Дугин А. Основы геополитики (Книга 2). Мыслить пространством
Подождите немного. Документ загружается.
зазвучали хоры и оркестры существ, не имеющих длительности... Поэтому я не мог
различить деталей, я созерцал Целое, и понял слишком много для того, чтобы сохранить
способность говорить на каком-то одном из языков. Я подавлен и уничтожен, способен
лишь бормотать и издавать звуки, в которых слились все языки и наречия мира, прошлые,
настоящие и будущие. У всех, однако, есть общая ось, но она выходит за пределы
рассудка. Если вы хотите что-то понять в моих пророчествах, то могу посоветовать вам
только одно — повторите мой опыт. Но нет, нет, лучше оставайтесь там, где вы сейчас
есть. Я не могу взять на себя ответственности за прыжок ваш в сферу пространства. Я
найду учеников и старательно подготовлю их для того, чтобы толковать мои вопли и
стенания. Я огражу их от чудовищной прямоты опыта, но научу тайнам и видениям
прикровенно. От них вы и узнаете о том, что было, есть и будет..."
На этом основаны школы пророков. В конце концов, это тоже — профессия.
Но цикл пророчеств кончается тогда, когда мир вступает под черную тень Запада.
Время ядовито кусает пророка за уязвимую ступню. И тащит вниз.
1.8 Где брат твой - Каин?
Рене Генон дает интересную интерпретацию сюжета о детях Адама. Он говорит об
изначальном дуализме оседлости и кочевничества. Оседлость и кочевничество
соответствуют двум изначальным состояниям человеческого общества. Поэтому их
архетипы мы находим на заре священной истории. Авель и Каин.
Каин — оседлость, его занятие — хлебопашество, его жертва — бескровна. Его
царства — растительное и минеральное.
Авель — кочевничество, его занятие — скотоводство, его жертва
— кровава. Его царство — животный мир.
Оба — дети первочеловека, Адама. Но до изгнания из рая Адам "возделывал сад",
т.е. тоже был смотрителем растительного царства. Сам символизм рая (он в начале) —
растительный, а символизм небесного Иерусалима (он в конце) — минеральный.
Каин наследует Адаму в большей степени, нежели Авель. Поэтому он назван
первенцем. В ведении Каина и начало, и конец. Каин считается создателем первого
города. Возможно, к этому восходят иудаистические концепции о "демонизме городов",
воплотившиеся в эсхатологических легендах о Вавилоне...
Каин — фиксация, Авель — подвижность. Каин — древнейшее и грядущее, Авель
— промежуточное, настоящее. Бескровная жертва Каина связана с доавраамическими
культами, с Мельхиседеком. Авель
— префигурация Аарона и его священства. Кровавая жертва.
У Генона в "Царстве количества" тема получает сложное развитие: "оседлые"
(каиниты) работают со временем, "кочевые" пожирают пространство. Убийство Каином
Авеля, по Генону, есть прогрессирующая оседлость цивилизации, фиксации, доходящей в
своем пике до насильственного "усаживания" на одно и то же место последних кочевых
народов в XX веке — евреев и цыган. Далее следует месть Авеля: "извращенное
кочевничество" размывает городскую цивилизацию, растворяя фиксацию через
субверсивные распыляющие концепции "блуждающих космополитов".
Здесь возникает некоторая неясность: "оседлые", логически связанные с
пространством, оказываются теперь ответственными за "дела времени", а "кочевые" —
наоборот. Это требует дополнительных размышлений. В другой работе.
Безусловно, одно: Каин — пространство в обоих его ипостасях: и в адамическом
сельскохозяйственном и в эсхатологическом городском. Непонятая фигура в рамках
иудаистической этики, возвышающей все кочевое и кровавое, принижающей все
бескровное и оседлое. Евразиец Алексеев, верно, заметил по этому поводу, что вся эпоха
царств, связанная со строительством Храма, виделась ортодоксальному иудаизму в
довольно двусмысленном, если не сказать отрицательном свете. Иудеи тяготели к
теократии, к ароновскому служению, к радикальному аврамизму. Цари, оседлость, города,
- 11 -
все это было чуждым, внешним, подозрительным. '
Вагнер о Монсальвате: "Здесь время переходит в пространство". Генон
отождествляет Монсальват с осевой горой древних традиций, на вершине которой
находится "земной рай". "Переход времени в пространство" — это для Генона вместе с
тем ход экстремальной фазы эсхатологического процесса. Каин добивает Авеля только
сегодня. Но вместе с тем это разгадка квадратуры круга — "каменный цветок",
"окаменевшее райское растение". Где-то, на тайном плане бытия, это действительно так,
но не как данность, а как задание, не как факт, а как цель грандиозной революции...
Авель — время, сам дух историцистской парадигмы. Эта парадигма родилась в
аврамизме, в иудаизме, и оттуда вползла в современность, сделала современность. Новое
Время — время иудейское. Время Авеля. Отдаляясь от Генона, выдвинем свою версию
"мести Авеля" — эта месть не в будущем, но в прошлом, в настоящем. Эта месть — сама
историцистская парадигма.
Либералы не проповедники оседлости. Они носители "нового кочевничества".
Неслучайно "царство денег" отождествляется Жаком Аттали с "царством новых
кочевников".
В Каине же скрыт Монсальват, смычка города и деревни, трудового крестьянства и
пролетариата. Пролетариат — металлург, Тубалкаин, металлический мир городов,
"кузнецы и алхимики". Крестьянство — сельскохозяйственный труд самого Каина,
повторяющего древнее, догрехопаденческое занятие своего отца. (Хотя каббала учит, что
у Каина и Авеля были иные отцы, а первенцем Адама и Евы вне адюльтеров был Сиф.)
Каин — Восток, демонизированный жрецами по чину Ааронову. Как и Сеир, Исав,
другая белокурая бестия, и снова первенец, только у Исаака. Постоянная дискриминация
первенцев у евреев — вплоть до Ефрема и Манассии. Это время хочет представить себя
первичней пространства, Кронос силится выдать себя за первого и единственного... А он
среди титанов младший (и оскопил своего отца — Небо, видимо, застав его однажды
пьяным и нагим, как Хам). Римский Сатурн — эквивалент Кроноса — дал название
празднику "сатурналий", когда высшие и низшие в иерархии меняются местами, "после-
дние становятся первыми".
Время, которое переходит в пространство, это не то время, которое пожирает
пространство.
"О Каин! Ты просто непонят, как и брат Кроноса, Иапет.
Титан Иапет...
Деликатный Иафет, голубоглазый златокудрый сын Ноя, верный радуге, строитель
великих Империи, вождь четырех вселенских царств.
Ты — Каин!
Рыцарь Грааля, ты — Каин! Если успешно дошел до цели, и на святой горе —
"холме спасения" — обрел пылающую чашу.
Добродушный рыжий Исав, большой охотник, ты — Каин! Как радовался тебе
проникнутой духом высшего насилия благородный Исаак, чье Божество поминалось под
именем "Муж Сильный", "Иш": как любил он твой живой природный лесной запах, твое
мужество, твою простоту... Но..."
Авель родил Оккама, Окнам родил Декарта, Декарт родил Канта, Кант родил Конта,
Конт родил Поппера, Поппер родил Фукуяму... Да иссякнет на Фукуяме лунный род,
считающий себя "избранным".
Генон не прав, Каин еще не убил Авеля, точнее, убил, но не до конца. "Они входили
в печи сотнями, а выходили тысячами..." Не очень приятное Монсальвату чудо с тремя
отроками и небесной росой повторилось совсем недавно с обратным смыслом. Пока
длится месть Авеля, кудрявого свежевателя покорных тушек невинных овец, "малых сих".
Каин невиновен, он исполнял долг — кровь за кровь, кто раз пустил ее у невинной твари,
тот ответит сполна. Гуманней приносить в жертву людей, чем зверей. По меньшей мере,
человек обязательно в чем-то виновен, а зверь? А Зверь?
- 12 -
Каин — "ка", свет, воздевающий руки, весенняя руна пространства. Каин — Восток,
Авель — Запад.
1.9 Война Иеговы
Если Запад так погрешил перед онтологией, посмел восстать на нее, если он
оказался родиной Времени, временной парадигмы и Рене Декарта, то, что же остальные
стороны света, остальные регионы качественного пространства?
Юг акцентировал массу. Север — разрыв и предел, сектор бытия, в котором обе
континуальности — время и пространство — задавали себе вопрос о том, что пребывает
по ту сторону или с обратной стороны от центра. Восток — крепость парадигмы
пространства, восходящая антитеза диверсии, стремящейся к обобщению. Восток —
воинствующая истина онтологии. Востоку поэтому принадлежит миссия положить предел
западному резонансу катастрофы.
Но Восток обязан для этого собрать воедино треугольник, где будет осмыслена роль
Севера и роль Юга. Преодолеть западный соблазн в действительности невозможно без
того, чтобы заново исследовать содержание всех онтологических областей.
Почему время на Западе вышло из-под контроля? Как связаны Юг и Запад? Север и
Восток?
Резонанс Запада внятен. Но чем мог бы быть резонанс Севера? А Юга? И чем
должен стать резонанс Востока?
Ответить на катастрофу пространство сможет только в том случае, если сумеет
схватить ее онтологическую причину. Это значит, стороны света должны полноценно
поведать самим себе о структуре своих бытийных ролей. Все ориентации будут
приведены к Востоку, к Востоку вещей, чтобы обрести речь. И только тогда змию Нового
Времени удастся свернуть его скользкую шею, размозжить его очковый плешивый череп.
Восток должен быть насыщен новым знанием, обменяться с треугольником
остальных сторон Света спецификой высвечивания онтологических посланий. Старое
время Востока не пригодно. Кризис временной парадигмы провоцирует рождение на
Востоке особой хронологической модификации. Эта модификация — ответ на западный
резонанс, но активирует она дистанционный диалог Севера и Юга. Все вместе взятое
должно добавить общей ткани бытия знания о его истоковой, теневой стороне, о темной
стороне онтологической Луны. Или о каббалистическом значении имени демона Солнца...
Как соотносится парадигма пространства и парадигма времени сегодня можно
описать. Проблема высвечена кризисом современного мира. В этом динамическом
катастрофическом действии открылась пространственная механика гносеологического
Востока и Запада. Добавим, в их подъестественном состоянии. Гипертрофия Нового
Времени, как вопль болезненно пытающегося абсолютизироваться Запада, вывела на
поверхность затемненные ранее онтологические структуры. Но пока еще у нас нет
инструментария для следующего шага. — Мы не знаем, каким будет ответ Востока на
этот вызов. Мы знаем, каков Восток страдательно — как побежденная исторически
антитеза Западу. Но мы не знаем пока его триумфальной онтологической поступи, его
золотого посткритического самоутверждения. Есть подозрения, что такое утверждение
невозможно без фундаментальной перетряски пропорций в общей подоснове бытия.
Вопрос Запада — временная парадигма — выставлен как подлежащая преодолению
и искоренению аномалия. Какую парадигму в таком случае диктуют Юг и Север, и как их
надо учитывать Востоку, чтобы "раздавить гадину"?
Север — истоковый импульс, Юг — масса. Север архитипизирует идеальные модели
онтологических ориентации. Как Родина и Небо. Юг дает темную почву для облачение
фигур в массы. На Востоке оба принципа выливаются в единство духотворящей плоти или
телесной духовности. Живое пространство. Запад разделяет Север от Юга, "плотное от
тонкого", suaviter cum magno ingenio. Запад превращает Север в пространство
Минковского, а Юг покоряет, атомизирует и распыляет. Понятно, как существует Восток
- 13 -
наряду с Западом и до него. Рассвет перед закатом, до заката очевиден и представим. Но
когда Закат-Запад хочет пожрать все, выйдя за отведенные ему рамки, что делать
Востоку? Способен ли он сам вытянуть свет из воронки большой полночи?
В такой жуткой ситуации нельзя отделаться схемой. Может статься, что резонанс
Запада окончится распылением всего. Это произойдет в том случае, если у онтологии есть
надвременным образом предрешенный конец. Некоторые религиозные теории так и
считают. В этом случае временная парадигма и является инструментом окончательного
уничтожения. Все, что она сумеет разъесть, будет превращено в антибытие, вывернуто
наружу. Нельзя исключить, что между Западом, этими религиями и антибытием есть
сговор. Почти наверняка есть.
Если это все же не так, то все просто начнется снова. Запад, разбухая, захватит в
свою виртуальную пустоту, в отрицательную ячейку дигитальной парочки ("да"-"нет")
лишь сор бытия, и на пустом, освобожденном месте само собой обнаружится Восток и
парадигма пространства. Но это будет касаться новых персон, новых волновых
пересечений. Есть и такие религии, фаталистичные, стабильные, спокойные, стоически
переживающие собственное уничтожение.
Но высшей притягательностью обладают сектора мысли, расположенные на
пересечении этих кругов. Парадигма времени ужасна. Это — зло и конец. Парадигма
пространства — прекрасна. Это истина и перманентность. Но и там и там снята
телеология, вопрос о конечной и промыслительной ориентации шагов,
предопределяющих не структурализацию онтологических страт, а причину такой
структурализации. Иными словами, неопределенность — возможно, в форме особой под
вопросом стоящей дискретности — брезжит на внутренней границе волнового
всепространства, там, где, казалось бы, располагается Большой Ответ. И в этом случае
сами собой связываются — нет, это не точно — шокируют подозрением о наличии
возможной связи онтологические дисфункции Запада и мерцающий (не твердо наличе-
ствующий, не утвержденный, не засвидетельствованный) разрыв в пункте, где лежит
центр онтологической карты.
Считается, что пары (дымы) от этого центра идут вверх на Север, а осадок — вниз,
на юг. Потом Север смешивается с Югом и появляется Восток. Потом Восток дает
импульс вращательной траектории, последующей онтологически за ортогональным
жестом распадения полюса на Север и Юг. В результате кругового скитания жизненный
ком распадается. Это — Запад. Но отходы жизни, имманентные результаты конца не
совпадают с плотскодуховными предопределенностями Севера и Юга. Так
осуществляется полный безвозвратный онтологический процесс по ту сторону атомарных
иллюзий. Персона- маска, вещь или форма проходят по градусам бытия, говоря о себе на
разных стадиях по-разному. Потом временная неделимость развеивается, а имена
остаются. В пространственной парадигме все это, на самом деле, не повторяется, но есть
одно и то же. Онтологическим и смысловым образом. Неважно, что мнят об этом
подпадающие под гипноз мельтешении туманных разнообразий существа, капельки влаж-
ного бытия. Все это пребывает неизменным.
Необратимость "западного изгнания" (Сохраварди) помимо указания на
ограниченность онтологии — вывод самого Запада — или утверждения перманентности
пространства, где просто нет никаких перемещений (аксиома Востока), может иметь и
третий смысл.
Это — путь "войны Иеговы", кираса Востока. Раскол в последних толщах, взятый на
щит.
Сказать об этом невозможно, поскольку это еще не стало фактом. Более того, это
может и не стать фактом, так как выходит за рамки даже пространственной парадигмы.
Есть ли что-то за пределом бытия?
И не это ли гипотетическое "что-то" навлекло на нас чуму Запада, горячечный недуг
картезианства, чтобы косвенно указать на перспективы еще более далекие, опасные и
- 14 -
глубинные, нежели пропитанный Страхом Божьим торжественный строй неподвижной
пространственной Вселенной?
Au-dela de la Lumiere primordiale de 1'Orient des choses et des etres...
И еще более дерзко: Jenseits des Nordens, des Eises, des heute (Ницше)...
Часть II
МОСКВА КАК ИДЕЯ
Глава 1
Москва как идея
1.1 Религиозное значение Москвы
Москва является не просто великим городом, не просто великой столицей, не просто
символом гигантской Империи. Москва — базовое понятие богословия и геополитики.
Москва названа "Третьим Римом" не просто как метафора или самопотворство узко
национальной гордости. Все гораздо, гораздо глубже. В Православии существует особое
учение о "трех Римах". Первым являлся имперский Рим до Христа — тот самый, на
территории которого Сын Божий сошел на землю. Этот Рим был универсальной
реальностью, объединявшей в цивилизационное единство гигантские пространства,
многочисленные народы и культуры.
Второй Рим, Новый Рим — Константинополь, столица Римской Империи,
принявшей благодать святого крещения. Отныне римская Империя приобрела сугубо
церковный, глубоко христианский смысл.
Православный Император, Василев-с, как глава Империи, был отождествлен с
загадочным персонажем из 2-го послания св. Апостола Павла к Фессолоникийцам —
"держащим", "катехоном", — который должен препятствовать в конце времен "приходу
сыну погибели".
Приход Христа — центральное событие мировой истории. Все, что предшествовало
ему, было предзнаменованием. То, что за ним последовало, было универсализацией
Благой Вести. И центром истории в христианскую эпоху, в православном понимании, был
именно Рим, Новый Рим, Константинополь и его глава — православный василевс.
Иными словами, после Константина Новый Рим (Второй Рим) был истинным
субъектом истории, рычагом таинственного домостроительства Спасения и Обожения
Эйкумены.
Еретический Запад во главе с германскими королями-узурпаторами и
обмирщвленным католическим клиром отпал от Рима, а значит, отпал от Церкви. Ватикан
был антимиром, отрицал православное значение "катехина"-басилевса, неправомочно
утверждал тотальность папской власти.
После раскола Церквей на Западную (католическую) и Восточную (Православную)
единственным хранителем истинного христианства остался Новый Рим, Византия,
католики же пали в бездну отступничества. От них "катехон" был изъят.
Но и Второй Рим обречен был на падение. Когда поколебался в вере и попытался
- 15 -
прибегнуть к военной помощи Запада против тур-ков, даже ценой отказа от твердого
стояния в православной истине и принятия Флорентийской Унии. Но это его не спасло,
может быть, напротив, окончательно погубило.
И тогда, казалось, нет больше места "катехону", "держащему", двери для прихода
"сына погибели" открыты.
Но в северном царстве, во снежных и диких землях, населенных странным,
задумчивым, созерцательным, погруженным в стихию своей тайной миссии народом, все
вещи остались такими, будто страшного события — "удаления держащего" — не
произошло. Как рай был избавлен от декаданса грехопадения всех остальных мест земли,
Русь оказалась единственной страной, где чудесно сохранились пропорции и нормы
подлинного христианства.
Итак, вечный город переместился на Север, в Москву. Москва отныне приняла
эстафету субъекта истории. Позже было установлено на Руси Патриаршество, в полной
мере утверждена "симфония властей". Москва стала синонимом Православия в
поствизантийскую эру.
Последним оплотом Спасения, ковчегом истины, Новым Израилем.
Москва — это печать богоносности русского народа.
Этот город вошел в духовную историю последним. Третий Рим, "четвертому не
быти".
Но последние станут первыми, значит Москва — самая богоизбранная точка земли.
А так как именно нашу человеческую землю Спаситель избрал местом Воплощения,
значит место это — центрально во всей Вселенной.
Москва — истина, жизнь, путь, благо. Москва — абсолют.
Тень антихриста пыталась сломить и этот последний оплот Благой Вести. Двести лет
петербургской, романовской России — период "мерзости запустения". Нет Патриарха, нет
полноценной симфонической монархии, нет Москвы как столицы. Все сходится.
И лишь в 1917 странные разномастные одержимые личности — большевики — как
высший парадокс, как странная сотериологическая энигма ставят вещи на свои места. В
этот период, несмотря на откровенные антицерковные гонения, восстановлено Русское
Патриаршество, упразднена предательская династия, и самое главное: Москва — снова
столица, снова Третий Рим.
Тем временем в резиденции московских (!) царей чудесно обнаружена икона
"Державная". На ней — Царица Небесная на троне, как властительница России, как
самодержица Третьего Рима, святого города Москвы, прекрасней и трагичней которого
нет, не было и не будет во Вселенной.
1.2 Геополитическая миссия Москвы
Являясь центром богословской христианской доктрины, связанной с тайной судеб
всего человечества, с мистерией Спасения, Москва является осью и более приземленной,
чисто геополитической реальности.
Если в основе христианского видения истории лежит битва между верными Христу,
между Церковью Христовой и миром апостасии, реальностью антихриста, "сына
погибели", то в геополитике основная драма разворачивается в противостоянии двух
лагерей — Суши и Моря, теллурократии и талассократии.
Мир Моря, начиная с Карфагена и кончая современными США, воплощает в себе
полюс торгового строя, "рыночной цивилизации". Это — путь Запада, путь
технологического развития, индивидуализма, либерализма. В нем доминирует динамика и
подвижность, что способствует модернизации и прогрессу в материальной сфере. Циви-
лизация Моря получила в последние века также название "атлантизма", так как мало-
помалу основной оплот ее вплоть до возвышения смещался в сторону Атлантического
океана (США). Современный Североатлантический альянс является стратегическим
выражением этой цивилизационной модели.
- 16 -
Ему противостоит мир Суши, мир Традиции. Это — "героическая цивилизация",
реальность верности древним устоям. Здесь прогресс осуществляется не столько в
материальной сфере, сколько в сфере духа, моральное доминирует над физическим, честь
над выгодой. От Древнего Рима через Византию тянется геополитическая история Суши к
Восточному блоку, противостоявшему Западу в период "холодной войны". Цивилизация
Суши — Евразия, континентальные просторы. В центре этого евразийского пространства
— Россия, названная крупнейшим английским геополитиком, одним из отцов-основателей
этой дисциплины, "срединной землею". И снова в центре России — Москва. Как резюме
всех сухопутных пространств, как синоним цивилизации Суши.
Макиндер писал: "Тот, кто контролирует Евразию, контролирует весь мир". На этом
основана долговременная геополитическая "стратегия анаконды", которую на протяжении
веков англосаксы, атлантисты, реализуют внутри континентальных просторов. Это все
время продолжающаяся "битва за Москву".
Москва — столица цивилизации Суши. Расположенная в глубине континента, вдали
от портов и морей, она представляет собой континентальную столицу, объединяющую в
себе пространственные массы евразийского Востока и технологическую динамику
евразийского Запада.
С Запада сюда рвались атлантисты под разными флагами и в иные времена: от
поляков, Наполеона до Гитлера. И всякий раз оккупанты Запада были отброшены
континентальной мощью назад, к атлантическим берегам.
Москва — ось евразийского блока, сердце "сердцевинной земли".
1.3 Московское царство
Разные исторические школы no-разному определяют источник русской
государственности. Большинство склоняется к тому, что центральным периодом
государственной истории является Московское царство или так называемый "московский
период", длившийся с XV по XVIII века, т.е. с освобождения от татар до Петра Первого.
Именно в это время сформировались основные черты великоросского народа и его
государственных и социальных институтов. Подробнее и объемнее других историков этот
процесс показал великий русский ученый Лев Гумилев, подчеркнувший, вслед за
русскими евразийцами, радикальное отличие Московской Руси в этическом, этническом и
культурно-социальном плане, как от остальных славянских образований, так и от
Киевской Руси, которая оставалась обычным провинциальным восточно-европейским
государством без каких-то особых евразийских геополитических черт.
Собственно Русь как уникальное евразийское образование, принявшее на себя
географическую и политическую миссию Чингисхана и призванное объединить под своим
контролем континентальные земли (и культуры) Востока и Запада, сложилась именно в
Московский период, когда московские князья, позже цари, осознали свою ответ-
ственность за особый историко-культурный путь, вверенный русскому народу. На
религиозном уровне это проявлялось в принятии русскими на себя идеологии византизма,
но на практике эта возвышенная идея накладывалась на модель жесткой
централизованной административно-хозяйственной системы татарской империи. Такое
сочетание делало из провинциального государства колыбель мировой империи, из
странного, затерянного в снегах и лесах, парадоксального народа — этнос, осененный
вселенской миссией.
В Московской идее, в концепции "Третьего Рима" (старец Филофей) воплотилось
высшее чаяние национальной воли. Домосковский период был прелюдией к
Московскому.
Петербургский период, когда Романовы начиная с Петра формально
анафематствовали "старый уклад" и "старую веру", обратились на Запад, отреклись от
исполнения собственно евразийской миссии и обрекли народ на завуалированное, но от
этого не менее тяжкое "романо-германское иго" (по выражению кн. Н.С.Трубецкого), все
- 17 -
же нес в себе тенденции, заложенные в Москве. Пусть на другом уровне, но связь с
колыбелью национальной государственности не порывалась никогда. Если Санкт-
Петербург был воплощением российского "западничества", столицей, максимально
приближенной к "атлантизму", то Москва оставалась символом евразийского,
традиционного начала, воплощая в себе героическое святое прошлое, верность корням,
чистому истоку государственной истории.
Все "модернистическое" в России связано с Санкт-Петербургом. Все традиционное
— с Москвой.
Три исторические столицы России символизируют три геополитические ориентации
и одновременно три типа государственности.
Киев — этническая, восточнославянская линия. В пределе, она тяготеет к тому,
чтобы стать культурно-политической провинцией Европы. Будучи православной,
Киевская Русь входила в православный мир, но не была и не могла быть мощным
самостоятельным православным государством с особой национальной идеей и со
специфическим социальным устройством.
Москва — евразийская столица, символ становления русских самими собой,
обретения ими смысла своего исторического существования, особого уникального стиля в
сочетании с задатками универсальной миссии, как в культурном, так и в политическом,
как в религиозном, так и в социально-этическом смыслах. Москва — самостоятельность и
законченность, обретение себя.
Санкт-Петербург — столица светская, постмосковская, связанная с десакрализацией
русского быта, с отказом от духовной исторической миссии, от уникального и
универсального одновременно русского пути. Это — линия отчуждения от собственных
корней и духовно-исторических традиций. Очевидно, что синодальное "петербургское"
Православие имеет мало общего с истинным византизмом, на принципах, которых
строилась Русская Церковь в Московский период во главе с Православным Царем и
Православным Патриархом. В Санкт-Петербург же в XVIII веке вход людям в простом
русском платье вообще был запрещен указом...
1.4 Москва Советская
Перенос большевиков столицы в Москву в высшей степени показателен. С
геополитической, исторической и, в некотором смысле, духовной точек зрения это было
жестом, ориентированным на возврат к евразийской ориентации. Трудно сказать,
отдавали ли себе вожди коммунистов отчет в таком поступке. Но с точки зрения высшей
логики это было совершенно оправдано. При советском режиме Россия вновь
противопоставляет себя Западу (хотя теперь и на основании сугубо идеологических
предпосылок), вновь открывается к Азии, вновь вступает на путь культурной, социальной
и экономической автаркии. Можно -сколь угодно долго рассуждать о "слишком большой
цене", которой было за это заплачено. Но все великое в истории делается, увы, большой
кровью.
Как бы то ни было, максимального пространственного объема евразийский лагерь
достигает именно при большевиках, а СССР остается самым выразительным примером
гигантской континентальной империи. В единый блок интегрируются различные
континентальные территории, евразийские этносы, культуры. Советский период представ-
ляет собой попытку найти новый актуальный и современный, но все же узнаваемый
мессианский идеал Третьего Рима.
Красная Москва становится столицей Третьего Интернационала. Третье Царство —
Империя Святого Духа, Эта теория восходит к христианскому мистику Иаохиму де
Флора, и еще глубже к древнему харизматическому проповеднику Монтану, который был,
кстати, первым, кто задолго до анабаптистов и патриарха Никона начал строить в
Фессалии Новый Иерусалим, земной прообраз Небесного Града.
Пусть в еретической и экстремальной форме, но и большевики ясно ощущали тайное
- 18 -
дуновение евразийской мысли, Московской Идеи в ее универсальном значении. Вместо
народа и Церкви был поставлен "пролетариат", вместо "сатаны" — капитал, вместо
"цивилизации Моря" — международный империализм и колониализм, э
Меняется язык, меняются термины, меняются идеологии... Но суть остается
прежней. Москва, столица Суши, Духа, Труда, против океанических стратегий материи и
торговых технологий.
Снова Рим против Карфагена, идеал иерархии и служения против ценностей
наживы, предпринимательства, "разумного эгоизма".
На сей раз Москва — становится "Римом пролетарским". Но все же именно Римом.
Упованием угнетенных, обездоленных, обобранных и униженных всей земли... Столицей
новой империи — империи, которая мыслилась как наступление эры всеобщего счастья и
добра...
Цена, заплаченная за идеал, слишком огромна. Но дискредитирует она не сам идеал,
а лишь пути его реализации. В том, что чуда не произошло, виноваты не те, кто искренне
и жертвенно стремились к нему, а те, кто оказались слишком земными и обычными для
высокой мечты.
1.5 Быть или не быть...
История Москвы есть история идеи. Она лежит не только в прошлом, но и
простирается в будущее.
Сегодня мы, безусловно, переживаем глубокий кризис государственной и
национальной идеи, не можем нащупать правильных пропорций для понимания
прошлого. Отсюда растерянность в настоящем. Ощущение катастрофы, связанное с
мыслью о будущем. Наше общество судорожно пытается обрести надежный ориентир,
непротиворечивую, объемную, емкую концепцию нашего национального пути.
Существует определенный общественный сектор, который — вслед за американским
политологом Фукуямой — считает, что "история закончилась", что нациям, государствам,
религиям и культурам суждено отмереть в едином мире планетарного рынка. Таковы
крайние российские либералы, считающие своей главной задачей поставить финальную
точку в национальной истории, сделать из России "табула раса", превратить ее в
количественный, ничем не отличающийся от других сегмент мирового сообщества.
Но совершенно очевидно, что такой экстремистский подход едва ли устроит всех
нас. Едва ли мы спокойно примем перспективу исторического исчезновения, безгласного
растворения в бескачественном мире. Едва ли мы легко откажемся от нашей религиозной,
геополитической, социальной, культурной идентичности, как того хотелось бы
технократам "нового мирового порядка".
У нашей национальной альтернативы есть имя, есть символ, есть знамя. Это —
Москва. Во всем значении этого сложнейшего понятия, во всей глубине и
парадоксальности этой законченной и самодостаточной теории.
Гамлетовский вопрос "быть или не быть?" в общенародном историческом смысле
формулируется для нас сегодня так: "быть или н« быть Москве?", "быть или не быть
Московской Идее?"
В этой точке, как в фокусе, переплетаются хозяйственные и административные
проблемы, политические интересы и философские вопрошания, исторические теории и
современные идеологии, экономические связи и социальные кризисы.
Но на всех уровнях, в любых срезах и на всех этажах этой сложнейшей темы мы
должны ясно помнить те смысловые глубины, которые стоят за каждым конкретным
вопросом, за каждым принятым решением, за каждым одобренным или отвергнутым
проектом, постановлением.
- 19 -
Глава 2
Полюс Русского Круга:
место Москвы в сакральной
географии России
2.1 Контуры страны в "психологии глубин"
Вопросы географии теснейшим образом сопряжены с психологическими
архетипами. Каждый народ, каждая цивилизация, каждая культура видит и понимает
пространство особым уникальным образом. Всегда существует некоторый код, который
служит отличительным признаком национального мифа о территории.
Реконструкции современных историков религии, социологов и антропологов
позволяют говорить о целой науке, — сакральной географии, — которая предопределяла у
наших предков восприятие окружающего мира в его пространственном измерении.
Нормы сакральной географии легли в основу эпосов, житий, преданий, легенд, мифов и
волшебных сказок.
По мере развития рациональных сторон жизни сакральная география уходила в
сферу бессознательного, предопределяя глубинные психические архетипы,
рудиментарные реакции, типологию оговорок и сновидений. Исчезнув с дневного уровня,
география мифа переходила в сферу бессознательных реакций, но от этого отнюдь не
утрачивала своей гипнотической силы.
Есть народы, которые воспринимают свою родину, свою страну как остров. Иные
видят ее как равнину, окаймленную горами. Третьи — как пространство между двух или
более великих рек. Четвертые — как непрерывную чреду гор. Пятые — как береговую
линию. И так далее. И на основании этой сакральной географии родного края фор-
мируется представление о всей вселенной.
По мере развития обыкновенной (несакральной) географии эти представления
отходят в прошлое, но — как показали исследования школы "психологии глубин" Густава
Юнга — сохраняют свое влияние на структуру человеческой души. И даже в современном
обществе, основанном на точных знаниях и технологическом рационализме, древние
представления дают о себе знать с полной силой.
2.2 Русские гусли Киевского периода
Сакральная география Руси имеет три основные формулы, соответствующие трем
этапам развития русской государственной мысли. Древнейшая модель сакральной
географии, свойственная Киевской Руси, рассматривала русское пространство как круг,
гигантскую равнину, окруженную со всех сторон кольцом гор. Существовали предания о
том, как какой-то русский богатырь (Илья Муромец и т.д.) совершил подвиг, расчистив
Русскую Равнину от завалов камней, лесов и басурманок, сдвинув все это на окраину.
Упорядоченное'! расчищенное пространство, по краям которого располагаются темные
враждебные силы и пейзажи, в огромной степени повлияли на национальную психологию
русских, предопределив основные черты народного характера, воплотившись в фольклор,
культуру, цивилизационные, социальные и политические клише. Русский Круг
воспринимается на этом базовом уровне как поле, т.е. этимологически как гармоничная
пустота (слово "поле" от "полый", "пустой").
Киевская Русь была не сильно централизована. В ней параллельно наличествовали
несколько полюсов, несколько столиц — Киев, Новгород, Чернигов, Владимир и т.д. В
легендах и преданиях эти полюса Русского Круга уподобляются колкам гуслей или иного
струнного инструмента, между которыми натянуты дороги. Вся Русь предстает как гусли,
- 20 -