бы затем ни была степень дарованной им славы – все равно. В

нашей молитве нет места ни для вопросов, ни для сомнений,

ибо, как сказано в одном русском катехизисе, «мы молимся

не в духе страха, подобно рабам, не в духе корысти, подоб-

но наемникам, но молимся в духе сыновней любви, будучи

по восприятию усыновлены Богу нашим единением с Сыном

Человеческим, Иисусом праведным, Сыном и вечным Словом

Отца щедрот». Мы молимся потому, что не можем не молить-

ся, и эта молитва всех о каждом и каждого о всех, постоянно

испрашиваемая и постоянно даруемая, умоляющая и торже-

ствующая, в то же время всегда во имя Христа, нашего Спаси-

теля, обращаемая к Его Отцу и Богу, есть как бы кровь, обра-

щающаяся в теле Церкви: она ее жизнь и выражение ее жизни,

она глагол ее любви, вечное дыхание Духа Божия.

Где же теперь сомнения? Где одиночество? Где недо-

верчивая боязливость Протестантства? Где сказки о юриди-

ческих отношениях, придуманные римлянином? Нам ли с

созерцательной высоты, на которую возводит нас Церковь,

опускаться в топь рационализма и его утилитарных учений,

выработанных расколом? Осмелятся ли даже звать нас туда

наши западные братья? Нет, они этого не сделают. Может

быть, они сами остановили бы нас, если бы мы способны

были на подобное безумие; они почувствовали бы, что, отло-

жившись от Царя Церкви, мы тем самым лишили бы все чело-

* И в жизни небесной есть неведение и откровение и, следовательно, воз-

носительное движение. Это поведано нам самим Спасителем нашим (в

беседе о кончине мира, Матф. ХХI�, 36; Марк. �III, 32), поведано Духом ис-I�, 36; Марк. �III, 32), поведано Духом ис-, 36; Марк. �III, 32), поведано Духом ис-�III, 32), поведано Духом ис-, 32), поведано Духом ис-

тины (в Послании Св. Павла к Ефесянам, III, 10 ) и, по свидетельству Марка

Ефесского перед Флорентийским собранием, никогда Церковь в этом не со-

мневалась. (Прим. А.С. Хомякова.)

109

ПрАвослАвие

вечество наследия в славнейшем из его упований и похитили

бы у него навсегда самую возможность веры.

Это святое учение, единое истинное, единое непрере-

каемое для самой строгой логики, а между тем далеко пре-

восходящее логику человеческую, единое удовлетворяющее

вполне самым живым потребностям сердца (ибо оно идет

дальше всех его самых дерзновенных желаний), это учение

было во все времена учением Церкви. Оно остается ее уче-

нием и в наше время, как было ее учением со дней апостоль-

ских. Учениками апостольскими оно было заповедано Западу

наравне с Востоком; это ясно доказывают древнейшие ли-

тургии, в особенности литургия Мозарабская, которая хотя

и подвергалась впоследствии изменениям, но, конечно, не в

этом смысле. И однако в настоящее время учение это совер-

шенно чуждо всем западным исповеданиям и представляет

собою один из отличительных признаков Церкви, что уже

было замечено некоторыми протестантскими писателями

Почему Запад потерял это Божественное предание? Причи-

на ясна. Германское Протестантство не могло его воссоздать,

потому что ничего и никогда не могло и не может создать, по-

тому что способно только отрицать и разрушать; потому что

все-то оно есть не более как критика в мышлении и одиноче-

ство в духовной жизни. Протестантство первоначальное (т. е.

Романизм) не могло его сохранить, потому что это Предание

есть полнейшее развитие единства, основанного на взаимной

любви, а Романизм с изначала был отрицанием этого прин-

ципа, ересью против живого единства Церкви. Поэтому-то

Запад и утратил духовное общение молитвы, поэтому и дол-

жен был заменить высокое учение об органическом единстве

в Иисусе Христе тощею и нелепою системою патронатства и

клиентства: на место любви поставить утилитаризм, а на ме-

сто братства – ассоциацию. Человек оказался отброшенным

в тесные границы своего отдельно-личного существования и

отлученным от всех своих братьев.

* В том числе Нилем в его «Введении в историю Православия». (Прим.

А.С. Хомякова.)

110

А. с. Хомяков

Скажу более: он оказался отлученным от самого Бога.

Вечная тяжба, вечное разбирательство противоположных

прав перед духовными юрисконсультами папского Рима – вот

какого рода отношения введены были вместо установленного

пришествием Христовым внутреннего единения между Твор-

цом и тварью. Вооружаясь счетною книгою, составленною по

правилам двойной бухгалтерии с дебетом в виде греха и кре-

дитом в виде добрых дел (подкрепленных, правда, жертвою

Спасителя), человек вступает в тяжбу с Богом и в римском ка-

зуисте находит себе благоприятного судью. Перед ним он не

проиграет своей тяжбы. Лишь бы оставался он гражданином

церковного государства и послушным слугою своих коман-

диров, он за довольно умеренный взнос добрых дел и добрых

помыслов попадает в акционеры рая; затем излишек, если та-

ковой у него окажется, он получит возможность обратить для

себя в движимый капиталец, который останется в полном его

распоряжении; а если окажется недочет, можно будет покрыть

его займом у более богатых капиталистов. Был бы только ве-

рен баланс – Бог не придерется.

Да простят мне жесткость моей иронии: дозволяя ее себе,

я не выхожу из пределов самой строгой истины. Притом же, мо-

жет ли сын Церкви удержаться от негодования, видя апостоль-

ское учение столь решительно искаженным и униженным? Во

что, в самом деле, обратилось Христианство? Где Бог, всецело

дарующий Себя человеку? Где человек, бессильный привнести

что-либо от себя, кроме соизволения на Божественное благо-

деяние? И после этого станут строго судить неверующих!

Протестантство, конечно, не заслуживает упреков столь

тяжелых. Однако приняв поневоле наследство римских уче-

ний, оно хотя и отвергало вытекающие из него выводы, но не

умело уберечься от юридического отпечатка, наложенного

ими на религию. По-видимому, протестантство не допускает

никаких заслуг, которые давали бы человеку какие-либо права

перед Богом; в сущности же оно только суживает понятие о

заслуге, приписывая одной вере все то, что по учению латинян

приписывается вере и делам. Вера в глазах протестанта есть