Хазанов А.М. Социальная история скифов

Подождите немного. Документ загружается.

еще и сейчас покойников везут издалека, чтобы похоронить на кладбищах, принад-

лежащих мелким племенным подразделениям. Примечательно, что родственников

хоронят рядом, в результате чего на кладбищах создаются отдельные семейные

участки [Поляков, 1973, стр. 22—23, 27, 29, 30—31]. Задача, следовательно, заклю-

чается в том, чтобы выделить в скифских могильниках курганы, которые могли

принадлежать отдельным семьям. Однако полностью это неосуществимо.

Прежде всего нет никакой уверенности в том, что семейный принцип захороне-

ния, прослеженный на материалах совместных погребений в одном кургане, был у

скифов господствующим. Напротив, имеется много оснований полагать, что в

рассматриваемый период он сочетался с другими, например с кровнородственным

или ассоциативным. Кроме того, как уже отмечалось, нельзя исключать вероятность

того, что из-за смены населения или по иным причинам отдельные могильники в

разное время принадлежали различным группам кочевников. Правда, чем меньше и

компактнее могильник, тем меньше такая вероятность.

С точки зрения топографии и размеров скифские курганные могильники IV—III

вв. до н. э. можно разделить не менее чем на пять основных типов: 1) одиночные

курганы с основными и (или) впускными погребениями; 2) небольшие группы

впускных погребений в курганы эпохи бронзы (иногда в таких группах встречаются

и основные погребения скифского времени); 3) небольшие группы курганов с основ-

ными и впускными погребениями (иногда расположенные вокруг курганов эпохи

бронзы); 4) большие курганные группы, распадающиеся на отдельные подгруппы; 5)

большие курганные группы, в которых подгруппы четко не прослеживаются. Оче-

видно, что могильники (первого, второго и пятого типов сколько-нибудь сущест-

венной информации о семье дать не могут. Более перспективны в этом отношении

могильники третьего и четвертого типов.

Небольшие, отдельно расположенные курганные могильники IV—III вв. до н. э.

обычно не насчитывают и десяти курганов. Курганная группа Любимовка I состояла

из семи компактно расположенных курганов скифского времени. Всего в них обна-

ружено около девяти покойников скифского времени, и еще четыре покойника были

обнаружены во впускных погребениях одного из курганов, основное погребение

которого относится к эпохе бронзы [Архив ИА АН УССР, инв. № 1968/15]. В группе

Красный Перекоп P-I/II три скифских кургана, содержавших приблизительно шесть

покойников [там же, инв. № 1970/36]. Могильник у с. Кирово на Никопольщине

состоит всего из восьми курганов, причем шесть из них расположены скученно,

всего в 40—50 м друг

от друга, а два находятся на расстоянии более чем 1 км от остальных. Из шести

раскопанных курганов пять оказались скифскими, содержащими приблизительно

девять покойников [Черненко, 1967, стр. 179 и сл.]. Скифские курганы у Борисполя

также расположены небольшими группами [Ильинская, 1966; Архив ИА АН УССР,

инв. № 1962/8; там же, инв. № 1963/8]. Например, группа Боярище состоит из вось-

ми курганов. В пяти раскопанных курганах оказалось около девяти покойников

скифского времени [Яковенко, 1965].

На левом берегу Днестра несколько скифских могильников IV—II вв. до н. э. бы-

ли раскопаны еще до революции И. Я. и Л. П. Стемпковскими [Мелюкова, 1962].

Некоторые из них также насчитывают всего по нескольку курганов. Например, в

дневниках раскопок у с. Чобручи отмечено, что «курганы были расположены не-

большими группами, по пять в каждой, редко поодиночке» [там же, стр. 115]. В

самих курганах превалировали одиночные погребения. В каждой курганной группе

преобладал какой-нибудь один тип и вид погребальных сооружений. А. И. Мелю-

кова заключает из этого, что «каждая семья или небольшая группа родственников

при сооружении могил для умерших близких руководствовалась определенными

традициями, что и нашло свое выражение в появлении различных типов и вариантов

погребальных сооружений» [там же, стр. 144].

Рассмотренные небольшие могильники скорее всего принадлежали отдельным

небольшим семьям или семейно-родственным группам. В свою очередь, их заман-

чиво сопоставлять с отдельными курганными группами внутри больших могильни-

ков.

На несколько курганных групп распадается Никопольский могильник. Наиболее

крупные из них насчитывают несколько десятков погребений, наиболее мелкие —

от одного до пяти. Обычно в кургане одно погребение, а в нем один покойник. Б. Н.

Граков высказал обоснованное предположение, что подобные отдельные группы

курганов принадлежат небольшим группам родственников, состоящим из 3—10 че-

ловек [Граков, 1962, стр. 88—89].

Могильник Широкое III распадается на три курганные группы, каждая из кото-

рых насчитывает приблизительно от пяти до восьми покойников [Архив ИА АН

УССР, инв. № 1968/17]. Некоторые другие могильники — Солоха [там же, инв. №

1961/30 и 1962/44], Любимовский II [там же, инв. № 1968/15 и 1969/22], Красный

Перекоп-4 [там же, инв. № 1969/22 и 1970/36] — возможно, также состоят из от-

дельных курганных групп, но эти группы практически сливаются друг с другом и

поэтому не выделяются сколько-нибудь четко.

Многие курганные группы, на которые распадаются могильники IV—III вв. до н.

э., «слишком малы, чтобы быть кладбищами более крупных единиц, чем отдельная

семья или семейно-родственная группа. Трудно усматривать в них и кладбища

отдельных ветвей больших расширенных семей, так как подобные группы нередко

расположены на довольно значительном расстоянии друг от друга. Скорее всего в

них хоронили своих умерших численно небольшие самостоятельные коллективы,

входившие в состав более крупных родственных подразделений, которым принад-

лежал весь могильник в целом или даже его наиболее крупные группы. О типе

подобных семей что-либо определенное сказать трудно, так как неизвестно, сколько

времени функционировали их кладбища, а в большинстве случаев невозможно

точно установить даже половозрастной состав погребенных.

Подводя итоги анализу погребальных памятников IV— III вв. до н. э.,

по-видимому, можно отметить, что в это время у кочевых скифов уже существовали

небольшие малые или расширенные семьи. Но остается неясным, насколько они

были распространенными.

Дальнейшая судьба скифской семьи в условиях развивающейся седентаризации

должна прослеживаться на материалах могильников земледельческого населения

степной зоны. Из подобных могильников IV—III вв. до н. э. выделяется Николаев-

ский [Мелюкова, 1976; Мелюкова, 1966, стр. 93—96; Мелюкова, 1967, стр.

204—205; Мелюкова, 1969, стр. 279—280]. Основная часть погребений в нем рас-

положена семью компактными группами, насчитывающими от 2—3 до 28 погребе-

ний в каждой. Наличие в большинстве групп мужских, женских и детских погребе-

ний и принадлежность взрослых покойников к различным поколениям делают

очень правдоподобным предположение А. И. Мелюковой о семейном характере

захоронений в группах. Вполне вероятен и другой ее вывод — о том, что едва ли

эти семьи были малыми.

На первый взгляд подобному выводу противоречит тот факт, что в некоторых

группах насчитывалось всего по нескольку покойников. Но следует иметь в виду,

что не всех обитателей Николаевского поселения хоронили в погребениях, обра-

зующих обособленные могильные группы. Наиболее знатных покойников и боль-

шую часть детей хоронили отдельно. К тому же могильник исследован не полно-

стью и в некоторых группах выявлены не все погребения.

Можно предположить, что семьи обитателей Николаевского поселения различа-

лись своей численностью, но преобладающими все же были семьи расширенных

типов

Остальные погребальные памятники искони земледельческого или осевшего на

землю населения степной Скифии в

основном происходят из Крыма и Нижнего Приднепровья [Артамонов, 1948а, стр.

56 и сл.; Яковенко, 1970, стр. 133— 134; Дашевская, 1971, стр. 153—154; Шульц,

1971, стр.127— 128]. Взятые в целом, они еще более разнообразны, чем по-

гребальные памятники кочевников. Наряду с курганными встречаются грунтовые

могильники, наряду с катакомбами — ямы, земляные (грунтовые) склепы, камен-

ные склепы и ящики, скальные склепы, подбои. Однако, несмотря на такую слож-

ность погребального обряда, одна его черта прослеживается достаточно четко. Уже

с конца V—IV вв. до н. э. и особенно в последние века до нашей эры — первые века

нашей эры преобладавшие прежде в Скифии, в том числе и в Крыму, одиночные

погребения [см., например: Спицын, 1918а, стр. 172; Троицкая, 1957, стр. 67 и сл.]

хотя и продолжают встречаться, но отходят у земледельцев на задний план. На

смену им приходят коллективные. Большинство их является составной частью

компактных грунтовых или курганных могильников, которые нередко распо-

лагаются неподалеку от поселений. Разновременный характер подавляющего

большинства подобных погребений хорошо установлен.

Коллективные погребения позднескифского времени с наибольшей вероятностью

определяются как семейные. Количество покойников в них хотя и варьирует весьма

сильно — от 2—3 до почти 200, но чаще всего не превышает 20—30. К тому же

захоронения в них происходили в течение долгого времени, что свидетельствует о

стабильных и прочных связях внутри оставивших их коллективов. Наконец, на-

прашивается аналогия с более ранним временем, когда, по-видимому, также выде-

ляются семейные группы внутри некоторых могильников.

Более трудно определить по данным погребений тип семьи, характерный для

позднескифского времени. В ранней своей работе я предположил, что у поздних

скифов происходил распад больших семей, из которых начали выделяться малые

[Хазанов, 1960]. Д. С. Раевский, приняв мою гипотезу в принципе, счел возможным

пойти значительно дальше. По его мнению, основной ячейкой позднескифского

общества следует признать «неразделенную семью», включающую два последова-

тельных поколения. Наряду с ней существовали и малые семьи [Раевский Д. С.,

1971].

Попытка Д. С. Раевского установить конкретный тип семьи по археологическим

материалам очень интересна, но методика автора представляется не совсем верной,

а выводы, сделанные на слишком ограниченном материале, чрезмерно смелыми.

Нельзя судить о позднескифской семье только по материалам Неаполя. Условия

городской жизни, к тому же столичной, а также особенности социального со-

става населения Неаполя могли вносить существенные коррективы в численность

обитавших в нем семей и присущие им особенности.

Пытаясь определить численность и состав семьи по материалам грунтовых скле-

пов Неаполя, Д. С. Раевский исходит из предположения, что каждый из них бытовал

на протяжении одного или обоих из выделенных им хронологических периодов.

Однако нет уверенности в том, что по мере заполнения некоторых склепов [Сымо-

нович, 1963, стр. 36] или по каким-то другим причинам

некоторые семьи не пере-

ходили к использованию других склепов. Кроме того, нельзя упускать из виду, что

детей в Неаполе хоронили не только в семейных склепах, но и в отдельных погребе-

ниях

. По изложенным причинам все представления о половозрастном составе и

численности семей скифского населения Неаполя являются весьма неопределенны-

ми.

Наконец, Д. С. Раевский не учитывает, что в конкретных обществах состав и чис-

ленность семьи даже в пределах таких основных понятий, как «большая семья» и

«малая семья», варьируются очень сильно. Тот же самый материал, который Д. С.

Раевский рассматривает как доказательство наличия в Неаполе «неразделенной

семьи», допустимо интерпретировать и по-другому. Напомню, например, про ог-

раниченно-расширенную семью

, сразу же оговорившись, что я вовсе не намерен

противопоставлять одну теоретически возможную интерпретацию другой. Данные

некрополя Неаполя скифского не позволяют идти дальше самых общих и предвари-

тельных суждений о типе скифской семьи и обрекают на неудачу любые попытки

их детализации.

Даже мои прежние взгляды на характер позднескифской семьи, более осторож-

ные, чем взгляды Д. С. Раевского, представляются мне сейчас далеко не полностью

оправданными имеющимся материалом.

В Крыму имеется ряд коллективных погребений, преимущественно подкурган-

ных, которые, исходя из предположения о семейном характере последних, трудно

трактовать иначе, как усыпальницы расширенных семей, хотя нельзя полностью

исключить возможность того, что они принадлежали не отдельным семьям, а

семейно-родственным группам. К числу таких погребений относятся курган № 2 в

бывшем имении Черкеса близ Симферополя, насчитывающий 173 покойника [OAK

за 1895 г., стр. 9] и относящийся к III—II вв. до н. э.

; курган № 1 в бывшем имении

Пастака (ныне совхоз «Красный»), содержащий свыше 100 покойников [там же,

стр. 10; Троицкая, 1951, стр. 96] и датированный II—I вв. до н. э.; два кургана I в. до

н. э.— II в. н. э. в Тавеле (Красноселье) к юго-востоку от Симферополя, в каждом из

которых было обнаружено около 100 покойников

[OAK за 1897 г., стр. 36—38; Троицкая, 1951, стр. 95]; кур-, ган I—II вв. н. э. у с.

Крыннчка близ г. Старый Крым, раскопанный А. М. Лесковым в 1957 г., в котором

находилось свыше 100 погребений. Возможно, к этой же группе относятся еще

несколько разграбленных курганов [Троицкая, 1951, стр. 96].

Расчеты показывают, что, даже если определить продолжительность захоронений

в таких курганах в 150—200 лет, оставившие их коллективы в численном отноше-

нии должны были быть более крупными, чем малые семьи. Однако они недостаточ-

но велики, чтобы вслед за Т. Н. Троицкой считать их родовыми кладбищами [Тро-

ицкая, 1951, стр. 153]

. Скорее всего они принадлежали отдельным расширенным

семьям. Любопытно, что подобные курганы иногда расположены вблизи скифских

городищ и, по-видимому, принадлежали той части земледельческого населения,

которая полностью еще не утратила традиции подкурганных погребений.

Наряду с большими коллективными усыпальницами в позднескифский период,

как и раньше, известны совместные захоронения в одной могиле или реже под

одной курганной насыпью, насчитывающие менее 10 покойников. Они раскопаны

как в Крыму [Троицкая, 1951, стр. 99 и др.; Крис и Веймарн, 1958, стр. 65—71;

Щепинский, Черепанова, 1967, стр. 181 —182; Дашевская, 1969, стр. 299; Дашев-

ская, 1971, стр. 264—265; Яковенко, 1970, стр. 119; Яковенко, 1971, стр. 161 — 162;

Раевский Д. С, 1971, стр. 61—62; Высотская, 1972, стр. 69 и сл.], так и на Нижнем

Днепре [Ebert, 1913, стр. 80 и сл.; Сымонович, 1967, стр. 232—233; Вязьмитина,

1972]. Их, конечно, легче всего трактовать как принадлежавшие малым семьям,

особенно в сравнении с рассмотренными выше коллективными погребениями. И все

же подобный подход представляется слишком поспешным. Теоретически можно

допустить, что один и тот же семейный коллектив хоронил своих членов в несколь-

ких одновременных или разновременных усыпальницах, тем более что археологиче-

ский материал не позволяет датировать многие из них в узких пределах. Тогда

любое определение типа семьи, основанное на подсчете численности покойников в

совместных погребениях, в значительной мере окажется неправомерным.

Предположение о том, что для погребения членов одной семьи иногда могли ис-

пользовать несколько усыпальниц, кажется, находит подтверждение в материалах

Золотобалковского могильника, раскопанного и опубликованного гораздо полнее

других. По мнению М. И. Вязьмитиной, преобладавшие в могильнике катакомбы

являлись семейными усыпальницами, что свидетельствует «об увеличении роли

патриархальной семьи и выделении из нее индивидуальной как от-

дельной хозяйственной единицы» [Вязьмитина, 1972, стр. 170, см. также стр. 101].

Что имеется в виду под «патриархальной» и «индивидуальной» семьями, в работе не

разъясняется. Из контекста, по-видимому, следует, что под первой автор подразу-

мевает большую семью, а под второй — малую. Однако подобные выводы не под-

тверждаются конкретным материалом.

Из 71 погребения, относительно которых имеются более или менее полные ар-

хеологические определения

, 20 являлись одиночными погребениями мужчин или

женщин, в 28 отдельно от взрослых погребены дети, в одном — женщина с ребен-

ком, в пяти — только женщины. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что

женских погребений в могильнике в два с лишним раза больше, чем мужских, при-

чем мужчина в возрасте 20—30 лет встретился только один раз. Возможно, мужчин

этой возрастной группы (воинов?) хоронили где-то отдельно.

Все это плохо согласуется с представлением об исключительно семейном харак-

тере погребений Золотобалковского могильника. Гораздо логичнее предположить,

что в каждом или на худой конец почти в каждом из погребений хоронили только

некоторых членов семьи, руководствуясь при этом какими-то сложными и не впол-

не понятными правилами. Но в таком случае вывод, что у жителей поселения Зо-

лотая балка преобладала «индивидуальная» семья, повисает в воздухе. Поскольку в

некоторых катакомбах вместе похоронены несколько взрослых мужчин и женщин, к

тому же принадлежавших к разным поколениям, а сами погребения на территории

могильника располагаются группами [Вязьмитина, 1972, рис. 46], скорее можно

предположить, что среди оставившего его населения преобладали какие-то типы

расширенной семьи

Остается еще одна группа позднескифских погребений, в каждом из которых со-

держалось от 10 до 50 покойников. В нее входят грунтовые и скальные склепы

Неаполя скифского [ОАК за 1889 г., стр. 12 и сл.; Бабенчиков, 1957, стр. 94 и сл.;

Сымонович, 1963, стр. 32 и сл.], земляной склеп I в. до н. э.— III в. н. э.

Усть-Альминского могильника [Высотская, 1971, стр. 80, 91], земляная могила с

двумя катакомбами III—I вв. до и. э. [Дашевская, 1969а, стр. 299] и склеп I в. н. э. из

Беляусского могильника [Дашевская, 1969, стр. 67 и сл.], курган 1889 г. около

Симферополя Троицкая, 1951, стр. 97], курган 1949 г. [Бабенчиков, 1957, стр. 132 и

сл.] и еще несколько погребений. Все они, вероятно также семейные, являются как

бы промежуточными между двумя рассмотренными группами. Но по уже изло-

женным причинам невозможно установить, с каким именно типом семьи они свя-

заны, тем более что даты большинства

погребений очень широки. Впрочем, относительно склепа № 2 Беляусского могиль-

ника, где обнаружено 22 покойника, отмечается, что «повторные захоронения со-

вершились· стечение непродолжительного времени» [Дашевская, 1969, стр. 73].

В целом материалы погребений позднескифского времени не позволяют опреде-

лить с уверенностью тенденцию развития семьи. И все же создается впечатление,

что по сравнению с предшествующим периодом большее распространение получают

расширенные семьи. Интересно также, что вероятное отражение этого события в

погребальном обряде — распространение коллективных захоронений — становится

массовым или преобладающим в тех районах, где происходило оседание кочевни-

ков. Не означало ли оно в таком случае укрепление семейных связей и рост числен-

ности отдельных семей — новые явления, связанные со спецификой земледель-

ческого хозяйства?

Наблюдения и выводы, полученные в результате анализа погребальных памятни-

ков, в известной мере подтверждаются анализом другого вида археологических

источников — жилищ.

Анализ жилищ. В некоторых отношениях жилища дают более надежные сведе-

ния о численности оставивших их коллективов, чем погребальные памятники. Но и

этот вид археологических источников имеет свои изъяны и трудности для интер-

претации, которые далеко не всегда учитываются. Многие исследователи исходят из

постулата, что жилища малых размеров должны были обязательно принадлежать

парным или на более поздних этапах развития малым нуклеарным семьям, а боль-

ших — расширенным [см., например: Массой, 1964, стр. 303 и сл.; Ляпушкин, 1968,

стр. 166; Ширинский, 1970, стр. 191; Хлобыстин, 1972, стр. 30—32], Такого мнения

придерживаются иногда и скифологи, делая на основе размеров, жилищ ответст-

венные выводы о типе и размерах семьи в степной и лесостепной зонах скифского

времени [Синицин, 1960, стр. 105—108; Петренко, 1961, стр. 81; Шелов, 1972, стр.

70].

На самом деле все гораздо сложнее. На размеры и форму жилища большое влия-

ние оказывали уровень экономического и социального развития, формы хозяйства,

техника строительства, соображения обороны и другие факторы [Чайлд, 1949, стр.

98—105; Кларк, 1953, стр. 136—173; Семенов С. Α., 1968, стр. 182 и сл.].

Расширенные, а также малые полигинические семьи могли занимать несколько

отдельных жилищ, обычно принадлежавших в таком случае отдельным брачным

парам или женам с детьми. Например, у западных бурят в XIX в. члены расши-

ренной семьи жили в отдельных юртах, расположен-

ных около юрты отца [Щапов, 1875, стр. 129]. В домах русского типа, получивших

распространение на зимниках, часто вся семья жила вместе, но все же и там стара-

лись построить отдельные дома для женатых сыновей [Басаева, 1972, стр. 36]. В

этнографии известны даже примеры, когда одна расширенная семья занимала целый

поселок [Косвен, 1963, стр. 49]. М. И. Артамонов был совершенно прав, когда

писал: «Тот факт, что уже известные до некоторой степени скифские жилища явно

рассчитаны на небольшую семью, еще не может считаться решающим в этом отно-

шении, так как большесемейная община вовсе не всегда и не везде связывается с

большим домом. Она может состоять из малых семей, живущих в разных домах, но

ведущих общее хозяйство» [Артамонов, 1948, стр. 19].

Наличие жилищ больших размеров тоже не позволяет с абсолютной уверенно-

стью утверждать, что их непременно занимали расширенные семьи. Не говоря уже о

ранних этапах первобытнообщинного строя, когда в одном жилище нередко поме-

щалась вся община, иногда в нем могло селиться несколько семей, правда обычно

родственных. Впрочем, в предклассовых и раннеклассовых обществах это случалось

не так уж часто и преимущественно там, где сооружение жилья требовало больших

сил и средств. На этнографическом материале связь больших и особенно многоком-

натных домов с расширенными семьями устанавливается достаточно прочно [Whit-

ing, Ayres, 1968, стр. 117 и сл., табл. 8].

В целом можно следующим образом сформулировать отношение к жилищу как

источнику по реконструкции древней семьи. Жилища малых размеров, как правило,

не дают надежных оснований судить о типе и размерах семьи; большие жилища в

эпоху классообразовання и в раннеклассовый период позволяют допустить с из-

вестными оговорками наличие расширенных семей. Последнее не относится к

условиям развитой городской жизни, когда размеры жилищ во многом определя-

ются социальными факторами. Дома в городских центрах античной цивилизации

являются в этом отношении достаточно наглядным примером [Леви и Карасев,

1955].

Столь же трудно судить о размерах и типе семьи по жилищам кочевников — ки-

биткам и юртам, прежде всего потому, что члены одной семьи могли обитать в

нескольких жилищах. Надо также учитывать социальные факторы, нередко опре-

делявшие размеры жилища и количество обитавших в нем людей. Например, у

средневековых монголов каждая из жен имела одну или несколько кибиток в зави-

симости от социального и имущественного положения мужа [Путешествия Плано

Карпини и Рубрука, 1957, стр. 36, 92]. У калмыков нового времени бедняки владели

одной кибит-

кой, богачи — несколькими [Небольсин, 1852, стр. 35; Дарбакова. 1968, стр. 37].

Число людей, живших в одной кибитке площадью 18—22 кв. м, могло достигать у

калмыков 8-12 [Эрдниев, 1970, стр. 134], однако подобные кибитки были сравни-

тельно редкими. По Д. Пюрвееву, площадь обычного калмыцкого гера равнялась

приблизительно 13—19 кв. м [Пюрвеев, 1971, стр. 10]. Средние размеры монголь-

ского и тувинского жилищ равнялись 12—13 кв. м. и обычно на этой площади

размещались 5—6 человек

. В то же время С. И. Вайнштейн видел в Туве юрту

площадью до 40 кв. м. Поэтому, хотя античные авторы оставили довольно подроб-

ное описание скифских кибиток, судить по ним о размерах и типах семьи трудно.

Только одно обстоятельство может служить косвенным указанием на небольшой

размер семьи у рядовых скифов. Лукиан (Scyth., 1) упоминает о наличии в Скифии

прослойки «восьминогих» — владельцев пары волов и одной повозки. Из его слов

явствует, что подобные лица могли владеть лишь одной кибиткой, к тому же не-

большой. Плано Карпини писал про монгольские жилища: «Некоторые ставки

велики, а некоторые небольшие, сообразно достоинству и скудости людей... Для

меньших при перевезении на повозке достаточно одного быка, для больших — три,

четыре или даже больше, сообразно с величиной повозки» [Путешествия Плано

Карпкни и Рубрука, 1957, стр. 27—28]. Поэтому можно предположить, что числен-

ность семей рядовых скифов была невелика.

В земледельческой части степной Скифии наиболее ранние жилища известны на

поселениях VI—V вв. до н. э. неподалеку от Ольвии, которые обычно связываются с

каллипидами: Широкая балка [Рабичкин, 1951, стр. 114—120] и Викторовка 1

[Славiн, 1955, стр. 143—144; Капошина, 1956, стр. 241—242; Рудык, 1957, стр. 64].

Они представлены небольшими полуземлянками площадью 10—16 кв. м с рас-

положенными поблизости зерновыми и хозяйственными ямами. Для суждений о

семье этих данных недостаточно. Правда, И. В. Яценко предполагает, что на посе-

лении у Широкой балки жили одна или несколько большесемейных общин. Глав-

ный аргумент исследовательницы — наличие на поселении большого обществен-

ного зернохранилища, которое она рассматривает как принадлежавшее большесе-

мейной общине в целом. В то же время наличие хозяйственных ям у каждого из

жилищ, по ее мнению, свидетельствует о том, что домашнее хозяйство велось

самостоятельно составлявшими общину малыми семьями, занимавшими отдельные

полуземлянки [Яценко, 1959, ст. 103—104].

Но подобная трактовка материала не является бесспорной. Другие исследователи,

например, рассматривают боль-