Хелд Д. и др. Глобальные трансформации. Политика, экономика, культура

Подождите немного. Документ загружается.

Несмотря на различия в акцентах, скептики едины во мнении, что, какими бы ни были

направляющие силы интернационализации, она не сопровожда-

ется ликвидацией неравенства между Севером и Югом. Напротив, по мере того как торговые

и инвестиционные потоки на богатом Севере усиливаются, исключая большую часть

остального земного шара, наблюдается рост экономической маргинализации многих

государств «третьего мира» (Hirst and Thompson, 1996b). П. Кругман идет еще дальше: он

подвергает сомнению распространенное представление о том, что возникает якобы новое

международное разделение труда, при котором деиндустриализация на Севере может дойти

до такой степени, что многонациональные корпорации будут экспортировать рабочую силу на

Юг (Krugman, 1996). Точно так же У Рейгрок и К. ван Талдер, Дж. Томпсон и Дж. Ал-лен

пытаются развеять «миф» о «глобальной корпорации», выдвигая на первый план тот факт, что

зарубежные инвестиционные потоки концентрируются в развитых капиталистических странах

и регионах (Ruigrok and Tulder, 1995; Thompson and Allen, 1997). Таким образом, скептики,

выдвигая свои аргументы, как правило, обходят вопрос о том, что интернационализация несет

с собой глубокую или даже коренную реструктуризацию глобальных экономических

отношений. В этом аспекте позиция скептиков является еще одним свидетельством того,

насколько глубоко укоренились представления о неравенстве и иерархии в мировой эконо-

мике, которые в структурном отношении изменялись в течение прошлого века лишь в своих

второстепенных аспектах.

Подобное неравенство, по мнению многих скептиков, способствует развитию

фундаментализма и агрессивного национализма, что, в свою очередь, в большей степени, чем

предрекаемое гиперглобалистами возникновение глобальной цивилизации, разделяет мир на

цивилизационные блоки и культурные и этнические анклавы (Huntington, 1996). Таким

образом, представления о культурной гомогенизации и глобальной культуре в еще большей

степени являются мифами, развеивающимися под напором аргументации скептиков. К тому

же увеличение глобального неравенства, реальная политика в области международных

отношений и «конфликт цивилизаций» разоблачают иллюзорную природу «глобального

правления», поскольку управление мировым порядком остается — как это сложилось еще в

XIX в. — главным образом в руках западных государств. В этом контексте скептики, как

правило, понимают под глобальным правлением и экономической интернационализациией

преимущественно западные проекты, поддерживать которые должен приоритет Запада в

мировых делах. Как заметил однажды Э. X, Карр, «международный порядок и

„международная солидарность" всегда будут девизами тех, кто чувствует себя достаточно

сильным, чтобы навязывать их другим» (Сагг, 1981, р. 8/).

В общем, скептики расходятся со всеми основными утверждениями гиперглобалистов,

указывая на сравнительно более высокий уровень экономической взаимозависимости и более

обширный географический охват мировой экономики в начале XX в. Они отвергают

популярный «миф» о том, что власть национальных правительств или государственный

суверенитет разрушены сегодня экономической интернационализацией или глобальным

управлением (Krasner, 1993; 1995)- Некоторые доказывают, что «глобализация» чаще все-таки

отражает политически приемлемую подоплеку, необходимую для реализации непопулярных

ортодоксальных неолиберальных экономических стратегий (Hirst, 1997)- По мнению Л.

Вейсса, Р. Шарпфа и К. Арминжена, происходящее в действительности опровергает

распространенное представление о том, что в мировом масштабе име-

ет место конвергенция макроэкономики и политики благосостояния (Weiss, 1998; Scharpf,

1991; Armingeon, 1997)- Если международное экономические условия могут ослаблять усилия

правительств, то это ни в коем случае не означает, что они вообще лишаются возможности

действовать. Интернационализация капитала, как утверждает Л. Вейсс, способна «не только

ограничить имеющийся политический выбор, но и расширить его» (Weiss 1998, р. 184—186).

Скептики стремятся разоблачить не утверждение гиперглобалистов, что взаимосвязи в мире

крепнут, а мифы, которые создаются вокруг глобализации.

АРГУМЕНТЫ ТРАНСФОРМИСТОВ

В основе аргументов трансформистов лежит убеждение в том, что на заре нового тысячелетия

глобализация — это основная движущая сила, стоящая за бурными социальными,

политическими и экономическими переменами, которые преобразуют форму современного

общества и мирового порядка (Giddens, 1990; Scholte, 1993; Castells, 1996). По утверждению

сторонников этой точки зрения, современные процессы глобализации исторически

беспрецедентны. Правительства и общества на всем земном шаре вынуждены адаптироваться

к миру, в котором нет больше четкого разделения между международными и

«доместикальными», внешними и внутренними делами (Rosenau, 1990; Cammilleri and Falk,

1992; Ruggie, 1993; Linklater and MacMillan, 1995; Sassen, 1996). Для Дж. Розенау рост

«интермес-тикальных» проблем ведет к установлению «новой границы», расширяющей по-

литическое, экономическое и социальное пространство, на котором решаются судьбы обществ

и сообществ (Rosenau, 1997. Р- 4—5)- В этом отношении глобализация рассматривается как

мощная трансформирующая сила, ответственная за «всестороннее перетряхивание» обществ,

экономики, институтов и мирового порядка (Giddens, 1996).

Однако, по мнению трансформистов, направленность этого «перетряхивания» остается

неопределенной, поскольку глобализация понимается ими как случайный по своей сути

исторический процесс, полный противоречий (Mann, 1997)-Предметом спора является

динамическое и незавершенное представление о том, могла ли глобализация быть

руководящей силой, и о том, какой тип мирового порядка она могла бы предвосхитить. В

отличие от скептиков и гиперглобалистов, трансформисты не пытаются предугадать будущий

путь развития глобализации. Не стремятся они и оценить настоящее по сравнению с неким

отдельным, фиксированным, идеальным типом «глобализированного мира», будь то глобаль-

ный рынок или глобальная цивилизация. Более того, трансформистский подход придает

особое значение глобализации как длительному историческому процессу, который отмечен

противоречиями и в значительной мере сформирован ситуативными факторами.

Тем не менее подобная осмотрительность относительно будущего глобализации сочетается у

них с убеждением, что современные образцы глобальных экономических, военных,

технологических, экологических, миграционных, политических и культурных потоков

исторически беспрецедентны. Как выразился Т. Ни-роп, «фактически все страны мира если не

на всей своей территории и не во всех сегментах их социальной структуры, то в том или ином

отношении являются теперь функциональной частью этой большой [глобальной] системы»

(Nierop, 1994.

p. 171). Но существование единой глобальной системы не принимается как доказательство

глобального сближения или появления единого мирового сообщества. Напротив, для

трансформистов глобализация связана с новыми моделями глобальной стратификации, в которых

одни государства, общества и сообщества все более и более опутываются «глобальным

порядком», в то время как другие все более и более оттесняются на второй план.

Считается, что новое распределение глобальных властных отношений кристаллизуется по мере

того, как деление на Север и Юг стремительно уступает дорогу новому международному

разделению труда, при котором «знакомая иерархическая пирамида „центр—периферия"

оказывается уже не географическим, а социальным аспектом мировой экономики» (Hoogvelt,

i997> P- xii)- Говорить о Севере и Юге, о «первом мире» и «третьем мире» — значит не замечать

тот факт, что глобализация переиначила традиционные способы классификации стран, создав

новые иерархии, которые пронизывают все общества и регионы мира. Север и Юг, «первый мир»

и «третий мир» больше не «где-то там», они сцеплены друг с другом во всех крупных городах

мира. Если традиционная модель мировой социальной структуры похожа на пирамиду с

небольшой верхней частью и широким массивным основанием, то глобальную социальную

структуру можно рассматривать как трехъярусное образование из концентрических кругов,

каждый из которых пересекает национальные границы, представляя соответственно элиты,

электорат и маргиналов (Hoogvelt, 1997)-

Новые модели глобальной стратификации связаны с растущей детерритори-ализацией

экономической активности, тогда как производство и финансы все в большей степени становятся

глобальными и транснациональными. Опираясь на несколько иные основания, М. Кастельс и Дж.

Рагги доказывают, что национальная экономика перестраивается в ходе экономической

глобализации таким образом, что национальное экономическое пространство перестает совпадать

с территориальными границами государства (Castells, 1996; Ruggie, 1996). В этой гло-

бализирующейся экономике системы межнационального производства, обмена и финансов еще

теснее сплетают друг с другом судьбы сообществ и хозяйств, находящихся на разных

континентах.

По существу, доводы трансформистов сводятся к тому, что современная глобализация

перестраивает или «переиначивает» власть, функции и полномочия национальных правительств.

Не оспаривая того, что государство все еще остается основным законным претендентом на

обладание «действенной верховной властью над тем, что происходит в пределах его собственных

границ», трансформисты доказывают, что эта власть в той или иной мере сочетается с растущей

юрисдикцией институтов международного правления и давлением международного права, равно

как и с проистекающими отсюда обязанностями. Это особенно проявляется в странах ЕС, где

суверенная власть разделена между интернациональными, национальными и местными органами,

а также в деятельности Всемирной торговой организации (ВТО) (Goodman, 1997)- Тем не менее,

даже там, где суверенитет государства еще не затронут, оно больше не обладает (если вообще ког-

да-либо обладало) исключительным правом распоряжаться тем, что происходит в пределах его

собственных территориальных границ. Комплексные глобальные системы, от финансовых до

экологических, связывают судьбу сообществ в одном регионе с судьбами сообществ в других

регионах мира. Кроме того, глобаль-

ные транспортные и коммуникационные инфраструктуры поддерживают новые формы

экономической и социальной организации, которые пересекают национальные границы без

какого-либо последующего снижения эффективности или контроля. Местонахождение власти и

субъекты власти могут оказаться как в буквальном, так и метафорическом смысле слова по разные

стороны океана. В таких условиях понятие национального государства как самоуправляемой,

автономной единицы, по-видимому, в большей степени является нормативным требованием,

нежели дескриптивным утверждением. В наше время институт территориально ограниченной

суверенной власти на фоне транснациональной организации многих аспектов современной

экономической и социальной жизни воспринимается как нечто аномальное (Sandel, 1996). Таким

образом, глобализация ассоциируется с трансформацией, или, если воспользоваться термином Дж.

Рагги (Ruggie), с «разрывом» связи между суверенитетом, территориальностью и государственной

властью (Ruggie, 1993; Sassen, 1996).

Конечно, немногие государства когда-либо обладали полной или абсолютной властью в пределах

своих собственных территориальных границ, о чем свидетельствует хотя бы практика

дипломатического иммунитета (Sassen, 1996). Разумеется, практика суверенной

государственности, в противоположность доктрине, всегда быстро адаптировалась к

изменяющейся исторической реальности (Murphy, 1996). Доказывая, что глобализация

преобразовывает или перестраивает власть и авторитет национальных правительств,

трансформисты отвергают как рассуждения гиперглобалистов о конце суверенного национального

государства, так и утверждение скептиков о том, что «изменилось не слишком многое». Вместо

этого они утверждают, что новый «режим суверенитета» заменяет традиционные концепции

государственности как абсолютной, неделимой, территориально замкнутой общественной власти,

следящей за соблюдением правил игры с нулевой суммой (Held, 1991)- Соответственно, они

полагают, что суверенитет сегодня лучше всего понимать «не столько как территориально

ограничивающий барьер, а как переговорный инструмент, необходимый для проведения по-

литики, для которой в наше время характерны сложные межнациональные отношения» (Keohane,

1995).

Не стоит, конечно, доказывать, что сегодня территориальные границы не имеют прежнего

политического, военного или даже символического значения, надо скорее полагать, что, хотя в

современной жизни они и признаются в качестве главных пространственных маркеров, в эпоху

интенсивной глобализации они становятся все более спорными. Таким образом, суверенитет,

государственная власть и территориальность состоят сегодня в более сложных отношениях друг с

другом, чем в ту эпоху, когда формировалось современное национальное государство. Разумеется,

трансформисты доказывают, что глобализация связана не только с новым «режимом

суверенитета», но также с возникновением полновластных нетерриториальных форм

экономической и политической организации в глобальной сфере, таких как многонациональные

корпорации, транснациональные общественные движения, интернациональные органы

регулирования и т. д. В этом смысле мировой порядок не может более восприниматься как вра-

щающийся только вокруг государств или даже как в первую очередь управляемый государством,

поскольку власть все более и более распределяется между общественными и частными органами

на местных, национальных, региональ-

ных и глобальных уровнях. Национальные государства не являются отныне единственными

центрами или главными формами правления или органами власти в мире (Rosenau, 1997)-

В условиях меняющегося глобального порядка формы и функции государства должны

адаптироваться к нему, а правительства находить соответствующие стратегии для налаживания

связи с глобализирующимся миром. Существуют разного рода стратегии, начиная с модели

неолиберального минимального государства и заканчивая моделями государства-наблюдателя

(правительство как главный

Таблица B.i Три концептуальных подхода к глобализации

Гиперглобалисты Скептики Трансформисты

Что нового?

Глобальный век Торговые блоки,

более слабое, чем

ранее, правление

Исторически бес-

прецедентные

уровни глобаль-

ной взаимосвязан-

ности

Доминирующие

черты

Глобальный капи-

тализм, глобальное

правительство,

глобальное

Мир, менее взаи-

мозависимый, чем в

90-е гг. XIX в.

«Глубокая» (интен-

сивная и экстен-

сивная) глобализация

гражданское об-

щество

Власть

Снижается или Усиливается Перестраивается

национальных

разрушается

правительств

Движущие силы

глобализации

Капитализм и тех-

нология Государства и рынки

Комбинированные

силы современ-

ности

Модели

стратификации

Доминирующий

мотив

Разрушение старых

иерархий

Макдональдс,

Мадонна и т. д.

Увеличение марги-

нализации Юга

Национальный ин-

терес

Новая структура

мирового порядка

Трансформация по-

литического сооб-

щества

Концептуальное

осмысление

глобализации

Как переделывание

схемы человеческого

действия

Как интернациона-

лизация и регио-

нализация

Как переделывание

межобластных от-

ношений и дейс-

Исторический путь

развития

Глобальная циви-

лизация

Региональные бло-

ки/конфликт ци-

вилизаций

твий на расстоянии

Неопределенно: гло-

бальная интеграция и

фрагмента-

ция

Итоговый аргумент

Конец националь-

ного государства

Интернационали-

зация зависит от

Глобализация транс-

формирует го-

государственно- сударственную

го согласия и под- власть и мировую

держки политику

покровитель экономической экспансии) и государства-катализатора (правительство как

координатор коллективных действий). Кроме того, правительства стали в большей степени

считаться с окружающим миром, стараясь следовать совместно выработанным стратегиям и

создавая международные механизмы регулирования, чтобы более эффективно решать

растущую массу проблем, которые регулярно всплывают на поверхность, когда речь заходит о

внутренней ситуации национальных государств. Это обстоятельство в большей мере, чем

глобализация, грозящая «концом государству», способствовало появлению адаптивной

стратегии и в каком-то смысле активизации деятельности государства. Соответственно, власть

национальных правительств не обязательно уменьшается в результате процесса глобализации,

напротив, власть преобразуется и реструктуризируется, приспосабливаясь к возрастающей

сложности процессов управления в мире, пронизанном более тесными взаимосвязями

(Rosenau, 1997).

Приведенные выше преобладающие точки зрения в спорах о глобализации обобщены в

таблице В.1. Чтобы подняться над спорами между этими подходами, необходима модель

исследования, дающая возможность оценить принципиальные утверждения каждого из них.

Но, чтобы создать такую модель, в качестве первоначального условия требуется понимание

тех ошибочных направлений, по поводу которых и ведется спор. Вопросы, возникающие в

ходе этих дебатов, заставляют задуматься о том, каким образом глобализация может быть

концептуально выражена и каковы конкретные основания для продолжения обсуждения.

ИСТОЧНИКИ СПОРОВ В ОБСУЖДЕНИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Главным источником споров между существующими подходами к глобализации является

пять принципиальных вопросов. Вопросы эти суть следующие:

• общая концепция глобализации,

• ее причинная обусловленность,

• периодизация,

• воздействия,

• пути развития глобализации.

В результате исследования каждого из этих вопросов постепенно будет вырисовываться

картина, которая поможет нам выйти за пределы дебатов между тремя подходами, которые в

общих чертах были обрисованы выше.

ОБЩАЯ КОНЦЕПЦИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Как скептики, так и гиперглобалисты, как правило, опираются на такую концепцию

глобализации, согласно которой она заранее представляется как исключительное состояние

или конец государства, т. е. полностью интегрированный глобальный рынок с одинаковым

уровнем цен и тарифов. Соответственно, современные образцы экономической глобализации

оцениваются, как уже ранее отмечалось, в зависимости от того, насколько они соответствуют

этому идеальному типу (Berger and Dore, 1996; Hirst and Thompson, 1996b). Но даже по своей

внутренней логике этот подход оказывается ущербным, поскольку нет никакой

априорной причины предполагать, что мировой рынок обязательно должен быть более

«конкурентным», чем какие бы то ни было национальные рынки. Возможно, национальным

рынкам и не хватает абсолютной конкурентности, но это все равно не мешает экономистам

квалифицировать их именно как рынки, хотя и с различными типами недостатков. Мировые

рынки, как и внутренние рынки, также могут иметь недостатки.

Кроме того, такого рода подход к глобализации с позиции «идеального типа» чрезмерно

телеологичен и эмпиричен: он неприемлемо телеологичен, поскольку настоящее

интерпретируется (и, очевидно, должно интерпретироваться) как очередная ступень в

процессе некоего линейного движения вперед к заданному будущему конечному состоянию,

несмотря на то, что не существует логических или эмпирических причин предполагать, что

глобализация — более, чем индустриализация или демократизация — имеет единственное

зафиксированное конечное состояние; и неприемлемо эмпиричен по той причине, что

статистические данные о глобальных тенденциях привлекаются только для того, чтобы

подтвердить, квалифицировать или отвергнуть систему тезисов о глобализации, несмотря

даже на то, что такая методология может породить значительные затруднения (Ohmae, 1990;

R. J. В. Jones, 1995; Hirst and Thompson, 1996b). Например, тот факт, что большее количество

людей в мире говорит на китайском языке (или его диалектах) как на своем основном, чем на

английском, не обязательно подтверждает тезис о том, что китайский является глобальным

языком.

Подобным образом, даже если можно было бы утверждать, что торговые коэффициенты

валового национального продукта западных стран в 9о-е гг. XIX в. были такими же или даже

выше, чем на протяжении 90-х гг. XX в., это само по себе мало что даст для понимания

социальной и политической роли торговли в каждом из этих периодов. Делая заключения о,

казалось бы, явных глобальных тенденциях, необходимо проявлять чрезвычайную

внимательность и теоретическую осторожность. Любой убедительный подход к глобализации

должен взвешивать значимость соответствующих данных качественного характера и выводов,

которые являются результатом их интерпретации.

Социально-исторические подходы к изучению глобализации расценивают ее как процесс, у

которого нет строго фиксированного или определенного исторического «назначения», будь то

полностью интегрированный мировой рынок, глобальное общество или глобальная

цивилизация (Giddens, 1990; Geyer and Bright, 1995; Rosenau, 1997). Нет ни малейшего

априорного основания полагать, что глобализация должна развиваться в одном-единственном

направлении или что она может пониматься лишь в связи с единственным идеальным

требованием (в совершенстве отрегулированными мировыми рынками). Соответственно, для

таких трансформистов глобализация представляет собой скорее случайный и открытый

исторический процесс, который несовместим с ортодоксальными линейными моделями

социального изменения (ср. Graham, 1997)- Более того, сторонники такого подхода, как

правило, также скептически относятся к мнению, что только доказательства количественного

характера могут подтвердить или опровергнуть «реальность» глобализации, так как они

заинтересованы в тех качественных сдвигах, которые он может породить в природе обществ и

власти, сдвигах, которые лишь в редких случаях полностью охватываются статистическими

данными.

Вопрос о том, следует ли понимать глобализацию в единых или дифференцированных

категориях, связан с проблемой глобализации как исторического процесса. Большая часть

литературы, написанной скептиками и гиперглобалистами, направлена на то, чтобы

представить глобализацию в значительной степени как процесс, затрагивающий какую-то

одну сторону жизни — чаще экономическую или культурную (Ohmae, 1990; Robertson, 1992;

Krasner, 1993; Boyer and Drache, 1996; Cox, 1996; Hirst and Thompson, i996b; Huntington, 1996;

Strange, 1996; Burbach et al., 1997). Однако чтобы представить ее таким образом, приходится

игнорировать процессы глобализации, происходящие в других аспектах социальной жизни, —

от политических до культурных. В этом смысле глобализацию лучше было бы понимать как

глубоко дифференцированный процесс, который находит свое выражение во всех ключевых

областях социальной деятельности (включая политическую, военную, законодательную,

экологическую, криминальную и т. д.). Совершенно не понятно, почему следует полагать, что

это чисто экономический или культурный феномен (Giddens, 1991; Axford, 1995; Albrow,

1996). Соответственно, описания глобализации, допускающие, что это процесс

дифференцированный, могут оказаться более приемлемыми при объяснении ее форм и

динамики по сравнению с теми подходами, которые этой дифференциации не замечают.

ПРИЧИННАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Одним из главных спорных вопросов, когда речь заходит о глобализации, является вопрос о ее

причинной обусловленности: что управляет процессом глобализации? Существующие

подходы, которые предлагают ответ на этот вопрос, как правило, сводятся к двум способам

объяснения: одни выдвигают единственную или основную движущую причину, например,

капитализм или технологические изменения; другие объясняют глобализацию как результат

совместного действия ряда факторов, таких как технологические изменения, рыночные силы,

идеология и политические изменения. Проще говоря, различие между ними на самом деле со-

стоит в их приверженности к монокаузальному или мультикаузальному подходу к процессу

глобализации. Несмотря на то, что в большей части существующей литературы, как правило,

предпринимаются попытки соединить глобализацию и распространение законов рынков или

капитализма, такой подход тоже вызвал серьезную критику, суть которой сводится к тому, что

подобного рода объяснение является чересчур редукционистским. В качестве ответа на эту

критику был сделан ряд серьезных попыток разработать более полное объяснение глобализа-

ции, которое выдвинуло бы на первый план сложное пересечение многочисленных движущих

сил, охватывающих экономические, технологические, культурные и политические изменения

(Giddens, 1990; Robertson, 1992; Scholte, 1993; Axford, 1995; Albrow, 1996; Rosenau, 1990;

1997). Любая убедительная версия современной глобализации не может обойти основной

вопрос ее причинной обусловленности и поэтому должна предложить свой четкий ответ на

этот вопрос.

Но разногласия по поводу скрытых причин глобализации связаны с более широкими

проблемами современности (Giddens, 1991; Robertson, 1992; Albrow, 1996; Connolly, 1996).

Для одних глобализация — это просто распространение по всему миру достижений

современной западной цивилизации, так сказать, вестерни-зация. Теория мировых систем,

например, приравнивает глобализацию к распро-

странению западного капитализма и западных институтов (Amin, 1996; Benton, 1996). Другие,

напротив, проводят различия между вестернизацией и глобализацией и отвергают

представление, согласно которому эти понятия являются синонимами (Giddens, 1990). На

карту в этом обсуждении поставлен достаточно фундаментальный вопрос: должно ли

понимать сегодня глобализацию как нечто большее, нежели только расширение сферы

влияния и могущества Запада? Никакой убедительный анализ глобализации не может

избежать столкновения с этим вопросом.

ПЕРИОДИЗАЦИЯ

Любая попытка дать простое «описание» современной глобализации обязательно — в явном

или неявном виде — опирается на тот или иной тип исторического изложения. Такие

изложения, будь то грандиозные исследования цивилизаций или мировой истории, имеют

существенное значение для того, какие выводы могут быть сделаны относительно

исторически уникальных либо характерных черт современной глобализации (Mazlish and

Buultjens, 1993: Geyer and Bright, 1995). В частности, от той или иной периодизации

всемирной истории существенным образом зависят те выводы, к каким приходят в результате

любого исторического исследования, особенно если речь идет о том, что является новым в

современной глобализации. Ясно, что при ответе на этот вопрос важное значение имеет то

обстоятельство, что хронологически понимается под современной глобализацией:

послевоенное время, эпоха, берущая начало в /о-х гг. XX в., или XX в. в целом. Недавно

произведенные исторические исследования мировых систем и образцов взаимодействия

цивилизаций подвергают сомнению общепринятую точку зрения, согласно которой

глобализация прежде всего — явление современного периода (McNeill, 1995; Roudometof and

Robertson, 1995; Bentley, 1996; Frank and Gills, 1996). Факт существования мировых религий и

торговых сетей Средневековья заставляет внимательнее отнестись к идее о том, что

глобализация — это процесс, который имеет длительную историю. Это означает, что при

любой попытке объяснения новых черт современной глобализации следует выходить за

пределы современной эпохи. Но для этого необходима какая-то аналитическая схема, дающая

основания для противопоставления и сравнения различных стадий или исторических форм

глобализации на протяжении того периода, который французский историк Ф. Бродель

называет longue duree — т. е. отрезок времени, охватывающий скорее столетия, нежели

десятилетия (Helleiner, 199/)-

ВОЗДЕЙСТВИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Существует обширная литература, рассматривающая экономическую глобализацию как

преемницу социальной демократии и современного государства всеобщего благоденствия

(Garrett and Lange, 1991; Banuri and Schor, 1992; Gill, 1905; Amin, 1996; J. Gray, 1996; Cox,

1997). Согласно этому подходу, глобальные и противоречащие друг другу тенденции

вынудили правительства сократить государственные расходы и вмешательство, ибо

направленность давления, оказываемого этими тенденциями на правительства всех стран,

несмотря на различие между ними, была одной и той же. В основе этого тезиса лежит

детерминистская концепция

глобализации как «железной клетки», вынуждающей правительства подчиняться глобальной

финансовой дисциплине, строго ограничивающей сферу действия прогрессивной политики и

подрывающей социальное равновесие, на котором после Второй мировой войны было

построено государство всеобщего благосостояния. Таким образом, экономические и

внутриполитические стратегии западных стран, по-видимому, сближались друг с другом

независимо от идеологии официальных правительств.

В вопиющее противоречие с этим тезисом вступает целый ряд недавно проведенных

исследований, которые заставляют серьезно усомниться в том, что глобализация буквально-

таки «парализует» экономическую политику, проводимую национальными правительствами

(Scharpf, 1991; R-1- В. Jones, 1995; Ruigrok and Tulder, 1995; Hirst and Thompson, 1996b). Как

замечают Г. Милнер и Р. Кохан, «воздействие мировой экономики на страны, которые

открыты ее влиянию, по-видимому, является неодинаковым» (Milner and Keohane, 1996, p. 14).

Такие исследования добились значительного успеха в плане понимания того, какое

социальное и политическое воздействие оказывает глобализация на внутренние

институциональные структуры, государственные стратегии и положение страны в общей

глобальной иерархии (Hurrell and Woods, 1995; Frieden and Rogowski, 1996; Garrett and Lange,

1996). Кроме того, некоторые авторы внесли существенный вклад в понимание способов,

какими государства и народы оказывают сопротивление процессу глобализации (Geyer and

Bright, 1995; Frieden and Rogowski, 1996; Burbach et al., 1997). Подобного рода исследования

подтверждают необходимость создания комплексной типологии влияния глобализации на

национальную экономику и политику, типологии, предусматривающей различные

последствия глобализации и способы, которыми ею управляют, пытаются ей противостоять и

оказывают сопротивление (Axford, 1995)-

ПУТИ РАЗВИТИЯ

Каждая из названных выше трех «школ», принимающих участие в дискуссиях о глобализации,

опирается на определенные представления о динамике и направлении глобальных изменений.

Это дает возможность построить обобщенную модель глобализации, благодаря чему

складывается мнение о ней как об историческом процессе. В этом отношении

гиперглобалисты склонны представлять глобализацию как извечный процесс мировой

интеграции (Ohmae, 1995; R- P- Clark, !997)- Такой подход нередко связан с линейным

взглядом на исторические изменения; глобализация молчаливо отождествляется с

относительно плавным ходом человеческого прогресса. По сравнению с гиперглобалистами

скептики, как правило, представляют себе глобализацию как процесс, в котором

акцентируются как ее характерные стадии, так и повторяющиеся черты. Отчасти по этой

причине скептики затрудняются дать оценку современной глобализации по сравнению с

предшествующими историческими периодами, особенно по сравнению с последними

десятилетиями XIX в., которые они считают «золотым веком» глобальной взаимозависимости

(R. J. В. Jones, 1995; Hirst and Thompson, i996b).

Ни одна из этих моделей исторического изменения не находит поддержки в лагере

трансформистов, так как они представляют себе историю как процесс, отмеченный

драматическими переворотами или резкими изменениями. Подоб-

ный взгляд подчеркивает непредсказуемость истории и то обстоятельство, что эпохальные

изменения являются результатом совместного действия определенных исторических условий

и определенных социальных сил. Этим и объясняется склонность трансформистов описывать

процесс глобализации как случайный и противоречивый. Согласно их системе аргументов,

глобализация воздействует на мировые сообщества наподобие «тяни-толкая»: она разделяет

их в той же мере, в какой и объединяет, порождает как сотрудничество между ними, так и

конфликты; унифицирует их, равно как и способствует росту партикуляризма. Таким образом,

направление процессов глобальных изменений в значительной степени неопределенно и

неясно (Rosenau, 1997)-

Очевидно, что попытка создать аналитическую схему, которая вывела бы дискуссии о

глобализации за пределы их нынешней интеллектуальной ограниченности, должна в первую

очередь учитывать те пять основных спорных вопросов, которые были описаны выше. Любая

более или менее приемлемая оценка глобализации должна включать в себя: ее

концептуальное осмысление, правдоподобное изложение причинной логики, четкую

историческую периодизацию, убедительную детализацию воздействий и предполагаемые

пути развития самого процесса. Решение перечисленных проблем и является основной

задачей при создании новых концепций глобализации.

Решению этих задач и посвящены нижеследующие главы; и мы еще раз вернемся к ним в

заключении. А теперь обратимся непосредственно к первому из этих вопросов — о природе и

форме глобализации — и попытаемся дать на него ответ.

ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: АНАЛИТИЧЕСКАЯ СХЕМА

Что такое глобализация? Несмотря на то, что в самом простом смысле глобализация — это

расширение, углубление и ускорение общемировых связей, подобное определение требует

дальнейшего уточнения. Вопреки обилию определений, которые дают глобализации в ходе

современных дискуссий — среди них такие, как «ускоряющаяся взаимосвязь», «действие на

расстоянии», «уплотнение пространства и времени»

(см. соответственно: Ohmae, 1990;

Giddens, 1990; Harvey, 1989). — в существующей литературе почти не встречается попыток

дать точное определение, что такое «глобальное» применительно к глобализации. Например,

все вышеприведенные определения вполне подходят к таким процессам, которые гораздо

больше ограничены в пространственном отношении — таким как рас-

2. Под «ускоряющейся взаимосвязью» понимается возрастающая интенсивность международного переплетения

национальной экономики и обществ таким образом, что достижения в одной стране непосредственно оказывают

влияние на другие страны. «Действие на расстоянии» относится к способам, с помощью которых в условиях

современной глобализации действия социальных агентов (индивидов, коллективов, корпораций и т. п.), осуществляемые

в одном месте, могут повлечь за собой значительные — как ожидаемые, так и неожиданные — последствия,

отражающиеся на поведении других людей — «дальних других». Наконец, «уплотнение пространства и времени»

относится к способу, благодаря которому глобализация, по-видимому, сокращает географическое расстояние и время; в

мире мгновенных коммуникаций расстояние и время больше не являются главными ограничителями, влияющими на

структуру социальной организации и взаимодействия между людьми.

ширение национальных или региональных взаимосвязей. Пытаясь справиться с этим

концептуальным затруднением, мы начинаем наше исследование с такого понимания

глобализации, которое признает за ней ее особые пространственные атрибуты и способ, с

помощью которого они раскрываются во времени.

Глобализацию можно поместить в один ряд с такими понятиями, как локальное, национальное

и региональное

. На одном конце этого ряда располагаются социальные и экономические

структуры и отношения, которые организованы на местной и/или национальной базе; на

другом — социальные и экономические структуры и отношения, которые формируются при

укрупнении масштабов региональных и глобальных взаимосвязей. Глобализацию можно

рассматривать как те пространственно-временные процессы изменений, которые служат

фундаментом для такого преобразования человеческой деятельности, когда она оказывается

единой и осуществляется во всех регионах и континентах. Без учета таких пространственно

широких связей дать четкое и непротиворечивое определение этому понятию невозможно.

Соответственно, концепция глобализации подразумевает, прежде всего и главным образом,

преодоление социальной, политической и экономической активностью пространственных

границ — так, что события, решения и действия, происходящие и принимаемые в одном

регионе мира, могут иметь значение для индивидов и сообществ в отдаленных уголках

земного шара. В этом смысле она олицетворяет межрегиональную взаимосвязанность,

расширяющиеся границы структуры социальной деятельности и власти и возможность

действия на расстоянии. Кроме того, когда говорят о глобализации, то имеется в виду, что

связи, не зависимые от государственных границ, не просто случайны или редки, а становятся

все более регулярными, так что наблюдается заметная интенсификация или возрастающая

значимость взаимосвязей, образцов взаимодействия и потоков, которые преодолевают

границы обществ и государств, существующих в рамках мирового порядка. Далее:

возрастающая экстенсивность и интенсивность глобальных взаимосвязей может также

предполагать ускорение глобальных взаимодействий и процессов, так как развитие

общемировых систем транспорта и коммуникаций способствует увеличению скорости

глобального распространения идей, товаров, информации, капитала и перемещения людей. И

растущие экстенсивность, интенсивность и скорость глобальных взаимодействий также мо-

гут быть соотнесены с углубляющимся переплетением местного и глобального, так что

воздействие отдаленных событий увеличивается, в то время как даже сугубо локальные

достижения могут иметь огромные глобальные последствия. В этом смысле границы между

внутренними и глобальными проблемами могут оказаться размытыми. Удовлетворительное

определение глобализации должно охватить каждый из этих элементов: ее экстенсивность,

интенсивность, скорость и воздействие. А удовлетворительное ее описание должно опираться

на их доскональное исследование. Мы будем и впредь ссылаться на эти четыре элемента как

на «пространственно-временные» показатели глобализации.

3. Под регионами здесь понимаются географические и функциональные группировки государств и обществ. Такие

региональные группировки можно классифицировать по общим для них характеристикам (культурные,

религиозные, экономические и т. п. группировки) и по общему для всех членов группировки способу

взаимодействия с внешним для них миром.

Зная эти показатели, можно предложить более точное определение глобализации.

Соответственно, глобализации может быть осмыслена как процесс (или совокупность

процессов), который воплощает в себе трансформацию пространственной организации

социальных отношений и взаимодействий — измеряемую с помощью таких показателей, как

их протяженность, интенсивность, скорость и воздействие, — порождающую

межконтинентальные или межрегиональные потоки и структуры активности,

взаимодействий и проявлений власти.

Потоки, о которых идет здесь речь, относятся к перемещениям физических артефактов,

людей, символов, знаков и информации в пространстве и времени, а под структурами

понимаются отрегулированные, соответствующие определенным образцам взаимодействия

между независимыми агентами, точками пересечения деятельности или центрами власти

(Modelski, 1972; Mann, 1986; Castells, 1996).

Эта формулировка помогает понять ошибочность существующих подходов к глобализации, не

способных отделить ее от процессов, которые носят более ограниченный в пространственном

отношении характер — от того, что можно назвать «локализацией», «национализацией»,

«регионализацией» и «интернационализацией». Ибо, как это уже было установлено выше,

глобализацию можно отличить от более ограниченных социальных процессов. Локализация

относится к объединению потоков и структур в пределах только определенного района. На-

ционализация является процессом, посредством которого социальные взаимоотношения и

взаимодействия развиваются в пределах закрепленных территориальных границ.

Регионализацией можно назвать объединение государств или обществ, связанных между

собой функционально или географически, в единую группу, тогда как интернационализация

относится к моделям взаимодействий и взаимосвязей между двумя или несколькими

национальными государствами независимо от их географического местоположения (см.:

Nierop, 1994; Buzan, 1998). Таким образом, с помощью понятия современной глобализации

описываются, например, торговые и финансовые потоки между крупными экономическими

регионами мира, в то время как те же потоки внутри регионов могут классифицироваться как

локальные, национальные и региональные.

Для того чтобы уточнить эти понятия, отметим в первую очередь, что глобализация

понимается здесь не как нечто противоположное процессам, имеющим более ограниченный в

пространственном отношении характер, а напротив, как процесс, находящийся с ними в

сложных и динамических отношениях. С одной стороны, такие процессы, как регионализация,

могут создавать необходимые виды экономических, социальных и материальных

инфраструктур, которые способствуют углублению глобализации и дополняют ее. В этом

отношении, например, экономическая регионализация (такая, как Европейский Союз) стала не

барьером на пути глобализации торговли и производства, а еще одним стимулом для нее. С

другой стороны, такие процессы могут накладывать ограничения на глобализацию, а то и

способствовать процессу деглобализации. Тем не менее не существует априорной причины

полагать, что локализация или регионализация противоположны или находятся в отношениях

противостояния с глобализацией. Вопрос о том, как именно эти процессы взаимодействуют в

экономической и других сферах, носит скорее эмпирический характер, и ответ на него будет

дан в последующих главах.

2О

ИСТОРИЧЕСКИЕ ФОРМЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Когда в ходе дискуссий о глобализации скептики обращают наше внимание на тот факт, что

международные или глобальные взаимосвязи ни в коем случае не являются чем-то новым, они

все же допускают возможность, что конкретная форма, которую принимает глобализация,

может быть различной в зависимости от исторической эпохи. Чтобы отличать характерные

черты глобализации в том или ином периоде, нужна какая-то аналитическая схема для

осуществления такого рода сравнительно-исторического исследования. Ибо без такой схемы

было бы трудно распознать наиболее значимые черты разных эпох, установить сходство или

различия между ними. Так, подход, который используется здесь, ставит в центр идею

исторических форм глобализации как основание для построения систематического