Хазанов А.М. Социальная история скифов

Подождите немного. Документ загружается.

шое зернохранилище, вмещавшее до 20 т зерна, вместе с печью для его быстрой

сушки как доказательство того, что зерно на поселении у Широкой балки хранили

не для внутреннего потребления, а для вывоза [Рабичкин, 1951, стр. 124; Славш,

1955, стр. 132—133; Доманский, 1961, стр. 40].

В IV—III вв. до н. э. размеры жилищ, да и сам характер домостроительства зна-

чительно изменяются. На поселениях Бугского лимана (Закисова балка, Петуховка I,

Дидова хата, Чертоватое) получают распространение большие каменные наземные

дома, состоящие из нескольких жилых и хозяйственных помещений [Леви, 1951,

стр. 182—183; Славiн, 1955, стр. 137 и др.; Штительман, 1956, стр. 258; Штитель-

ман, 1958; Русяева, 1968]. Существует мнение, что перечисленные поселения при-

надлежали не каллипидам, а ольвиополитам [Доманский, 1961, стр. 32; Зуц, 1965,

стр. 42; Зуц, 1969]. Но укрупнение жилищ прослеживается и там, где местные

элементы определенно преобладают.

Большие многокамерные дома IV—III вв. до н. э. площадью 50—60 кв. м вскрыты

на Лузановском поселении под Одессой [Раевский К. Α., 1939, стр. 140; Синицын,

1957, стр. 71—72] и на поселении Викторовка I на Березанском лимане [Рудык,

1957, стр. 64]. На Варваровском поселении, которое, как бы ни решался вопрос о

других поселениях ольвийского окружения, едва ли можно связывать с ольвиопо-

литами, наряду с отдельными землянками и полуземлянками обнаружены следы

наземного здания, а также комплекс землянок IV—III вв. до н. э., по мнению П. Н.

Шульца, «жилых ям», соединенных подземными переходами и печным дымоходом

и имеющих единый выход наружу. Площадь той части комплекса, которая была

вскрыта в 1938 г., достигает 36—40 кв. м, но раскопками 1939 г. было открыто еще

несколько ям. Описанный комплекс «жилых ям» был к тому же на Варваровском

поселении не единственным [Шульц, 1940; Синицин, 1959а, стр. 113 и сл.]. Впро-

чем, остаются некоторые сомнения в том, действительно ли они были жилыми.

На поселении у с. Николаевка, на левом берегу Днестровского лимана, раскопана

большая, состоявшая из двух помещений землянка IV в. до н. э. площадью 11X4,5 ли

Любопытно, что помещения хотя и сообщались друг с другом, но имели отдельные

входы. На том же поселении были открыты крупные наземные каменные дома

IV—III вв.. до н. э., состоявшие из двух и более помещений. Длина одного из них

была не менее 10 м, ширина — свыше 4 м [Meлюкова, 1967, стр. 56; Мелюкова,

1976].

К IV—III вв. до н. э. относятся и большие наземные каркасные дома, открытые на

Каменском городище на Днепре, площадью до 240 кв. м, нередко разделенные на

две

или три комнаты. Жилые помещения землянок, обнаруженных на том же городи-

ще, также имели большие размеры [Граков, 1954, стр. 60 и сл.]

Большие наземные жилища, нередко каменные, преобладают и на поселениях

Нижнего Днепра, датируемых последними веками до нашей эры — первыми веками

нашей эры: Знаменском [Погребова, 1958, стр. 122 и сл.], Золотой балке [Вязьмiтiна,

1962, стр. 57—64, 72—74 и др.], Гавриловском [Бреде, 1960, стр. 195—197; Погребо-

ва, 1958, стр. 189 и сл.], Козацком [Гошкевич, 1913, стр. 120—124], а также в Днест-

ровско-Бугском междуречье: на Петуховском II [Синицын, 1952, стр. 246—247;

Синицин, 1959, стр. 24 и сл.; Синицин, 1960, стр. 106—108], Отбедо-Васильевском

[Добровольский, 1950, стр. 168 и сл.], Любимовском [Фабрициус, 1930, стр. 114;

Дмитров, Зуц, Копилов, 1961, стр. 84 и сл.], у совхоза «Радсад» [Славiн, 1955, стр.

130] и других поселениях. Площадь их составляет от 40 до 180 кв м. Часто подобные

здания состоят из нескольких комнат.

Домостроительство в Крыму в последние века до нашей эры — первые века нашей

эры изучено плохо

. На городищах Кара-Тобе [Шульц, 1937, стр. 253—254; Шульц,

1941, стр. 273] и Южно-Донузлавском Дашевская, 1967, стр. 69— 70, рис. 20] раско-

паны остатки небольших круглых жилищ I в. н. э., которые в публикациях именуются

юртами. Землянки и полуземлянки открыты на поселениях Тарпанчи Восточное

(раскопки А. Н. Щеглова, 1966 г.) и Владимировка I (раскопки П. Н. Шульца; 1948 г.,

и А. Н. Щеглова, 1965 г.). Размеры их установить не удалось, но землянка на поселе-

нии Владимировка I, очевидно, была довольно большой — ее длина равнялась 7,1 м.

Небольшая полуземлянка конца III—II вв. до н. э., площадь которой не превышала и 5

кв. м, была обнаружена в Неаполе [Карасев, 1953, стр. 84].

Преобладающими в Крыму, по-видимому, были каменные наземные жилища. Они

открыты на городищах Чайка [Яценко, 1970, стр. 31 и сл., рис. 10], Юж-

но-Донузлавском [Дашевская, 1967, стр. 65 и сл.; Дашевская, 1972, стр. 63 и сл.],

Красном [Дашевская, 1972, стр. 111] и др. В Неаполе открыто несколько больших

каменных зданий, но они, вероятно, были общественными [Шульц, 1949, стр.

118—119; Шульц, 1957, стр. 70; Карасев, 1953, стр. 82; Архив НА АН СССР, р. 1, д. №

1182, 1364, 1667]. На городище Тарпанчи была раскопана усадьба II—III вв. н. э.

площадью 9X15 м. Общая полезная площадь ее (внутри стен) равнялась 87 кв. м. из

которой 40,5 кв. м занимал двор. По мнению А. Н. Щеглова, археологические мате-

риалы позволяют в данном случае проследить процесс выделения самостоя-

тельных семей из одной разрастающейся большой семьи [Щеглов, 1965, стр. 145 и

сл., рис. 50]. Каменные здания различных размеров, в том числе большие, известны

и в Юго-Западном Крыму [Высотская, 1972, стр. 21, 28].

Таким образом, с IV—III вв. до н. э. вплоть до позднескифского времени в раз-

личных районах степной Скифии, на различных поселениях, принадлежавших

оседлому или оседающему населению, отмечается устойчивая и длительная тради-

ция сооружения больших жилищ с прилегающими к ним хозяйственными комплек-

сами. Подобные жилища представлены не только наземными каменными зданиями,

но, возможно, и землянками; они открыты как на селищах, так и на городищах.

Поэтому можно допустить, что практика сооружения больших жилищ связана не

только с определенными техническими навыками и традициями, но в первую оче-

редь с конкретными социальными явлениями.

По-видимому, можно предположить, что характер домостроительства в земле-

дельческой части степной Скифии начиная с IV в. до н. э. отражает наличие и пре-

обладание в ней каких-то форм расширенной семьи. Если судить по размерам

жилищно-хозяйственных комплексов на Гавриловском, Золотобалковском и неко-

торых других поселениях [Погребова, 1958, стр. 228; Вязьмiтiна, 1962, стр, 31 и сл.],

такие семьи могли быть весьма многочисленными.

В этой связи определенный интерес представляют данные по жилищам лесостеп-

ной зоны европейской части СССР. К настоящему времени в лесостепи раскопано

более 100 землянок, полуземлянок и наземных жилищ [Моруженко, 1968; Мору-

женко, 1968а, стр. 154 и сл.]. Среди них преобладают жилища средних размеров,

площадью в несколько десятков квадратных метров, и малые, едва насчитывающие

10— 15 кв. м. По мнению А. А. Моруженко, сравнительно небольшие размеры

жилищ в лесостепи указывают на выделение «малых патриархальных семей» [Мо-

руженко, 1968, стр. 238; Моруженко, 1968а, стр. 269—271]. Однако подобный вывод

представляется слишком прямолинейным, и не только по уже рассмотренным

причинам общего порядка. У нас нет возможности восстановить абсолютные раз-

меры семей, занимавших лесостепные жилища. Сравнительные материалы здесь

опорой служить не могут. В различных обществах жилая площадь, приходящаяся на

одного человека, варьируется очень сильно в зависимости от множества самых раз-

личных факторов. Но можно попытаться установить относительные размеры таких

семей, исходя из соотношения жилищ различных размеров.

Как уже отмечалось, и в степи и в лесостепи открыто некоторое количество очень

небольших жилищ, преимущественно землянок, площадью 10—15 кв. м, а

иногда и еще

меньше. Их жилой характер не вызывает сомнений: в них имеются очаги, нередко

поблизости от них обнаружены хозяйственные помещения. Следовательно, на подоб-

ной площади в скифское время могли разместиться отдельные семьи или их составные

части, по меньшей мере 2—5 человек. Но поскольку в лесостепи преобладают более

крупные жилища, то, по-видимому, и семьи были более крупными. При этом надо еще

учитывать, что для лесостепи характерно сооружение отдельных кухонных помещений

и вынесение хозяйственной деятельности вне жилищ, многие из которых в первую

очередь являлись помещениями спального типа. В подобных жилищах полезная

площадь увеличивалась за счет подсобных помещений, и в них соответственно могло

разместиться большее число людей.

Большие дома, в которых, по мнению исследователей соответствующих древно-

стей, обитали расширенные семьи, отмечены в скифское время и позднее у многих

народов Европы: у фракийцев [Златковская, 1970, стр. 49—50; Златковская, 1971, стр.

85—89], у древних германцев (Radig, 1958, стр. 58 и сл.; Листова, 1968, стр. 182—183],

у племен-носителей Черняховской культуры [Рикман, 1962, стр. 123 и сл.]. Однако

наряду с ними всегда встречаются и жилища небольших размеров.

Поэтому можно предполагать с известной долей вероятия, что в лесостепи, как и в

земледельческих районах степной зоны, в скифское время известное распространение,

а возможно, и преобладание получили расширенные семьи. Для более определенных

суждений об их типе и численности надежных данных нет.

Особенности семьи у кочевников евразийских степей

Вывод, который следует из анализа письменных и археологических источникав, на

первый взгляд является довольно парадоксальным и, во всяком случае, непривычным.

Хотя для окончательных суждений данных недостаточно, все же можно предполо-

жить, что, в то время как у кочевых скифов в ранний период их истории известное

распространение получили малые или небольшие расширенные семьи, в дальнейшем,

по мере развития процесса седентаризации, размеры семей увеличиваются, а расши-

ренные семьи, возможно, становятся преобладающими. Подобный вывод плохо сог-

ласуется с распространенной схемой, по которой «большая семья» (т. е. семьи расши-

ренных типов) всегда и всюду предшествует «малой» (т. е. малой нуклеарной) и на

опре-

деленном этапе развития общества обязательно сменяется ею.

Надо, однако, заметить, что абсолютная универсальность этой схемы никем и

никогда не была доказана, тем более не была доказана ее необратимость. Еще

меньше ясности имеется в вопросе о преобладающих типах семьи у кочевников.

По мнению некоторых исследователей, расширенные семьи господствовали у

кочевников евразийских степей вплоть до новейшего времени [Krader, 1963, стр.

338-339 и др.]

. Другие полагают, что смена расширенной семьи малой происходи-

ла у них в средние века — то ли в X—XII вв. [Кисляков, 1969, стр. 16], то ли во

второй половине I тысячелетия н. э. [Абрамзон, 1971а, стр. 211—212]. Все изложен-

ные точки зрения, однако, подтверждаются не столько конкретными фактами,

сколько общими соображениями о темпах развития кочевых обществ и об обяза-

тельной действенности в них схемы «большая семья» — «малая семья», выработан-

ной на основании данных о земледельческих народах, а не о скотоводах-кочевниках.

Между тем у всех известных этнографии кочевых народов наблюдается сосуще-

ствование малых семей с расширенными, причем последние были распространены

больше среди богачей и аристократии. Например, по свидетельству одного из

путешественников, у казахов в начале XIX в, самые большие семьи были у старей-

шин и аксакалов [Меуеndorff, 1826, стр. 45—47]. Но ни разу не было статистически

доказано, что расширенные семьи являлись преобладающими.

Имеются данные, позволяющие полагать, что не только у скифов, но и у других

древних кочевников евразийских степей преобладали численно небольшие семьи.

Фань Ε сообщает, что в 90 г. южные хунну насчитывали 34 тыс. семейств, 237 300

душ [Таскин, 1968а, стр. 84]. Следовательно, в среднем семья у хунну состояла

приблизительно из семи человек. Подобная численность лучше всего соответствует

малой или ограниченно-расширенной семье. Едва ли можно полагать, что китайцы в

данном случае имели в виду малые обособленные семьи, занимавшие отдельные

юрты. Как показывают сравнительные материалы, большинство рядовых кочевни-

ков имеют всего лишь одну юрту или кибитку. Сами же китайцы отмечали, что

«палатка или юрта есть то же, что семейство в Китае» [Бичурин, 1950, т. II, стр. 239].

Применительно к хунну есть и более прямые известия, согласно которым «отцы и

сыновья спят в одной юрте» [Таскин, 1968а, стр. 46].

По китайским источникам, большие юэчжи насчитывали 400 тыс. душ, 100 тыс.

семейств, т. е. в среднем семья их

состояла из четырех человек [Бичурин, 1950, т. II, стр. 183, 227]. В Кангюе было 600

тыс. душ, 120 тыс. семейств — в среднем семья состояла из пяти человек [там же,

стр. 184]. Усуни насчитывали 630 тыс. душ, 120 тыс. кибиток, следовательно, их

семья состояла в среднем приблизительно из пяти человек [там же, стр.

190].

Не менее показательны цифры по кочевым владениям Западного края. В Сийе

(Юлъэрен) было 4 тыс. душ, 350 семейств, приблизительно 11 человек на семью

[там же, стр. 178]. В Пули (Сырлык) было 5 тыс. душ, 650 семейств— приблизи-

тельно по восемь человек на семью [там же]. В Юйту (Уш) было 2300 душ, 300

«семейств — также приблизительно по восемь человек на семью 1[там же, стр. 190].

Но даже эти довольно скромные цифры были исключением. В остальных кочевых

владениях семьи были гораздо малочисленнее.

Во владении Жокян было 1750 душ, 450 семейств — в среднем приблизительно

по четыре человека на семью [там же, стр. 172]. Во владении Хюсюнь — 1030 душ,

358 семейств — приблизительно по три человека на семью [там же, стр. 188]. В

Гуаньду—1100 душ, 380 семейств — приблизительно по три человека на семью

[там же, стр. 189]. В Ич-жи — 3 тыс. душ, 1 тыс. семейств — приблизительно по три

человека на семью [там же, стр. 236].

Примерно такие же цифры приводятся и для полукочевых владений Западного

края. Во владении Шаньшань (Лэу-лань) было 14 100 душ, 1500 семейств — в

среднем приблизительно по девять человек на семью [там же, стр. 173]. В Инай

(Ингасар) —670 душ, 125 семейств — в среднем по пять человек на семью [там же,

стр. 178]. В Пулей — 2 тыс. душ, 800 (семейств — приблизительно (по три человека

на семью [там же, стр. 236]. В Восточной Цзюйми — 5 тыс. душ, 3 тыс. семейств —

в среднем менее чем по два человека на семью (?) [там же].

Любопытно, что средняя численность семьи в оседло-земледельческих владениях

Западного края была большей— приблизительно 7—8 человек [там же, стр.

172—173, 176— 179, 184, 186, 188—190, 198—199, 204—207].

Можно сомневаться в отдельных цифрах, но в целом они убедительно свидетель-

ствуют о преобладании уже у древних кочевников численно небольших семей.

О характере семьи у древних кочевников Средней Азии и сарматов письменные

источники, за исключением приведенных, больше ничего не сообщают. Но и у тех

[Баруздин, 1961, стр. 48 и др.; Акишев, Кушаев, 1963, стр. 94; Литвинский, 1972,

стр. 133; Литвинский, 1972а, стр. 82—85] и у других [Смирнов К. Ф., 1973, стр.

108—109] отмечены совместные захоронения нескольких покойников. Быть

может, как

и у скифов, они свидетельствуют о том, что семьи были немногочисленными.

По-видимому, преобладание небольших семей типично для всех кочевых обществ

и связано со спецификой их экономики. У кочевников редко ощущался недостаток в

рабочей силе и вполне возможно было ведение самостоятельного хозяйства руками

небольших семей, оказывавших друг другу по мере необходимости родственную

или соседскую помощь. Подобные семьи отнюдь не обязательно были малыми

нуклеарными. Судя по этнографическим и историческим материалам, для кочевни-

ков евразийских степей был характерен такой тип расширенной семьи, при котором

один из сыновей оставался с родителями, в то время как остальные выделялись еще

при их жизни

. Но, несмотря на то что конкретные типы малых или расширенных

семей в различных обществах кочевников могли варьироваться, преобладающими у

них были семьи небольших размеров.

Очевидно, увеличение размеров отдельных семей совершалось иногда по все тем

же экономическим причинам по мере оседания кочевников на землю, так как по-

требность в рабочей силе в земледелии выше, чем в кочевом скотоводстве. У скифов

об этом явлении можно только догадываться по ряду косвенных данных. Но из

этнографии оно известно достаточно хорошо. Сошлюсь хотя бы на узбе-

ков-карлуков Южного Таджикистана. У тех из них, кто занимался земледелием,

преобладали расширенные семьи, у тех, кто занимался полукочевым скотоводст-

вом,— малые. Особенно интересно, что смена рода хозяйственной деятельности

нередко влекла за собой в дальнейшем и изменения в численности семейных кол-

лективов

Брак

В скифском рассказе Геродота семейно-брачным отношениям уделено очень мало

места. По мнению Н. Г. Елагиной, это объясняется тем, что семейные порядки

скифов, с его точки зрения, не отличались чем-либо экстраординарным [Елагина,

1963, стр. 77, прим. 5]. И действительно, Геродот всегда обращал преимуществен-

ное внимание на такие нравы и обычаи описываемых им народов, которые могли бы

удивить и поразить его соотечественников. При этом именно сфера брачных отно-

шений особенно часто вызывала его интерес.

Так, Геродот сообщает про лидийцев, что девушки у них зарабатывают себе при-

даное проституцией (I, 93—94), про массагетов, агафирсов и ливийцев-насамонов —

что они пользуются женщинами сообща (I, 216; IV, 104, 172), про ли-

вийцев-адирмахидов — что у них цари имеют право первой ночи (IV, 168), про

ливийцев-гиндан — что наилучшей у них считается та женщина, которая имела

связь с наибольшим числом мужчин (IV, 176), про ливийцев-махлиев — что у них

отсутствуют устойчивые брачные связи (IV, 180) и т. д. О скифах ничего подобного

не упоминается.

Брачные нормы скифов предполагали моногамию для женщин и допускали по-

лигинию для мужчин. Геродот (I, 216) сообщает про массагетов: «Каждый берет за

себя одну жену, но все пользуются ими сообща: то, что, по словам эллинов, делают

скифы, в действительности делают не скифы, а массагеты» (курсив мой.— А. X.). В

данном случае массагетские обычаи прямо противопоставляются скифским. Юстин

в эпитоме Помпея Трога (II, 5, 1—8) донес до нас одну из версий легенды о восста-

нии сыновей скифских рабов, прижитых теми с женами своих господ. После подав-

ления восстания «женщины, знавшие за собой вину, сами закололись или повеси-

лись».

Полигиния. Сведения о полигинии в основном относятся к скифским царям. Ге-

родот (IV, 78, 80) упоминает о трех женах царя Ариапифа: гречанке из города

Истрии, от которой родился будущий царь Скил, скифянке Опии, родившей ему

сына Орика, и дочери царя фракийского племени одрисов Терея, от которой у

Ариапифа был сын Октамасад, впоследствии принявший участие в успешном

восстании против Скила и сам ставший царем. Следует иметь в виду, что Геродот

вовсе не ставил своей целью перечислить всех жен скифского царя. Маловероятно к

тому же, чтобы он располагал подобными сведениями. Он назвал лишь тех, кто так

или иначе имел отношение к трагической судьбе Скила. Сам Скил вместе с царской

властью унаследовал от отца Опию. Другую жену он поселил в Ольвии (Her.,

IV, 78).

Страбон (VII, 4, 3) сообщает, что у царя Скилура, по свидетельству Посидония,

было 50, а по свидетельству Аполлонида, 80 сыновей. Последняя цифра подтвер-

ждается Плутархом (Reg. et imp. apophth. Sсil.) Пятьдесят сыновей или восемьдесят

— не столь уж важно, но в любом случае подобная плодовитость царя немыслима

без многоженства.

Насколько широко была распространена полигиния в скифском обществе, сказать

трудно. У упоминавшегося уже скифа Абавха, надо думать, была только одна жена.

Но, конечно, полигиния практиковалась не только в царской среде. Скифские юно-

ши из легенды о происхождении савроматов специально обещают амазонкам, что их

женами ...будут,только они, a других у них не, будет. (βοκαΐ/αξ δε Θλμιεκ ΰαέαξ παΐ

μύμαααξ άθθαξ —Ηеr., IV, 114) Если это обстоятельство надо было оговаривать

специально, то допустимо предположить, что в повседневной практике

многожен-

ство было достаточно распространенным явлением. Скиф Токсарис из новеллы

Лукиана (Тох., 39) рассказывает, как савроматы после успешного набега на скифов

«стали на наших глазах позорить наших наложниц и жен».

Полигинии чаще всего сопутствует неравноправное положение различных жен и

наложниц. Так же обстояло дело и у скифов. Весь контекст рассказа о Скиле позво-

ляет предположить, что Опия в противоположность матери Скила и матери Окта-

масада была на положении младшей жены Ариапифа.

Геродот различает жен и наложниц у скифов и терминологически (ср. IV, 71, и

IV, 78). Жену он обозначает словом «ή βοκή», наложницу — «ή παθθαηή». Лукиан

(Тох., 39) также различает наложниц и жен (ηαξ παθθαηίδαξ ηαζ ηαξ βοκαίηαξ).

Возможно, наложницами становились некоторые из тех рабынь-служанок (αί

μίηέηΐμεξ), о которых сообщает Псевдо-Гиппократ (De äere, 28). В отличие от сво-

бодных скифских женщин им «достаточно лишь одного сообщения с мужчиною,

чтобы сделаться беременными; это прямое следствие их трудовой жизни и сухости

тела». Судя по самому термину и контексту, Псевдо-Гиппократ скорее всего имеет в

виду домашних рабынь.

Различие в статусе жен и наложниц прослеживается также на археологическом

материале. По Геродоту (IV, 71), когда царь умирал, вместе с ним на тот свет от-

правляли одну из наложниц. Но в некоторых скифских царских курганах (I Морд-

виновском, Толстой Могиле) женские погребения с роскошным инвентарем, сопро-

вождавшиеся иногда человеческими жертвами, и основные мужские погребения,

бесспорно, являются разновременными. Очевидно, в подобных случаях под одной

насыпью хоронили не наложниц, принужденных следовать за своими господами в

мир иной, а мужей и жен, умерших естественной смертью. Как уже отмечалось,

парные, но разновременные погребения мужчин и женщин, скорее всего мужей и

жен, встречаются иногда и в рядовых скифских курганах. В подобных погребениях

ни сопутствующий инвентарь, ни детали погребального обряда не дают никаких

намеков на неполноправный статус покойниц.

В то же время наложницы умерщвлялись не только при царских похоронах. В

парном погребении из кургана № 3/2 в урочище Боярище голова женщины находи-

лась на уровне колен мужчины [Яковенко, 1965, стр. 153]. В катакомбе кургана № 2

у Старинской птицефабрики на ложе-ступеньке похоронен мужчина-воин. В пони-

женной части катакомбы, на полу, лежала без вещей молодая женщина с грудным

младенцем [Ильинская, 1966, стр. 154—156]. Погребение

воина в кургане № 4/2 у Любарецкого поселка также сопровождала женщина,

костяк которой обнаружен в пониженной части катакомбы [там же, стр. 157—158,

167]. В кургане № 4/2 группы Страшная могила, у г. Орджоникидзе под Никополем,

погибшего в бою воина старше 40 лет сопровождала 15—16-летняя девушка, ле-

жавшая поперек катакомбы, в ногах у мужчины [там же, стр. 168—169; Теренож-

кин, Ильинская, Черненко, Мозолевский, 1973, стр. 142—144].

В.А. Ильинская считает, что в последнем случае мы имеем дело не с наложницей,

а с одной из младших жен, так как покойница имела золотые украшения и была

снабжена инвентарем, традиционным для свободных скифянок [Ильинская, 1966,

стр. 169]. Е. В. Черненко также полагает, что, поскольку у насильственно умерщв-

ленной женщины, сопровождавшей мужчину, погребенного в кургане № 3 мо-

гильника у с. Кирово, имелись золотые серьги, она была женой, а не наложницей

[Черненко, 1967, стр. 190]

Мысль о том, что у скифов на тот свет мужчин сопровождали не только налож-

ницы, но и жены, вполне допустима, если исходить из сравнитель-

но-этнографического материала. Но трудно судить о социальном статусе женщин в

подобных парных захоронениях только на основании их погребального инвентаря.

Любимая наложница знатного и богатого человека, с которой тот не желал разлу-

чаться и после смерти, и по своему имущественному положению, и по образу жизни

приближалась скорее к законным женам, чем к домашним рабыням-служанкам.

Поэтому, не отвергая в принципе предположения о том, что у скифов с умершими

мужчинами могли хоронить не только их наложниц, но и жен, я не вижу пока

никаких подтверждений его в имеющемся фактическом материале.

Нередкие утверждения, что наложницы умерщвлялись насильственно, также ну-

ждаются в дополнительных доказательствах. Ведь они могли следовать в могилу за

своими господами и добровольно вследствие обычая сати, под давлением господ-

ствующих в обществе норм и ценностей

. Насколько мне известно, женские костя-

ки в рассмотренных выше и других аналогичных случаях не имеют следов на-

сильственного умерщвления, наподобие тех, которые имеются в некоторых поздне-

сарматских погребениях. Впрочем, по вполне понятным причинам полностью

полагаться в этом вопросе на антропологию нельзя.

Наконец, надо отметить, что погребения с наложницами или рабынями известны

не только в степи, но и в лесостепи [Панина, 1960, стр. 99—101].

Левират и его особенности у кочевников. Из обычаев, связанных со сферой се-

мейно-брачных отношений, прежде всего