Филиппов А.Ф. Социология пространства
Подождите немного. Документ загружается.
оказывается
на своем
месте,
только
тогда
и
обнаружива
ется
явным
образом
«местность
места».
Пространство,
открытое
в
осмотрительном
бытии-в-мире
как
пространственность
целого
вещей,
принадлежит
всякий
раз
самому
сущему
как
его
место.
Пространство
как
таковое
еще
сокрыто.
Пространство
расщеплено
на
места.
Но
у
этой
пространственности
благодаря
характерной
для
мира
цело
стности
пространственно
сподручного
есть
свое
единство
[Heidegger
1977:
139].
к
высказыванию
о
том
что
пространство
расщеплено
на
места,
поздний
Хайдеггер
делает
примечание:
«Нет!
Именно
своеобразное
и
нерасщепленное
единство
мест»
[Heidegger
1977:
139].
Речь
здесь
идет
не
только
о
том,
с
чем
отождествить
целостность
мест:
с
местностью,
с
огра
ниченной
областью
или
с
пространство
м
как
таковым,
«пространством
С
большой
буквы».
Отчасти
прояснить
этот
вопрос
помогут
дальнейшие
рассуждения
Хайдегге
ра.
«Мир
В
данный
момент,
-
отмечает
он,
-
всякий
раз
открывает
пространственность
при
надлежащего
ему
пространства»
[Heidegger
1977:
139].
Иначе
говоря,
пока
мы
не
озаботились
вещью,
ее
как
бы
нет
для
нас.
Бросает
ся
в
глаза,
когда
она
нужна,
и
ее
нет
там,
где
она
бывает
обычно.
«Свое
место»
вещи
принадлежит
к
привычной
местности,
которую
мы
точно
так
же
не
осознаем
как
осо
бую
область
или
место
мест.
То,
что
всегда
под
рукой,
на
ходится
на
своих
местах.
А
они
так
хорошо
знакомы,
что
не
тематизируются,
если
только
не
особый
случай
озабо
ченности
отсутствием
вещи.
Разумеется,
мы
при
этом
не
думаем
о
пространстве
как
таковом.
Вообще
никакого
пространства
как
такового,
кроме
тех
мест
и
тех
местно
стей,
отношение
к
которым
было
только
что
обозначено,
нет.
И
в
этом
смысле
правильна
и
первоначальная
форму
лировка
о
расщеплении
пространства
на
места,
и
позд
нейшее
примечание
о
нерасщепленном
единстве
мест.
Они
-
с
научной
точки
зрения
-
лишь
отражают
разные
Модусы
отношения
к
пространству,
которое
дано
через
вещи
на своих
местах
и
в
местностях,
но
не
иначе.
Каково
бытие
в
мире,
таков
и
мир,
каков
мир, таково и
открывае-
201
мое
им
пространство.
Но
можно
сказать
и
по-другому:
если
пространство
«показывает
себя,)
как
расщеплеНное,
если
негомогенность
открывается
как
расщепленностъ,
тогда
основополагающие
характеристики
БЫТИЯ-В-Мире
окажутся
совсем
другими
-
открытыми
отнюдь
не
в
мо
дусе
заботы.
Обратим
внимание,
что
здесь
у
Хайдеггера
речь
идет
о
вещах
(<изделиях»,
«средствах»),
но
не
о
человеке,
точ
нее,
модус
бытия
этих
вещей
связан
с
определенным
мо
дусом
обращения
к
ним
человека,
тогда
как
о
месте
само
го
человека
речи
сначала
нет.
Правда,
термин
«человек»
мы
здесь
не
встречаем.
Понятие,
используемое
вместо
«человек,)
или
«субъект,)
и
замещающее
по
ходу
изложе
ния
«мы
сами.)
или
«
Я
сам.),
-
это
хайдеггеровское
Dasein,
«тут-бытие,)
или
«вот-бытие»,
сущее,
которому
открыто
его
существование.
Бытие-в-мире
тут-бытия
пространственно,
но
это
не
значит,
что
оно
(тут-бытие)
находится
в
каком-то
пункте
(Stelle)
«мирового
про
странства.),
что
оно «под
рукой.),
«на
своем
месте,).
То
и
другое
могло
бы
быть
характеристикой
сущего, которое
встречается
нам
в
мире,
но
не
может
быть
отнесено
к
тому,
что
суть
мы
сами.
Здесь
используются
другие
ха
рактеристики:
«отдаление,)
И
«ориентация».
Отдаление,
говорит
Хайдеггер,
не
тождественно
уда
ленности,
дистанции.
Это
выражение
используется
«в
активном
и
переходном
значении.
Оно
предполагает
бы
тийную
конституцию
тут-бытия,
применительно
к
кото
рой
удаление
чего-либо
как
отодвигание
есть
лишь
опре
деленный,
фактический
модус.
Отдалить
-
значит
за
ставить
даль,
т.
е.
удаленность
чего-либо,
исчезнуть,
[значит]
приблизить»
[Heidegger 1977: 140].
Чтобы
разо
браться
не
столько
в
философском,
сколько
в
приклад
ном
значении
этого,
на
первый
взгляд,
темного
и
пара
доксального
рассуждения,
обратимся
к
примерам,
кото
рые
приводит
сам
Хайдеггер.
Когда
мы
говорим,
что
докуда-то
«рукой
подать.),
то
это
вполне
определенное,
хотя
и
не
поддающееся
точному
измерению
положение.
Когда
мы
говорим,
что
до
домУ
(с
всего
полчаса.),
то
эти
полчаса
не
равны
30
минутам,
202
здесь
вообще
нет
точной
количественной
протяженности
(см.:
[Heidegger 1977: 141-142])5,
так
что
объективно
бо
лее
дальний
путь
может
быть
более
длинным,
чем
объек
TиBHo
более
короткий.
Те,
кто
привык
измерять
«объек
тивные
дистанции»
в
природе,
могут
назвать
такое
оце
нивание
удаленности
субъективным.
Нет,
говорит
Хайдеггер,
это
«именно
та
"субъективность",
которая
от
крывает
реальнейшее
«реальности»
мира
... «[Heidegger
1977: 142].
Между
двумя
точками
может
существовать
дистанция, но
не
удаленность.
Осмотрительное
от-даление
повседневности
тут-бытия
от
крывает
само-по-себе-бытие
"истинного
мира",
при
котором
тут-бытие
всегда
уже
есть
как
экзистирующее
[Heidegger
1977:
142](в
оригинале
весь
текст
выделен
курсивом.
-А.
Ф.).
Что
же
это
за
«отдаление»?
В
предыдущей
главе
доста-
точно
подробно
рассматривалось,
какова
роль
органов
чувств
в
определении
«окружающего
мира»
или
«мани
пулятивной
зоны»,
той
области
непосредственной
до
ступности,
которая
может
быть
мельчайшим
объективно
измеримым
местом
мест.
Указывалось
и
на
то,
что
эта
объективно
фиксируемая
область
может
оказаться
куда
менее
определенной,
если
принять
во
внимание
не
только
показания
органов
чувств,
но и
смысл
соприсутствия.
Од
нако
наше
рассуждение
относилось
только
к
сравнитель
но
большей
удаленности,
на
которой
если
не
все,
то
неко
торые
органы
чувств
уже
не
свидетельствуют
для
нас
о
доступности
для
восприятия
чужого
тела.
Так,
мы
мо
жем
не
видеть
собеседника,
покинувшего
нашу
комнату,
но
все
еще
слышать
его
голос.
Голос,
Доносящийся
из
5
Новейший
исследователь
Стюарт
Илден
отмечает
сходное
рас
СУждение
в
самом
раннем
лекционном
курсе
Хайдеггера,
относя
Щемся
к
1919
г.:
•
Путешествуя
,
впервые
прихожу
во
Фрайбург
и
СПрашиваю,
.каков
кратчайший
путь
к
собору
•.
Эта
пространст
Венная
ориентация
ничего
не
имеет
общего
с
геометрией
как
тако
Вой.
Дистанция
до
собора
-
не
количественное
расстояние.
Бли
зость
и
удаленность
-
это
не
.сколько.;
ближайший
и
кратчай
lUий
путь
тоже
не
значит
ничего
количественного
или
просто
про
'l'Лженного
как
такового.
Это
аналогично
феномену
времени.
(цит.
по:
[Elden
2001:
17]).
203
другой
комнаты,
может
быть
слышен
хуже,
чем
голос
те
лефонного
собеседника,
находящегося
гораздо
дальше
от
нас.
Одной
только
доступностью
для
слуха
(и
даже
зре
ния,
если
взять,
например,
случай
телеконференций)
не
объяснить
феномен
соприсутствия.
Должно
быть
еще
не
которое
знание
несомненности
доступности
Другого,
ко
торое
сообщает
особый
смысл
показания
м
органов
чувств.
Однако
Хайдеггер
подходит
к
этому
с
иной
стороны.
ОН
указывает
на
то,
что
на
самом
близком
«(объективно»
близком)
отстоянии
от
нас
мы
вообще
ничего
воспринять
не
можем,
что
восприятие
(т.
е.
приближение)
требует
от
даления,
так что
«ближайшее»
находится
на
некоем
«среднем»
удалении.
Явным
образом
перекликаясь
с
Зиммелем,
который
полагал,
что
с
развитием
цивилиза
ции
человек
становится
не
только
«близоруким»,
но
И
во
обще
«близкочувствующим»
(<<kurzsinnig» )6,
Хайдеггер
говорит
о
том,
что
наши
органы
чувств
-
дальнодейст
вующие
(Fernsinne).
Для
того,
кто
носит
очки,
которые
по
отстоянию
столь
близки,
что
~сидят
У
него
на
носу»,
эта
потребляемая
вещь
в
окружающем
мире
дальше
от
него,
чем
картина
на
противо
положной
стене.
Вещь
для
зрения,
и
то
же
самое
для
слыша
ния,
например
телефонная
трубка,
имеет
указанную
небро
скость
того,
что
прежде
всего
сподручно
[Heidegger
1977:
143].
То
же
самое,
продолжает
Хайдеггер,
относится
и
к
ули
це,
«вещи
для
хождения»,
которая
незаметна,
хотя
бли
же
всего
нам,
она
дальше
от
нас,
чем
встреченный
во
вре
мя
прогулки
и
замеченный
на
расстоянии
двадцати
ша
гов
знакомый.
«О
близости
и
дали
того,
что
прежде
всего
сподручно
в
окружающем
мире,
решает
осмотрительное
озабочение»
[Heidegger 1977: 143].
Теперь
мы
видим,
по
чему
«отдалить
значит
приблизить».
И
понятно,
что
ни
какое
приближение
не
дает
преодолеть
«даль
сподручно
го»:
можно
преодолеть
дистанцию,
отделяющую
оТ
6
См.
об
этом
в
гл.
3.
204
вещИ,
но
только
так,
что
отдаленной
окажется
сама
ди
станция,
т.
е.
то
обстоятельство,
что
некая
вещь
находи
лась
на
отдалении,
перестанет
быть
самоочевидным
и
бу
дет
тематизировано
как
необходимость
преодоления
дис
танцИИ
или
как
факт
ее
свершившегося
преодоления.
Иначе
говоря,
дистанция
станет
объективированной.
Ориентация
тут-бытия
определяется
так же.
С
одной
стороны,
«правоеjлевое»
-
это
различие
сторон,
данное
вместе
с
особенностями
человеческой
телесности.
С
дру
гой
стороны,
ощущение
того,
что
«мои
две
стороны
раз
личны»
(как
об
этом
некогда
писал
Кант,
с
которым
поле
мизирует
Хайдеггер),
совсем
не
достаточно,
чтобы
сори
ентироваться,
например,
в
темной
комнате,
обстановка
которой
мне
была
когда-то
знакома,
но
теперь
решитель
но
изменилась.
«Связь
вещей
мира
должна
быть
уже
пре
жде
дана
тут-бытию.
То,
что
я
всегда
уже
есмь
в
мире,
не
менее
конститутивно
для
возможности
ориентации,
чем
чувство
правого
и
левого»
[Heidegger
1977:
146].
Именно
исходя
из
этого
Хайдеггер
трактует
место
человека
(
«тут
бытия»
).
Оно
представляет
собой
нечто
иное,
чем
«спод
ручное
пребывание
на
месте
» -
именно
потому,
что
зани
мает
место,
а
не
просто
находится
на
нем.
Когда
человек
«~анимает
место»,
он
отдаляет
сподручное
окружающего
мира
в
«осмотрительно
прежде
открытую
местность»
[Heidegger
1977: 144].
Он
приближает
откуда-то,
он
отда
ляет
куда
-то,
поэтому
его
бытие-в-мире
имеет
характер
ориентированности.
Не
само по
себе
тело,
рассмотренное
как
бы
извне,
как
объект
с
некоторыми
свойствами;
не
сам по
себе
мир
пространственных
вещей,
рассмотрен
ный
так,
как
будто
пребывание
в
нем
знающего
о
своем
существовании
человека
тут
ни
при чем
-
но
некий
мо
дус
изначально
нерасчлененного
на
субъект
и
объект
Описания
должен
быть
наиболее
адекватен
проблематике
места
и
пространства.
Можно
ли
в
этих
рассуждениях,
цитированных
приме
нительно
к
их
философскому
содержанию
далеко
не
пол
но,
выделить
важную
для
нас
линию
аргумента?
Как
нам
кажется,
это
вполне
возможно,
в
особенности
с
учетом
тех
более
простых
рассуждений
Штрёкер,
которыми
мы
205
начали
этот
параграф.
Главное
-
особая
характеРИСТИка
места
привычных
и
повседневных
вещей
и
нашего
меСта
среди
них.
Мы
могли
бы
сказать,
что
события
действий
случаются
прежде
всего
так же,
как
пребывает
незамет
ное,
неброское
сподручное.
Место
остается
тем
же
самым
или
становится
другим
в
определенном
модусе
внимания
действующего,
не
меняя
своих
характеристик
для
объек
тивного
(
«вечного,),
как
назвал
бы
его
Хайдеггер)
наблю
дателя.
Но
от
такого
наблюдателя
не
может
скрыться
из
менение
характера
поведения
действующего
человека,
если
модус
его
внимания
изменится.
Так,
тот,
кто
идет
знакомой
дорогой и
не
замечает,
по
словам
Хайдеггера,
ближайшей
к
себе
вещи,
стелющейся
у
него
под
ногами,
замечает
вдали
своего
знакомого,
который
в
свою
очередь
может
совсем
по-другому
относиться
к
той
же
дороге
и
об
ратить
внимание
первого
действующего
на
лужи
под
но
гами,
на
недавно
покрашенный
забор
вдоль
дороги,
да
хотя
бы
даже
на
камень
причудливой
формы,
лежащий
у
обочины
и,
в
отличие
от
забора
и
луж,
не
менявшийся
де
сятилетиями.
Поведение
того,
для
кого
эта
местность
привычна,
может
измениться,
поскольку
он
обратит
вни
мание
на
конкретные
характеристики
места.
Но
это
не
значит,
что
он
объективирует
все,
прежде
интимно
близ
кое.
Что-то
будет
вычленено
из
окружающего
мира,
что
то
нет,
что-то
отступит
на
задний
план.
Заметим
также,
что
описанная
таким
образом
мест
ность не
есть
местность
пребывания.
Это
знакомый
марш
рут
nеремещеllUЯ,
так
что
все
те
ограничения,
которые
связаны
с
достижимостью
для
органов
чувств
(предель
ной
или
средней)
снимаются
здесь
постоянным
измене
нием
позиции.
Позиции
чего?
Можно
было
бы
сказать:
наблюдения.
Но
все
дело
в
том,
как
мы
видим,
что
речь
идет
вовсе
не
о
наблюдении.
Интимное
«чувство
места»
как
таковое
не
предполагает
наблюдения.
Место,
даже
разрастаясь
до
местности,
означает
здесь
единство
дейст
вующегоjпереживающего
и
той
обстановки,
в
которой
совершаются
события
действий
и
переживаниЙ.
«
Где-то»
в
размытых
границах
местности
совершаются
действия,
которым
предшествуют
nрое"ты.
Пространство
этиХ
206
действий
не
гомогенно,
поскольку
оно
освоено
с
точки
зрения
различения
там
и
здесь,
левого
и
правого,
ближ
него
и
дальнего.
Но
эта
неоднородность
пространства
имеет
важную
особенность.
(,Там»
только
потому
«там»,
что
есть
«
здесь»
. «
Левое
»
отличается
от
«
правого»
.
«Ближнего»
не
бывает
без
«дальнего».
Разнородные
ори
ентации
взаимно
предполагаются,
имплицируются
тем
сложным
контекстом,
в
котором
ни
действующий,
ни
пространство,
предполагающее
вещи,
в
свою
очередь,
предполагающие
нахождение
на
своем
месте,
не
могут
рассматриваться
по
отдельности.
Таким
образом,
одностороннее,
социологическое
про
чтение
философских
текстов
оказывается
очень
продук
тивным.
Представим
себе
начало
некоего
социологиче
ского
исследования
в
тематическом
поле
социологии
пространства.
Прежде
всего,
как
мы
установили,
социо
лог
должен
идентифицировать
себя
как
наблюдателя,
причем
телесного
и
потому
занимающего
место.
Теперь
мы
видим,
что
он
по-разному
может
относиться
к
своему
месту.
Поскольку
речь
идет
о
научном
наблюдении,
он
одним
этим
принужден
к
объективации
этого
места,
т.
е.
к
представлению
его
как
одного
из
мест
в
системе
мест.
Но
именно
тут
он
должен
решить,
является
ли
отноше
ние
к
пространству,
фиксируемое
у
себя
самого
и других
людей,
за
размещением
и
действиями
которых
он
наблю
дает,
только
созерцательным
или
деятельным?
И
не
будет
ли
более
продуктивным
на
определенном
этапе
ра
боты
сосредоточиться
именно
на
nроживаемом
про
странстве?
Практически
тем
самым
можно
прежде
все
го
уйти
от
в
высшей
степени
неприятного
вопроса
о
том,
является
ли
определенное
место,
с
которым
мы
имеем
дело
в
качестве
социологов
и
в
качестве
телесных
наблю
дателей,
тем
самым
местом,
которое
в
случае
необходи
мости,
как
ученые,
мы
могли
бы
определить
в
терминах
IIIIЮЛЬНОЙ
геометрии,
измерив
его
площадь
в
квадратных
Метрах
и
путь
до
него
в
километрах?
Собственно,
уйти
от
вопроса
-
не
значит
объявить
вопрос
не
важным.
Мы
го
ворим
только
о
том,
что
вот
эта
первоначальная
интуи
Ция
пространства,
которая
представлял
ась
нам
столь
не-
207
сомненной,
может
быть
исследована
в
нескольких
смыс
лах,
причем
ни
один
из
них
не
является
исключительной
исследовательской
перспективой.
Можем
ли
мы
предпо
ложить,
что
сам
наблюдатель
первоначально
именно
nро
живает
это
пространство,
прежде
чем
сформировалась
его
исследовательская
установка?
Не
только
можем,
но
и
должны.
И
тогда
вполне
естественно
выяснить,
что
же
оз
начает
для
него
быть
на
данном
месте.
Это
может
быть
ме
сто,
так
сказать,
нерасчленимое
с
местностью,
имеющей
атмосферические
характеристики
или
специфическую
неоднородность.
Описание
местности
не
может
быть
от
делено
от
некоторой
настроенности
этого
пространства,
той
окраски,
того
тона,
который,
так
сказать,
моменталь
но позволяет
нам
отличить
рынок
от
храма.
Далее.
Опять-таки
мы
можем
как
исследователи
не
принимать
за
самоочевидную
ту
неизбежную
объектива
цию
собственного
места,
без
которой
невозможны
наши
наблюдения
и различения.
Мы
должны
исходить
из
того,
что
для
нас
естественно
не
замечать
самого
<.естественно
го»,
не
видеть
самого
близкого
и
т.
п.
Это
характерно
и
для
тех,
кого
мы
изучаем,
притом
наше
близкое
и
их
близкое,
наше
атмосферическое
и
их
атмосферическое,
наша
очевидность
атопичности
или
разнородности
мест
и
их
очевидности
могут
совпадать
и
различаться.
Таким
образом,
перед
нами
открывается
огромное
поле
новых
различений,
тем
более
важных,
что
в
них
теперь
будет
включено
понятие
движения,
направления
и
маршрута.
Но
не
менее
важно
и
другое
-
и
в
этом
отношении
сочине
ние
Штрёкер
более
продуктивно.
Нацеленность
на
на
строенное,
атмосферическое
и
т.
п.
отнюдь
не
означает
для
нас
возведения
(или
обнаружения)
некоторой
непре
одолимой
преграды
между новым
и
старым
способами
исследования.
Обращая
внимание
на
характеристики
проживаемого
пространства,
мы
отнюдь
не
говорим,
что
оно
не
имеет
ничего
общего
с
созерцаемым.
Напротив,
мы
обнаруживаем
здесь
-
вопреки
Хайдеггеру
и
Лефевру
-
некий
континуум
смыслов,
могущих
быть
логически
по
строенными
в
связи
друг
с
другом.
Мы
еще
неоднократно
будем
сталкиваться
с
тем,
как
в
постижении
смысла
ве-
208
:
щей
и
мест,
казалось
бы,
совершенно
разнородные
:-
смыслы
могут
быть
различены
только
аналитически
и
словно
бы
просвечивают
один
через
другой
в
явлениях
повседневных.
Это
означает,
что
внимание
к проживае
мому
не
будет
поворотом
к
совершенно
новой
стратегии
исследования,
но
будет
только
обогащением
старой.
Од
нако
уже
одно
это
потребует
значительных
усилий,
при
чем
тем
больших,
чем
более
устоявшейся
является
дис
циплина,
в
рамках
которой
придется
совершать
такое
продвижение.
Нам
придется
столкнуться
с
тем,
что
в
критике
науки
иногда
называют
«реификацией
концеп
ТОВ»,
т.
е.
с
тем,
как
понятия
науки
выдают
за
вещи
как
таковые.
Но
для
нас
дело
не
в
критике
науки,
а в
отноше
нии
наблюдателя
к понятиям,
которыми
он
вооружен
не
то
чтобы
помимо
своей
воли,
но
в
силу
принадлежности
к
определенному
роду
деятельности,
будь
то
научной
или
практическоЙ.
Описания
мест
имеют
специфический
ха
рактер,
но
специфика
эта
незаметна
для
пользователя
средств
описания.
Проиллюстрируем
это
положение
на
примере
рассуж
дений
Курта
Левина.
В
статье
«Военный
ландшафт»,
со
единяющей
профессиональные
изыскания
психолога
с
личным
опытом
участника
боевых
действий,
он
пишет
о
необходимости
различать
«феноменологически
подлин
ный»
ландшафт
и
те
представления,
которые
мы
могли
бы
о
нем
составить.
Можно
представить
себе,
говорит
Ле
вин,
«одинокий
холм»
просто
как
«изгиб
поверхности»,
т.
е.
в
качестве
двухмерной
фигуры
7
;
или,
эстетически
переживая
во
время
прогулки поля
и
луга,
можно
соста
вить
представление,
как
увидел
бы
их
земледелец
(дале
кий
от
наших
эстетических
восторгов
и
озабоченный
об
работкой
земли).
Но
эти
«представления»
-
не
то
же
са
мое,
что
наше
реальное
переживание.
Прожитое
и
пережитое
сообщает
нашим
представлениям
особый
от
тенок,
которого
нет
у
представлений
о
представлениях
7
Лучше
бы
переводчики
писали
не
об
.изгибе.
и
«поверхно
СТИ.,
а о
.кривоЙ.
И
«плоскости.,
тогда
бы
мысль
Левина
была
куда
яснее
его
русским
читателям.
14
А.
Ф.
Филиппов
209
других
людей,
не говоря
уже
о
«феноменологии
подлин
ного
ландшафта»
8.
Однако
здесь-то
и
таится
подвох.
Опи
сывая
военный
ландшафт,
Левин
проницательно
замеча
ет,
что
взгляд
его
во
многом
был
предопределен
службой
в
артиллерии.
Пехотинцы
увидели
бы
иначе
[Левин
2001: 87].
То
есть
восприятие
не
пассивно,
оно
вбирает
лишь
то,
на
что
был
направлен
вышколенный
nра"ти
"ой,
а
значит
и
потребной
для
этой
практики
теорией
взгляд.
Значит
несомненность
пространства
как
пережи
вания
если
и
не
ставится
под
сомнение,
то
обусловливает
ся
спецификой
концептуального
--
концептуализиро
ванного
--
взгляда.
Об
этом
же
(хотя
в
связи
с
иной
проблематикой)
пи
шет
современный
немецкий
географ
Герхард
Хард.
Не
редко
бывает
так,
что
ученые,
представляющие
«зре
лую»,
т. е.
замкнутую
и
инертную,
дисциплину,
пере
стают
различать
язык
науки
и
язык
наблюдения,
они
буквально
видят
то,
о
чем
говорят
им
их
теории.
Имен
но
это
произошло
с
представителями
зрелой
географии
ландшафта,
сложившейся
в
50-е--начале
60-х
гг.
ХХ
в.
«Здесь
то,
что
выдавалось
за
"непосредственные
наблю
дения"
(вроде
того,
что вот
там-де
проходит
граница
ландшафта,
а
вот
тут
--
пространство
ландшафта),
часто
оказывалось
аббревиатурой
очень
сложных
теоретиче
ских'
высказываний
и
предпосылок.
Специалист
по
ландшафту
некоторым
образом
жил
в
мире,
где
нередко
полагал
возможным
непосредственно
наблюдать
и
даже
невооруженным
глазом
«видеть»
столь
сомнительные
теоретические
конструкты,
как
геотопы,
геофакторы
и
ландшафты.)
[Hard
1973: 71].
Очевидно,
что
обозначив
шаяся
здесь
проблема
не
может
быть
решена
каким-то
простым
и
единым
способом.
Переживание
подлинно
сти
пространства,
как
мы
показали,
опираясь
на
рассу
ждения
Зимона,
--
это
единственное,
что
делает
обра
щение
к
нему
чем-то
иным
и
большим,
нежели
исследо
вание
образов и
схем
пространства
как
частного
слу-
8
Левин
благоразумно
не
задается
вопросом
об
авторстве
.фено
менологии
подлинного
ландшафта
•.
210