Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь

Подождите немного. Документ загружается.

пир и танцы. Это жертвоприношение было известно под названием «встреча

камней». Древние мексиканцы, как мы знаем, приносили человеческие жертвы

также на разных этапах созревания маиса, причем возраст жертв

соответствовал возрасту маиса: во время сева приносили в жертву

новорожденных младенцев, когда начинали пробиваться побеги – детей

старшего возраста, и так до полного созревания маиса, когда в жертву

приносили стариков. При этом мексиканцы явно полагали, что подобное

соответствие делало само жертвоприношение более действенным.

Каждый год во время засева полей индейцы племени пауни приносили

человеческую жертву. Это жертвоприношение им якобы предписала Утренняя

Звезда или некая птица, которую Утренняя Звезда направила послом к

индейцам. Пауни хранили чучело этой птицы, считая его сильно действующим

талисманом. Они пребывали в уверенности, что вслед за непринесением этой

жертвы неизбежно последует неурожай маиса, бобов и тыкв. В жертву

приносили пленников обоих полов: Жертву одевали в самые яркие и дорогие

одеяния, кормили отборной пищей и держали в полном неведении

относительно уготованной ей судьбы. Достаточно откормив жертву, ее в

присутствии многочисленных зрителей привязывали к кресту, танцевали

ритуальный танец, а затем разрубали ей голову томагавком и пронзали

стрелами. По сообщению одного торговца, индианки отрезали после этого от

тела жертвы куски мяса и смазывали ими свои мотыги. Однако это сообщение

отрицает другой купец, присутствовавший при этой церемонии. Сразу же после

совершения этого обряда индейцы приступали к севу.

Сохранилось подробное сообщение о принесении пауни в жертву девушки из

племени сиу в апреле 1837-го или 1838 года. Это была девушка

четырнадцати-пятнадцати лет, пауни содержали ее в течение шести месяцев и

хорошо с ней обращались. За два дня до принесения в жертву ее водили от

вигвама к вигваму в сопровождении совета вождей и воинов в полном составе.

У каждого вигвама девушка получала полено и немного краски, все это она

передавала стоящему рядом с ней воину. Так она обходила все вигвамы и

везде получала одни и те же подарки. 22 апреля в сопровождении воинов,

каждый из которых держал в руках по два полена, полученных от девушки, ее

вывели для принесения в жертву. Одну половину тела девушки выкрасили

красной, а другую – черной краской. Ее привязали к какому-то подобию

виселицы и некоторое время поджаривали на слабом огне, после чего

расстреляли из лука. Руководитель жертвоприношения вырвал из груди

жертвы сердце и жадно съел его. Тело еще не успело остыть, как пауни

отделили мясо от костей, нарезали его мелкими кусочками, сложили в

корзинки и отнесли их на соседнее поле. Там верховный вождь взял из

корзинки кусок мяса и выдавил из него кровь на только что посеянные зерна.

Остальные индейцы следовали его примеру: обагрив кровью все семена, они

засыпали их землей. Согласно другому сообщению, тело жертвы превращали в

месиво, которым натирали и обрызгивали не только маис, но также картофель,

бобы и другие семена, чтобы сделать их плодородными. С помощью этой

жертвы индейцы рассчитывали вырастить обильный урожай.

Цари Западной Африки в прошлом ежегодно в марте месяце приносили в

жертву мужчину и женщину. Убив лопатами и мотыгами, их зарывали посреди

только что вспаханного поля. В Лагосе (Гвинея) существовал обычай каждый

год вслед за весенним равноденствием сажать на кол молодую девушку, чтобы

обеспечить хороший урожай. Вместе с ней в жертву приносили овцу и коз, мясо

которых вместе с плодами маиса и банана подвешивали на кольях по обе

стороны от девушки. Жертв этого разряда воспитывали в царском гареме, и

местные фетишеслужители оказывали на их умы столь сильное влияние, что

девушки с радостью выходили навстречу своей судьбе. В прошлом подобную

жертву ежегодно приносили в Бенине (Гвинея). Маримы (marimos), племя

бечуанского происхождения, также во имя урожая приносят человеческую

жертву. На эту роль, как правило, выбирают крепкого мужчину невысокого

роста. Его берут силой или опаивают, а затем заводят в поля, где, по их

собственному выражению, в качестве «семени» предают смерти среди посевов

пшеницы. После того как кровь жертвы свернулась на солнце, маримы сжигают

ее вместе с лобной костью, приросшим к ней мясом и мозгом. Пепел

рассеивают по земле, чтобы сделать ее плодородной. Остальная часть его тела

съедается.

Багобо, жители Минданао, одного из Филиппинских островов, приносят

человеческие жертвы перед началом сева риса. Жертвой служит раб, которого

разрубают на части в лесу. Туземцы бонтоки, обитатели внутренней части

острова Лусон (Филиппинские острова), являются страстными охотниками за

головами. Охотятся они преимущественно во время сева и сбора риса. Для того

чтобы рис хорошо поднялся, владелец каждого участка должен закопать по

меньшей мере одну голову во время сева и одну во время жатвы. Для этого

бонтоки группами по двое или трое человек отправляются на охоту, устраивают

жертве (будь то мужчина или женщина) засаду, отрубают ей голову, руки и

ноги и при великом ликовании односельчан поспешно возвращаются с этими

трофеями в деревню. Сначала черепа подвешивают на ветвях высохших

деревьев, стоящих рядом с каждой деревней и окруженных большими

камнями, которые служат сиденьями. Вокруг этого дерева бонтоки танцуют,

пируют и напиваются допьяна. Когда мясо отделится от черепных костей,

человек, добывший голову, относит череп домой и хранит как реликвию; его

соплеменники так же поступают с руками и ногами. Сходного обычая

придерживаются члены другого племени во внутренней части острова Лусон –

апайо.

У лхота-нага, одного из многочисленных диких племен, населяющих глубокие

лесистые долины, которые связывают горы с плодородной равниной реки

Брахмапутры, был широко распространен обычай отсекать головы, руки и ноги

попадавшихся им навстречу людей и зарывать их в полях для обеспечения

хорошего урожая. К людям, с которыми они обходятся столь бесцеремонным

образом, они не питают ни малейшей неприязни. Однажды лхота-нага содрали

кожу с живого мальчика, разрезали его на куски, которые распределили среди

жителей деревни; те положили их в закрома, чтобы таким образом отвратить

от себя все напасти и получить отличный урожай. Одна из дравидских

народностей Индии, гонды, имела обыкновение похищать

мальчиков-брахманов, которых они предназначали для принесения в жертву

по разным поводам. Во время сева и сбора урожая гонды устраивали

торжественное шествие, после чего убивали одного из таких юношей, уколов

его отравленной стрелой. Кровью жертвы обрызгивали распаханное поле или

спелое зерно, а тело поедали.

Оараоны (или ураоны) из Чота-Нагпура поклоняются богине по имени

Анна-Куари, способной давать хороший урожай и делать человека богатым.

Однако, для того чтобы побудить богиню оказать помощь, ей нужно принести в

жертву человека. Такого рода жертвоприношения, насколько нам известно,

несмотря на бдительность британских властей, втайне совершались вплоть до

начала нашего века. Жертвами, как правило, являются несчастные

беспризорные дети, чье исчезновение не может вызвать никакого шума. В

апреле и мае месяце ораоны рыщут повсюду. В такой период иностранцы не

решаются в одиночку ходить по стране, а родители не отпускают детей в

джунгли и на пастбища. Выследив жертву, разбойник перерезает ей горло и

уносит с собой верхнюю часть ее безымянного пальца и нос. Богиня может, по

поверью, поселиться в доме любого человека, принесшего ей жертву, и

плодородие его поля с этого времени удваивается. Поселившись в доме,

богиня принимает облик малолетнего ребенка. Когда владелец дома приносит

неочищенный рис, он берет богиню и катает ее по куче риса, чтобы удвоить ее

размеры. Но вскоре Анна-Куари приходит в беспокойство, а успокоить ее

можно только кровью новых жертв.

Самый известный случай систематического принесения в жертву людей ради

содействия урожаю мы находим у другой дравидской народности Бенгалии –

кондов, или кандов. Свои сведения о них мы черпаем из письменных отчетов

британских чиновников, которые в середине XIX века вели борьбу с этим

обычаем. Конды приносили жертвы богине земли по имени Тари Пенну или

Бера Пенну. Считалось, что с их помощью можно получить хороший урожай и

предохранить его от вредителей и стихийных бедствий. Конды уверяли, в

частности, что жертвы необходимы при возделывании куркумы, так как без

кровопролития куркума-де не могла бы налиться глубоким красным цветом.

Богиня соглашалась принять жертву, или, как они ее называли, мериа, только

при том условии, что за нее заплатили или если она предназначалась для этой

цели с рождения, то есть либо была сыном принесенного в жертву отца, либо с

детства готовилась отцом или опекуном на эту роль. Под давлением нужды

конды нередко продавали своих детей «в уверенности, что души их наверняка

обретут блаженство и что нет ничего более почетного, нежели смерть на благо

человечества». Однажды человек из племени пануа стал при свидетелях

осыпать некоего конда проклятиями и кончил тем, что плюнул ему в лицо.

Дело в том, что этот конд продал в жертву собственную дочь, на которой

собирался жениться этот человек. Группа кондов, присутствовавших при этом

инциденте, незамедлительно протиснулась вперед, чтобы утешить своего

соплеменника такими словами: «Твой ребенок отдал свою жизнь ради жизни

всего живого. Богиня земли собственноручно сотрет этот плевок с твоего лица».

Часто, прежде чем принести людей в жертву, их годами кормили и поили. Их

считали существами священными и обращались с ними с крайней

предупредительностью, даже с оттенком поклонения. Везде они были

желанными гостями. По достижении зрелости юношу-мериа, как правило,

женили на девушке, также предназначавшейся в жертву; вместе с ней он

получал земельный надел и скот. Потомство их также обрекалось на

принесение в жертву. Местные племена, кланы и деревни приносили жертвы

богине земли как на праздниках годового цикла, так и в особых случаях.

Периодические жертвоприношения были организованы таким образом, что

каждый глава семьи по меньшей мере один раз в год имел возможность

получить для своих полей клочок человеческого мяса; это происходило, как

правило, во время сева основной возделываемой культуры.

Принесение племенных жертв совершалось в следующем порядке. За 10 или

12 дней до этого события жертву освящали тем, что впервые состригали ее

волосы. Посмотреть на жертвоприношение собирались толпы людей;

присутствовать при этом не возбранялось никому, так как приносилась жертва

на благо всего человечества. Обряду предшествовали несколько дней

необузданного разгула и неприкрытого распутства. За день до совершения

этого обряда жертву, одев в новое платье, в сопровождении торжественной

процессии, музыки и танцев вели из деревни в рощу мериа, как называлась

группа нетронутых топором высоких деревьев, возвышающихся неподалеку от

деревни. Там жертву привязывали к столбу, который в иных случаях ставили

между двумя кустами санкиссара, умащивали перетопленным жидким маслом

из молока буйволицы и куркумой и украшали цветами. В течение всего дня

жертве оказывали знаки уважения, почти ничем не отличающиеся от

поклонения. Конды боролись между собой за то, чтобы добыть на память

мельчайшие части ее тела; капельку раствора куркумы, которым смазывали

жертву, или каплю ее слюны они, особенно женщины, считали чрезвычайно

сильными магическими средствами. Под звуки музыки толпа собравшихся

пускалась вокруг столба в пляс и, обращаясь к земле, повторяла: «О боже, мы

приносим тебе жертву. Дай же нам хороший урожай, хорошую погоду и доброе

здоровье». Затем, обращаясь к жертве, люди говорили: «Мы купили тебя, мы

ведь не захватили тебя силой. Нынче мы, в согласии с обычаем, приносим тебя

в жертву, не беря на душу никакого греха».

Утром в день жертвоприношения разгул, едва прервавшись, возобновлялся и

продолжался до полудня, когда процессия направлялась к месту принесения

жертвы. Жертву вновь умащивали, каждый из присутствующих прикасался к

смазанной части ее тела и вытирал замасленные руки о свою голову. В

некоторых местах жертву водили по всей деревне; одни отрывали пряди ее

волос, другие выпрашивали каплю слюны и, получив, смазывали ею голову. Так

как жертву нельзя было связывать, то, чтобы она не могла оказывать

какое-либо сопротивление, ей переламывали кости рук и, если нужно, ног; но

часто в подобных предосторожностях не было нужды, так как жертва

становилась невменяемой от чрезмерного употребления опиума. Способ

предания смерти в разных местах разнился. Чаще всего прибегали к удушению.

Зеленый ствол дерева расщепляли в нескольких футах ниже середины; в

расщелину вставляли шею (в иных местах грудную клетку) жертвы, и жрец с

помощью подручных сжимал ствол изо всех сил. Затем жрец топором наносил

жертве легкую рану, после чего толпа набрасывалась на несчастного и

отрывала мясо от костей, оставляя нетронутыми голову и внутренности. Иногда

человека заживо разрезали на части. В Чинна-Кимеди жертву протаскивали по

полям в окружении толпы, которая, не касаясь головы и кишок, ножами

отрубала мясо до тех пор, пока человек не умирал. Другим распространенным

способом умерщвления было привязывание жертвы к хоботу деревянного

слона, вращающегося на крепком столбе; по мере вращения толпа вырезала из

жертвы, пока в ней еще теплилась жизнь, куски мяса. В некоторых селениях

майор Кэмпбелл обнаружил до четырнадцати деревянных слонов для

жертвоприношений. В одном районе жертву медленно поджаривали на огне.

Там строили низкий помост со скатами, как у крыши, на который клали жертву

со связанными веревками руками и ногами. К несчастному прикладывали

горящие головни так, чтобы он как можно больше перекатывался вниз и вверх

по скатам; чем больше слез он проливал при этом, тем более обильными

обещали быть дожди. На следующий день тело разрезали на куски.

Люди, специально отряженные для этой цели от каждой деревни, быстро

уносили с собой отрезанные куски мяса. Для того чтобы ускорить их доставку

на место назначения, иногда их передавали, как эстафету, и перебрасывали на

расстояние 50-60 миль со скоростью почтовой кареты. До прибытия этого мяса

все люди, оставшиеся в деревнях, соблюдали строгий пост. Гонец помещал

кусок мяса в месте общественных сходок, после чего оно переходило в руки

жреца и глав семейств. Жрец разделял кусок на две части. Одну из них он

жертвовал богине земли: повернувшись к ней спиной, он, не глядя, зарывал

мясо в вырытое углубление. Каждый мужчина засыпал углубление

пригоршнями земли, и жрец поливал это место водой из тыквенной бутылки.

Другую часть мяса разделяли на столько частей, сколько при этом

присутствовало глав семей. Каждый из них заворачивал свою долю в листья и,

повернувшись спиной к яме, зарывал на своем лучшем участке. В некоторых

местах каждый мужчина приносил доставшуюся ему порцию мяса к источнику,

омывавшему его поля, и там подвешивал ее на столб. В течение трех дней

после этого в домах запрещалось подметать полы, а жители одного района

соблюдали также строгую тишину, не давали никому огня, не кололи дрова и

не принимали чужаков. После принесения жертвы оставшаяся часть тела

(голова, внутренности и кости) находилась под усиленной охраной, а на

следующее утро эти органы вместе с овцой сжигали на погребальном костре.

Золу рассеивали по полям; золой посыпали дома и амбары или примешивали

ее к зерну нового урожая, чтобы обезопасить его от вредителей. В иных случаях

голову и кости, однако, не сжигали, а зарывали в землю.

После того как принесение человеческих жертв было запрещено, на смену им в

некоторых местах пришли жертвоприношения низших существ. Например,

жители столицы Чинна-Кимеди вместо человека стали приносить в жертву

козу; другие конды – буйвола. Они привязывали животное к деревянному

столбу в священной роще и, потрясая ножами, пускались в дикую пляску, после

чего набрасывались на жертву и в несколько минут раздирали ее на мелкие

клочки, вырывали их друг у Друга и дрались буквально за каждый кусочек.

Завладев добычей, каждый мужчина пускался бежать со всех ног, чтобы успеть,

следуя древнему обычаю, зарыть ее в поле до захода солнца, а так как

некоторым из них предстояло преодолеть немалое расстояние, то бежать им

приходилось очень быстро женщины запускали в стремительно удаляющиеся

фигуры мужчин комьями земли, причем некоторые отличались при том

отменной меткостью. Вскоре после этого в священной роще, еще недавно

бывшей ареной разгула страстей, воцарялось молчание и запустение, если не

считать нескольких стражей, оставшихся охранять останки буйвола – голову,

кости и желудок, – которые торжественно зарывали у подножия

Конды, если верить сообщениям британских чиновников, приносили эти

жертвы как искупительные жертвы богине земли. Однако из обращения с

жертвами как до, так и после смерти явствует, что в этом обряде нельзя видеть

обычную умилостивительную жертву. Конечно, часть плоти конды жертвовали

богине земли, однако оставшуюся часть каждый хозяин зарывал на своем

участке, пепел же, оставшийся от сожжения остальных частей тела, частью

рассеивали по полям, частью обмазывали им амбары или примешивали к

зерну будущего урожая. Эти обычаи указывают на то, что конды приписывали

телу жертвы непосредственно ей присущую способность содействовать росту

посевов, совершенно независимо от косвенного воздействия, которое оно

могло оказать в качестве жертвы для снискания благорасположения божества.

Другими словами, считалось, что телу и пеплу жертвы присуща магическая

способность оплодотворять почву. Ту же способность приписывали крови и

слезам жертвы: ее кровь придавала красный цвет куркуме, а слезы вызывали

выпадение дождя; ведь едва ли подлежит сомнению, что слезы – как по

крайней мере первоначально считалось – не просто предвещали, а вызывали

дождь. К разряду дождевых чар равно следует отнести и обычай поливать

зарытое тело жертвы meriah. Магическая способность жертвы проявляется и в

том, что всем частям ее тела будь то волосы или слюна – приписывается

огромная сила воздействия. Все это свидетельствует о том, что мериа был

чем-то куда большим, чем рядовой умилостивительной жертвой. К тому же

выводу подводит нас, кроме того, то обстоятельство, что мерна оказывали

необычайные почести. Майор Кэмпбелл пишет, что в нем «видели нечто

большее, чем простого смертного». Ему вторит майор Мак-Ферсон: «Ему

оказывали знаки уважения, почти ничем не отличающиеся от поклонения».

Короче говоря, мериа явно рассматривали как божество. В таком случае

первоначально он мог служить воплощением богини земли, а возможно, и бога

растительности вообще, а жертву, приносимую богу, в нем стали видеть в

позднейшие времена. Не исключено также, что это позднейшее представление

о мериа было преувеличено авторами-европейцами, писавшими о религии

кондов. Эти европейцы, привыкшие мыслить себе жертву как дар, приносимый

богу для того, чтобы снискать его благосклонность, были склонны

истолковывать в этом ключе всякое кровопролитие в религиозных целях и

полагать, что везде, где подобное кровопролитие имеет место, с

необходимостью существует и божество, которому эта жертва

предназначается. Так предвзятые идеи европейских наблюдателей незаметно

вкрадываются в их описания обрядов первобытных народов и искажают их.

В других описанных выше жертвоприношениях нам, возможно, также удастся

обнаружить факты умерщвления представителя бога, оставившего столь

заметный след в кондских жертвенных обрядах. Так, по полям рассеивали

пепел зарезанного марима; кровью юноши-брахмана окропляли посевы и

поле, плоть убитого нага помещали на хранение в хлебные закрома; а кровью

девушки из племени сну орошали семена. Отождествление жертвы с хлебом,

то есть представление о ней как о воплощении или духе хлеба, дает себя знать

в усилиях, которые прилагают к тому, чтобы установить физическое

соответствие между духом и природным объектом, служащим его

воплощением или представителем. Мексиканцы, к примеру, приносили детей

в жертву молодым всходам, а стариков спелым колосьям; маримы в качестве

семени приносили в жертву полного человека невысокого роста,

соответствовавшего якобы высоте молодых побегов, а полнотой – желанной

тучности будущего урожая (возможно, с той же целью откармливали своих

жертв и индейцы племени пауни). Отождествление жертвы с хлебом имеет

место также в африканском обычае умерщвления жертвы лопатами и

мотыгами и в мексиканском обычае растирания ее, подобно зерну, между

двумя камнями.

Следует отметить еще одну сторону этих дикарских обычаев. Вождь племени

пауни пожирал сердце девушки из племени сиу, а маримы и гонды

употребляли в пищу человеческое мясо. Если предположить вместе с нами, что

в жертве участники обряда видят божество, то, поедая ее плоть, они

пребывают в уверенности, что вкушают тело бога.

Умерщвление духа хлеба в лице человека, его воплощающего. Только что

описанные варварские обряды сходны с европейскими жатвенными обычаями.

Так, приписываемая хлебному духу оплодотворяющая способность находит

проявление в варварском обычае перемешивания жертвенной крови или

пепла с семенным зерном и в европейском обычае перемешивания весной

зерна последнего снопа с зерном будущего урожая. Отождествление человека

с зерном дает себя знать также в обычае некоторых первобытных народов

приспосабливать возраст и рост жертвы к времени и росту (настоящему или

будущему) посева, а также в том, что шотландцы и штирийцы, отождествляя

дух зерна с образом Девы, считают, что и сжать остаток хлеба надлежит

девушке, а когда он является в образе Старухи, то и срезать его поручают

старой женщине; в обращении к старым женщинам в Лотарингии с

предложением спасаться бегством, когда наступает черед убивать Хлебную

Старуху; в тирольском суеверии, согласно которому, если человек,

заканчивающий обмолот последним, высокого роста, то высоко поднимется и

хлеб в будущем году. Аналогичное отождествление выражено также в обычае

некоторых первобытных народов убивать представителя духа хлеба мотыгами

и лопатами или же размалывать его между камнями и в обычае европейских

народов инсценировать его умерщвление косой или цепом. Кроме того,

кондскому обычаю поливать тело захороненной жертвы водой параллельны

европейские обычая окропления водой человеческого представителя хлебного

духа или его погружения в реку. В обоих случаях речь идет о дождевых чарах.

Возвратимся к преданию о Литиерсе. Мы показали, что в первобытном

обществе существовал обычай убивать людей, чтобы содействовать росту

хлебов. Нет поэтому ничего невероятного в предположении, что когда-то

аналогичная практика могла иметь место во Фригии и в Европе. И если

фригийское предание и родственный ему европейский народный обычай

подводят нас к такому заключению, то мы обязаны, по крайней мере

предварительно, его принять. Предание о Литиерсе и европейские жатвенные

обычаи сходятся, далее, в признании того, что жертву предавали смерти в

качестве представителя хлебного духа, что, в свою очередь, гармонирует с

воззрениями первобытных народов по тому же вопросу. В общем, мы можем с

основанием предположить, что представителя хлебного духа во Фригии и в

Европе ежегодно предавали смерти на поле жатвы. Выше вы привели

основания для предположения, что когда-то в Европе равным образом каждый

год предавали смерти представителя духа дерева. Тесное родство двух этих

замечательных обычаев доказано с помощью совершенно независимых

данных. Такое совпадение служит еще одним подтверждением их реальности.

По каким признакам выбирали представителя духа хлеба? Один ответ на этот

вопрос мы уже дали. Из предания о Литиерсе и европейских народных

обычаев следует, что воплощениями духа хлеба считались прохожие чужаки,

на этом основании их силой брали и убивали. Но это не единственный ответ,

вытекающий из имеющихся в нашем распоряжении данных, Жертвами

Литиерса, если верить фригийскому преданию, были не просто прохожие

чужестранцы, а люди, которых он побеждал в соревновании на быстроту

жатвы, завертывал в хлебные колосья и обезглавливал. Это говорит в пользу

того, что представителя хлебного духа выбирали путем состязания на поле

жатвы, где эта роковая честь выпадала на долю проигравшего жнеца. Это

предположение находит также подтверждение в европейских жатвенных

обычаях. В Европе жнецы, как мы видели, вступали между собой в

соревнование за то, чтобы не оказаться последним; с проигравшим в этом

состязании, то есть с человеком, сжавшим последний сноп, часто обращались

довольно грубо. Инсценировки умерщвления такого человека нам, правда,

обнаружить не удалось; зато мы располагаем данными об инсценировке

убийства человека, нанесшего последний удар цепом на молотьбе. А раз

инсценируется убийство человека, обмолотившего последний сноп, в качестве

представителя духа хлеба – в том же качестве, как мы видели, выступают

неудачливые жнецы и вязальщики снопов – и раз участники уборки урожая при

исполнении всех этих видов работ проявляют одинаковое нежелание

оставаться в хвосте, мы вправе предположить, что когда-то инсценировка

убийства жнецов и вязальщиков снопов, оставшихся позади, также была

обычным делом, а в древности таких людей действительно предавали смерти.