Хелд Д. и др. Глобальные трансформации. Политика, экономика, культура

Подождите немного. Документ загружается.

перераспределения территориальных границ политической и экономической власти. В этом

отношении ее лучше всего описывать как процесс внетерриториалъный.

5 Глобализация связана с возрастанием масштабов властного вмешательства, т. е. она

увеличивает пространственную протяженность властных органов и структур. Действительно,

власть — один из основных атрибутов глобализации. В глобальной системе, элементы

которой становятся все более зависимыми друг от друга, осуществление властных

полномочий путем принятия решений, совершение тех или иных действий или бездействие

исполнительных органов власти на одном континенте могут иметь существенные последствия

для народов, сообществ и домохозяйств на других континентах. Властные отношения глубоко

укоренены в самом процессе глобализации. Фактически увеличение протяженности властных

отношений означает, что властные центры и само осуществление власти все более и более

отдаляются от субъектов и областей, испытывающих на себе их последствия. В этом

отношении глобализация означает структуризацию и реструктуризацию властных отношений,

действующих на расстоянии. Модели глобальной стратификации играют роль посреднических

звеньев, обеспечивающих доступ к центрам власти, несмотря на то что в этом отношении

плоды глобализации распределяются не поровну. Политические и экономические элиты

главных мировых метрополий гораздо сильнее интегрированы в глобальные структуры и

имеют больше возможностей их контролировать, чем земледельцы Бурунди, озабоченные

проблемой выживания.

Пункты, изложенные выше, помогают наиболее точно понять смысл глобализации. В

частности, они заставляют обратить внимание на опасности замещения глобализации такими

понятиями, как «взаимозависимость», «интеграция», «универсализм» и «конвергенция». Если

понятие взаимозависимости предполагает симметричность властных отношений между

социальными или политическими силами, то понятие глобализации включает в себя

возможность иерархии и неравенства, т. е. процесс глобальной стратификации. Интеграция

также имеет весьма специфический смысл, поскольку она относится к процессам экономи-

ческой и политической унификации, которые предполагают чувство общности, единство

исторической судьбы и единые институты власти. Как уже отмечалось, представление о

глобализации как предтече единого мирового общества или сообщества имеет серьезные

изъяны. Не менее ошибочным является и отождествление глобализации с «универсализмом»,

поскольку глобальное — это, конечно же, не синоним универсального; глобальная

взаимосвязь ощущается всеми народами и сообществами не в равной степени и даже не

одинаковым образом. В этом отношении глобализацию необходимо отличать и от

конвергенции, так как она не предполагает увеличения однородности и гармонии. Напротив,

как утверждают это Б. Балл и Б. Бизен, усиливающаяся взаимосвязь может быть как источни-

ком напряженного конфликта (скорее даже, чем сотрудничества), так и продуктом взаимных

опасений и глубоко скрытой враждебности (Bull, 1977; Buzan, 1991)-

СТРУКТУРА КНИГИ

Том начинается с исследования политических аспектов глобализации (гл. 1). Есть несколько

причин, чтобы начать именно с этого. Во-первых, государства и империи, которые вели

завоевательную политику, активно создавали региональные и глобальные связи и поэтому

являются важными элементами изменяющихся исторических форм глобализации. Во-вторых,

разные типы государств создали различные способы оформления территориального

пространства — от открытых до намертво закрытых границ — что значительно повлияло на

формирование моделей региональных и глобальных отношений, структур и потоков. В-

третьих, одна специфическая форма политического правления — национальное государство

нового и новейшего времени — радикально изменила природу, форму и перспективы

глобализации, поскольку именно возникновение и развитие современного национального

государства превратило центральную власть национального государства в ключевой элемент

всей системы правления, позволило этой власти добиваться верховного суверенитета и

автономии и выработать различные типы ответственности и подчинения власти в пределах

определенной ограниченной территории. На этом последнем обстоятельстве стоит немного

задержаться. Современные национальные государства, как будет показано в 1-й и 2-й главе,

отличаются от предыдущих форм политического господства, претензией на полную

симметрию и соответствие между суверенитетом, территорией, легитимностью и — в течение

XIX—XX вв. — демократией. Понятие суверенитета предъявляет определенные требования к

законному осуществлению политической власти в пределах ограниченной территории (см.:

Skinner, i9/8> vol. 2; Held, 1995, ch. 2). Суверенитет означает строгое распределение властных

политических полномочий в рамках сообщества, которое имеет право разрабатывать систему

норм, правил и политических отношений на данной территории и управлять в соответствии с

ними. Однако, размышляя о воздействии глобализации на современное национальное

государство, необходимо различать требование суверенитета, т. е. права властвовать в

пределах ограниченной территории, и государственную автономию, т. е. фактическую власть,

которой обладает национальное государство, имеющее возможность самостоятельно

формулировать свои политические цели и достигать их. Фактически государственная

автономия означает способность представителей государственной власти, администраторов и

исполнителей внятно выражать свои политические предпочтения и следовать им, несмотря

даже на то, что иногда они могут вступать в конфликт с предписаниями метрополии и

международными социальными силами и обстоятельствами (Nordlinger, 1981). Более того, в

зависимости от степени демократичности современных национальных государств принято

считать, что они являются носителями суверенитета и автономии, которые соответствуют

системе либерального демократического правления, осуществляемого в границах

определенной территории: «правящие» — избранные представители — являются

ответственными перед «управляемыми» — гражданами территориально ограниченного

государства. Фактически существует «национальное сообщество с единой судьбой»,

благодаря чему члены данного сообщества осознают себя и признаются другими народом,

живущим в пределах территориальных границ национального государства, а само сообщество

становится субъектом местной и внутренней демократической политики.

По мнению многих участников дискуссий по поводу глобализации и ее последствий,

масштабы современной экономической, социальной и политической активности, по-

видимому, делают территориальную политику все более и более бессильной. В западных

обществах такое впечатление складывается из-за беспокойства по поводу снижающейся

эффективности действий правительства, усиливающегося раскола гражданского общества,

нарастающей — несмотря на окончание холодной войны — угрозы личной безопасности.

Реальные или воображаемые, но эти волнения отражают «страх перед тем, что мы — каждый

в отдельности и все вместе — теряем контроль над силами, которые управляют нашей

жизнью» (Sandel, 1996, р. 3). Так, гиперглобалисты и трансформисты доказывают, что

глобализация связывает воедино — в чрезвычайно сложные и абстрактные системы — судьбы

отдельных хозяйственных единиц, сообществ и народов в отдаленных регионах земного шара,

так что «сообщества с единой судьбой» не могут быть идентифицированы с помощью только

таких понятий, как «нация» и «территория». Это означает, что в условиях глобализации

нельзя понять природу и возможности политического сообщества с помощью одних только

национальных структур.

Конечно, необходимо признать, что суверенитет, особенно в юридическом смысле слова,

может быть утрачен лишь в том случае, если его место занимает какая-то другая независимая

и (или) «более законная» юридическая власть, которая сокращает правомочное основание для

принятия решений в рамках национальной политики. Но для гиперглобалистов и

трансформистов сама идея суверенного государства как независимой самоуправляемой

единицы, которая сама определяет свое будущее, несовместима с глобализацией

экономического производства и обмена, растущим значением международных режимов,

сотрудничеством в области права и глобальными институтами, интернационализацией

внутренней политики и «доместикацией» политики международной. Глобализация ставит

вопрос о том, отменяет ли участие национальных государств в глобальных и региональных

процессах «понятие суверенитета как неограниченной, неделимой и единственной формы

публичной власти», так что «сам суверенитет должен рассматриваться сегодня как уже

поделенный между рядом исполнительных институтов — национальных, региональных и

международных — и ограниченный самой этой множественностью» (Held, 1991» Р- 222).

Тем не менее, возражают на это скептики, хотя глобализация и может каким-то образом

ограничивать действия правительств, но она ни в коем случае их не парализует и не

обязательно ущемляет их суверенитет. Кроме того, глобализация оказывает разного рода

воздействия; политические ее последствия в разных странах, равно как и в разных

политических сферах, носят весьма различный характер. Влечет ли глобализация за собой

общее уменьшение, расширение или преобразование суверенитета и автономии государств —

это остается вопросом спорным. По этой причине мы будем неоднократно возвращаться к

этой теме в последующих главах.

Дать общую картину глобализации и ее политических последствий — вот основная задача

нижеследующих глав. Но список государств, которые станут предметом нашего

рассмотрения, будет ограничен — прежде всего и в основном — государствами с развитыми

капиталистическими отношениями. Есть два основания для того, чтобы сузить предмет

нашего исследования таким образом.

Во-первых, если глобализация влияет на государственный суверенитет, то развитые

капиталистические государства представляют собой лучший образец современной

государственности, которая обеспечивает наиболее достоверную проверку ее политических

видоизменений под влиянием глобализации. Во-вторых, при обсуждении глобализации

гиперглобалисты, трансформисты и скептики делают диаметрально противоположные

выводы относительно судьбы развитых капиталистических стран. Мы попытаемся

проанализировать эти противоречащие друг другу утверждения и дать им оценку. Но наше

исследование ведется на примере шести развитых капиталистических государств, а именно:

США, Великобритании, Швеции, Франции, Германии и Японии. Такой набор государств был

обусловлен наличием у них сходств и различий по ряду параметров, таких как место,

занимаемое каждым из них в мировой иерархии государств, внутренняя политическая

структура и культура, стратегическая и оборонная политика, степень участия в процессе

глобализации, промышленно-экономическая структура, а также стратегия приспособления к

глобализации и обусловленные ею мероприятия (см. Методологическое приложение). В

соответствии с этим выбором в предпоследних и заключительных разделах всех последующих

глав мы будем стремиться связать анализ формы и истории глобализации в той или иной сфе-

ре человеческой деятельности с судьбой шести вышеперечисленных государств. Для этого

будут проведены специальные исследования с целью установить степень их участия в

глобальных процессах, происходящих в той или иной сфере деятельности, и то значение,

которое имеет это участие для их государственного суверенитета и автономии. Основная цель

этого анализа состоит в том, чтобы выработать более систематическое понимание природы и

различных политических последствий современной глобализации. Там, где это необходимо,

мы будем обращаться для сравнения и к некоторым другим конкретным странам, особенно

странам с развивающейся экономикой.

Тематические сюжеты книги соединятся в последней главе, в которой, как уже отмечалось,

будет предложена общая картина современной глобализации и дана ее оценка. В этой же

главе будет дана и оценка значения глобализации для суверенитета и автономии выбранных

нами шести стран с развитыми капиталистическими отношениями. Кроме того, в ней мы

направим дискуссию о глобализации в нормативное русло и исследуем некоторые из ее

основных требований, которые она предъявляет к интеллектуальной, институциональной и

политической сфере. Наши выводы направлены, в частности, против политического

фатализма, которым окрашены многие дискуссии о современной глобализации, и мы пред-

лагаем решение ряда проблем, которые помогут ввести разворачивающиеся перед нами

процессы «глобальных преобразований» в демократическое и цивилизованное nvrnn

зованное русло.

1 ТЕРРИТОРИАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО И ГЛОБАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА

Цель этой главы — описание исторических форм политической глобализации, т. е. процесса

распространения политического господства, полномочий и форм правления. В этой главе (без

объяснения причин, которые будут предъявлены позднее) показано, что самые ранние стадии

политический глобализации сопровождались медленным и в значительной степени

случайным развитием территориальной политики. Появление современного национального

государства и объединение всех цивилизаций в рамках межгосударственной системы, тем не

менее, оставило мир разделенным на свои и чужие сферы, организованные по-своему:

«внутренний мир» территориально ограниченной национальной политики и «внешний мир»

дипломатии, войн и проблем безопасности. Эти сферы, ни в коем случае не будучи

непроницаемо изолированными, стали основанием, на котором современные национальные

государства создали свои политические, правовые и социальные институты. С начала XX в.

это деление стало более условным и постепенно размывалось региональными и глобальными

потоками и процессами. Для современной эпохи характерно разрушение территориальной

политики, правления и руководства, хотя наряду с этим становятся очевидными новые формы

организации территории, например, такие как регионализм.

Глава состоит их шести разделов. В первом разделе исследуются меняющиеся формы

политического правления и, в частности, возникновение современного национального

государства. Во втором разделе рассматривается усиление транснациональных и

межправительственных политических процессов и проблем. В третьем разделе наше

внимание сосредоточено на развитии международных механизмов, институтов и правил

принятия политических решений, которые порождают новые формы глобального и

регионального правления. Основные исторические формы современной политической

глобализации в обобщенном виде представлены в четвертом разделе. В пятом разделе сделан

обзор разнообразных способов вовлечения каждой из шести выбранных нами стран в

глобальные процессы. В шестом, заключительном, разделе исследуется влияние меняющихся

форм политической глобализации на характер государственного суверенитета, автономии и

ответственности.

1.1 ОТ ИМПЕРИЙ ДО СОВРЕМЕННЫХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ

Общепризнанные политические карты современного мира свидетельствуют о весьма

своеобразной концепции, лежащей в основе географического распределения политической

власти, поскольку существуют четко обозначенные территории, на которых располагаются

отдельные государства, обладающие границами, признанными международным сообществом.

Только приполярные области, находятся, по-видимому, за пределами этого лоскутного одеяла,

хотя некоторые карты фиксируют претензии некоторых государств и на эти области. На

рубеже 1тыс. н. э. подобная картография показалась бы странной и непостижимой. Люди

того времени с их ограниченными познаниями в области картографии, которыми располагали

даже самые космополитические цивилизации, были бы ошеломлены обилием подробностей

сегодняшней карты мира. Существование других континентов — Америки и Австралии, —

изолированных от Евразии и Африки, удивило бы жителей каждого из этих материков. Имей

они хоть малое представление о легкости и скорости путешествий и степени взаимосвязей и

обмена между регионами в современном мире, они бы пришли в настоящее изумление.

В начале II тыс. н. э. мировые цивилизации развивались в относительной изоляции. Наиболее

глубоко укоренившиеся древние цивилизации, особенно китайская, японская и исламская,

были совершенно «оторванными мирами» (Femandez-Armesto, 1995. ch. 1). Несмотря на то,

что они были, конечно же, высокоразвитыми и по многим показателям сложными в

культурном отношении мирами, у них был сравнительно слабый контакт друг с другом, хотя

нельзя сказать, что между ними не было никаких прямых контактов (Mann, 1986; Watson,

1992; Ferndndez-Armesto, 1995; Ferro, 1997). Например, торговля между странами разных

культур и цивилизаций превращала экономические достижения той или иной из них в общее

достояние, способствуя в то же время распространению идей и технологического опыта.

Широко распростертые торговые связи нередко соединяли древние цивилизации в большие

причинно-следственные петли (см. далее гл. з и 4; Abu-Lughod, 1989). Один из наиболее

замечательных тому примеров — развитие китайских океанских флотилий, которые уже в

XIII в. могли преодолевать огромные морские просторы, благодаря чему стала возможной

торговля предметами роскоши, такими как шелк, серебро и домашние туфли, с Индией,

Западной Азией и Восточной Африкой (Kennedy, 1988, p. 7; см. также ниже, гл. з). Но, несмот-

ря на эти случаи взаимообмена, древние цивилизации развивались, главным образом, под

воздействием внутренних сил и причин; они оставались изолированными и в значительной

степени автономными цивилизациями, оформленными в виде империй, власть которых

распространялась на население, разбросанное по обширным территориям (Fernandez-Armesto,

i995> гл. 1).

1.1.1 РАННИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ФОРМЫ: ИЗМЕНЯЮЩИЙСЯ ОХВАТ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРАВЛЕНИЯ

Ранние имперские системы

Имперские системы или империи, отличавшиеся своими размерами и величием,

доминировали в истории государственного образования на протяжении столетий. Некоторые

из них, особенно китайская, сохраняли одни и те же институциональные формы на

протяжении длительных периодов. Чтобы обеспечить свою сохранность, они должны были

накапливать и сосредотачивать средства принуждения — прежде всего, вооруженные силы,

находящиеся в состоянии боеготовности. Когда эти средства приходили в упадок, имперские

системы распадались. Все «традиционные» империи развились в результате расширения зоны

власти, ограниченной сначала довольно узкими пределами государственных границ. Более

того, наращивание военной мощи было главным условием для установления и удержания

территориальных рубежей, хотя последние, как правило,

постоянно изменялись и переносились согласно договорам или в результате восстаний и

вторжений (Giddens, 1985. Р- 8о—81).

Хотя по территориям империй нередко проходили тянувшиеся на далекие расстояния

торговые пути, их экономические потребности в значительной степени удовлетворялись за

счет сбора дани, часть которой шла на то, чтобы откупиться от соседей, угрожающих

нападением, если военной мощи не хватало для его отражения. Податная система

обеспечивала существование императора, его административного аппарата и армии. Но сколь

бы ни велика была мощь империй по сравнению с другими государственными устройствами,

они могли поддерживать лишь весьма ограниченную административную власть. Империи ох-

ватывали области, населенные множеством племен и народов, которые сильно отличались

друг от друга своими культурами. Над империями властвовали, но ими не управляли, т. е.

императоры господствовали над ограниченным социальным и географическим

пространством, но испытывали недостаток административных средств — институтов,

организаций, информации, персонала и т. д., — чтобы создать эффективно действующую

администрацию на всех территориях, которые они считали своей собственностью. Даже при

наличии сильной политической власти пространственная сфера ее досягаемости нередко

оказывалась весьма ограниченной. Тем не менее посредством заключения династических

браков, культурной или религиозной ассимиляции, происходившей между приближенными

императора и местной элитой, связи расширялись и увеличивали сферу досягаемости

имперской власти (см. гл. ~f). Имперская администрация сама занималась интригами и

устраивала конфликты между господствующими слоями или классами местных городских

центров; другим главным механизмом объединения и интеграции народов и территорий была

военная сила. И, хотя эта сила часто оказывалась эффективной, ее значение не следует пре-

увеличивать. Так, численность, мобильность и боеготовность воинских подразделений

зависели от наличия воды и местных урожаев, которые можно было бы грабить. Армии

зависели от сельской местности и не могли передвигаться быстрее, нежели чем за день могут

пройти люди, нагруженные пищевыми запасами.

Нанесение границ таких государств на современную географическую карту сталкивается со

значительными трудностями. Во-первых, зоны досягаемости военной мощи и политической

власти не совпадали друг с другом. Большинство империй могли перебрасывать вооруженные

силы и распространять свою военную угрозу на более далекие расстояния, чем те, в пределах

которых они могли установить свою политическую власть и наладить административный

контроль. Да и сами зоны действия политической власти и зоны контроля территориально не

совпадали друг с другом. Политический контроль зависел от транспортных путей; как

правило, он был лучше налажен вблизи основных дорог и рек, а чем дальше от них, тем он

был слабее. Кроме того, он изменялся с появлением альтернативных центров власти в

пределах одной и той же территории и зависел от частично совпадавших друг другом

требований, которые предъявляли к законной власти теократические институты и местные

аристократии. К тому же по мере того как военная и политическая сила государства на

периферии его владений становилась слабее, она могла частично переплетаться с местными

системами политического правления или периферийными системами других империй. В этих

приграничных областях, несмотря на незыблемость установленных границ, местные

политические традиции и традиции сопредельных империй начинали постепенно приходить к

общему знаменателю и со временем менялись.

В следующем разделе мы опишем некоторые из ключевых процессов, в результате которых

эти изолированные и многообразные миры постепенно изменялись и были, в конце концов,

поглощены меняющимися европейскими политическими и экономическими структурами —

теми самыми, которые породили весьма своеобразную концепцию политического правления и

политического сообщества, позднее полностью подчинившую себе всю политическую мысль.

Системы разделения власти в средневековой Европе

Основные государственные образования, возникшие на европейской территории тысячу лет

назад — такие как, скажем, королевство Франция, Германская империя, княжество Польское,

— способствовали, по видимости, преодолению территориальной раздробленности и

разрозненности политического ландшафта. Те, кто становились господами на этих

территориях, добивались этого, прежде всего, как победители в войне и завоеватели,

захватившие право собирать дань и взимать налоги; они были далеки от мысли стать главами

государств, управляющими точно обозначенными территориями и народами (ТШу, 1990, р.

38—39). Если вообще можно говорить о политическом строе Европы того времени, то следует

отметить, что для него были характерны родственные узы и взаимные обязательства, а также

территории, раздробленные на множество небольших автономных единиц (Poggi, 1978, р. 27).

Политическая власть, как правило, носила локальный и персональный характер, образуя мир

«взаимных претензий и взаимодействующих сил» (P. Anderson, 1974^, р. 149)- Некоторые из

этих претензий и сил конфликтовали между собой. Принцип территориального политического

правления еще не превалировал над другими принципами политического порядка, и, соот-

ветственно, ни правитель, ни государство не были суверенны, т. е. не являлись верховной

властью на данной территории и по отношению к данному населению (Bull, 1977» Р-

54)-

Несмотря на это обстоятельство, войны и напряженные отношения были довольно частыми

явлениями.

В экономической жизни средневековой Европы преобладало сельское хозяйство, и любой

излишек, появлявшийся в хозяйстве, становился яблоком раздора. Успех в деле изъятия этих

излишков и создавал основу для захвата и удержания политической власти. Зоны действия

власти, расширяясь, превращались в королевства, княжества, герцогства и прочие

государственные структуры. Эта властная структура впоследствии усложнилась, когда

возникли альтернативные им политические структуры в мелких и крупных городах. Города и

федерации городов зависели от торговли и ремесленного производства и нередко имели свои

собственные средства и автономные системы управления, закрепленные за ними

законодательным путем. Самыми известными были итальянские города-государства, однако

по всей Европе было разбросано множество городских центров, заявлявших свои претензии

на политическую самостоятельность. Тем не менее нигде — во всей структуре феодальных

отношений, характерных для сельской местности, — они не были единственной и основной

формой правления и политического контроля. Ибо средневековую Европу точнее было бы

называть

«латинским христианством», а единство этому христианскому миру придавали папство и

Священная Римская империя. К последней относились как к «организации международного

христианского сообщества» (Bull, 1977, P-

). Ибо прежде всего это сообщество было

христианским, оно обращалось к Богу для получения полномочий при решении споров и

конфликтов, его основной политической отправной точкой была религиозная доктрина, и

исходило оно из предположения об универсальной природе человеческой общности.

1.1.2 РАННИЕ СОВРЕМЕННЫЕ ГОСУДАРСТВА: АБСОЛЮТИЗМ И ЗАРОЖДЕНИЕ

МЕЖГОСУДАРСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ

Процессы, которые способствовали разрушению средневековых представлений о политике,

были сложны и многочисленны. Среди них — борьба между монархами, принцами и

баронами за расширение своей сферы власти, крестьянские восстания против тяжести налогов

и феодальных повинностей, распространение торговли, коммерции и рыночных отношений,

расцвет культуры Ренессанса, снова пробудившей интерес к политическим идеям античности,

появление новых технологий, особенно в военной сфере, консолидация национальных

монархий, религиозная борьба и вызов универсальным притязаниям католицизма, а также

борьба между церковью и государством. В разделах, которые следуют ниже, мы подробно

остановимся на некоторых из этих изменений, но сначала следует выяснить, какой тип

государства возник в этот период.

В Европе XV—XVIII вв. можно различить две преобладающие формы политического режима:

«абсолютистские» монархии, сложившиеся во Франции, Пруссии, Испании, Австрии, России

и Швеции и некоторых других странах, и «конституционные» монархии и республики,

возникшие в Англии и Голландии (Mann, 1986, р. 4/6). Между этими политическими

режимами есть существенные различия, хотя с точки зрения истории государственных или

общественных отношений некоторые из этих различий в значительной мере носят чисто

внешний характер, не затрагивая существа дела. Мы остановимся здесь именно на абсолю-

тизме, который сыграл главную роль в формировании современной политики и

межгосударственной системы.

Процесс становления абсолютистского государства состоит из нескольких элементов, таких

как поглощение меньших и более слабых политических единиц более крупными и более

сильными политическими структурами, способность управлять объединенным

территориальным пространством, единая система права и порядка, признаваемая на всей

территории; наличие единого, суверенного главы государства, в руках которого находится

почти вся централизованная и прочная власть, сравнительно небольшого числа государств,

участвующих в «борьбе за власть, которая сопряжена с риском и исход которой не

предрешен» (Poggi, 1978, р. 6о—61). Хотя фактическая власть абсолютистских правителей

часто и бывала преувеличенной, но происшедшие изменения означали существенное усиление

публичной власти на верхах

. Конечно, абсолютный монарх претендовал на то, чтобы быть

высшим авторитетом во всех вопросах человеческого права, хотя

5. Можно провести интересные различия между абсолютизмом на Западе и на Востоке (см.: P. Anderson, i974b).

нужно отметить, что это чрезмерное притязание обосновывалось Божественным правом и

благодаря этому становилось легитимным.

Непосредственными источниками современного политического мира — т. е. самой структуры

современного национального государства — был европейский абсолютизм и система

отношений между государствами, которую он установил. Ибо, сосредотачивая политическую

и военную мощь в своих собственных руках и пытаясь создать централизованную систему

управления, абсолютизм подготавливал условия для появления светской и национальной

формы правления. Концентрация власти дала начало ряду процессов, имевших большое

значение для истории политических сообществ, в том числе таких, как все более частое совпа-

дение территориальных границ с границами единой системы правления, концентрация и

расширение зоны действия фискальной службы, централизация административной власти,

постепенная монополизация государством военной силы, создание регулярных армий,

выработка новых механизмов принятия и осуществления законов, формализация отношений

между государствами путем развития дипломатии и создания дипломатических институтов (P.

Anderson, 19740, р. 15— 41; Giddens, 1985, ch. 4; Mann, 1986, chs. 12—15). Абсолютизм дал

толчок процессу становления государства, который начался с уменьшения социальных,

экономических и культурных различий внутри государств и увеличения различий между

ними, т. е. способствовал появлению политических сообществ, члены которых обладали четко

выраженным и усиливающимся чувством тождества — национальной идентичности (Tilly,

1975. Р- 19).

Природа и форма межгосударственной системы выкристаллизовалась на пересечении

«международных» условий и «национальных» процессов (эти термины взяты в кавычки,

поскольку до начала эпохи строго зафиксированных границ, т. е. периода национальных

государств, они не имели того значения, которое мы вкладываем в них сегодня). Подобного

рода пересечение в значительной степени предопределило форму государства — его размер,

внешние границы, этнический состав, организационную структуру, материальную базу и т. д.

(см.: Hintze, 1975> chs. 4—6,11). В основе этого процесса лежала способность государств

защищать и усиливать свои властные полномочия и, таким образом, решать свои внутренние

и внешние проблемы, что, в свою очередь, зависело от их способности создавать средства

принуждения (армию, военно-морской флот и другие военные формирования) и применять их

в случае необходимости (см. следующую главу). Именно те государства, которые обладали

большими ресурсами населения и умели управлять им, имели более или менее стабильную

коммерческую экономику и поощряли технологические инновации, стали господствующими

политическими силами, диктующими другим правила политической игры и расширяющими,

насколько это возможно, круг своей политической юрисдикции (Tilly, 1975).

1.1.3 ЕВРОПЕЙСКОЕ «СООБЩЕСТВО ГОСУДАРСТВ»

К концу XVII в. Европа из простой мозаики государств превратилась в развивающееся

«сообщество государств», в основе которого лежали принципы суверенности и

территориальности. Совокупная мощь каждого отдельного государства была в то же самое

время частью общей межгосударственной системы (Giddens, 1985. Р- 91)- Ибо стремление

каждого быть полностью независимым сопровожда-

лось признанием того, что и другие государства имеют равное право на автономию и признание в

пределах своих собственных границ. Право на государственный суверенитет лежало в основе

процесса взаимного признания, в ходе которого государства взаимно признавали друг за другом

право осуществлять юрисдикцию над принадлежащими им территориями и подчиненными им

обществами. Суверенитет давал право осуществлять властные полномочия на ограниченной

территории, а насколько эффективно они осуществлялись, т. е. обладало ли государство

достаточной автономией, чтобы четко формулировать и достигать свои цели в отношению к

другим ключевым факторам и социальным силам, — это уже другой вопрос (Krasner, 1995).Но в

сфере межгосударственных отношений принцип равного права всех государств на

самоопределение стал главной формальной нормой поведения государств в их отношениях друг с

другом. Конечно, весьма спорными были формальные отношения между наиболее

могущественными государствами — привилегии и право на суверенитет ни в коем случае не

предоставлялись всем тем народам и сообществам, с которыми эти государства вступали в контакт

(см. ниже).

Возникновение европейского сообщества государств сопровождалось появлением новой

концепции международного права, которая известна под названием «Вестфальской модели»

(названной так по Вестфальскому миру, подписанием которого в 1648 г. закончилась

Тридцатилетняя война) (Falk, 1969; Cassese, 1986). Эта модель международного права и

международных отношений действовала в течение периода с 1648 по 1945

гг

- (хотя некоторые

настаивают, что она еще и сегодня остается в силе). Хотя можно подвергнуть сомнению, что все

элементы данной модели (как увидим в дальнейшем) на самом деле присутствовали в тех соглаше-

ниях, которые были подписаны в Вестфалии, здесь нет необходимости входить в подробности

этой дискуссии (см.: Krasner, 1995; Keohane, 1995)- Ибо к этой модели следует относиться как к

нормативной траектории международного права, которая была полностью описана лишь к концу

XVIII — началу XIX в., когда территориальная независимость, формальное равенство государств,

невмешательство во внутренние дела других признанных государств и государственное согласие

как основа международных правовых обязательств стали основополагающими принципами

международного сообщества (см.: Crawford and Marks, 1998).

Модель описывает структуру мирового порядка, состоящего из территориальных, суверенных

государств, над которыми нет никакой высшей власти: государства самостоятельно улаживают

возникающие в них конфликты, в том числе и силой, если это необходимо; они участвуют в

системе дипломатических отношений, в противном случае сотрудничество с ними сводится к

минимуму; они стремятся поставить свой собственный (национальный) интерес выше всех других;

они признают справедливость принципа эффективности, т. е. принципа, который, в конечном

счете, только и признается в сфере международных отношений: приобретенное становится

законным. Вестфальская модель может быть сведена к следующим пунктам (см.: Falk, 1969;

Cassese, 1986, p. 396—399; Held, 1995, p. 78):

1 Мир состоит из суверенных территориальных государств, которые не признают никакой

вышестоящей власти.

2 Законодательные процессы, урегулирование внутренних конфликтов и кон-

троль за соблюдением законов по большей части находятся в ведении отдельных государств.

3 Международное право ориентируется на установление минимальных правил

сосуществования; создание длительных и прочных отношений между государствами и

народами является одной из его целей, но только в той степени, в какой это позволяет

государству достигать свои цели.

4 Ответственность за неправомерные действия за пределами государственных границ есть

«частное дело» тех, кого это касается.

5 Все государства признаются равными перед законом: правовые нормы не принимают в

расчет неравенство сил.

6 Противоречия, возникающие между государствами, нередко решаются силой; в этом

отношении по-прежнему действует принцип «победителя не судят». Фактически нет никаких

законодательных препон, способных обуздать применение силы; международные

юридические нормы обеспечивают лишь минимальную защиту.

7 Минимизация препятствий на пути к государственной свободе пользуется «коллективным

приоритетом».

Это новое устройство государств, обеспечив возможность расширения государственной

системы, вместе с тем закрепило право каждого государства действовать самостоятельно и

независимо. Государства понимались как «отдельные и изолированные политические

устройства», над которыми нет никакой общественной власти, уполномоченной направлять

или ограничивать их деятельность (Beitz, i979> P- 25). Согласно этой концепции, мир состоит

из отдельных политических единиц, преследующих собственные интересы, поддерживаемые

дипломатическими инициативами и, в конечном счете, их вооруженными силами.

Поддержание и регулирование межгосударственных отношений посредством дипломатии

восходит к итальянским городам-государствам XV в., хотя истоки дипломатии

обнаруживаются гораздо раньше (Bull, 197/; Derian, 1987; Watson, 1992). Однако лишь после

заключения Вестфальского мира по всей Европе начал постепенно налаживаться обмен

послами как официально аккредитованными представителями государств, стали возникать

постоянные дипломатические представительства и были приняты законы о дипломатическом

иммунитете. В частности, были приняты две правовые нормы, защищающие национальный

суверенитет в международных делах: «иммунитет от юрисдикции» и «иммунитет

официальных представителей государства». Первая из них означала, что «ни одно государство

не может преследоваться в судах другого государства за действия, совершенные в пределах

его собственной компетенции», а вторая предусматривала, что «если человек нарушил закон

другого государства и предстал перед судом этого государства, будучи официальным

представителем своей страны, то он не признается „виновным", поскольку действовал не как

частное лицо, а как уполномоченный своего государства» (Cassese, 1988, р. 150—151).

Скрытой целью этих установлений было стремление защитить автономию правительства во

всех вопросах внешней политики и предотвратить вмешательство судебных органов той или

иной страны во внутренние дела иностранных государств (при этом осознавалось, что

внутренние судебные органы стран лишены такой возможности). Результат, как всегда, был

таков, что правительствам и их дипломатам предо-

ставлялась свобода преследовать собственные интересы, подчиняясь только тем условиям,

которые выдвигало перед ними «искусство возможного». В этом отношении государства могли

взаимодействовать друг с другом на основе предсказуемой, в принципе, системы отношений.

Посольства оставались неприкосновенными, и акты, ущемляющие чужие права, расценивались

как грубое нарушение суверенитета и грозили серьезными дипломатическими осложнениями.

Соответственно, государства могли пользоваться относительно безопасными нишами на

территориях друг друга, предназначенными для представительства и соблюдения их интересов. В

результате дипломатическое значение всех государств в межгосударственной системе (измеряемое

количеством дипломатических миссий, направленных за границу и принятых на своей

территории) неуклонно возрастало (см.: Small and Singer, 1973; Nierop, 1994).

Конечно, принципы и правила Вестфальского политического порядка не были просто сведены к

какой-то одной концепции международных отношений (см. ниже, гл. 2; Hall, 1996). Да и

консолидация системы национальных государств не была единообразным процессом, который в

каждом регионе и в каждой стране происходил бы одним и тем же образом. С самого начала этот

процесс для многих стран, особенно за пределами европейской цивилизации, был связан с

огромной ценой, которую приходилось платить за автономию и независимость. Фактически

расширение межгосударственной системы, обусловленное выходом Европы за свои пределы и

распространением ее по всему миру, всегда носило иерархический и неравномерный характер

(см.: Falk, 1990, р. 2—12).

1.1.4 ИЗМЕНЕНИЕ ФОРМ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: ИНФРАСТРУКТУРЫ, СКОРОСТЬ И

СТРАТИФИКАЦИЯ

Европейская экспансия сопровождалась постепенным увеличением взаимосвязей между

государствами, хотя одновременно с ней происходила имперская экспансия в других регионах,

например, в России (Ferro, i997, ch. 2). Экспансия Европы способствовала также и демонтажу

прежних, неевропейских систем межгосударственных отношений. Главным особенностям

современного государственного устройства, — к числу которых относятся централизация

политической власти, широкая сеть государственной администрации, территориальное правление,

система дипломатических отношений, появление регулярных, постоянных армий (которые в

зачаточном виде существовали в Европе в XVI—XVII вв.), — суждено было со временем стать

основой глобального порядка. Главным средством распространения этой системы были сначала

сухопутные и военно-морские силы европейских государств, способные к дальней навигации и

осуществлению заморских операций.

Первыми путешественниками были испанцы и португальцы. В течение двух столетий иберийские

монархии были лидерами европейской экспансии, после чего они столкнулись со все

возрастающей конкуренцией. В XVII в. их потеснили сначала голландцы, а затем англичане и

французы (см. карту 1.1.). В XVIII в. преобладающим стало британское и французское влияние, а в

XIX в. оно полностью перешло к Британии. «Возможно, — пишет Э. Хобсбаум, — мировая

капиталистическая экономика XIX в. потому оказалась в столь значительной степени скон-

центрированной вокруг Британии, что развивалась она как единая система сво-