Харченко В.К. Как заниматься наукой
Подождите немного. Документ загружается.
новые проблемы, связанные с основной темой. Я пробиралась по лесу знаний, заходя в
разные стороны. И чтобы не забыть прочитанное, стала конспектировать его в тетрадку,
— сотни таких тетрадей скопились у меня в сундуках и ящиках. Конспектирование сперва
велось вслепую, — от — до; потом я научилась отличать существенное от случайного и
записывать только существенное. Потом вспыхивало, утрамбованное накопленным
опытом, — качественное сужденье. Не только о самом тексте, о его языке, стиле, удачном
и неудачном месте, верной или неверной мысли, — и конспект стал превращаться в
отклик, в разговор с книгой.
Привычка вдумчивого чтения, открытия цитатной мысли у автора; усвоение
побочных мест, могущих пригодиться; привычка чувствовать себя в книге,— любой и
почти на любом иностранном языке, во всяком случае на трех из них, — не как в гостях, а
как Дома. Словом, привычка хорошо понять и отложить в записях [59] для памяти
нужную тебе книгу. Пусть она потом забудется. Но память хранит ее в своей кладовой для
первого нужного случая. И вы остаетесь богачом знаний даже в периоды своих
беспамятств, богачом знаний, потому что удерживаете в памяти связь между всем
прочитанным, как нитку в ожерелье жемчужин» (Новый мир, 1973, № 4. — С. 128).
Конспектирование — процесс индивидуальный и, если можно так выразиться,
интимный. В конспектах целесообразно писать оценку книги или отдельной мысли
автора, а эта оценка бывает резкой. Конспект напоминает дневник тем, что он не для
чужих глаз.
Конспектирование — процесс творческий не только потому, что попутно можно
записывать на полях некоторые свои мысли, но и потому, что это свободный процесс.
Человек конспектирует для себя. Он никому не дает отчета, почему всеми признанный
научный шедевр уложился в одну страницу конспекта, а брошюра малоизвестного автора
переписана почти полностью. Напрягая свою интуицию, свое видение перспективы,
молодой исследователь сам решает, что и в каком объеме конспектировать.
Публикацию по профилю темы желательно изучить хорошо; а значит
законспектировать подробно. Из работ, не относящихся напрямую к теме исследования,
достаточно выписать несколько абзацев или ограничиться библиографической ссылкой,
что есть, мол, такая статья на такую тему. Чем больше человек конспектирует, тем
быстрее развивается в нем навык общения с книгой.
Творческие решения приходится принимать постоянно. Какое-то место в книге
понадобится для цитирования — его надо оформить с особой тщательностью: взять в
кавычки, не допустить самостийных сокращений (если у автора «то есть», в цитате нельзя
писать «т.е.»). Я помечаю также, где изменилась нумерация страниц, ставлю условный
знак в цитате, например, стрелку (с. 4→5; с. 131→132). Зачем такое обозначение? А затем,
что мы не можем заранее предвидеть, вся ли цитата понадобится или ее часть, а отсылка
должна быть предельно точной.
«Никто из нас не держит в голове полных текстов изученных нами книг. В голове
остается своего рода схема, код или сеть опорных узлов, по которым при необходимости
можно восстановить развернутый текст»,— пишет С.Л. Соловейчик в статье «Спор о
Шаталове».
Для учащегося восстановить определенный объем информации по опорному
конспекту реально, а для ученого? Увы, здесь не все так просто. Ученый у доски на
оценку не отвечает, он создает новое знание, и ему может понадобиться как раз то, чего
нет в конспекте.
Абсолютной гарантии, что прочитанная книга больше не при-[60]-годится, никакой
конспект не дает. Конспект, письменный след: книги, — это, действительно, знак, код» а
память, опираясь на этот знак, удерживает намного больше того, что выписано из книги,
поэтому не раз случится, что именно та информация, которая осталась за бортом,
кромкой, рамкой, рампой конспекта, через какое-то время окажется крайне необходимой,
и придется заново разыскивать книгу. Элементы бестолковщины и досадной: траты
времени и сил, видимо, неизбежны даже в самом высоком творчестве.
«Бестолковщины» будет меньше, если конспектирование сочетается со сбором
фактов и написанием собственных работ. В жизни, однако, бывают ситуации, когда надо
отдать предпочтение конспектированию и даже запретить себе писать.
Ученый, живущий в провинции, едет на стажировку в Москву или Санкт-Петербург.
В его распоряжении лучшие библиотеки страны, центральные архивы, получен доступ к
редким изданиям. «Я запретил себе писать, — говорил в 1978 году, будучи на ФПК в
Ленинграде, заведующий кафедрой русского языка Курского педагогического института
Александр Тимофеевич Хроленко. — Я за эти четыре месяца проштудировал свыше
двухсот наименований». Чтобы выписать по МБА и заполучить все эти материалы в
Курске, ученому понадобилось бы вдвое больше времени.
Изучая литературу, исследователь обогащает себя в геометрической прогрессии или,
как сейчас принято говорить, по экспоненте. «Книги делаются из книг». В книге много
отрывков из других публикаций. Сами бы мы ни за что не нашли ту или иную мысль, а
тут она на блюдечке, перед глазами. Читая одно, получается, что мы читаем многое. Книга
подсказывает, какие книги, статьи обязательно надо прочитать, но даже если мы не
успеем кое-что прочитать в оригинале, мы будем знать о чужой работе, иметь о ней
представление.
Процесс конспектирования необходим для формирования собственного стиля.
Оригинальные обороты, незнакомые термины, интересные параллели, выигрышные
зачины, концовки — все это можно зафиксировать в конспекте для того, чтобы учиться
писать так же интересно, ясно, рельефно.
Приведу из собственных конспектов несколько заинтересовавших меня когда-то
оборотов речи: «ансамбль наблюдений», «зоопарк научных парадигм», «вариации
исследуемых параметров», «локальные возмущения», «эквифинальность развития».
Если врагом чтения стал телевизор, то враг конспектирования — ксерокс. Дитя
техники за умеренную плату переснимет что» угодно. Бедным нашим предшественникам
приходилось перечерчивать таблицы, графики, переписывать тексты на иностранных [61]
языках (какая пытка сличать слова по буквам!). Да стоит ли и над русской книгой корпеть,
если можно ее переснять? Так некоторые студенты вместо реферата книги несут на зачет
ее ксерокопию.
Переснять книгу, конечно, можно, и получится дубликат, копия книги, но никак не
ее конспект. Копия останется у Вас и при Вас, но будет по-прежнему чужой, не
освоенной, не перешедшей в Вашу плоть и кровь. Бывало и так. Откроешь чужую
диссертацию и ахнешь: столько нужно переписать! Но занялся вплотную, и оказалось:
здесь можно сжать, здесь вообще автор повторяется, об этом достаточно упомянуть, а вот
методику исследования изучим досконально; и большая работа, таким образом,
укладывается в небольшой конспект, хотя в памяти остается запечатленной в полном и,
главное, личностно освоенном виде. Перечерчивая чужую таблицу, вдруг обнаруживаешь
неточности и даже ошибки в ней. Ксерокс бы их не нашел!
Снятие копий с текста естественно входит в нашу жизнь, и неразумно
препятствовать этому процессу, однако молодому исследователю неразумно и уповать на
технику, избавляющую от усилий руки, а заодно — и от усилий мысли.
Если с пером в руках в течение ряда лет человек сидел за книгой, если пропустил через
руку миллионы килобайтов информации, то тем самым он приобрел такую незаметную
внешне мощную основательность интеллекта, что потом эта основательность изнутри
подспудным сиянием будет сквозить в каждой публикации, в каждом выступлении.
Внешняя сторона конспектов также важна. Подчеркивания, заметки на полях,
использование цветных карандашей, маркеров, вклейки, необычное расположение самого
текста — все эти элементы игры, эстетики украшают научный труд. Если папки для сбора
материалов, то пусть они будут нарядные, красивые. Карандаши, ручки, скрепки — все,
что у нас на столе, пусть будет ярким, эффектным. Нравятся Вам, взрослому человеку,
переводные картинки, используйте их, они станут знаками конспекта, опорой памяти.
Опять примитив: цветные карандаши в жизни ученого! Между прочим, во Франции
внешней стороне конспектов обучают еще в лицее. «В Париже меня поразило вот что.
Учеников заставляют механически записывать все, что говорит преподаватель, в строго
определенной форме: то-то надо писать красными чернилами, это — синими, то —
подчеркивать; бумага для разных предметов отличается цветом, размером и т.д.» (Знание
— сила, 1994 г. № 6. — С. 107). Слова эти принадлежат американке, которая честно [62]
признается, что не понимает таких формальностей. А может быть, память начинается там,
где начинается красота?
Несколько слов о почерке. Учитель десятилетнего Гете много внимания уделял
почерку, считая, что почерком вырабатывается характер.
В Царскосельском лицее один час после обеда посвящался по вторникам и субботам
рисованию, в остальные дни — чистописанию. В понедельник — по немецкому языку, в
среду — по французскому, в пятницу — по русскому языку. И так в течение шести лет.
Сам процесс письма чрезвычайно полезен, он успокаивает человека, а ясный,
изысканный почерк к тому же приносит эстетическое удовлетворение. Акакий Акакиевич
с его любимыми буквами изображен Гоголем без тени иронии.
Мариэтта Сергеевна Шагинян считает: «Писать своей рукой, держа ручку в пальцах,
— самое непосредственное соотношенье ваше с листом бумаги, почти заменяющее
кончики пальцев. Вы передаете себя в письме, передаете интимней, откровенней,
излиянней,— через внутреннее движение всего вашего тела, ваших мускулов, биенья
пульса, теченья крови, передающегося в свою очередь важнейшим фактором
самовыражения, — почерком (Новый мир, 1973, № 4.—С. 130—131).
Любимый герой Достоевского князь Мышкин... только и умел, что красиво писать,
но перечитаем в первой части романа те страницы, где князь рассказывает о различных
стилях в почерке, о проявлениях, как бы мы сейчас выразились, национального,
профессионального и индивидуального во внешней стороне письма. Отношение князя
Мышкина к почерку — это отношение ученого, при этом сам почерк рассматривается и
как высочайшее искусство, компонент национальной культуры.
В феврале 1996 года к бывшей преподавательнице университета обратился за
советом отец второклассника. У мальчика был очень красивый почерк, но вот
учительница стала требовать писать быстрее, сын выводить буквы не успевает, от
каллиграфии ничего не осталось. Есть ли управа на учительницу? Нет управы. От
учителей требуют, чтобы дети успевали. Есть ли управа на тех, кто требует. Нет управы.
Им не до красоты в мелочах, им бы заграницу догнать по всем показателям нивы
просвещения.
Ситуация вряд ли изменится в ближайшие годы. Изменить можно отношение к
ситуации. Не столь важно, плохой почерк у ученого или хороший, сколь важно отношение
ученого к почерку, видит ли он в этом звене жизни возможность красоты, эстетики,
рассматривает ли почерк как кладезь информации о человеке, как научную проблему.
Идентификация почерков необходима в криминалистике. В медицине симптомами
некоторых не только [63] психических, но и соматических заболеваний являются
изменения в почерке. Учитель-словесник, ныне доцент университета Т.Ф. Новикова
рассказывала, что, встречая бывшего своего ученика, она тут же вспоминает его почерк.
Значит, почерк может составить одно из звеньев профессиональной памяти человека.
Когда автор книги долгие месяцы общался с тем или иным человеком, то его почерк
начинал походить на почерк того, с кем он общался.
Много загадок у столь простого явления, как почерк, но в конспектах важна ясность
почерка. Изображение слова не должно быть загадкой для самого пишущего.
Где, на чем писать конспекты?
Иногда советуют писать конспекты на отдельных листах, раскладывая их потом по
папкам в зависимости от темы исследования или ее аспекта. Я конспектировала таким
способом несколько лет, после чего поменяла методу. Листы теряются путаются, резать
их ножницами, чтобы вклеить цитату в статью, жалко, тем более что цитата может
понадобиться не один раз.
Собственное сочинение, действительно, лучше писать на отдельных листах,
конспектировать же хорошо в общих тетрадях. Так конспекты сохраннее и целее. Тетради
я покупаю разного цвета, чтобы и обложка подчас напоминала, где что записано, хотя
рациональнее составлять в конце тетради рабочее оглавление.
Когда в общей тетради ищешь цитату, то поневоле пробегаешь глазами другие
выписки, и подчас срабатывает парадокс «Находишь всегда то, что не искал». Выписка из
другой книги может оказаться нужнее искомой. Но даже если не найдешь того, что искал,
масса информации будет освежена в памяти, восстановлена для действия, запущена в
активные слои мозга.
«В вечном поиске!» — шутят домашние, видя, что Вы в который раз не можете
найти запись. Чтобы все-таки цитата находилась побыстрее и вместе с тем всплывали в
памяти другие цитаты, конспекты полезно время от времени перечитывать. Не каждый
вечер, но иногда отложите книгу и откройте тетрадь с собственными записями давних и
недавних лет, Вы тут же найдете массу полезного для текущей научно-исследовательской
работы.
Когда перечитывать конспекты? Лучше всего перед сном. Это чтение-просмотр,
спокойное, неторопливо выборочное, но оно будет держать интеллект в отличной форме.
С конспектирования серьезных книг по той или иной теме для многих студентов,
особенно гуманитариев, начинается путь в науку. Между конспектированием и
собственным творчеством стоит очень важная для старшеклассника, студента ступень —
написание реферата на заданную тему. Учитель, преподаватель вуза должен уметь так
сформулировать тему реферата, чтобы подопечный не ограничивался одной книгой,
одним источником (это [64] конспектирование!), а соединял в своем опусе разные
источники, некоторое множество книг. С умения «соединять» книги начинается умение
осмысливать разные подходы, умение определять свою позицию.
«Вот Вы говорите..., а в книге написано...». Первокурсник верит печатному слову
еще по-детски. Что написано пером, того не вырубишь топором. Я же советую не
доверять сразу ни устному, ни письменному слову, а искать свое понимание, строить свою
интерпретацию, и хорошей школой для этого является процесс реферирования.
Школьник или студент сам ищет литературу, читает и конспектирует, осмысливает
план реферата, наконец, пишет реферат, придерживаясь намеченных аспектов. Этот вид
деятельности, предполагающий самостоятельную работу с арсеналом книг,
исключительно полезен (и не только как подготовка к будущей дипломной работе).
В университетах Англии реферирование очень распространено. Известный историк
Т. Шанин пишет об этом: «Какой смысл мы видим в письменных работах? Письменная
работа намного больше развивает логическое мышление, чем устная речь. Устная речь —
это способ проверки знаний, при котором риторические способности студента могут дать
ему возможность «выкрутиться». При письменном ответе ты выражаешь определенную
логику мышления, которую можно перепроверить очень быстро, и потому именно
письменное изложение своих мыслей — лучший тренинг, который только существует. Не
случайно английские студенты лучших университетов куда меньше времени проводят в
классах, чем в библиотеках. Я когда-то подсчитал, что мои английские студенты
проводили в четыре раза меньше времени, чем русские студенты, в классах и в пять раз
больше, чем они, в библиотеках. <...> Библиотека — это значит думать, создавать и
писать, а не просто читать. Это значит — не только учебник, с которым ты работаешь, а
стена книг, и ты отбираешь то, что тебе надо, и работаешь с этим, создавая свое
понимание, выбирая «свою» литературу, которую надо именно тебе. В итоге, знакомясь с
разными подходами, взглядами, теориями, ты приобретаешь свой подход, свой взгляд.
Цель — найти свой взгляд» (Знание — сила, 1994, № 9.—С. 26).
Глава 7
ОХОТА ЗА ФАКТАМИ.
«ЭКСПЕРИМЕНТ ВСЕГДА ПРАВ»
«КНИГИ делаются из книг», — утверждал знаменитый Вольтер, но для того, чтобы
написать научную книгу, одних книг недостаточно, нужны факты. «Будем собирать
факты, — призывал Бюффон, — чтобы создавать из них идеи».
Ученый работает с огромным количеством книг, и вместе с тем он работает с
огромным количеством фактов.
Факты еще более сложный предмет изучения, чем книги. Сбор фактов не так прост,
как может показаться на первый взгляд. Об этом пишет академик В.А. Обручев:
«Все, что лежало под руками, давно уже подобрано и проверено, то, что легко
приходит в голову, давно пришло в голову и обсуждалось. Только на новых фактах, на
новых наблюдениях можно строить новые достижения. Факты — это кирпичи, из которых
слагается человеческий опыт, это ваше оружие в творчестве. Неустанно ищите факты,
собирайте их в природе и в книгах, читайте хорошие учебники от доски до доски и, кроме
того, книги, не входящие в программу. Изучайте свою специальность досконально, но не
жалейте времени и на чужую. Геолог, прекрасно знающий геологию, — ценный человек, а
знающий, кроме того, географию, химию или ботанику, — возможный изобретатель»
(В.А. Обручев. За тайнами Плутона. — М.: Молодая гвардия, 1986 — С. 237).
Факты надо увидеть, услышать, а для этого — захотеть собирать.
— Не для того я родила сына, чтобы карьеру на нем делать! Да он у меня ничего
такого интересного и не говорит, — парировала я Стелле Наумовне Цейтлин, известному
специалисту по детской речи, после ее слов о том, что стыдно лингвисту не записывать
речь собственного ребенка. Теперь я сама понимаю; стыдно. Сыну тогда было три года, и
я решила попробовать понаблюдать за его речью. Поначалу — нулевой эффект, но
загвоздка была не в мальчике, а в моих нецепких, неумелых ушах. Стелла Наумовна тогда
же напомнила о прямопропорциоиальной зависи-[66]-мости: чем больше слушаешь — тем
больше слышишь. Так и оказалось.
Наблюдать за детской речью становилось интереснее буквально с каждым днем.
Через несколько лет самое обычное высказывание ребенка давало пищу для необычных
размышлений. Уши повышали свою квалификацию.
Факты надо успеть записать. Детское слово при всей своей оригинальности
улетучивается из памяти мгновенно и почти никогда не восстанавливается.
Пока доехали домой в троллейбусе, пока поднялись на четвертый этаж — слово
забыто. Меняю экипировку прогулок. Одежда обязательно с карманом. В кармане клочок
бумаги и карандаш. Неаккуратная или вовремя не расшифрованная запись — и опять нет
факта. Но и это не все. Усталость, плохое настроение: а-а, потом запишу! Наступает
«потом». Вспоминаются абсолютно все обстоятельства, все мелочи ситуации, кроме
самого главного: что же он тогда сказал, что? Сколько их было, потерянных фактов, не
передать!
Без пропаж, пожалуй, не появилась бы и сноровка. Руки в муке — все бросишь,
бегом записывать. Гости сидят, а ты шарахаешься в другую комнату успеть записать. На
улице внезапно останавливаешься, стоишь и пишешь. Прохожие бросают на тебя весьма
выразительные взгляды. Только намылил голову, только залез под потолок снять паутину,
только поудобнее улегся — вот тут-то и слышишь самое интересное... Так собирался
словарь, и в таком режиме работают мамы-, папы-, бабушки-лингвисты, живущие вместе
со своими испытуемыми.
Есть таинственная пословица, которую не сразу понимают: «На ловца и зверь
бежит». Что-то не торопится заяц в лесу нам навстречу. Однако пословицы не зря
называют нравственными загадками, они иносказательны по самой своей природе. Мы
ничего не найдем, если ничего не ищем. И наоборот: если мы ищем, то что-нибудь да
найдем. Процесс творчества наведет нас и на материал для творчества, процесс мышления
будет поставлять и материал для мышления, тех самых «зайцев». Факт рано или поздно
найдет того, кто сам его ищет.
Занимаясь экологией, отраженной в народных приметах, я встретила бытующее в
Средней Азии поверье: нельзя рвать одуванчики: в доме что-нибудь разобьется. Почему
одуванчики? Почему этот цветок взят под надежную охрану (боязнь неприятности
охраняет лучше любых объяснений)? Через некоторое время мне случайно встретилась
заметка о том, что запах одуванчиков ускоряет созревание плодов (Юный натуралист,
1985, № 1. — С. 23). Потом я случайно наткнулась на рассказ о фермерах Канады,
считающих, что томаты надо растить вместе с одуванчи-[67]-ком, поскольку одуванчик,
связывая цикорной кислотой железо в почве, защищает томаты от почвенного гриба
фузариум (Наука и жизнь, 1993, № 6. — С. 130). Потом встретилась еще одна публикация:
оказывается, одуванчик очень сложно самому вырастить на грядке, значит, охрана его
имеет прямой смысл (Юный натуралист, 1978, № 4. — С. 40). И вот совсем недавно
узнала я про Общество по сохранению одуванчиков, организованное в американском
городе Эвоне.
Так шествуют к нам факты, знания, ответы, если только горят в душе вопросы и
интерес к ним не ослабевает.
Нас окружают богатейшие коллекции фактов.
Будничная ситуация. Мы в магазине. Слышим реплики незнакомых людей, тут же их
забываем. Теперь представим себя авторами исследования о психологии покупателя.
Сколько материала в таком случае мы почерпнем из каждого своего путешествия за
покупками!
Охота за фактами может придать изумительный смысл будничным делам, встречам,
беседам с людьми, причем факты действительно сами идут к исследователю, если им есть
ради чего идти.
Аспирантка получает тему «Сложные слова в детской речи». Тут же дочка делает ей
своеобразный подарок, говоря «ирюхи». «Купи мне булочку с ирюхами». — «Что это,
Риточка?» — «Ну как ты не понимаешь, это изюм и орехи». Для столь интересного слова
нужно еще установить способ словообразования, провести аналогии с речью взрослых, но
это уже не Риточкины, а мамины заботы.
На ловца и зверь бежит. В 1921 году Н.К. Рерих написал «Наставление ловцу,
входящему в лес». Приведем отрывок из этого наставления.
«Н еще последнее, о ловец мой!
Если в первый день лова ты не встретишь добычу.
Не сокрушайся. Добыча уже идет для тебя.
Знающий ищет. Познавший — находит.
Нашедший изумляется легкости овладения».
Случайна ли удача при ловле фактов? Если есть ловля — будет добыча. В одной из
повестей Ю. Крелина в ответ на жалобу, что, мол, не подвернулся случай, звучат такие
слова: «Милый Борис, подвертываются ноги, а случаи надо искать трудолюбиво»
(Октябрь, 1978, № 4. — С. 63). [68]
Бывает и так, что факты собирают едва ли не из любопытства, но время способно
открыть научную глубину и в таких коллекциях.
В начале XIX века шотландский физик Г. Гутри составил первый в мире каталог
узлов (1982 узла), причем многие узлы имели до тринадцати переплетений. В конце XX
века в г. Санта-Крус (Калифорния) около трехсот математиков обсуждали проблемы
теории узлов, которая, как оказалось, помогает исследованию сложнопереплетенных
молекул.
Велика важность осмысления факта, но никакое осмысление не состоится без
элементарного — фиксации факта.
Один из лучших университетов на Западе США Станфордский славится... архивом
революции. Организовал этот крупнейший архив (десятки тысяч материалов) меньшевик
Б.И. Николаевский, который предлагал эмигрантам писать дневники, воспоминания и
платил деньги.
В нашей стране люди, пожалуй, и бесплатно бы поведали и написали о своем
прошлом во всех красноречивых деталях и подробностях, если бы профессиональные
историки захотели выслушать своих соотечественников.
Учитель физики школы № 3 г. Белгорода Александр Григорьевич Кин, личность
талантливая и неординарная, поведал ученикам, как его дед во время столыпинской
реформы приехал в Приамурье в село Ильинское, и года через два было у него уже два
больших дома с пристройками, пасека, две коровы, причем железо на крышах домов,
оцинкованное, он выписал из Америки. Семья при этом считалась бедной. Дразнили:
«Петренко — голая коленка», и во время раскулачивания их не тронули.
Факт, что называется, весьма красноречивый.
За что посадили моего деда? А за кулему-мулему. Некий Кишко, работавший в том
же институте, написал донос на Н.А. Харченко. Пришли с обыском. А маленький Костя,
мой отец, как все дети, любил черкать синим карандашом на бумагах, лежащих на
тшсьменжш столе. Эти кулемы-мулемы приняли за вражеские шифровки. Деда
арестовали. Бабушка отправилась к знаменитой на весь Киев гадалке, а та сказала ей: «В
четверг жди стука в дверь». Так и произошло. Деда выпустили, вскоре они с семьей
переехали в Одессу.
Множество фактов можно собрать во имя глубокого и мудрого понимания зигзагов
отечественной истории. Возьмем на вооружение и такой способ добычи знаний. В Африке
считается: когда умирает старик — исчезает целая библиотека.
Интервью, анкетирование, социологический опрос проводятся по заранее заданным
параметрам, а человек — носитель еще и уникальной информации. [69]
«Факт — скользкая вещь», «Воспоминания субъективны», «Воспоминания — это не
прошлое, это, скорее, мечта, о прошлом», — возразят оппоненты. Факты не более
субъективны, нежели созданные из них теории. С обвинением в субъективности лучше не
торопиться.
В 1989 году я предложила студентам узбекского отделения, на котором работала,
написать сочинение «Мои дедушка и бабушка». Бесценные эти сочинения хранятся у меня
до сих пор. Это живая, многоликая, объемная, подлинная история Средней Азии глазами
третьего поколения внуков и внучек. Субъективизма в передаче событий не так много, а
материалов для этнографов, историков, культурологов, языковедов, психологов, педагогов
более чем достаточно.
В подтверждение сказанному приведу первое попавшееся (точнее, второе
попавшееся) сочинение, исправив в нем только орфографические и пунктуационные
ошибки и расставив абзацы.
«Из бабушек и дедушек сейчас у меня осталась одна старенькая бабушка. Ей сейчас
79 лет. Она моей мамы мать. И дедушку я помню, а вот папиных родителей не знаю. Но у
меня есть еще амбажон, то есть сестра моего отца. Их осталось двое, и мама осталась со
своим братом. И моя амбажон зимой мне рассказала многое. Мне очень нравится слушать
такие вещи.
У моей бабушки (отцовской) были 8 детей, работала она в колхозе. И дедушка тоже
в колхозе работал. Чем они занимались? Трактора не было в то время, хлеба мало было,
они часто болели, а больница была только в городе. И им нужно было на ишаке
добираться до города. А у моей бабушки было воспаление легких. Это сейчас, если у
человека грипп, сразу справку выписывают, лекарства дают или «скорая помощь»
помогает, в больнице можно полечиться, а тогда не было такой возможности. Бедная моя
бабушка 3-4 недели в постели лежала, вся в температуре, в лихорадке. Дети маленькие
все.
Они в кишлаке жили. Газа не было, даже угля не хватало.. В доме сыро. И ночью,
когда они спали, они одевались в чапаньи спали все под одним большим ватным одеялом.
А потом моего деда забирают на фронт, он не возвращается. И так бабушка хоронит
7 родных для нее людей: мужа и 6 детей. Остаются только моя амбажон и папа. Папа был
самым младшим в семье.
А вот судьба второй бабушки сложилась по-другому. Она нам и сейчас
рассказывает. Бабушка своих родителей не помнит. Осталась она в руках деда. Дед был
богатым человеком. Семья их состояла в то время (из) 32-х человек.
Бабушку рано выдают замуж. Мужа она любит. У них родятся дети. Пятеро было их.
Дядя мой старший, а потом девочка [70] одна, после двойняшки Хасан, Хусен, а потом
моя мама Турсуной. Из этих остались самый старший и самая младшая, т.е. моя мама.
Название «Турсуной» означает «оставление», т.е. турсун — «остается», и отсюда
Турсуной, Дескать, пусть остается, не умирает (в таком смысле). Они хорошо живут. Но
дедушку убивают кулаки из-за половины мешка пшеницы. Втроем убивают и в арык
закапывают его. Через 2 недели обнаруживают его (труп и достают) оттуда.
Бабушка много горюет. После этого умирают у нее дети. Остается она с двумя
детьми. И в это время как раз людей на Ферганский канал отправляли. Тогда и строился
этот канал. Отправляли женщин, так как мужья все были на фронте. Кто без мужа или
вдова — тех и отправляли, а с детьми (женщины или без детей) — они не интересовались.
И тут бабушке попадает мой дедушка, которого я знаю, она выходит за него, так и
остается. Но поступает так только ради своих детей.
Наступает мирное время. Живут они вчетвером, дети растут. Дедушка с сыном в
колхозе, а бабушка с младшей дочкой дома. А потом женят сына, дочь выдают замуж.
Отсюда идут внуки. Но я помню, как меня бабушка 2 года воспитывала. Она меня так
ласкала, даже мать меня так не ласкала. С дедушкой мы на ишаке шли траву собирать для
коров и баранов. Кататься на ишаке — это для меня большое удовольствие. Ишаки разные
бывают, но дедушкин ишак был таким спокойным, даже мух не прогонял. Мы жили в
городе. С семьей мы летом приезжали к бабушке в кишлак. И вот вечер, все на топчане
плов едят. После плова мы садимся на дедушкины колени и играемся с ним. То седую
бороду ему расчесываем, то с нее косу плетем, но — не забуду никогда — на нижней губе
дедушки была большая родинка, как смородинка. И мы вечно за это хватали. Я трогала,
нежно высматривала, а дедушка в это время как гавкнет — и я пугалась. Вообще
постоянно, когда мы дотрагивались, он нас пугал, никогда не давал спокойно посмотреть.
Он много работал. В молодости был высоким мужчиной, но потом сгорбился
немного. Я представляю его горбатеньким. Руки у него были большие. И вот когда мы ели
плов, он брал рукой, как экскаватор в свой кошелек (ковш) набирает же песок. Мне
нравилось это.
А утром мы спали до 9-10 часов. И вот утром встаешь, под одном ласточки
чирикают, корова надоена, сливки с хлебом в косушке готовы, бабушка подходит и будит
каждого. И мы встаем, все завтракаем. После завтрака — все по делам. Дедушка в огород
идет, бабушка дома остается, а мы с детьми играем или на чужих ишаках катаемся. [71]
Это самая хорошая полоса моей жизни.
Дедушка мой умер в 1984 году. Скончался перед моими глазами. А бабушка сейчас
старенькая. Она сейчас живет у дяди, тот дом, который в кишлаке, отдали племяннику
своему. Но бабушка и дедушка для меня самые дорогие люди. Жаль, что они умирают. Но
я хотела, чтобы бабушка моя увидела свадьбу мою, детей моих вырастила» (Рузиева Т.,
236-я группа).
Представьте теперь, что таких сочинений много. Специалисту скажем, по народной
педагогике необходимо провести не только сбор фактов, но и их монтаж. Монтаж фактов
труднее монтажа цитат. Не случайно так много площади в книге мы отвели всего одному
сочинению вместо того, чтобы на том же пространстве поместить выигрышные отрывки
из разных сочинений. Хотелось продемонстрировать необработанный материал, чтобы
убедиться и убедить, что изъятие из него отрывка — это уже творчество, подчиненное
пристрастиям, провоцирующее видеть одно и не видеть другого.
Нужна высокая культура научного поиска, чтобы наряду с фактами,
подтверждающими любимую гипотезу, собирать факты, противоречащие ей. Так делал
Дарвин, приводя до сотни опровержений теории естественного отбора. Обычно
опровержения приводят другие ученые, но когда сам ученый вместе с фактами публикует
антифакты, доверие к его поиску возрастает.
С любовью собранные, нигде ранее не публиковавшиеся свидетельства,
характеристики, детали событий будут незаметно работать на человека, спасающего их от
забвения, будут определять точность и красоту научных гипотез. «Наша задача не
выдумывать, а выявлять, — пишет Григорий Бакланов в повести «Друзья». — Кстати, для
этого требуется гораздо больше ума и знаний» (Новый мир, 1975, № 3. — С. 22).
Консервация факта исключительно важна. Ученый по совместительству не только
директор собственной домашней библиотеки (он же отдел комплектования, он же
уборщица), ученый еще немного и архивариус. Он бережно хранит коллекцию
документов. Кто лучше понимает ценность некоторых бумаг? Работникам музеев не
помешали бы личные контакты с людьми науки.
Благоговейное отношение к документу — свидетельству прошлого — у ученого как
бы в крови. Никто, понятно, не выбросит фронтовых писем дяди, отца, но можно поберечь
и несколько экземпляров «Пионерской правды» 1947 года, и комплект журнала «Огонек»
1951 года. Картошка целее в частных погребах, чем в огромных овощехранилищах.
Духовные ценности сохраннее в небольших коллекциях.
Архив ученого может и не иметь непосредственного отношения к роду занятий
своего владельца. Доблесть — просто хранить [72] мини-архив и передать его в надежные
руки, причем, руки еще надо сделать надежными. Уважение к старому в старости не
воспитаешь. По контрасту это уважение легче прививается молодым душам.
Охота за фактами требует инструментария: диктофона, фотоаппарата, бинокля.
Охота за фактами требует терпения и выносливости. Так, чтобы проверить миф о
высоких интеллектуальных способностях ворона, Б. Хейнрих наблюдал за четой птиц,
которые строили гнездо на карнизе обрыва. Ученый подсчитал, что птицы принесли туда
1375 веток, и каждая тут же падала вниз. Только тогда птиц осенило, что место для гнезда
выбрано неудачно. Так сбор фактов опровергает некоторые весьма устойчивые мифы.
Поздно начав «ли проспав охоту за фактами, мы теряем первенство в постановке и
изучении проблемы. Кто из филологов не листал дома газеты с передовицами, отчетными
докладами и прочими официальными публикациями 50-70-х годов? Первыми научно
описывать такую разновидность русского языка взялись, однако, не мы, а французские
лингвисты. Ладно, в те годы, нам, пожалуй, и не позволили бы изучать высокий стиль
передовиц. Пальма первенства упущена, но наука не спорт, и первенство не главное.
Главное лежит несколько в иной плоскости.
Можно посмеиваться над эзоповским языком той поры (какие мы были), но
посмеиваться не хочется. Отменяя нечто, мы не всегда правильно просчитываем
последствия образовавшегося вакуума. Многие, наверное, еще помнят, как торжественно
звучал по радио в семь часов вечера голос диктора Елены Иониди. «Последние известия»
— это была не скороговорка, не перечень событий, это был голос родины, когда
продумывалось каждое слово, когда прогнозировалась реакция на сказанное.
Торжественный сбор был действительно торжественным. Торжественное собрание перед
праздником украшало праздник.
Отменив торжества или заменив их менее торжественными процедурами, мы
незаметно отменили... высокий стиль речи, а без него, оказывается, не обойтись.
Выступление перед аудиторией руководителя любого ранга, ученого, работника
культуры, писателя требует сейчас интуитивного нахождения нового высокого стиля,
теоретическая разработка которого должна стать задачей лингвиста. Так что не будем
отчаиваться, что прозевали те или иные факты, главное, как мы осмысливаем их сейчас,
как новоприобретенное знание применяем на пользу своим согражданам.
Факты лучше собирать самому.
Ученый — аристократ духа, а признаком аристократизма в отечественной культуре
всегда было умение качественно и с удовольствием исполнять любую работу. [73]
«Что можно было делать и отроку моему, то сам я делал — на войне и на ловах,
ночью и днем, в летний зной и в зимнюю стужу. Не давал я себе покою, не полагался ни
на посадников, ни на баричей — сам все делал, что надо; сам смотрел за порядком в доме,
охотничье дело сам правил, о конюшнях, о соколах сам заботился» («Поучение»
Владимира Мономаха // Слово, 1992, № 1-6. — С. 3).
Если бы Владимиру Мономаху довелось писать кандидатскую диссертацию, разве
поручил бы такой человек да кому бы то ни было сбор материала?
Всеумепие, а главное нечурание любой работы освещено именами протопопа
Сильвестра (автора «Домостроя»), Сергия Радонежского.
Мы уже писали о том, что мышление требует полноценной сенсорики, нельзя
опираться только на зрительный канал восприятия. У человека пять органов чувств, все
они и должны быть задействованы — вот почему сбор фактов, весь массив наблюдений
лучше проводить самому исследователю.
У химиков издавна существует понятие «чувство вещества». Это «умение с первого
взгляда и «а всю жизнь запоминать его внешний вид, запах, даже вкус, цвет во всех
тонкостях оттенка и прочие для непрофессионала даже и неопределимые свойства
жидкости или кристаллов. В этом умении отождествиться с веществом, передаваемом из
поколения в поколение от учителя к ученику, в первобытной, бесписьменной, но в какой-
то степени незаменимой и по сей день форме закрепляется многовековой опыт обращения
со всевозможными веществами. «Чувством вещества» в избытке владели старинные
аптекари, выходившие и без особой учености в великие химики. И наоборот, во все
времена было предостаточно умнейших, начитанных, ученейших людей, трагически не
способных сказать свое слово в экспериментальной химии именно из-за отсутствия этого
самого шестого чувства химиков» (В.Р. Полищук. Чувство вещества. — М.: Знание, 1981.
— С. 48).
Только в процессе практической деятельности мы осознаем суровые границы
собственного неведения. Казалось бы, что могут принести большой науке странствия
географа-исследователя из пункта А в пункт Б, например, из Корочи в Чернянку, из
Грайворона в Красную Яругу, из Прохоровки в Ивню или Корочу? Однако и такое
исследование Белгородской области чревато неожиданными если не открытиями, то
наблюдениями, которые могут обосновать или, наоборот, опровергнуть
административные рекомендации, проекты, планы.
«Почти все люди в России ездят по радиальным путям, связывающим поселения с
вышестоящими административными центра-[74]-ми <...>. По тангенциальным
направлениям передвигаются только редкие любители туризма и комплексных
географических исследований. Но государством управляют не пешеходы с рюкзаками, а
пассажиры самолетов и легковых автомобилей. Судьбу российской земли решают те, кто
ее не видел» (Знание — сила, 1993,. № 3. — С. 11).
Вспоминается в связи с этим наблюдение В.А. Солоухина: «И вот еще что. Марко
Поло, Афанасий Никитин, Крашенинников, Чехов, Гончаров, Чарльз Дарвин, Карамзин,
Миклухо-Маклай (не будем продолжать списка) совершили каждый в свое время далекие
многомесячные и многолетние путешествия соответственно в Китай, в Индию, на
Камчатку, на Сахалин, «а фрегате «Паллада», на корабле «Бигль», в Париж, к папуасам.
Каждый из них написал по интересной книге. Мы же, слетав за несколько часов в Якутию,
в Хабаровск, даже в Америку, не можем выжать из себя простой газетной заметки» (В.А.
Солоухин. Смех за левым плечом // Роман-газета, 1991, № 10. — С. 4).