Гуковский М.А. Итальянское Возрождение

Подождите немного. Документ загружается.

чительно целям облегчения перевода крупных денежных сумм с места на место, в первую очередь

из итальянских торговых городов на шампанские ярмарки. При этом вексельная операция,

первоначально не подразумевавшая кредита, сопровождалась, обыкновенно, обменом валюты.

Так, сиенский купец, отправляясь на ярмарку для закупки фламандского сукна, вносил своему

соотечественнику-банкиру определенную сумму во флоринах и получал от него записку, по

предъявлении которой представитель или должник данного банкира на ярмарке должен был

уплатить данному купцу или купцу, у которого последний закупит сукно, ту же сумму, но в

турских ливрах. Провоз такой записки, из которой вскоре вырастет вексель, не требует никаких

затрат и не связан с риском; банкир зарабатывает на ней из-за разницы в курсах флорина и

турского ливра, а также взимая определенную мзду за самую операцию.

Естественно, однако, что так как между внесением денег в Сиене и выплатой их на ярмарке

неизбежно проходит некоторое, иногда довольно значительное, время, и так как всякого рода

ростовщические операции уже широко распространены, то к чисто переводной функции векселя

довольно скоро присоединяется кредитная—купец получает записку с оплатой на ярмарке, не

внося определенную сумму денег, а в кредит, обязуясь покрыть эту сумму там же на ярмарке,

продав определенную партию товара или иным путем. Само собой понятно, что, выдавая или

акцептуя такой вексель, банкир, подвергающий известному риску выплачиваемую им сумму,

стремится получить еще большее вознаграждение за свою услугу и, несмотря на строжайшее

запрещение церкви, зарабатывает еще больше.

Впрочем, эти заработки, насколько можно судить по дошедшим до нас бухгалтерским книгам,

вряд ли превосходили 20% годовых при краткосрочном и 30%—при долгосрочном кредите, т. е.

были близки к прибылям, получаемым в торговле. Развитие кредитно-вексельных операций

только начинается в XIII в. и хотя идет быстро и играет все большую роль в экономической жизни

Европы, классического расцвета оно достигает в следующем, XIV в., о чем будет идти речь ниже

(см. гл. III, §2).

В морской и сухопутной торговле, в банковско-ростовщиче-ских операциях в одинаковой мере

применялись крупные капиталы. Десятки тысяч флоринов, ливров, марок самых разнообразных

видов и стоимостей проходили через руки итальянских купцов. Для того чтобы вести надлежащий

учет этих громад-

103

ных сумм, выраженных в разных валютах, чтобы высчитывать прибыли и избегать убытков,

нужно было придумать гибкую и усовершенствованную систему записей, неизвестную, да и

ненужную в прошлом. В результате этой насущной необходимости рождается бухгалтерия,

система ведения коммерческих записей в специальных бухгалтерских книгах.

Первоначально все

записи ведутся в одной книге, причем как приходные, так и расходные операции заносятся в нее

вперемежку, по мере их производства, а в определенные моменты подводятся итоги. Затем такой,

явно крайне неудобный, способ заменяется более совершенным — на каждое лицо или фирму, с

которой ведутся операции, отводится определенное место, чаще всего половина страницы. Вверху

этого места записывается либо итог, переносимый из более старой книги со ссылкой на

последнюю, или основная операция—-приходная или расходная, например: «Такой-то должен нам

столько-то флоринов». Вслед за этим в остающемся чистом пространстве записываются

последующие операции, постепенно балансирующие первый итог, например: «Тогда-то он

заплатил такую-то сумму». Если баланс достигнут или же если оставшееся свободным место

заполнено, то подводится итог, и во втором случае результат его переносится в другое место,

которое указывается, например: «Итого остался должен столько, что записано дальше (или в

такой-то книге) на такой-то странице».

С течением времени, однако, система записи еще усложняется, вместо одной заводятся несколько

книг, отдельно ведутся счета дебиторов и кредиторов, отдельно — особая итоговая книга —

регистр. Одна и та же операция нередко записывается в нескольких местах с соответствующими

перекрестными ссылками. При этом, однако, по своему характеру и содержанию книги не

настолько дифференцированы, чтобы получить соответствующие названия; последние даются по

внешним признакам, например: «большая красная ^книга», «зеленая деревянная книга» и т. д. Так

постепенно зарождается и находит свои методы та система «итальянской двойной бухгалтерии»,

которая достигнет полного развития в последующий период и затем из Италии распространится в

другие страны.

Бурный расцвет всех видов экономической деятельности выдвигает на первый план на

определенный промежуток времени определенную компанию, занимающую иногда ведущее

положение во всей Западной Европе. Классическим в этом отношении является пример сиенской

компании, так называемого «Большого стола Буонсиньори».

Компания эта возникла, по-

видимому, как и подавляющее большинство других компаний, на семейной основе из членов

семейства Буонсиньори. Первое упоминание о ней и ее главе Буонсиньори ди Бернардо в ис-

точниках восходит к 1203 г., когда она участвует в операциях по аренде соляных разработок в

Гроссето, и затем к 1209 г..

104

когда она выступает как участница ссудно-обменных операций, совершаемых сиенскими

менялами с папским двором. В первые годы своего существования компания совмещала

таким образом, как обычно, операции торговые и производственные с операциями

банковскими, причем те и другие вела, по-видимому, в довольно скромных масштабах.

Быстрый рост компании начинается в 1235 г. при понтификате Григория IX, особенно же она

расцветает с 40-х годов, когда папа Урбан IV передает ей в депозит все основные поборы

римской церкви. Во главе компании в это время стоят два сына Буонсиньори — Бонифацио и

Орландо, привлекающие и ряд посторонних членов, вносящих немалые капиталы. В 60-х

годах компания достигает апогея своего экономического могущества. Занимаясь почти

исключительно банковско-ростовщи-ческими операциями, в первую очередь депозитного

характера с папским престолом, а затем ссудно-ростовщическими операциями с

иностранными и итальянскими правителями, коммунами, частными лицами, компания имеет

представительства в Париже, Лондоне, Болонье, Риме, Пизе и, само собой разумеется, во всех

городах, где происходят шампанские ярмарки.

Не без основания один из членов компании мог (несколько позднее) охарактеризовать на

заседании Большого совета Сиенской коммуны деятельность фирмы следующими словами:

«Среди других компаний Тосканы, Ломбардии и даже всего света она была почтеннее всех

прочих и упоминалась чаще, ей оказывалось большое доверие римскими первосвященниками,

кардиналами, патриархами, архиепископами, епископами и другими главами церкви,

королями, баронами, графами, купцами и прочими людьми любого звания. И была она

полезной и даже наиполезнейшей Сиенской коммуне и римской курии, в округе гор и за

горами (в Италии и за ее пределами.— М. Л), а также послам коммуны Сиенской для ведения

дел, по которым они посылались, а также благодаря получению денег, необходимых как для

ведения их дел, так и для расходов...»

И действительно, в 50—60-х годах «Большой стол Буонсиньори» — частная компания,

созданная несколькими купцами и менялами в маленьком тосканском городке Сиене, играет

громадную роль во всей экономической, а частично и политической жизни Западной Европы.

Компания, самое название которой говорит о ее недавнем чисто средневековом положении

(«стол таких-то» — говаривали на шампанских ярмарках о стойке того или иного менялы),

занимает место, которое исследователи не без основания сравнивают с местом банкирского

дома Ротшильдов в жизни Западной Европы начала XIX в.

Около 1255 г. умер старший из братьев Буонсиньори — Бонифацио, и управление компанией

осталось в руках младшего брата — Орландо. Дела не только не сократились, но расшири-

лись. Папа Климент IV, резко выступавший против Сиены, возглавлявшей гибеллинский

лагерь в 60-х годах, делает исклю-чсмше для Буонсиньори, которые получают в депозит еще

доба-ночные папские доходы, окончательно концентрируя в своих руках все финансовые

операции папства.

Понятно, что когда Климент IV призывает в Италию Карла Анжуйского и стремится

финансировать военную авантюру этого не имеющего ни гроша за душой французского

принца, Буонсиньори, как папские банкиры и как ловкие финансисты, надеящиеся занять

монопольное положение в Южной Италии, наряду с флорентийцами чрезвычайно широко

финансируют как папу, так и Карла. Последнему перед битвой при Беневенте, т. е. в

решительный момент, когда его судьба з буквальном смысле слова висела на волоске,

Буонсиньори ссужают 20 тыс. турских ливров, сумму поистине громадную. Такая ссуда под

политическую авантюру, и притом весьма рискованную, говорит об исключительной

экономической мощи «Большого стола» и его полной уверенности в неограниченности своих

сил и возможностей. Однако эта уверенность была в значительной степени необоснованной.

Достигнув апогея в конце 60-х — начале 70-х годов, когда она выступает вообще как банкир

гвельфской партии во всей Европе, компания Буонсиньори с середины 70-х годов начинает

клониться к упадку. В 1273 г. умирает ее многолетний руководитель Орландо, и между его

наследниками начинаются раздоры, касающиеся как экономической, так и политической

ориентации фирмы.

Еще более губительной для сиенских торговцев и банкиров вообще и для Буонсиньори в

частности была быстро и неуклонно растущая конкуренция флорентийских торговых и

банкирских домов. Наконец, частая смена пап, предъявлявших все новые и новые требования

крупных выплат наличными, отягощала до предела и без того весьма напряженный бюджет

фирмы.

Со вступлением на папский престол Бонифация VIII (1294 г.), решительно взявшего в свои

собственные руки бразды правления финансовыми делами курии, положение «Большого

стола» резко ухудшилось, хотя папа всячески старался спасти и поддержать компанию,

которая столькими нитями была связана с престолом св. Петра. Однако внутренние и внешние

обстоятельства, неуклонно влекшие компанию к гибели, были слишком сильны, чтобы даже

могущественный папа мог спасти ее. В 1298 г. происходит первое банкротство «Большого

стола», но компания еще пробует бороться, собирает деньги с бесчисленных кредиторов,

старается выплатить хотя бы по части своих обязательств. Но в самой природе депозитно-

ростовщических операций, составляющих основу ее деятельности, лежит невозможность

выпутаться из раз создавшихся затруднений. Необходимость вносить сразу большие суммы,

которые собираются

106

постепенно и по мелочам, неизбежно приводит к краху при первом серьезном затруднении. И

действительно, в 1307 г. приходит окончательный крах. Папа Климент V конфискует все

движимое и недвижимое имущество компании в Англии. Филипп IV Красивый требует у

Сиенской коммуны возмещения 54 тыс. ливров в малой турской монете, которые

Буонсиньори задолжали, бежав из Франции. Имущество компании конфискуется, начинается

сложная и длительная процедура ликвидации дел громадного предприятия. Эта ликвидация

продолжается 40 лет, и такова была финансовая мощь «Большого стола», что к 1347 г. ему

удалось почти полностью рассчитаться со своими кредиторами.

Судьба компании Буонсиньори является во многих отношениях показательной для судеб всех

крупных банковских предприятий как данного, так и последующих периодов. Их быстрый

рост таит обыкновенно в самом себе причины их непрочности, их неизбежного банкротства,

превращающегося затем в серьезную экономическую катастрофу для всей Италии, ибо

банкротство «Большого стола», в финансовом отношении связанного со всей Италией,

действительно привело к весьма серьезным затруднениям не только папскую курию, но и

многие другие центры полуострова.

Ремесло

Разложение феодального поместья, освобождение значительных количеств крепостных

крестьян неизбежно направляет в город многие тысячи людей, готовых продать свою рабочую

силу за любую цену, что является, как установил К. Маркс, обязательной предпосылкой

создания в рамках феодализма новых, капиталистических отношений.

Бурное развитие

торговли, морской и сухопутной, и тесно связанное с ним развитие бан-ковско-

ростовщического дела создает предпосылки для использования этих тысяч людей. Цеховые

мастера, накопившие различными правдами и неправдами громадные суммы денег, стремятся

расширить свои мастерские, выбрасывать на рынок все больше и больше товаров, а для этого

нанимают десятки и сотни рабочих, которым поручают разного рода подсобные операции.

Мастерская чисто цехового типа, в которой мастер-владелец сам вел главную

производственную работу при помощи только нескольких учеников и подмастерьев, начинает

превращаться в мастерскую нового типа, в которой сам мастер уже почти не работает, так как

слишком занят всякого рода финансовыми операциями и общим наблюдением за ходом

работы, которая выполняется все большим количеством наемных рабочих, недавних выходцев

из феодального поместья.

Классическим примером такой трансформации являются ма-

107

стерские цеха «Шерстяников» во Флоренции, а также в ряде других ремесленных городов

Центральной и Северной Италии. Текстильное производство, как показал Маркс, в пределах

феодальной системы всюду является ведущим, передовым, наиболее рано проделывающим

эволюцию, которую затем переживут остальные производства.

Именно в производстве

шерсти, наиболее широко и наиболее повсеместно изготовляющегося товара, и притом товара

более или менее стандартного характера, не индивидуализируемого требованиями

потребителя, и проявляются во второй половине XIII в. те глубокие сдвиги, о которых мы

говорили выше.

Не менее симптоматичны изменения, происходящие в то же время в

производстве шелка. Так, в конце XIII в. здесь, реагируя на резкое повышение спроса на шелк,

вводится механизация, решительно революционизирующая весь процесс производства. В

1273 г. некто Франческо Боридано вводит в Болонье, одном из центров производства шелка,

машину для механической крутки шелка, приводимую в действие водяным колесом и

заменяющую 400 рабочих.

Несомненно, немалую роль в этой трансформации сыграл орден гумилиатов, принесший в

большинство городов Италии, в том числе во Флоренцию, куда он был приглашен в 1239 г.,

методы выработки шерсти при помощи большого числа рабочих, специализированно

выполняющих те или иные операции производственного процесса (см. гл. I, § 3).

Текстильное производство, в первую очередь изготовление шерстяных тканей, дает наиболее

яркий и выразительный пример зарождения капиталистических отношений в сфере произ-

водства, но оно отнюдь не является единственным. Во второй половине XIII в. мы встречаем

уже много новых и притом симптоматичных черт в области судостроения и в области метал-

лургии, оставляя в стороне более мелкие и незначительные отрасли.

Судостроение получает особенное развитие в морских портовых городах и в первую очередь,

конечно, в Генуе и Венеции. Как в том, так и в другом городе в производстве этом принимает

значительное участие местное правительство, что, с одной стороны, обеспечивает большой

размах работ, с другой же стороны, не дает возможности настолько полно перейти на капита-

листические рельсы, как это имело место в промышленности текстильной.

Так, в Генуе, о судостроительной деятельности которой в XIII в. мы имеем довольно точные

сведения,

корабли строились ассоциацией капиталистов, каждый из которых вносил

определенную сумму, и соответственно ей получал определенное число долей в прибылях

(loca). Эта коллегия собственников закупала все необходимые для постройки корабля

материалы, сама же постройка совершалась под наблюдением правительственных органов

особым мастером-подрядчиком (magister

108

axie), который получает все деньги от предпринимателя, а затем уже от себя расплачивается с

многочисленными рабочими, дифференцированными по специальностям.

Квалифицированные рабочие: строители корпуса, настильщики палубы, строители кают

(magistri pro clausura plani, pro magisterio coperte et curretorum, pro castello) оплачиваются

сдельно или аккордно, чернорабочие, которых особенно много, получают поденную оплату и

обед. Взятое в целом строительство большого генуэзского корабля представляло собой

крупное дифференцированное предприятие с единым руководством и большим числом

рабочих разных специальностей. Судостроение в Венеции, которое для XIII в. известно нам

хуже, по-видимому, во многом напоминало эту же отрасль в Генуе, но в нем роль

правительственного надзора была еще большей. Владельцы долей, называемых здесь

каратами, строят суда в государственном арсенале, предоставляющем им или их

уполномоченному как квалифицированное руководство, так и любое число рабочих разных

специальностей, в первую очередь знаменитых венецианских судостроительных плотников —

марангонов (marangoni). Венецианский арсенал, по-видимому, уже в это время является одним

из крупнейших в Европе промышленных предприятий, если только можно по отношению к

нему применить этот термин.

Достаточно крупными, а иногда и весьма крупными предприятиями являются также рудники

и связанное с ними металлургическое производство.

Во второй половине XIII в. мы знаем

уже ряд таких крупных металлургических центров как на юге Италии, так и в Тоскане и

Ломбардии. Подробные сведения об организации такого центра дает нам опубликованный

Бонаини статут медных и серебряных рудников города Массы, находившегося недалеко от

Сиены, в сфере ее влияния. Статут этот, дошедший до нас в списке 1310 г., но составленный,

очевидно, на несколько десятилетий раньше, в своих 70 с лишним параграфах, или главах,

детально определяет все стороны жизни этого сложного производства.

Вся добыча руды в целом находится здесь, как и в других местах, под пристальным

наблюдением местной коммуны, создающей для этого специальный орган «Трех магистров,

наблюдающих над производством меди» (Magistros super arte rameriae). Добыча руды

производится компаниями, заявляющими претензию на определенный участок и

получающими на него права. На занятом участке надлежало начать разработку в течение трех

дней. Если работа не производится на протяжении и трех дней, то право на участок, даже

такой, на который уже затрачены значительные средства, теряется. Участники компании, в

свою очередь, делят между собой занятый ими участок, причем, во всяком случае

первоначально, каждый из участников сам работает на своем участке со своими рабочими.

Если один из участников не ведет работу, то его участок переходит

109

к остальным и поступает в передел. Капитальные затраты по шахте производятся компанией в

целом, решающей все вопросы большинством в две трети голосов.

Основная работа в шахтах производится наемными рабочими, поденщиками или

работающими аккордно. Рабочие эти уже резко дифференцированы по специальностям,

статут в гл. 37 перечисляет болгайолов, карбонариолов и пикконариев, получающих, по-

видимому, разную заработную плату. Точно определить различие между этими категориями

при современном состоянии изучения вопроса мы не можем; по-видимому, имеются в виду

работающие на мехах, плавильщики и забойщики. Рабочие первых двух категорий

обслуживают не столько сами шахты, сколько плавильные печи, расположенные тут же. Эти

плавильные печи организуются не компанией, владеющей одной какой-нибудь шахтой, а

рядом соседних компаний и используются по очереди. Статут довольно точно регламентирует

рабочее время в шахтах и на печах. Рабочие и административный персонал должны

находиться на предприятии с раннего утра понедельника до утра субботы (гл. 34), причем

работа производится в две смены (гл. 43), т. е. по 12 часов, в свободное же от работы время

рабочие должны находиться тут же, в помещениях, специально выстроенных на территории

предприятия. Зато работа в воскресенье и праздники категорически запрещена.

Кроме основного производственного персонала — мастера-специалиста (magister) и рабочих

вышеназванных специальностей, в каждой шахте имеется еще некоторое количество

вспомогательных рабочих, в первую очередь подносчики — чернорабочие и вспомогательный

административный персонал — надсмотрщик-контролер (partitor) и бухгалтер, обязанный

подробно и ежедневно регистрировать как расходы и доходы, так и результаты

производственного процесса, в первую очередь количество добываемой руды и получаемого

из нее металла. Методы ведения записей подробно указываются статутом.

Этот бухгалтерский учет служит для постоянного и неусыпного контроля, осуществляемого

над деятельностью каждой компании тремя магистрами производства и через них—коммуной,

причем магистры имеют при себе многолюдный аппарат контролеров, бухгалтеров, судей,

разрешающих все тяжбы предпринимателей и рабочих. Они следят за безопасностью произ-

водства на каждой шахте, организуют откачку воды и противопожарные мероприятия,

определяют качество продукции и после соответствующей регистрации дают разрешение на

ее продажу, собирают пошлины и налоги с предпринимателей и вообще входят в каждую

деталь как производственной, так и коммерческой деятельности.

Что касается технического оснащения производства, то о нем статут почти не

упоминает, но, насколько можно судить

но

по косвенным его показателям, оснащение это было достаточно примитивным, обычным для

средневековой металлургии. Усложненная, усовершенствованная организационная структура

производства не вызывала еще на данном этапе усложнения и усовершенствования его орудий

труда, что, как известно, вообще характерно для мануфактуры. Эта организационная

структура представляет собой своеобразное сочетание цеховых, средневековых и новых —

капиталистических — элементов, причем последние хотя и не получают такого развития, как

в производстве текстильном, но все же выступают весьма ярко.

Превращение цеховой мастерской в мастерскую мануфактурного, раннекапиталистического

типа только начинается в XIII в., оно полностью осуществляется и дает свои зрелые

социальные и экономические плоды к середине следующего, XIV в., но уже в своей

начальной, зародышевой форме этот процесс, к сожалению, известный нам далеко не

достаточно, представляет исключительный интерес. Он обнаруживает изменения,

происходящие не только в сфере обмена, никогда не являющейся решающей и

трансформирующей всю социальную структуру общества, но и в сфере производства,

определящей эту трансформацию. На примере Италии XIII в. мы видим доказательство этого

положения Марксовой теории. Действительно, торговля — заморская и сухопутная, и ее

неизбежный спутник — банковско-ростовщи-ческое дело развиваются и перерождаются в это

время в ряде городов-коммун — в Генуе, Пистойе, Лукке, Сиене, Пизе, но ни в одном из этих

городов, как мы частично видели уже, а частично увидим ниже, это развитие и перерождение

не приводят к превращению данного города в ведущий центр новых социальных отношений,

новой политической организации и новой культуры. Наоборот, города, в которых в большей

или меньшей степени развито и эволюционирует производство, и среди них на первом месте

Флоренция, становятся такими центрами, занимают первенствующее, руководящее

положение во всей Италии, а до некоторой степени и во всей Западной Европе.

В торговой деятельности и в банковских операциях, в изготовлении шерстяных тканей и

оружия, в острой напряженной политической и социальной борьбе против своих недавних

господ, а ныне смертельных врагов — магнатов-феодалов пополаны ведущих итальянских

городов создают новые формы жизни, новую социальную атмосферу, атмосферу гибели

феодализма и создания нового режима.

Эта перемена ярко характеризуется единичным фактом, происходящим в самом начале

занимающего нас в данной главе периода.

Вскоре после смерти императора Фридриха II Гогенштауфе-

111

на, 12 июня 1255 г., зять императора Якопо дель Карретто, маркиз Савонский, закладывает у

генуэзского банкира за 2 тыс. генуэзских лир золотой императорский трон и обещает

выкупить его в течение 3 месяцев. Однако денег для выкупа у разоренного потомка

Гогенштауфенов в определенный договором срок не оказывается, и 28 ноября того же 1255 г.

трон покупает за 2823 провансальских ливра генуэзский богатей и ростовщик Манджавакка,

чье имя в переводе означает «съешь корову». Трон великих императоров — в доме

ростовщика «Съешь корову», предки которого вряд ли осмеливались даже издали взглянуть

на него, — таково знаменье времени, знаменье происходящих глубоких социальных сдвигов.

Именно Манджавакка, их родственники и им подобные торговцы, ростовщики, ремесленники,

жители всех крупнейших городов Италии, с гордостью носящие имя пополанов — выходцев

из народа, являются активной, двигающей вперед историю силой, именно они, энергичные,

предприимчивые, уверенные в себе, в силе своего тугого кошелька и своего дерзающего на

все разума, ведут ожесточенную борьбу не на жизнь, а на смерть с представителями старого

порядка — феодалами. Именно они, те «мудрейшие, лучшие и законнейшие цеховые мастера,

постоянно занимающиеся ремеслом своим и ни с какой стороны не являющиеся рыцарями»,

создадут грозные «Святые и святейшие установления» в Болонье в 1256 г., еще гораздо более

грозные «Установления Справедливости» во Флоренции в 1293 г. и аналогичные законы в

других городах. Победоносное появление на почве Италии новых производительных сил и

производственных отношений и определило собой весь дальнейший ход истории полуострова,

именно оно вызвало к жизни итальянское Возрождение.

§ 3. КУЛЬТУРА Философия

Глубокие экономические, политические, социальные сдвиги, происходящие в Италии во

второй половине XIII в. и проанализированные нами выше, должны были отозваться в сфере

идеологической. И действительно, во всех без исключения областях этой сферы происходят

серьезнейшие принципиальные изменения, идет ожесточенная борьба. Старая, выработанная

веками феодальной жизни идеологическая система отнюдь не собирается сдавать свои

позиции без боя, новая система, только созда-паемая новыми социальными силами, причем

создаваемая из разных, иногда гетерогенных элементов, не сразу находит пути для своего

выражения. Сочетания, весьма различные и своеобразные, этих двух беспрерывно борющихся

между собой систем делают конец XIII в. в Италии в идеологическом отноше-

112

нии периодом исключительно плодотворным, но и трудно поддающимся анализу.

Как мы уже упоминали выше (см. гл. I, § 3), феодальная идеология перед лицом грозящей ей

смертельной опасности собирает свои еще весьма немалые силы и, опираясь на многовековую

работу своих богословов и философов, зрелую, достигшую апогея своего развития систему

доводов и доказательств, выдвигает произведения, долженствующие в едином грандиозном

синтезе объяснить без остатка и раз и навсегда все, с чем встречается в жизни человек, дать

систему, которая своей полнотой и универсальностью исключила бы возможность возражений

и нападок. Авторами таких всеобъемлющих, подытоживающих произведений являются два

итальянских богослова — Бонавентура и Фома Аквинский.

Бонавентура,

в миру Джованни да Фиденца, родившийся в 1221 г. в Тоскане, в 1238 г.

вступил во францисканский орден, учился в Парижском университете, где в 1257 г. получил

степень магистра. В этом же году он был избран генералом францисканского ордена, а в 1273

г. — кардиналом. Он умер в 1274 г. на Лионском Соборе, в работе которого принимал

активное участие.

Видный церковный деятель, один из столпов папского престола, выступающий в период,

когда этот престол сильно нуждается в опоре, Бонавентура в своих многочисленных писаниях

является страстным и убежденным защитником богословской традиции средневековья. Он не

старается внести в нее что-нибудь новое, сказать свое слово, а стремится подытожить, выра-

зить все наследие средневекового богословия в ясной, понятной и стройной форме. «Я

собираюсь, — пишет он в начале одной из своих важнейших работ — комментариях к

«Сентенциям» Пьетро Ломбардо, — не выдвигать новые мнения, но свести воедино

общераспространенные и получившие всеобщее одобрение».

Стремясь синтезировать ученье средневековых богословов, Бонавентура делает это в духе

мистического направления, как представитель богословского платонизма или

августинианства, ведущего длительную борьбу с богословским перипатетизмом, или

схоластикой — в узком смысле этого слова. Принимая вместе со всем средневековым

богословием систему мира, в центре которой стоит Бог, создатель и причина всего сущего, и

считая, что целью и задачей всякого человеческого существования, всех законных и

праведных человеческих устремлений является познание Бога и слияние с ним в процессе

этого познания, Бонавентура свое наиболее прославленное произведение — «Путеводитель

души к Богу» («Itinerarium mentis in Deum») (1259 г.) посвящает пути, который человеческий

дух должен пройти, чтобы постичь Бога. Путь этот, как учили мистики, идет через

наблюдение образа божьего в окружающем нас мире

ИЗ

и особенно через погружение в собственную душу, в лучших качествах которой заложено

подобие божье. В результате этого наблюдения и погружения в себя праведный человек

подымается до непосредственного ощущения Бога, до страстной, самозабвенной любви к

нему, которая и является целью жизни.

В этой системе, так же как и в проповеди создателя ордена, генералом которого был

Бонавентура, человек и окружающий его внешний мир не отвергаются, не предаются

презрению, но и не считаются ценными сами по себе, а воспринимаются как один из этапов

пути, ведущего к слиянию с Богом. Для мистицизма Бонавентуры, недаром числящегося

святым католической церкви, реальность существует не как таковая, а как бледное отражение

величия творца, все же не представляющая ни самостоятельной ценности, ни

самостоятельного интереса.

Ученье и личность Бонавентуры, прозванного серафическим доктором (doctor seraphicus),

оказали весьма большое влияние как на философию, так и вообще на идеологию всей

Западной Европы и особенно его родины — Италии. Однако это влияние не может быть

сравнено с воздействием на всю последующую идеологию его современника и друга Фомы

Аквинского.

Фома родился в 1227 г. в знатной южноитальянской семье графов Аквино. В 1243 г. он

вступил в доминиканский орден, стал учеником крупнейшего философа начала XIII в.

Альберта Великого, обучался у него в Париже и в Кельне. В 1257 г. (одновременно с

Бонавентурой) получил степень магистра. Затем он вернулся в Италию (первый раз в 1260—

1261 г., окончательно в 1272 г.) и умер в 1274 г. во время поездки на Лионский Собор.

За 48 лет своей жизни Фома написал громадное количество богословско-философских

произведений, среди которых своим охватом и размерами выделяется не вполне законченная

«Сумма богословия» («Summa theologica»), ставящая своей задачей дать в едином синтезе

философское осмысление всего, с чем встречается человек.

Если Бонавентура завершает развитие мистического направления в средневековой

философии, то Фома дает наиболее совершенное выражение схоластике в узком смысле слова,

т. е. направлению, стремящемуся разрешить все проблемы бытия, особенно высшей ступени

этого бытия — Бога — путем рассуждения, создания единой логически замкнутой системы, а

не путем вчувствования и любовного восторга, как это делали мистики.

Философско-богословский синтез Фомы Аквинского, прозванного «ангельским доктором»

(doctor angelicas), недаром является общепризнанным наиболее полным и всеобъемлющим вы-

ражением богословского идеализма средневековья и не потерял своего влияния в системе

реакционных идеологий и до настоящего времени.

Он действительно является исключитель-

114

но полным, охватывающим буквально все стороны жизни, и притом чрезвычайно слаженным,

логически стройным и обозримым при всей своей грандиозности. Опираясь в своем учении на

произведения Аристотеля, впервые ставшие доступными в полном переводе в XIII в., Фома

сохраняет некоторые, правда, трансформированные элементы платонизма и использует все

наиболее ценное с его точки зрения из наследия схоластики.

Само собой разумеется, что в центре системы «ангельского доктора» стоит Бог — чистое

действие, от которого происходит все существующее только в возможности и превращаемое

действием бога в реальное, т. е. существующее. Перипатетическое противопоставление

действия (actio) и возможности (potentia) лежит в основе синтеза Фомы и проявляется в

многоразличных сочетаниях и соотношениях, которые предстают перед нами в виде

сочетаний субстанции и акциденции (сущности и свойства), формы и материи, сущности

общей и сущности индивидуальной, причем воздействие первой на второе происходит при

помощи движения (motus).

Эта система дает Фоме возможность включить в свой синтез разрешение ряда вопросов, над

которыми билась схоластика, причем разрешение это, сохраняя логическую стройность и

цельность системы, в то же время оправдывает и философски осмысляет многие явления,

которые настоятельно выдвигала итальянская жизнь XIII в.

Так, разрешая более чем вековой спор между реалистами и номиналистами, Фома считает, что

«истинной сущностью является индивидуальное», а универсальное приобретает свою форму,

каковая является вполне независимой «благодаря субъективной работе нашего разума», т. е.

становится на точку зрения, которая, сохраняя существование общих понятий, ставит их в

зависимость от существования индивидуальных вещей.

Так, отвечая на вопрос о возможности объективного изучения природы, вопрос, ставящийся

во всей его остроте жизнью XIII в., Фома считает, что познание определяется свойствами

познающего лица, но поскольку предпосылкой этого познания является подобие познаваемого

предмета, содержащееся в познающем лице, причем это подобие определяется совместным

действием познающего и познаваемого, постольку акт познания открывает объективную

сущность познаваемого, чем расчищается дорога для естественных наук и вообще

реалистического подхода к окружающему миру.

Наконец, на вопрос о путях, которых должен придерживаться человек в своей земной жизни,

т. е. на основной вопрос этики, «ангельский доктор» отвечает, выдвигая принцип

«справедливой середины». Хотя, конечно, предпочтительнее жизнь праведная в полном

смысле этого слова, т. е. жизнь, не обремененная заботами о земных вещах, и в первую

очередь о богатстве, но богатство само по себе не является чем-либо греховным; чело-

115

век имеет право им обладать и заботиться о его приобретении. Он должен только в этой и

других своих земных заботах постоянно помнить о том, чтобы не нарушать законов морали,

делиться своими излишками с ближними и смотреть на себя как на временного хранителя и

распорядителя, а не полного собственника богатств. Блага земной жизни, богатства следует

рассматривать не как самоцель, а как средства, необходимые для нормального

функционирования духа, и поэтому умеренная забота об их приобретении и умеренное

пользование ими вполне дозволены. «Грех состоит в нарушении этой умеренности» («in

excessu huius mensurae consistit peccatum»). Так принцип «справедливой середины», разрешая

в определенных границах заботу о земных благах, включается в богословско-философскую

систему схоластики и, следовательно, оправдывает всю бурную экономическую деятельность

пополанов современной автору Италии, накладывая на них только некоторые, и притом фор-

мальные, ограничения.

В грандиозных, пользовавшихся громадным успехом и непререкаемым авторитетом

сочинениях Бонавентуры и Фомы Аквинского нашла отражение идеология феодализма.

Четкие, классически ясные формы этих произведений, рассчитаны на то, чтобы противостоять

бурно плещущим волнам новой жизни, в самой себе содержащей зародыши отрицания старой

системы. Задача эта оказалась выполненной только частично. Действительно, хотя в

ближайшие за созданием этих классических произведений феодализма десятилетия почти

никто не осмеливается прямо, открыто выступать против этой системы — она еще признается,

исповедуется, развивается повсеместно, — но новая, яркая, иногда грубая, революционная и

революционизирующая жизнь идет своим чередом, не стесняемая теми хитроумными

логическими сетями, которые на нее стремятся набросить «серафические» и «ангельские»

доктора, развиваясь по своим законам, неизбежно и неуклонно прорывающим эти сети.

Литература

Неистовые, бурные, нередко кровавые политические деятели вроде Фаринаты дельи Уберти,

Эццелино да Романе, Уголино делла Герардеска или Джанно делла Белла, не знающие страха

в своей погоне за наживой мореплаватели и путешественники типа Марко Поло или купцы и

банкиры типа Орландо Буон-синьори могли быть оправданы и объяснены в своих действиях

хитроумными силлогизмами «ангельского доктора», да и сами они в своих речах не раз,

наверное, ссылались на его писания. Но самое их существо, весь характер их жизни и

деятельности были глубоко, радикально противоположны упадочно-утонченному существу

последних крупных произведений средневековой философии.

116

Эта глубокая, черзвычайно симптоматичная двойственность проявляется в разных, иногда

противоречивых формах во всех произведениях литературы и искусства конца XIII в.

Само собой понятно, что все идейное и эстетическое содержание этой литературы не

исчерпывается указанной двойственностью, в них можно отметить ряд черт,

характеризующихся и влияниями предшествующей итальянской и современной иностранной

литературы, и воздействием литературы античной, и наконец, спецификой каждого

отдельного писателя или школы писателей. Но нас в данной работе, посвященной общему

ходу развития эпохи Возрождения, будет интересовать именно (и в первую очередь)

соотношение старых феодальных черт с чертами новыми, соотношение, связывающее

литературу как часть идеологии с событиями политической жизни, переменами в жизни

социальной и экономической.

Наиболее близки к схоластическим образцам, наиболее полно отражают старую, феодальную

идеологию прозаические произведения, написанные как на латинском, так и на итальянском и

французском языках. Таковы трактаты по грамматике и ораторскому искусству, сочинения по

отдельным вопросам богословия и философии, проповеди, хроники, наконец, сочинения

энциклопедического характера. Все они в общем повторяют материал, заимствованный из

широко распространенного фонда средневековой литературы, но иногда то там, то здесь

проглядывают в них элементы того нового, которое окружало их авторов.

В этом отношении особенно характерно крупнейшее произведение друга и наставника Данте,

флорентийца Брунетто Ла-тини (1220—1295), известное под названием «Книга о сокровище»

(«Livre dou Tresor») ,

Видный политический деятель гвельфской Флоренции, выполнявший

от ее имени ряд важных дипломатических поручений, активный пополан, Латини пишет свое

произведение на французском языке, который считает «более приятным и более доступным

всем людям». В произведении этом он старается дать как бы народную, популярную

параллель «Сумме» Фомы Аквинского, рассказать обо всем, разъяснить все. Делается это в

трех книгах. Первая, сравниваемая с наличными деньгами (deniers contans), дает историю и

описание природы всего сущего; вторая, сравниваемая с драгоценными камнями, излагает

этику; третья, сравниваемая с золотом, дает изложение риторики и политики. Весь рассказ

редко поднимается над общим средневековым уровнем, содержит множество фантастических,

легендарных сведений, иногда, впрочем, перемежающихся с трезвыми личными впечатления-

ми и наблюдениями.

Особенно много таких следов реальной жизни, проступающих через тонкую, искусственную ткань

средневекового трактата, содержится в первой книге, природа которой выступает очень ярко в следующей

заключительной

117

ее фразе: «И поэтому, говорит магистр, что первая книга его „Сокровища" есть наличные деньги: и как люди не

могут совершать свои дела и покупать свои товары без денег, так не смогут они обладать знаниями, необхо-

димыми для человека, если они не будут знать того, что содержится в этой первой части».

Понимание важности, коренной необходимости денег и неразрывно связанной с ней

необходимости практически используемых знаний — важнейшее качество автора, резко

отличающее его от более ранних писателей, от которых он зависит. Правда, установка эта

остается чисто теоретической и на содержание трактата влияет мало.

Такое же двойственное впечатление, как «Сокровище» Брунетто Латини, производят многие

современные ему хроники, например: знаменитое описание путешествий Марко Поло,

продиктованная им в 1298 г. книга под названием «Миллион». Написанная на французском

языке, эта книга построена как обычная средневековая хроника, но ряд трезвых наблюдений,

реалистических описаний, дельных рассуждений, отражающих новую жизнь, толкнувшую

автора в его долгий и опасный путь, недвусмысленно говорит о новом содержании,

наполняющем традиционную литературную форму.

Еще более ярко и любопытно отражается эта двойственность в самой талантливой из хроник

XIII в., вышедшей из-под пера францисканского монаха из Пармы — Салимбене (1221—

1287).

Написанное на обычной церковной латыни, чрезвычайно далекой от классической, в форме

средневековой хроники, регистрирующей события своего времени, произведение Салимбене в

то же время и по своему изложению и по своему литературному характеру совсем не

напоминает свои средневековые прототипы. Необычайно живой, темпераментный,

увлекающийся, яркий представитель бурной итальянской жизни конца XIII в., Салимбене

использует церковную латынь так, как будто это его родной итальянский язык, формирует

фразы, сочиняет эпитеты, совершенно как в живой речи, и, читая его хронику, мы через

тонкий покров латыни ясно слышим яркую, простонародную итальянскую речь.

В изложении событий Салимбене чрезвычайно хаотичен, не придерживается ни

хронологической, ни логической последовательности, но дает замечательно живое

изображение современной жизни, в своей фрагментарности очень точно передающее ее

пестроту, биение ее пульса. Рассказ пересыпается анекдотами, прямо заимствованными из

жизни, расцвечен характеристиками, часто грубоватыми и элементарными, но в своей не-

посредственности яркими и выпуклыми. Люди в хронике Салимбене, а они в ней занимают

центральное место, это He-абстрактные фигуры праведников или грешников, обычные в

средневековой литературе, это живые, индивидуальные люди,.

118

снабженные индивидуальными чертами, определенными и неповторимыми.

Как ярки и своеобразны, например, следующие характеристики: «Брат Бонавентура из Изео был святой жизни

человек, только чересчур корчил барина, хотя, как говорили, был сыном какой-то трактирщицы». Или: «Пятый

спутник брата Иоанна Пармского был брат Иоанн Равеннский, толстый, дородный и черноватый... Никогда не

видал я человека, который бы с таким удовольствием ел лепешки с сыром».

Веяние новой жизни, проявляющееся в старых, традиционно средневековых формах, можно

подметить в большинстве литературных памятников конца XIII в. При этом совершенно есте-

ственно, что если новое ярко проявляется в произведениях, написанных на традиционном

латинском или чужом французском языках, то еще более ярко оно звучит в сочинениях на

народном итальянском языке, который именно в эти годы превращается из народного,

разговорного наречия, или, вернее, группы наречий, в литературный, единый язык. Тенденция

к созданию такого языка сказывалась уже в начале века при сицилианском дворе Фридриха II,

теперь же, сначала в Болонье, а затем особенно во Флоренции, эта тенденция реализуется

полностью. На базе тосканского наречия, но видоизмененного, облагораживаемого,