Хелд Д. и др. Глобальные трансформации. Политика, экономика, культура

Подождите немного. Документ загружается.

значительную материальную и военную помощь операциям ООН по поддержанию мира,

последние две — в качестве постоянных членов Совета Безопасности. Кроме того, Англия и

Франция, бывшие некогда колониальными державами, все еще сохраняют свое военное

присутствие за пределами Европы.

Что касается объемов расходов на оборону, то Германия и Швеция с их заметно более низкими

затратами на оборону отличаются от Франции и Англии, у которых эти затраты, как правило,

составляют гораздо большую часть валового национального продукта. Но всем этим европейским

государствам свойственна общая тенденция к снижению расходов на оборону, что становится

совершенно очевидным, если посмотреть, какая часть всех бюджетных расходов тратится на

оборону (см. диаграмму 2.8). Однако в 9о-е гг. между ними появились в этом отношении

значительные расхождения, поскольку Франция и Швеция увеличили свои оборонные расходы, а

Англия и Германия их сократили, хотя и в разных пропорциях (Т. Taylor, 1994-b, p. no). Эта

расхождение проявилось и в их отношении к сокращению вооруженных сил. Подобного рода

расхождения отражают различные модели оборонных организаций, обязательств в военной

области, оборонной политики и структуры оборонной промышленности.

Все четыре государства Европы столкнулись с одной и той же проблемой реструктуризации

национальной оборонной промышленности и ее приспособления к ситуации, сложившейся после

окончания холодной войны. Хотя структура оборонной промышленности в каждой стране

существенным образом отличается от структур других стран (Германия и Швеция экономически

менее зависимы от производства оружия, чем Англия или Франция), тем не менее все они распо-

лагают значительной аэро-космической промышленностью, промышленностью по производству

военной электроники и военного снаряжения. Во всех случаях предпринимались попытки

«вырастить собственных богатырей» в важнейших отраслях военно-промышленного сектора, что

привело к высочайшей концентрации военной промышленности в каждой из этих стран (OTA,

i99i> P- 74)-

С начала послевоенного периода и вплоть до /о-х гг. все европейские страны, за исключением

Англии, в значительной степени использовали военное снаряжение, изготовленное по

американским лицензиям. Это особенно относится к Франции и Германии. Когда эти страны

восстановили свою оборонную промышленность, объем их оборонного производства увеличился,

но поскольку затраты на оборону продолжали повышаться, а национальные бюджеты в /о-е гг. со-

кратились, то значительно усилилась тенденция к транснациональному сотрудничеству в области

производства оружия. В 9о-е гг. эта тенденция еще больше усилилась, поскольку стало ясно, что

внутренних ресурсов недостаточно, чтобы создать жизнеспособное национальное оборонное

производство, так что в конце 1998 г. началось обсуждение проблемы создания единого

воздушного и космического пространства и единой системы безопасности Европы. Послевоенное

оборонное производство основных европейских стран — производителей оружия второго эшелона

— перестало быть просто зависимым, полузависимым или относительно автономным, а все

больше становится функционально взаимосвязанным.

168

Поскольку оборонная промышленность во всех этих государствах становится все больше

транснациональной, усиливается и тенденция к более тесному общеевропейскому сотрудничеству

и кооперации (Bitzinger, 1994; Skons, 1993)- В 8о-е гг. Франция и Великобритания тратили 3о%

средств своих оборонных бюджетов на совместные проекты, а Германия и того больше — 45%

(Bitzinger, 1993. Р- 26). К концу холодной войны процесс регионализации европейской оборонной

промышленности под влиянием политики НАТО, с одной стороны, а с другой — политики,

направленной в сторону создания единого европейского рынка, ускорился еще больше. Наряду с

этой регионализацией имело место и значительное расширение американо-европейского

промышленного сотрудничества (Bitzinger, 1993; OTA, 1991)- Как указывает К. Краузе, эти

процессы «свидетельствуют о том, что в результате развития технологии и прогресса в деле

производства оружия и транспортной системы страны-поставщики оружия второго эшелона

оказались в таком положении, когда они больше не могут поддерживать независимое, ав-

таркичное производство сверхсложного оружия» (Krause, 1992, р. 150).

Наряду с транснационализацией оборонного производства все четыре европейские страны

становятся все более зависимыми от экспорта оружия для того, чтобы поддерживать свой

внутренний оборонно-промышленный потенциал. Что касается Франции и Германии, то в 7о—8о-

е гг. XX в. они стали главными экспортерами оружия в страны третьего мира (Huebner, 1989;

Brzoska and Ohlson, 1987), в то время как Великобритания в 8о-е гг. также значительно увеличила

объем экспорта оружия (Krause, 1992, р. 134)- Даже Швеция, которая в 8о-е гг. придерживалась,

пожалуй, самой сдержанной в мире политики экспорта вооружений, начала все более активно

выходить на мировой рынок оружия. По мере того, как внутренний спрос на производство

вооружения снижался, объемы его производства на экспорт все более увеличивались. Англия,

Франция и в какой-то мере Германия находятся теперь в состоянии открытой и жесткой

конкуренции с США на всех основных мировых рынках экспорта оружия.

2.8 СОВРЕМЕННАЯ ВОЕННАЯ ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ЕЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Военная мощь сыграла фундаментальную роль в процессе эволюции и становления

институциональной формы современного независимого, национально-территориального

государства. Способность самостоятельно с помощью оружия защищать свои национальные

границы лежит в основе современной концепции независимой государственности. Но, как уже

здесь отмечалось, современная военная глобализация ставит очень глубокие вопросы насчет

значения и практики государственного суверенитета и автономии. Поскольку в наше время

традиционное представление о том, что пространственная организация вооруженных сил и

территориальные границы национального государства совпадают друг с другом, по-видимому,

начинает изменяться. Для шести развитых капиталистических государств, о которых шла речь в

предыдущем разделе, вхождение в структуру мирового военного порядка имеет важные

политические последствия, разрушающие само понятие независимой государственности.

Хотя каждое из этих государств входит с систему мирового военного порядка по-своему, чем

существенно отличается от остальных государств, имеется нечто

169

общее в плане того, как современная военная глобализация влияет на доктрину и стратегию

национальной безопасности, на организацию и руководство сил национальной обороны, на

производство и поставку средств обороны, на политику национальной безопасности и

«поствоенное общество». Теперь мы приступим к исследованию этих влияний глобализации на

процесс и сроки принятия решений о применении военной силы, разработку стратегии обороны, а

также ее институциональные, дистрибутивные и структуральные воздействия.

2.8.1 ВЛИЯНИЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ НА ПРОЦЕСС ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ О ПРИМЕНЕНИИ ВОЕННОЙ

СИЛЫ И НА ОБОРОННУЮ ПОЛИТИКУ

Организация обороны и политика безопасности для развитых капиталистических стран не

является отныне их чисто внутренним делом. Существование НАТО с его многочисленными

вспомогательными службами и комитетами и других многосторонних форумов по вопросам

обороны (ОБСЕ, Конференция ООН по разоружению, Режим контроля за ракетными

технологиями и т. д.) в сочетании с быстрым ростом численности неправительственных или

межнациональных бюрократических, военных, индустриально-оборонных и экспертных организа-

ций — все это способствовало тому, что политика безопасности и организация обороны вышли за

пределы национальных границ. В шести развитых капиталистических государствах Запада,

которые находятся в центре нашего внимания, под воздействием процесса военной глобализации

возникла многоуровневая и многосторонняя система управления проблемами Атлантической

обороны и безопасности в дополнение к тем структурам и институтам безопасности, которые у

них уже были.

Политика национальной безопасности, включающая в себя целый комплекс проблем — от

разработки стратегии обороны до принятия решений о развертывании и использовании

вооруженных сил, — внедрена в матрицу вновь созданных двусторонних и многосторонних

консультативных и общеевропейских механизмов, как официальных, так и неофициальных. Мало

какие аспекты стратегии национальной безопасности остаются при этом абсолютно неизменными;

даже разведывательные органы выработали свои собственные формы ведения диалога. Хотя

США, будучи военной сверхдержавой, по-видимому, сохраняют свою (почти) полную автономию

в военных вопросах, следует обратить внимание на тот простой факт, что в качестве основного

звена системы европейской и тихоокеанской безопасности они опутали себя целой сетью военных

обязательств и договоренностей, так что их автономия становится весьма сомнительной. Поэтому

между военной мощью и национальной военной автономией не обязательно существует

положительно корреляционная связь. Кооперация и сотрудничество между европейскими

государствами, обладающими вооруженными силами средней мощности — Великобританией,

Францией и Германией, — продвинулись настолько далеко, что были даже созданы так

называемые еврокорпуса — многонациональные вооруженные силы. Акцент, который внутри

вооруженных сил НАТО ставится на совместном военном командовании, совместном составлении

оперативных сводок, стандартизации, совместном военном планировании и проведении военных

операций, представляет собой существенный отход от традиционного представления о

национальной военной автономии. Эти процессы, тем

170

не менее, ни в коем случае не являются предвестием конца национальных вооруженных сил как

таковых, не означают они и перехода к своего рода распределению функциональных и

специальных военных ролей, и конечно же не свидетельствуют о создании международных

вооруженных сил. Тем более, что не все шесть стран одинаковым образом участвуют в этих

процессах, а что касается Японии и Швеции, то они вообще остаются в стороне от них.

Если в начале XX в., как это показала разразившаяся Первая мировая война, решения о

применении военной силы (или угроза ее применения) были неоспоримой прерогативой

правительства той или иной страны, и только его, то теперь создание многонациональных систем

обороны и мер безопасности делает принятие решений по этим вопросам более сложной задачей

для правительств, если не сказать невыполнимой. Союзнические обязательства, обязательства по

оказанию военной помощи в случае нападения противника, межнациональная природа военных

потенциалов, материального снабжения и вооруженных сил, оборонного производства,

обеспечения оружием — все это, наряду с другими факторами, изменяет политический контекст и

при выборе той или иной доктрины безопасности заставляет принимать во внимание все ее

выгоды и приносимые ею убытки, но больше всего это оказывает влияние на принятие решений

об использовании военной силы или объявлении войны. Хотя все шесть развитых стран de jure

сохраняют за собой полное право объявлять войну и использовать военную силу (или угрожать

ею), выгоды и убытки, которые зависят от того, как будет развиваться та или иная военная акция, а

в некоторых ключевых моментах формальные и неформальные обязательства это право

ограничивают. В этом отношении интересно заметить, что в ходе дебатов, которые в конце 4О-х

гг. XX в. велись в Конгрессе США вокруг ратификации договора о создании НАТО, сенатор Ван-

дерберг и ряд других сенаторов выразили обеспокоенность по поводу того, что договор может

существенным образом ограничить суверенное право США и конституционную власть Конгресса

в отношении принятия решений по самым важным проблемам, касающимся войны и мира

(Glennon, 1990, р. 209—214)- Подобные сомнения стали еще более глубокими в эпоху ракетно-

ядерного оружия, когда счет времени при принятии решений относительно войны и мира пошел

скорее на минуты, чем на недели.

У каждой из шести развитых стран интенсивность и выбранный ими способ вхождения в

структуру мирового военного порядка возбуждает серьезные вопросы относительно того,

останется ли у них возможность проводить независимые военные операции. Десятилетиями

обсуждались вопросы о том, сохраняет ли Британия свою техническую или политическую

«независимость» в сфере ядерного вооружения, может ли Франция использовать свои force de

frappe [ударные ядерные силы] без консультаций с Вашингтоном или даже без его предвари-

тельного уведомления. Более того, в эпоху, начавшуюся после холодной войны, снижение

бюджетных затрат на оборону до разумного минимума тоже, вполне естественно, поставило под

сомнение способность европейских стран, особенно тех, которые обладают вооруженными силами

средней мощности, самостоятельно проводить военные операции обычного типа. Как поясняет М.

Шоу, войну за Фолклендские острова в 1982 г. можно считать концом эпохи и «тем исключением,

которое лишь подтверждает правило» (Shaw, 1997. Р- 34)- Но даже в случае США, которые

безусловно обладают возможностью действовать в военном отно-

шении независимо, сложная сеть глобальных обязательств, которыми они опутаны, служит

ограничением их военной мощи, если речь идет о ее применении за пределами американской

территории, как это показал иракский кризис 1998 г. Хотя национальный суверенитет

большинства развитых европейских стран в плане принятия ими самых крайних решений,

касающихся вопросов национальной безопасности, ни в коем случае не был присвоен никакой

другой более высокой властью, он, тем не менее, до такой степени ограничен фактом их участия в

структуре мирового военного порядка, существующими военными и оборонными отношениями,

обязательствами и договоренностями, соображениями о затратах и убытках, которые повлечет за

собой выбор той или иной оборонной доктрины, что все это также заставляет их проводить

многосторонние консультации или даже принимать совместное с союзниками решение.

2.8.2 ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ВОЗДЕЙСТВИЯ: НАЦИОНАЛЬНАЯ ИЛИ КОЛЛЕКТИВНАЯ

БЕЗОПАСНОСТЬ?

Доктрина национальной безопасности остается одним из самых важных принципов современной

государственности. Способность современного государства самостоятельно защищаться от

внешней угрозы есть главный (или наиболее существенный) элемент традиционных

представлений о суверенности. Ибо если государство не может обеспечить неприкосновенность

своих границ и безопасность своего населения, то есть очень веские основания поставить под

вопрос его право на существование. Таким образом, национальная безопасность традиционно

понималась, главным образом, в военных терминах: как мобилизация, развертывание и

использование военной силы с целью достижения национальных целей (Buzan, 1991)- Без такой

способности сама сущность такого института, как современное государство, была бы совсем иной.

Конечно, идеология современной государственности не всегда воплощалась в политических

действиях государства (Krasner, 1995)- Но в военной сфере больше, чем в какой бы то ни было

другой, современное государство всегда стремилось отстоять свою независимость. Однако в

современную эпоху военная глобализация и модели национального вхождения в структуру

мирового военного порядка заставили серьезно переосмыслить идею национальной безопасности

и практическую ее реализацию. Хотя размышления о национальной безопасности занимают

главное место в политических и популярных дебатах, которые ведутся по поводу военных

проблем в каждой из шести исследуемых нами стран, это по большей части упрощенное

представление или узаконенная схема, чем фактор, определяющий фактическое поведение

государств. Для большинства развитых европейских стран стратегия, направленная на достижение

«национальной безопасности», почти перестала отличаться от стратегии международной

безопасности, поскольку они, вместе с другими развитыми странами, образуют единую систему

«коллективной безопасности», в пределах которой военная сила не играет никакой активной роли

в отношениях между государствами, являющимися элементами этой системы (Deutsch and Burrell,

1957)-

В границах этого альянса «коллективной безопасности» национальная оборона и стратегия

безопасности встраиваются в общеевропейские институциональные системы, которые дополняют

национальные механизмы обороны и полити-

172

ки безопасности консультациями и сотрудничеством. Поэтому выработка и достижение целей

национальной безопасности в большинстве случаев неотделимы от разработки и достижения

безопасности всего альянса. Поэтому национальную безопасность и безопасность альянса лучше

всего представлять себе как взаимно обусловливающие (S. Weber, 1993)- Даже у таких государств,

как Франция, которая исторически стремилась достичь как можно большей автономии в деле обо-

роны, или Швеция, которая сохраняет верность заявленной ею политике нейтралитета,

послевоенная стратегия национальной безопасности почти всегда формировалась (а после

окончания холодной войны все более и более формируется) под влиянием этого альянса

«коллективной безопасности» (См.: Commission on Neutrality Policy, 1994; Ullman, 1989).

Кроме того, для Соединенных Штатов принадлежность к НАТО означает решительный разрыв с

их исторически сложившимся представлением о национальной безопасности, в основу которого

были положены принципы автаркии, изоляционизма и уклонения от внешних военных

обязательств (Ruggie, 1996, р. 43)-Вступление их в НАТО в 1949 г. было первым за всю историю

США союзом, заключенным в мирное время. Действительно, если страна, для которой в эпоху,

начавшуюся после окончания холодной войны, перестала существовать какая бы то ни было

военная опасность, непосредственно угрожающая ее территориальной целостности или

безопасности ее населения, подтверждает свое членство в НАТО (и способствует его экспансии),

заключает договор с Японией о взаимных мерах безопасности, то это как раз и показывает, как

глубоко затронул послевоенный процесс военной глобализации ее исторически сложившееся

представление о национальной безопасности. Для военной сверхдержавы национальная

безопасность стала неотделимой от поддержания и установления безопасности во всем мире.

США, как и другие участники этой системы «коллективной безопасности», принимающие

определенные меры по ее обеспечению, должны пересматривать свои традиционные

представления о национальной безопасности (S. Weber, 1993)-

2.8.3 ВОЗДЕЙСТВИЕ ВОЕННОЙ ГЛОБАЛИЗАЦИИ НА ТОВАРОДВИЖЕНИЕ: ВЛИЯНИЕ ВОЕННЫХ

ЗАКУПОК И ВОЕННОГО ПРОИЗВОДСТВА НА СИСТЕМУ ПОСТАВОК

Как уже неоднократно говорилось в предыдущих разделах этой главы, в современную эпоху

произошло существенное изменение в организации и характере мировой торговли оружием и

поставок вооружения. Для шести развитых европейских стран, о которых идет здесь речь,

последние два десятилетия в особенности ознаменованы заметной транснационализацией

оборонной промышленности. Снижающийся уровень бюджетного обеспечения обороны и

сверхмощная оборонная индустрия заставили каждую из этих стран произвести (и производить)

внутреннюю и межгосударственную реструктуризацию оборонной промышленности. По

сравнению с глобализацией гражданского предпринимательства глобализация и регионализация

оборонной промышленности и системы торговли оружием очень многое сохраняют в том виде, в

каком они были изначально, что наиболее заметно в Европе и странах Атлантического блока.

Транснационализация оборонной промышленности представляет собой со-

173

вершенно новую стадию в организации оборонного производства и его материально-технического

снабжения, весьма напоминающую (но совсем иную по своим масштабам) глобальную

реструктуризацию промышленного производства (Sassen, 1996; Moravcsik, 1991; Bitzinger, 1994;

Skons, 1994;

см

- также ниже, гл. з и з)- Это подтверждается и тем фактом, что многие из самых

важных оборонных технологий, например электронное оборудование и оптические приборы,

изготавливаются на предприятиях, относящихся к сектору гражданского производства, которые

тем самым подчиняются требованиям, предъявляемым к ним углубляющимся процессом

глобализации. Эти процессы оказывают довольно глубокое, хотя не обязательно совершенно

новое, воздействие на ортодоксальный подход к организации оборонной индустрии, который, как

правило, отдавал предпочтение — наряду с национальной стратегией обороны и ее материально-

техническим обеспечением — национальной оборонной промышленности, считая, что она более,

чем что бы то ни было, необходима для поддержания способности к «автономной» национальной

обороне. Как регионализация, так и глобализация оборонного сектора промышленности

заставляют усомниться в такой непосредственно осуществляемой автономии, поскольку ставят

сборку (а главное и использование) оружия и систем вооружения (не говоря уже об ин-

дустриально-оборонной политике) в зависимость от решений и действий других властных

структур или корпораций, находящихся вне рамок национальной юрисдикции.

Однако в некоторых случаях регионализация и глобализация могут способствовать усилению

оборонной промышленности и увеличению военной автономии. Швеция, например, привлекая к

сотрудничеству американских и европейских подрядчиков и продавая им лицензии на

вооружение, обеспечивающее безопасность воздушного и космического пространства, сохраняет

свой высокоразвитый оборонно-промышленный потенциал, что в противном случае оказалось бы

для нее невозможным. Япония также снизила свою военную зависимость от США, используя для

этого те возможности, которые предоставляет жесткая конкуренция на мировом рынке поставок

военных технологий и лицензий. В области оборонного производства и его материально-

технического обеспечения глобализация и регионализация ни в коем случае не являются сами по

себе предвестием конца национальной оборонной промышленности, но они меняют стратегию и

политику, которых должны придерживаться правительства, чтобы сохранить ее, изменяя вместе с

тем представления о том, что такое победа и проигрыш в сфере производства. В случае

европейских государств объединение «национальных лидеров», достигаемое — при поддержке со

стороны правительства (но не обязательно им инициированное) — путем слияния и приобретения

компаний, дополняется появлением «европейских лидеров», способных конкурировать на

мировых и региональных рынках оружия со своими американскими соперниками. Автономия,

понимаемая таким образом, достигается скорее благодаря стратегии интернациональной, чем

национальной. Уже одно это является значительным отходом от ортодоксальных представлений о

военной автономии, понимаемой и осуществляемой исключительно в рамках национальных

границ. Это имеет существенное значение и для механизмов национальной демократии и

ответственности, к рассмотрению которых мы теперь и приступим.

174

2.8.4 СТРУКТУРНЫЕ ВОЗДЕЙСТВИЯ: ОТ ГОСУДАРСТВА, ОБЕСПЕЧИВАЮЩЕГО НАЦИОНАЛЬНУЮ

БЕЗОПАСНОСТЬ, К «ПОСТВОЕННОМУ» ОБЩЕСТВУ?

Холодная война никогда не была исключительно межгосударственным явлением. Напротив, она

оказывала сильное влияние на социальные и политические институты, существующие внутри обществ,

как восточных, так и западных, что имело глубокие последствия для многих аспектов социальной

жизни. Если говорить о США, то здесь результаты милитаризации общества, экономики и

государственного аппарата представляют собой невиданное в их истории отклонение от нормальных

условий мирного времени. Когда президент Эйзенхауэр предупреждал об опасностях военно-

промышленного комплекса, он озвучивал беспокойство многих, кто опасался за судьбы американской

демократии и американского образа жизни в условиях непрерывной подготовки к войне (Brodie, 1973.

Р- 290). После окончания холодной войны американские и европейские страны осуществили

значительную демилитаризацию социальной, экономической и политической жизни, исторические

последствия которой еще не вполне очевидны.

Холодная война — помимо всего прочего — показала, что между сверхжесткой идеологической

борьбой и процессом общественно-политической жизни государств, как восточных, так и западных,

существует активная взаимосвязь. В некотором смысле холодная война играла роль своеобразного

дисциплинирующего механизма, который помогал упорядочивать политическую жизнь и на Востоке, и

на Западе. Это особенно заметно на примере шести развитых европейских стран, постоянно

находящихся в центре нашего внимания, политическая жизнь которых была сведена к представлению о

титанической борьбе между политическими программами левых и правых (независимо от того, кто

считался правым, а кто левым в той или иной стране). Но в эпоху, начавшуюся после окончания хо-

лодной войны, эта «дисциплина» была отменена, в результате чего, по мнению некоторых, исчезло

старое деление на правых и левых, а кроме того, это исчезновение способствовало возникновению

«поствоенной» политики (Shaw, 1991; Giddens, 1995)-

В большинстве развитых капиталистических стран те проблемы политической жизни, что связаны с

окружающей средой, идентичностью, гражданством, благосостоянием, образованием, здоровьем и т. д.,

снова вышли на первое место по сравнению с проблемами обороны, которые ассоциируются с

периодом холодной войны (и со многими другими периодами XX в.). В этом отношении изменения,

происшедшие в геополитическом порядке, можно рассматривать как изменение политической жизни и

природы государства на Западе: как переход от государства, обеспечивающего национальную

безопасность, к поствоенному состоянию (Beck, 1997)- Конечно, не стоит доказывать, что конец

сверхжесткого противостояния есть единственная или даже главная причина такого поворота событий,

а следует просто признать, что по причине их тесного взаимодействия с глобальным военным

порядком внутриполитические процессы развитых европейских стран, безусловно, испытывают

влияние со стороны преобладающей модели военной глобализации.

Претерпевает ли внутренняя политика развитых европейских стран глубокие изменения — вопрос по-

прежнему спорный. Что является менее спорным, так это способ, каким современная военная

глобализация способствует системе ми-

175

ровой безопасности. Увеличивающийся список проблем безопасности, вместе с

институциализацией системы совместной обороны (и коллективной безопасности) и глобальной

регуляцией военной мощи, внесли свой вклад в распространение политики обороны и

безопасности. Представление о том, что политика обороны и проблемы безопасности совпадают

друг с другом в рамках национального политического пространства, опровергается такими

разноречивыми явлениями, как массовые движения, требующие запретить использование

противопехотных мин и создать международный уголовный трибунал для расследования преступ-

лений против человечности, лоббирование, которым занимаются предприниматели,

заинтересованные в производстве оружия оборонного назначения в рамках НАТО и в Европе с

тем, чтобы осуществлять промышленную политику в сфере изготовления оборонительных систем

вооружения или правительственную регуляцию по обе стороны Атлантического океана или на

Востоке. Политическая деятельность, связанная с проблемами «национальной безопасности»,

является теперь не просто внутренним делом.

Вряд ли могут быть сомнения насчет того, что современная военная глобализация имеет

существенное значение для суверенитета, автономии и политики развитых европейских

государств. Хотя они по-разному входят в структуру глобального военного порядка и обладают

разными возможностями, чтобы управлять процессом военной глобализации, институт

современной суверенной государственности подвергается мощному воздействию со стороны

трансформирующих сил. Это не должно наводить на мысль, что конец суверенного национального

государства близок; наоборот, государство сохраняет свое центральное место в рамках мирового

военного порядка. Скорее, следует сказать, что современная военная глобализация, наряду с

другими разновидностями глобализации, способствует реконструкции таких понятий, как

суверенитет, автономия и демократия, т. е. реконструкции современного национального

государства. Но достижения в военной сфере не должны копироваться где бы то ни было, как это

станет ясно после рассмотрения процесса торговой глобализации в следующей главе. Соот-

ветственно, этот аргумент будет рассмотрен более подробно в заключительной главе

применительно к историческим основаниям всех ключевых сфер власти.

3 ГЛОБАЛЬНАЯ ТОРГОВЛЯ, ГЛОБАЛЬНЫЕ РЫНКИ

Сегодня все страны участвуют в международной торговле, и торговля, которую они ведут,

составляет, за редкими исключениями, вроде Северной Кореи, значительную часть их

национального дохода. Около 2О% всей мировой продукции продается, а доля тех товаров,

которые могут быть предметом международной конкуренции, гораздо больше: торговля теперь

достигла беспрецедентного уровня, как в абсолютных числах, так и в процентном отношении к

мировой продукции. Торговля — основной механизм перемещения товаров, а все больше также и

услуг, по всему земному шару, и она же является самым важным механизмом передачи

технологий. Самое малое, что делает международная торговля, — это соединяет внутренние

рынки с рынками международными. При этом в ходе истории открытие национальных рынков для

торговли часто имело самые серьезные последствия, высвобождая новые конкурентоспособные

силы и преобразуя внутреннюю экономическую жизнь. Если в прошлом торговля иногда

составляла сферу почти изолированную от остальной экономической жизни народа, то теперь это

неотъемлемая часть национального производства во всех современных государствах.

3.1 ТОРГОВЛЯ И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

Торговля связывает удаленные друг от друга рынки, так что, например, сезонные фрукты и овощи

периодически исчезали бы с прилавков западных супермаркетов, если бы источники,

разбросанные по всему миру, не сделали их доступными круглый год. Технология, доступная

всем, означает, что книгу, выпущенную небольшим издательством в Англии, можно заказать в

книжном магазине любой страны мира. Торговля открыла невиданные перспективы для всех

отраслей промышленности — сегодня лишь немногие из них целиком полагаются на внутренние

рынки и на производимые внутри страны компоненты и сырье. Например, несмотря на то, что

строительная индустрия, прежде всего, использует внутренние материалы, нанимает местных

рабочих и удовлетворяет внутренний спрос, применяемое оборудование может быть импортным, а

с увеличением международной собственности строительных фирм открывается возможность

международной торговли и вспомогательными услугами.

Торговля как обмен товарами и услугами между людьми, разделенными расстоянием, имеет

длинную историю. Крупные торговые империи возникали периодически с тех пор, как стали

возможны регулярные дальние путешествия. Но международная торговля, обмен товарами и

услугами между различными нациями появились — по определению — только с возникновением

национального государства. Торговля связана с усилением современного государства и ростом его

благосостояния: государству нужны доходы, прежде всего для того, чтобы проводить военные

операции — и торговля стала одним из самых доступных способов извлечения этих доходов.

Основная цель этой главы — установить исторические

177

модели торговой глобализации и тем самым реализовать и усовершенствовать аналитическую

схему, изложенную во Введении.

3.1.1 ПОНЯТИЯ

Торговая глобализация — это нечто большее, чем просто обмен товарами и услугами между

отдельными хозяйственными субъектами, поскольку она предполагает наличие всемирных рынков

товаров и услуг. Конечно, это не значит, что все страны торгуют друг с другом; скорее то, что

существует система, посредством которой торговля между двумя любыми странами может

оказывать воздействие на торговые отношения между остальными. Говоря точнее, торговая

глобализация подразумевает такую степень развития межрегиональной торговли, что рынки

продаваемых товаров функционируют скорее на глобальном, чем на внутрирегиональном уровне.

Таким образом, глобальная торговля порождает отлаженную систему обмена товарами и услугами

на межрегиональном уровне. Исходя именно из такого понимания глобальной торговли, мы в этой

главе и попытаемся выяснить, было ли когда-нибудь в истории нечто подобное.

Несмотря на то, что для некоторых товаров глобальная система торговли существовала в течение

столетий, и гиперглобалисты, и трансформисты расценивают современную эпоху как уникальную

с точки зрения экстенсивности и интенсивности торговых отношений. Насколько современные

потоки торговли соответствуют понятию торговой глобализации и в какой степени рынки товаров

и услуг работают на глобальном уровне — именно это и есть ключевые вопросы, на которые

должен быть дан ответ в ходе исследования. Но что это такое — глобальный рынок?

Для того чтобы можно было говорить о существовании глобального рынка, должна быть

достигнута значительная степень развития регулируемого обмена товарами (или услугами) на

межрегиональном уровне. Иностранные производители одного региона могут конкурировать с

местными производителями из другого региона только там, где торговые барьеры — будь то

затраты на транспортировку или протекционистская политика — по большей части устранены. По

мере развития межрегиональной конкуренции спрос и предложение на рынке товаров постепенно

выходят на глобальный уровень: фирмы предлагают свою продукцию по всему миру и неизбежно

сталкиваются с конкуренцией фирм из других стран. Разумеется, эта конкуренция может

принимать разные формы, так что глобальные рынки нередко оказываются не в условиях

свободной конкуренции, а в монопольном владении нескольких крупных производителей,

доминирующих в том или ином торговом секторе.

Наиболее яркие примеры глобальных рынков — те рынки сырья, управление которыми физически

сконцентрировано в нескольких местах, а то и в одном месте, например, основная масса

сельскохозяйственных продуктов во всем мире продается через специальные централизованные

биржи. Даже если значительная часть продуктов продается и покупается за пределами этих

рынков, биржи выполняют функцию сбора и распространения информации о глобальном спросе и

предложении и тем самым влияют на уровень мировых цен. Для некоторых видов сырья мировой

рынок появился в эпоху классического золотого стандарта. Хотя глобальные сырьевые рынки,

такие как рынок нефти в Роттердаме, ра-

178

ботают еще и сегодня, на их долю остается все меньший объем международной торговли. Следует

к тому же отметить, что подобного рода рынки не всегда совершенны: некоторые из них

периодически попадали в зависимость от международных торговых соглашений, другими

становились объектом манипуляции главных производителей, третьи — вошли в состав

международных картелей. Глобальные рынки готовых товаров (а впоследствии и продаваемых

услуг) появились в послевоенный период в результате глубокого взаимопроникновения

национальных рынков, что привело к возникновению многочисленных торговых связей (Perraton,

1999)- Таким образом, многие национальные и местные фирмы удовлетворяют мировой спрос и

вступают в конкуренцию с фирмами, находящимися в других странах и регионах.

3.1.2 ПОКАЗАТЕЛИ

Исходя их концептуальной схемы, изложенной во Введении, мы понимаем под экстенсивностью

мировой торговли регулярные межконтинентальные потоки и сети торговых отношений. Данные о

торговле между географическими блоками дают возможность судить о том, где и какая тенденция

преобладает — тенденция к регионализации или же к глобализации. Регионализация понимается

здесь как такая эволюция торговых рынков, в результате которой интенсивность торговых

отношений между соседними странами, имеющими общую географическую границу, оказывается

намного выше, чем интенсивность их торговых отношений с другими странами.

Интенсивность торговли — это показатель величины глобальной торговли. Она оценивается по

соотношению объема мировой торговли к объему мировой продукции, хотя статистические

данные об объемах последней весьма приблизительны. Отношение национальной торговли к

объему валового национального продукта шести избранных нами стран представляет собой более

точный и устойчивый показатель, позволяющий нарисовать подробную историческую картину

развития торговли. Однако соотношение объемов торговли и валового национального продукта —

это лишь один из основных показателей, поскольку относительно и того и другого объема нужно

сделать две существенные оговорки

. Во-первых, это соотношение отражает не только объем

реализации товаров, являющихся объектом рыночной купли-продажи: в период послевоенного

экономического роста ВВП рос во многом за счет роста нетоварных секторов экономики, таких

как деятельность государства или услуги, не подлежащие ре-

1. Строго говоря, соотношение объема торговли и объема валового внутреннего продукта является не вполне точным,

потому что объем торговли измеряется валовыми показателями, а ВВП — показатель, измеряющий лишь добавленную

стоимость. Эта проблема очевиднее всего в тех случаях, когда импорт сырья заново экспортируется без какой-либо

обработки, но здесь возникают другие сложности. Вместо использования показателей экспорта, следует подсчитывать

объем импорта таким образом, чтобы можно было учесть внутреннюю добавленную стоимость товаров, изготовленных

на экспорт. Точно так же, при подсчете объема импорта следует вычитать ту часть продукции, которая снова

отправляется на экспорт или используется для производства экспортных товаров, так чтобы можно было установить

чистый объем импорта, который покрывает объем товаров внутреннего производства, отправляемых на экспорт. На

практике, производя все эти процедуры, следует учитывать структуру импорта-экспорта каждой страны — именно то,

что составляет специфику экономики той или иной страны, даже если и не проявляется систематически.

179

ализации на товарных рынках (например, бытовые услуги — такие, как услуги парикмахера).

Соответственно, мы исследуем также рост объема торговли в пропорции к частному ВВП (т. е.

ВВП за вычетом государственных расходов) и учитываем имеющиеся данные о продажах услуг.

Во-вторых, поскольку цены на рыночные товары растут по сравнению с непродаваемыми

товарами другими темпами, то соотношение объема торговли и ВВП оказывается разным во

времени, если их оценивать в текущих ценах, так что мы предпочитаем производить оценку этих

соотношений в постоянных ценах.

Не существует и простых показателей воздействия торговли на ВВП, поэтому их соотношение

служит всего лишь отправной точкой для более качественной оценки. Например, промышленная

экономика с одним и тем же соотношением объема торговли и ВВП на стадии своего развития

может легче приспосабливаться к колебаниям цен на рынке. Таким образом, существует различие

в уровнях чувствительности и уязвимости по отношению к внешним факторам (см. Введение). В

разные времена и в разных странах незначительные, по сравнению с общим уровнем дохода,

изменения в торговле оказывали серьезное воздействие на благосостояние разных групп

населения. Возможно, что чем меньше соотношение между объемом торговли и ВВП, тем сильнее

влияние даже самых незначительных изменений: если из импорта страны изъять жизненно

необходимые товары, которые сама она произвести не может, то соотношение торговли и ВВП

снизится, но последствия даже небольшого разрыва между ними могут оказаться довольно

серьезными. Например, хотя в 7о—8о-х гг. XX в. восточноевропейские страны имели небольшой

торговый оборот, они должны были экспортировать свои товары на Запад, чтобы оплатить

жизненно важный импорт, что было для них источником основных экономических трудностей.

Поэтому необходимо проводить различия между статистическими, дистрибутивными и

структурными воздействиями торговли.

Для того чтобы торговля оказывала существенное влияние на структуру экономики, она должна

составлять довольно значительную долю продукции, развиваться за пределами национальной

территории и стать составляющей экономического производства в целом. Глобализация торговли

предполагает наличие глобальных рынков товаров и услуг, которые так трансформируют

национальные экономики, что производство становится все более зависимым от мировой кон-

куренции. Национальные различия все еще влияют на то, что производит та или иная страна и как

быстро растет ее производство, но национальная экономическая деятельность все более

опутывается глобальными торговыми сетями. Дистрибутивное воздействие торговли на

экономику заключается в том, что она делает одни группы богаче, а другие — беднее. Мы

показываем, как внутренние дистрибутивные воздействия изменились под влиянием характера

торговли.

Страны, связанные друг с другом торговлей, могут иметь разные уровни доходов, в то время как

природа торговых рынков и доступ к ним тоже могут быть довольно разными. Гиперглобалисты и

скептики предполагают, что торговля ведет либо к глобальному выравниванию уровней доходов,

либо к увеличению международного неравенства. Мы исследовали и меняющиеся образцы

стратификации международной торговли и установили, что на самом деле все обстоит гораздо

сложнее, чем предполагают и те и другие.

Развитие транспортных инфраструктур значительно облегчило развитие тор-

18o

говли. Более того, трудности, связанные с охраной прав собственности, в конце концов были

преодолены подписанием на официальном уровне целого ряда соглашений об условиях

торговли. Глобальные торговые сети и рынки возникали в разные времена и принимали

разнообразные исторические формы. Кроме того, торговые отношения

институциализировалисъ по мере появления глобальных юридических структур,

регулирующих торговую политику отдельных стран и фирм.

3.2 РАЗВИТИЕ ТОРГОВЛИ С ДРЕВНИХ ВРЕМЕН ДО ВОЗНИКНОВЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО

ГОСУДАРСТВА

Торговля между континентами происходила еще во времена глубокой древности (Sabloff and

Lamberg-Karlovsky, 1975)- Древняя Месопотамия в III тыс. до Р. X. импортировала сырье;

торговля между Вавилоном и Индией имела место еще в 8оо г. до Р. X., а древнегреческая

цивилизация Восточного Средиземноморья с V в. до н. э. имела торговые связи как с

Востоком, так и с Западом (Curtin, 1984; Bentley, 1993; R- P- Clark, 1997)- Протяженность

торговых связей всегда ограничивалась в древности географическими препятствиями и

недостатком знаний о том, что находится за пределами известных территорий, а также

возможностями сухопутных и морских транспортных средств. Не удивительно, что Австралия

и Америка остались за пределами Евразийских и Африканских торговых сетей. В связи с тем,

что в Америке не было достаточно крупных домашних животных и не развивались колесные

транспортные средства, торговля на континенте была ограничена. Несмотря на то, что

Центральноамериканская цивилизация обладала большим опытом в деле дорожного

строительства, создала наследственный класс носильщиков и разветвленную речную

транспортную сеть, товары по которой перевозились на каноэ, этого было недостаточно для

расширения их торговой сети за пределы современной Мексики (Hassiz, 1985). Американские

цивилизации доколумбовой эпохи оставались, по большей части, совершенно изолиро-

ванными друг от друга мирами.

В Евразии одомашнивание животных и создание упряжи для использования их в качестве

рабочей силы, дорожное строительство, обеспечение безопасности в пределах империи и

усовершенствование транспортных средств, а также картография и способы навигации

обеспечили возможность межконтинентальной и межрегиональной торговли. Около зоо г. до

Р. X. греческие торговцы имели контакты с Северной Индией через Аравию, а между Индией

и Китаем развивались торговые отношения. Когда Китайская династия Хань (206 г. до н. э. —

220 г. н. э.) взяла под свой контроль земли между Гималаями и Степью, был открыт Восточно-

Западный евразийский торговый коридор, имеющий очень важное значение (Yii, 1997)-

Великий шелковый путь — именно под таким названием он известен — был сложным

сплетением сухопутных и морских путей, связавших Римскую империю на Западе с

Китайской империей Хань на Востоке посредством Анатолии, Месопотамии и Персии, а

также торговых путей к северу и к югу от пустыни Тал-киман, и в самом Китае. От этого

коридора ответвлялись другие торговые пути, связывавшие Северную Индию, Юго-

Восточную Азию, Россию и Аравию. На любом конце этого маршрута существовали местные

торговые сети, связывающие периферийные регионы Европы, Японии и Кореи с Великим

шелковым путем.

Этот маршрут был чрезвычайно важен для торговли почти исключительно драгоценными

металлами и предметами роскоши. Он процветал до падения Западной Римской империи и

Империи Хань. Торговля осуществлялась в течение четырех столетий, начавшись в 1000 г. н. э. и

достигнув своего расцвета в период между юоо и 1350 гг. Как заключает Дж. Ден, «китайская

торговля на дальние расстояния положила начало системе международного обмена... и

фактически... означает существование в средневековой Азии системы торговли, центр которой

находился в Китае» (Deng, 1997) •

В течение того же периода активно функционировали морские торговые пути между странами

«Плодородного полумесяца» и Аравией, между прибрежными городами Индии, африканскими

королевствами и арабскими транзитными портами на восточном побережье Африки. В XIV —

нач. XV вв. торговые пути связали исламские страны непосредственно с самим Китаем,

способствовали развитию торговли между Европой, Азией и Африкой (Abu-Lughod, 1989;

Chaudhuri, 1985; Snow, 1988).

Когда европейские страны, начиная с XVI в., стали расширять свое влияние в Азии, между двумя

континентами были установлены более широкие торговые связи, благодаря посредничеству

имперских торговых компаний. В течение этого периода Европа постоянно испытывала

платежный дефицит в торговле с Азией, покрывая его золотыми и серебряными потоками из

Америки, поступавшими в Европу после завоевания испанцами «Нового Света». В течение XVII—

XVIII вв. существовала атлантическая система торговли — рабский треугольник — между Вест-

Индией, Европой и Африкой (см. гл. 6). Хотя торговые отношения этой системы редко

расширялись до такой степени, чтобы охватить собою и Азию, почти четверть британского

экспорта в Африку производилась в Индии (Findlay, 199°)-Можно в этом смысле утверждать, что

система мировой торговли возникла на рубеже XVI в. (Braudel, 1984; A. Smith, 1991)-

Торговля на дальние расстояния особенно интенсивно происходила между перевалочными

пунктами, расположенными вдоль морских и караванных путей. Главные торговые города, такие

как Венеция, были также центрами региональной торговли и стремительно развивающимися

связующими звеньями внутренних рынков. В Европе регулярно устраиваемые в разных местах

ярмарки поддерживали рынки, торгующие местными, региональными и даже неевропейскими

товарами (Braudel, 1982). Между континентами преобладала торговля предметами роскоши, хотя

для того, чтобы морская торговля с Азией приносила наибольший доход, необходимо было

перевозить смешанный груз: предметы роскоши и товары широкого потребления (Chaudhuri, i98s>

ch. 9). В Европе торговля возрастала по мере того, как балтийские страны снабжали остальную

часть континента зерном, тканями и железом. Что касается торговли между континентами, то дра-

гоценные металлы Америки покрывали часть дефицита Европы, образующегося в результате ее

торговли с балтийскими странами. Технологические инновации, усовершенствованная навигация

и лучшая организация торговли снизили транспортные затраты и способствовали тому, что

выгоднее стало торговать большим ассортиментом товаров.

Регулярная торговля нуждается в определенных структурах, гарантирующих право собственности