Филиппов А.Ф. Социология пространства
Подождите немного. Документ загружается.
привычным
и
объективированным,
прежде
всего
пото
му,
что
переходы
от
одного
к
другому
могут
быть
безоста
новочны
и
почти
незаметны
для
самих
действующих.
Это
позволяет
нам
сделать
предположение,
что
лю
бые
определения
зон,
территорий,
границ
и
прочего
в
том
же
роде
имеют
приблизительный
характер.
Речь
может
идти
лишь
о
руководящих
наблюдением
и
поведе
нием
ориентирах
-
обладающих
разной
степенью
при
нудительности
материального
и/или
социального
факта.
Но
эти
ориентиры
важны
для
нас не
просто
как
намеки
на
некоторое
возможное
членение
мест
как
отчетливо
про
рисованных
на
картах
территорий.
Скорее,
речь идет
о
специфической
проблематике
действия
и
взаимодейст
вия,
поскольку
оно
не
может
не
быть
пространственным.
Территория
тематизируется
как
«личная»
или
«социаль
ная»
в
модусе
внимания
(наблюдателя
или
участника).
Она
является
областью
борьбы
и
договора,
чувства
уве
ренности
или
чувства
уязвленности
в
модусе
практиче
ской
схематизации.
Место
-
это
элемент,
далее
нераз
ложимая
единица
территории,
и
как
таковое
оно
носит
черты
территории,
определяемой
в
nонятиях
и
nракти
ческих
схемах.
Поскольку
мы,
так
сказать,
примеряемся
к
месту,
мы
не
задумываемся
о
его
делимости
и
не
фикси
руем
его
расположения:
оно
окружено
местностью
в
том
значении,
о
каком
шла
речь
выше.
Но
при
более
точном
использовании
понятий
место
оказывается
частью
тер
ритории,
причем
такой,
членить
которую
далее
невоз
можно
и
нецелесообразно.
В
свою
очередь
о
понятии
тер
ритории
мы
говорим
лишь
постольку,
поскольку
сущест
вуют
практические
схемы
распоряжения
пространством.
Однако
ни
понятия,
ни
практически
е
схемы
не
являются
результатом
индивидуальной
смысловой
деятельности.
Они
частично
вырабатываются
или
интерпретируются
в
самом
взаимодействии,
а
частично
достаются
его
участ
никам,
так
сказать,
в
готовом
виде,
как
смысловой
запас,
наработанный
в
более
продолжительных
и/или
более
широких
взаимодействиях.
Подобно
тому
как
место
есть
элемент
территории,
так
чувство
места
или
определение
места
есть
элемент
более
широкого
и
постоянного
смы-
231
слового
комплекса.
Но
это
определение
не
может
быть
су
губо
ментальным.
Квалификации
места
носят
практиче
ский
характер.
Обращаясь
еще
раз
к
социологическим
построениям
Гофмана,
мы
отмечаем,
что
практический
характер
места
состоит,
с
одной
стороны,
в
том,
что
оно
осваивается
поми
мо
теоретического
дистанцирования,
в
процесс
е
повсе
дневных
перемещений,
занятий
и
бесед.
Но
мало
того:
мес
то
является
также
узлом
социальных
отношений.
Воспро
изведем
формулу,
выработанную
нами
применительно
к
концепции
Зиммеля:
место
служит
центром
кристалли
зации
социальных
связей,
которые
-
будь
они
иначе,
не
пространственно
ориентированы
и
оформлены
-
не
при
обрели
бы
такой
определенности.
Теперь
мы
можем
доба
вить:
оно
именно
являет,
делает
видимыми
социальные
отношения
-
сами
по
себе
с
социологической
точки
зре
ния
незримые.
Для
социологии
такой
выбор
зримого
име
ет
принципиальное
значение.
Вспомним,
например,
Ж. Ж.
Руссо,
прямого
предше
ственника
всего
французского
социологизма.
В
его
кон
струкции
общество
рассматривается
не просто
как
собра
ние людей,
но
как
особым
образом
сформированное
един
ство
воль.
И
это
единство,
в
отличие
от
простого
собрания
тел
на
территории,
принципиально
невидимо.
Правда,
Руссо
говорит,
что
суверен
-
это
(,Политический
орга
низм»;
(,коллективное
существо»,
и
образуется
он
из
«ча
стных
лиц».
Но
именно
лиц,
а
не
организмов
(в
отличие
от
гоббсовского
(,Левиафана»,
зримо
представленного
как
огромный,
составленный
из
множества
человече
ских
тел,
организм)!
И
недаром
Руссо
именует
его
('услов
ной
личностью»
(Об
общественном
договоре
11,
IV,
[руссо
1998:
220]).
Руссо
различает
тело
и
душу
государства.
Ос
новная
характеристика
Суверена
-
воля.
Видимы
про
явления
воли,
но
невидима
она
сама,
как
невидима
душа.
Суверен
появляется
в
силу
гипотетического
(,
первого
со
глашения»
(также
акта
«разумной
воли»),
благодаря
ко
торому
народ
конституируется
как
народ.
Суверен,
ины
ми
словами,
это
не
просто
множество
людей
и
даже
не
просто
множество
согласных
между
собой
и
согласно
дей-
232
ствующих
людей.
Он
есть
только
при
особом
роде
согла
сия,
которое
не
противоречит
его
природе.
Зримое
мно
жество
согласно
действующих
на
некоторой
территории
людей
обманчиво.
Мы
не
вправе
констатировать
сущест
вование
«Политического
организма»,
не
добравшись
до
характеристик
общей
воли.
А
если
еще
принять
во
вни
мание, что
единство
воль
есть
не
идея,
не
представление
о
таком
единстве,
а
реальное
отношение,
причем
в
некото
ром
роде
более
реальное,
чем
то,
что
представляется
лю
дям
сознательно
(именно
поэтому
далеко
не
все
могут
констатировать
состояние
общей
воли
-
см.
об
этом
по
дробнее
[Филиппов
1998Ь])
-
то
окажется,
что
обраще
ние
к
Руссо
не
так
уж
далеко
увело
нас
от
нашей
пробле
матики.
Это
одно
из
самых
ранних
обоснований
невиди
мости
социального.
Но
ведь
так
же
и
позднейшая
социология
не
ограничи
вается
объективистскими
описаниями.
Ей
интересны
те
идеи,
которые
присущи
наблюдаемым
множествам
лю
дей, а
часто
даже
и
не
идеи,
а
некие
самоочевидности,
не
имеющие
характера
отчетливых
понятиЙ.
Мы
не
можем,
как
это
особо
четко
фиксирует
понимающая
социология,
даже
идентифицировать
объект
наблюдения,
не
опреде
лив
его
смысл,
который
только
и
делает
действие
тем,
что
оно
есть.
А
смысл,
как
это
явствует,
например,
из
разъяс
нений
Макса
Вебера,
может
быть
смыслом
не
которого
от
ношения,
учреждения,
предприятия.
Сам
по
себе
он
не
видим,
видны
лишь
действия,
идентифицируемые
нами
как
раз
в
соответствии
с
«субъективно
предполагаемым
смыслом».
Но
и
в
концепциях,
которые
принято
имено
вать
объективистскими,
мы
находим
вполне
отчетливые
рассуждения
того
же
рода.
Так,
Дюркгейм
в
начале
«Раз
деления
труда»
говорит,
сколь
сложно
обнаружить
мо
ральный
феномен
-
состояние
солидарности.
Только
внешние
показатели
(а
именно
право)
позволяют
судить
о
том
невидимом,
что
представляет
собой
мораль
как
тако
вая.
Но
оборотная
сторона
невидимости
социального
-
необходимость
его
визуализации.
Именно
потому
в
сочи
нениях
Дюркгейма
так
много
внимания
уделяется
види
мому,
телесному
-
священным
предметам
и
ритуалам.
233
Суть
ритуала
состоит
в
том,
что
телесные
движения,
огра
ничения
удовлетворения
телесных
потребностей,
причи
нение
боли,
соматическое
возбуждение
усваиваются
бо
лее
глубоко и
соединяют
крепче,
чем
чисто
моральные
представления.
Эта
тема
получает
самое
разнообразное
продолжение
в
современной
социологии.
Социология
тела,
социология
эмоций,
визуальная
социология
-
очень
разные
исследовательские
подходы,
но
все
они
объ
единены
именно
признанием
ощутимого,
видимого
в ка
честве
приоритетной
сферы
социологических
интересов.
§ 3.
Место
и
регион
Есть
у
Дюркгейма
еще
одна
тема,
также
не
получив
шая
достаточного
развития,
не
имевшая
существенного
влияния
на
последующие
дискуссии,
но
заслуживающая
хотя
бы
упоминания.
Он
рассматривает
ее
в
своих
(.Лек
циях
по
социологии»,
относящихся
К
началу
90-х
гг.
XIX
в.
(до
тех
исследований
по
социологии
религии,
ко
торые
имели
для
нас
столь
существенное
значение).
Эта
тема
-
обоснование
вещных
прав
17
•
Собственно,
зачин
здесь
тоже
вполне
кантианский,
для
социологии
не
впол
не
привычный
и
на
первый
взгляд
очень
далекий
от
со
циолог.ии
пространства.
Но
мы
увидим,
как
крепко
одно
связано
с
другим.
Итак,
Кант
в
своей
философии
права
решал
важную
проблему:
как
обосновать
вещные
права
индивида,
право
собственности
на
материальные
вещи.
Ведь
вся
свобода,
ответственность
и
прочее
находятся
в
сфере
ноуменального,
тогда
как
вещи
суть
явления
физи
ческого
мира,
мира
пространства,
времени
и
причинно
сти.
Единственное,
что
их
может
связывать
между
со
бой,-
это
воля.
Если
я
объявляю
некую
вещь
своей,
гово
рит
Кант,
то
тем
самым
обязываю
каждого
другого
17
Мы
отсылаем
читателя
к
подробному
анализу
не
только
кон
цепции
Дюркгейма,
но
и
работ
его
коллег
по
журналу
.Социологи
ческий
ежегодник.
в
недавно
вышедшей
большой
книге
немецко
го
историка
социологии
и
специалиста
по
социологии
права
Верне
ра
Гепхарта
.Право
как
культура.
[Gephart
2006].
234
человека
воздерживаться
от
притязаний
на
нее
и
в
то
же
время
я
отказываюсь
от
притязаний
на
вещи,
принадле
жащие
другому.
Таким
образом,
собственно,
только
со
гласование
индивидуальных
волений
создает
общие
предпосылки
соблюдения
прав
собственности
друг
друга.
Обратим
внимание:
так
свобода
соединяется
с
простран
ственными
вещами,
т.
е.
производится
то,
что
называет
ся
в
социологии
действием
(действие
совеРlllается
во
внеlllнем
мире,
хотя
ему
присущ
внутренний
смысл).
Однако
Дюркгейм,
не
удовлетворенный
реlllением
Кан
та,
предлагает
иную
конструкцию,
в
которой
синтезирую
щим
агентом
выступает
не
индивидуальная
воля,
а
обще
ство.
При
этом
он
прослеживает
очень
любопытные
па
раллели
между
сакральным
и
собственным,
nрисвоен
ным.
И
то,
И
другое
суть
вещи,
первоначально
находив
lllиеся
в
общем
пользовании,
в
общем
домене.
Затем
про
исходит
некое
разделение,
появляется
различие
двух
ми
ров:
профанного
и
сакрального,
общего
и
частного.
Инди
вид-собственник
становится
«жрецом
частной
собствен
НОСТИ»,
подобно
обычному
жрецу,
находящемуся
на
стра
же
священных
предметов:
один
только
жрец
может
их
ка
саться,
пользоваться
ими.
В
ритуалах,
мифах
и
магиче
ских
практиках
Дюркгейм
ищет
религиозные
корни
пра
Ba
собственности
на
недвижимость
и
вот
тут-то
обращает
особое
внимание
на
пространство
и
места.
«Дюркгейм
на
поминает
о
границе,
протянутой
вокруг
поля
как
магиче
ский
круг.
Эта
зона,
всего
несколько
футов
lllИРИНОЙ,
не
обрабатывалась,
напротив
-
даже
собственникам
-
не
было
разреlllено
рассекать
ее
плугом.
Это
была
"священ
ная"
граница...
Эта
священная
пограничная
зона
была
также
местом,
где
приносились
жертвы
... »
[Gephart
2006:
142].
Изначально
весь
мир
-
божий,
любое
присвоение
святотатство,
если
боги не
умилостивлены
соответствую
щими
ритуалами.
Чтобы
годиться
для
профанного
ис
пользования,
земля
должна
быть
десакрализована.
Но
именно
поэтому
происходит
ритуальная
концентрация
«священного»
В
пограничной
зоне
десакрализованного
пространства.
«"Священное"
В
религиозном
акте
профа
низации
превращается
в
правовое,
связывающее
собст-
235
венника
и
дающее
ему
исключительные
права
по
отноше
нию
к
третьим
лицам»
[Gephart
2006: 143].
Мы
видим,
таким
образом,
что
членение
пространства,
с
одной
стороны,
возможно
и,
с
другой
-
только и
делает
возможными
определенные
социальные
квалификации.
Нельзя
представить
себе
различение
сакрального
и
про
фанного
вне
пространства.
Нельзя
представить
себе
соци
альное
членение
пространства
без
различия
сакрального
и
ПРОфанного,
даже
если
затем
оно
преобразуется
в
чле
нение
«право
на
...
/отсутствие
права
на
...
».
Пространство
с
самого
начала
включено
в
основные
механизмы
творче
ства
социальности.
Некоторое
разделение
пространст
венных
вещей
сразу
получает
социальную
квалифика
цию.
Места
суть
места
социальных
разделении.
Невоз
можно
найти
социальное
разделение,
не
дающее
о себе
знать
в
разделении
мест.
Нельзя
найти
место,
определен
ность
которого
не
выражала
бы
социальное
разделение.
Однако
то,
что
исследователь
должен
быть
внимателен
к
этому,
не
значит,
что
исследователь
может
всякий
раз
не
посредственно
усмотреть
связь
места
и
с
социальным
раз
делением.
Смыслы
и
тела
вплетены
в
сложную
сеть
соци
альных
отношений.
Только
поэтому
вообще
можно
гово
рить
оправилах
применительно
к
месту,
как
и
о
смысле
огороженности,
открытости,
вторжения,
уязвленности
и
конфликта.
Вместе
с
тем
сопоставление
правил
и
мест
слишком
бы
стро
и
слишком
легко
уводит
нас
к
тому
самому
социоло
гизму,
с
которым
связана
идея
невидим
ости
социально
го.
Правило
бывает
внятным
в
явном
и
ожидаемом
пове
дении,
правило
может
быть
хорошо
прописано,
выражено
в
формулировках.
Но
правило
как
реальное
ос
нование
наблюдаемой
регулярности
не
просто
невидимо,
оно
отсылает
нас
в
область
морали,
невидим
о
-
работаю
щего
разума,
способного
к
производству
моральных
суж
дений.
Видимое
же
есть
область
эстетического.
Социо
логическая
эстетика
как
дисциплина,
трактующая
соци
альное
значение
чувственности,
была
заявлена
все
тем
же
Зиммелем,
но
этот
замысел
не
получил
полноценного
развития.
Ее
связь
с
социологией
пространства
несо-
236
мненна,
но
здесь
еще
предстоит
много
работы.
Во
всяком
случае,
чувственность
не
только
означает
кинестетиче
ский
синтез
места,
о
котором
мы
говорили
в
предыдущей
главе,
она
показывает
социально-смысловое
через
ощу
тимый
вид
места.
Здесь
взаимосвязаны
два
феномена,
каждый
из
кото
рых
обладает
по
отношению
к
телу
и
месту,
материаль
ным
носителям
смысла
высокой
степенью
произвольно
сти,
как
сказал
бы
Луман,
коитиигеиции.
С
одной
сторо
ны,
это
произвольность
места
по
отношению
к
смыслу,
с
другой
-
произвольность
смысла
по
отношению
к телу и
месту.
Тела и
места
могут
иметь
многообразные
смыслы;
носителем
определенного
смысла
могут
быть
многообраз
ные
тела
и
места.
Но
в
контексте
коммуникации
эти
вза
имные
произвольности
ограничивают
друг
друга.
Нельзя
сказать,
что
каждое
событие
коммуникации
предполага
ет
лишь
один
возможный
смысл,
связанный
с
определен
ным
местом.
Но
область
вариации
таких
возможных
смыслов
сильно
ограничена.
Такой-то
смысл
имеет
та
кое-то место,
но
этот
смысл
могло
иметь
другое
место,
то
гда
как
данное
место
могло
иметь
иной
смысл.
Можно
предложить
разделение
кинестетически
синтезирован
ного
и
социального
мест.
Именно
поэтому
мы
можем
ска
зать,
что
~Ha
этом
месте»
находится,
находилось
или
бу
дет
находиться
что-то
одно,
а
на
другом
-
другое.
Напри
мер,
«автобусную
остановку
перенесли
на
сто
метров,
но
по
требованию пассажиров
вернут
на
прежнее
место,
от
куда
уберут
поставленный там
теперь
киоск».
Но
это
ана
литическое
расчленение
места
и
смысла
вторично,
искус
ственно
по
отношению
к
его
первичной
данности
участ
никам
коммуникации:
именно
постольку,
поскольку
оно
есть
такое,
а
не
иное
место,
смысл
не
отмысливается
от
него,
но
выступает
как
собственное
определение
самого
места
-
не
только
«физическое»,
но
и
«социальное»18.
18
В
классическом
исследовании
о
«хорошей
форме
города.
Ке
вина
Линча
об
этом
говорится
совершенно
определенно:
«Формы
городов,
их
актуальная
функция
и
идеи
и
ценности,
которые
люди
с
ними
сопрягают,
образуют
единый
феномен.
[Lynch
1981:
36].
237
Дорога,
павильон
остановки,
киоск
-
не
просто
физиче
ские
тела, а
занимаемые
ими
места
-
не
просто
результа
ты
моментальной
кинестезы.
Они
имеют
социальное
про
исхождение,
в
них
сказываются
отношения
людей,
они
произведены.
И
вместе
с
тем
подоснова
всего
этого
в
об
ласти
чувственности
-
все
та
же
кинестеза,
с
которой
связано
фундаментальное
представление
о
пространстве
мест и
тел.
Это
находит
свое
выражение
в
правилах,
эмо
циях,
рутинных
действиях
и всем
прочем
того
же
рода,
что
и
составляет
предмет
социологического
интереса.
В
знаменитом
исследовании
Мишеля
Фуко
о
дисцип
лине
и
наказании
исторически
определенному
виду
про
странства
в
дисциплинирующих
учреждениях
дается
следующая
характеристика:
Смешанные
пространства:
реальные,
поскольку
они
опре
деляют
расположение
зданий,
помещений,
мебели,
но
также
воображаемые,
поскольку они
проецируют
на
это
устроение
характеристики,
оценки,
иерархии
[Фуко
1999: 216].
Здесь
все
правильно,
однако
эта
характеристика
не
столько
конкретная,
сколько
общая.
То
же
можно
ска
зать
о
любом
месте,
любой
территории,
любом
здании
или
помещении
в
здании.
Исторически,
культурно,
иерархически
разными
будет
лишь
конкретное
содержа
ние
эти~
характеристик. И,
конечно,
как
смешанные
они
определяются
именно
ученым.
Первое
и
основное
разли
чение
социологии
пространства
сохраняет
свою
силу!
Что
же
касается
тех,
кто
собственно
проживает
это
простран
ство,
то
они
пользуются
синкретическими
характеристи
ками,
в
которых
-
без
практической
необходимости
-
различение
между
местом
и
смыслом
места
не
совершает
ся.
Оно,
однако,
предполагается
как
реально
возможное.
Конечно,
существуют абсолютные
места
и
абсолютные
территории.
Чтобы
понять,
что
такое
.абсолютное
..
,
в
данном
случае
лучше
всего
воспользоваться
примером
из
фильма
Вернера
Герцога
.Там,
где
мечтают
зеленые
му
равьи
..
:
австралийские
аборигены
устраивают
себе
место
ритуальных
действий
в
супермаркете,
потому
что
этот
супермаркет
построили
на
их
сакральном
месте.
Да
и
вся
238
интрига
фильма
завязана
вокруг
того,
что
продолжить
геолого-изыскательские
работы
некая
фирма
не
может:
туземцы
встают
у
нее
на
пути,
говоря
о
сакральном
ха
рактере
места.
Его
нельзя
перенести,
нельзя
обусловить
его
характер
договором
и
т.
п.-
просто
оно
и
есть
«то
са
мое
место»,
и
заменить
его
(говоря
совершенно
прозаиче
ски)
все
равно
что
по
договору
или
за
деньги
заменить
сладкое
соленым:
сказать
можно,
но
вкус-то
будет
дру
гой.
Однако
таких
абсолютных
мест
и
территорий
в
со
временном
мире,
для
современного
человека
осталось
мало.
Перенос
родовых
замков,
могил,
культовых
зда
ний
не
вызывает
удивления.
Абсолютно
не
какое-либо
из
этих
мест,
но
пространство,
внутри
которого
совершают
ся
такие
перемещения.
Сделаем
отсюда
еще
один
важ
ный
шаг
в
наших
рассуждениях.
Начнем
опять
с
контин
гентного
характера
смыслов
и
мест.
Мы
говорим:
«
здесь
нельзя
шуметь
»,
(.
там
я
чувствую
себя
как
дома»,
«обычно
мы
завтракаем
па
кухnе1>.
(.Здесь»,
«там»
И
(,кухня»
-
не просто
объективные
ха
рактеристики
физического
места,
но
именно
социальные
характеристики,
отражающие
практически
е
правила,
эмоции
или
рутинные
действия.
Вместе
с
тем
понятно,
что
«шумеТЬ1>
можно
не
только
(.
здесь
»,
а
«
здесь
»
не
толь
ко
«нельзя
шуметь»,
но
и
(.нельзя»
или
«МОЖНО1>
что-то
еще;
и
точно
так
же
мы
чувствуем
себя
«как
дома»
не
только
«там»,
а
«там»
-
не
только
«как
дома»;
наконец,
«на
кухне»
не
только
«завтракают»,
но
И
(.завтракаТЬ1>
можно
не
только
«на
кухне».
Все
эти
места
суть
для
нас
что-то
еще,
они
не
равны
своей
функции,
явленной
в
практике
пользования.
И
словно
бы
генерализацией
этих
различен
ий
мест
и
смыслов
является
уверенность,
что
не
одни
лишь
отдельные
места,
но
и
пространство
как
тако
вое
не
тождественно
нашим
более
или
менее
ограничен
ным
идеям
и
схемам.
Эта
уверенность
сама
по
себе
явля
ется
важным
социальным
фактом,
который,
правда,
от
мечается
не
во
все
времена
и
не
во
всех
социальных
кругах.
Совремеnnое
(в
не
определяемом
более
точно
зна
чении)
понимание
пространства
таково:
есть
некоторое
Устройство,
расположение
мест
и
территорий,
а
есть,
239
кроме
того,
разного
рода
добавления,
наслоения
и
много
образные
восприятия
этих мест
и
территорий.
«То
же
са
мое»
место
может
быть
занято
разными
людьми
или
группами.
На
«том
же
самом»
месте
могут
быть
построе
ны
разные
здания,
проложены
дороги и
т.
п.
Наконец,
«та
же
самая»
территория
может
по-разному
восприни
маться
разными
людьми
(что
находит
свое
выражение
в
популярной
географической
идее
«мысленного
картогра
фирования»).
Мы
можем
сделать
акцент
на
том,
что
та
кое
понимание
современно,
и
на
том,
что
это
-
социаль
ный
факт.
Обратимся
к
некоторым
новациям
в
географической
литературе.
Здесь
кризис,
связанный
с
неудовлетвори
тельной
постановкой
проблемы
пространства,
предлага
ется
разрешить,
например,
через
истолкование
этой
дис
циплины
не
как «науки
о
пространстве»
(хорологии),
но
как
науки
о
деЙствии-в-пространстве.
Пространство,
го
ворит
Бенно
Верлен,
-
не
вещь,
не
предмет,
но
схема
классификации.
Объекты
бывают
разнородными,
и
схе
мы
тоже
должны
быть
разнородными.
А
проблема
геогра
фoB
состоит
В
том,
что
они
в
физическом
пространстве
пы
таются
локализовать
символические,
смысловые
объек
ты.
Задача
же
-
изучать
человеческое
поведение.
Люди
действуют
в
условиях
физического
мира
и
при
том
ориен
тируются
на
символы
и
смыслы
(см:
[Werlen
1997а:
392
ff].
Это
значит,
что
исследовать
надо
все
по
отдельности:
одно
дело
-
физическое
пространство,
будь
то
горы,
ре
ки,
равнины
или
жилые
дома,
улицы,
транспортные
ма
гистрали,
т.
е.
творения
человеческих
рук,
артефакты;
другое
дело
-
смыслы
и
символы,
даже
если
их
носителя
ми
оказываются
вещи,
принадлежащие
физическому
миру.
География
как
описание
пространства
(хорогра
фия,
не
хорологи,я)
занимается
миром
физическим.
Соци
альная
география
-
осмысленными
действиями
в
физи
ческом
мире
19
•
19
СМ.
также
более
подробное
развитие
этой
концепции
в
двух
ТОМНОМ
труде
того
же
автора:
[Werlen
1995,
1997Ь].
240