Деркач А.А. Политическая психология
Подождите немного. Документ загружается.
Макросоциальная и политическая система воздействует на культуру
политического поведения. Одновременно аспекты непосредственного
социального и политического окружения, с детства и до сегодняшнего момента
формирующие личность, определяют те элементы личностной структуры
(оценивающие объект, посредничающие в отношениях с другими людьми,
обусловливающие эго-защиту, установки), которые непосредственно
направлены на культуру поведения.
Есть и иные психологические схемы, объясняющие причинную
зависимость факторов, воздействующих на культуру поведения,
подчеркивающие, в частности, наличие не только условий, контекста
поведения, но и цель, на которую оно направлено. Независимо от
теоретических разногласий, разные авторы, тем не менее, считают
необходимым учитывать в поведении следующие моменты:
– внешнюю среду, посылающую стимулы субъекту поведения;
– потребности индивида или группы, участвующей в деятельности;
– мотивы, которыми руководствуется субъект, установки, ценности,
ориентации, убеждения и цели субъекта;
– личностные роли, стиль принятия решений, стиль межличностных
отношений, когнитивный стиль;
– действия и поступки, обратную связь между поведением и условиями,
его сформировавшими.
Если не вдаваться в подробности этой схемы, а проанализировать хотя бы
важнейшие из ее элементов (прежде всего внешнюю среду, потребности и
мотивы), то становится очевидным, что поведение начинается с тех стимулов,
которые посылает субъекту политического поведения внешняя среда. И сама
политическая система, и отдельные ее институты предъявляют требования к
культуре поведения граждан. Так, в одних условиях от них ожидается высокая
активность, в других, даже если это требование декларируется, реальные
ситуации, складывающиеся в политическом пространстве, отнюдь не поощряют
граждан к выступлениям даже на стороне системы. Как можно расценить,
например, циркулирующие в коридорах власти слухи об отмене выборов
незадолго до них? Это негативный стимул (блокатор) для и без того не
слишком настроенных на участие людей. Стимулами, или блокаторами, для
политического поведения могут служить и общий политический контекст, и
конкретные события (например, запуск первого космического корабля,
непрекращающаяся война в Чечне, цепь террористических актов в стране,
углубляющееся реальное обнищание населения и т. п.).
Следует также учитывать и роль группового климата, воздействие
ближайшего окружения на принятие человеком решения о том или ином
политическом действии. Так, решение баллотироваться в депутаты Думы
разные кандидаты принимали под воздействием разных стимулов: для одних
было необходимо получить депутатскую неприкосновенность, чтобы укрыться
от преследования со стороны закона, для других было важно перебраться из
провинции в Москву, для третьих решающую роль сыграли экономические
стимулы. Возможно, определенное число политиков стремились принести
пользу обществу и ими двигали побуждения типа «если не я, то кто».
Так же, как и политиков, обычных граждан стимулируют к
политическому поведению разнообразные средовые воздействия, среди
которых есть и общие для всех, и сугубо личные. Но все эти внешние для
человека воздействия не работают автоматически. Они дают эффект только
будучи пропущенными через внутренний мир личности.
Среди внутриличностных факторов, определяющих культуру поведения в
политике, первыми выступают потребности. Трудно себе представить, чтобы
политика порождала у человека какие-то специфические потребности, если не
считать навязчивого стремления стать депутатом, министром или президентом,
которое, подобно заразному заболеванию, распространилось среди
отечественных политиков. В политике действуют обычные человеческие
потребности, среди которых можно встретить и любопытство, и стремление к
свободе, и необходимость удовлетворить голод, и иные материальные нужды.
Чтобы понять, как происходит воздействие потребностей на
политическое поведение, приведем некоторые данные из исследования образов
власти у российских граждан. Как показал анализ требований граждан к власти,
за ними имеются вполне конкретные психологические причины. Рассмотрим те
потребности, которые стоят за приведенными высказываниями респондентов и
определяют их недовольство нынешней властью. Воспользуемся
психологической классификацией потребностей, предложенной известным
американским психологом А. Маслоу. Все потребности он предложил
разделить на пять ступеней, расположенных иерархически: физиологические
потребности, потребность в безопасности, потребность в любви, потребность в
самореализации, потребность в самоактуализации [159].
Классификация потребностей, предложенная А. Маслоу, помогает
классифицировать многообразные человеческие нужды по мере их
возвышения. Ученый предположил, что потребности более высокого уровня
можно удовлетворить лишь тогда, когда более низкие ступени уже пройдены.
Это не означает, что поиском социального статуса можно заниматься только на
сытый желудок. У Маслоу речь идет об ограничении, которое накладывают
нереализованные низшие потребности на восхождение человека к
самоактуализации [159].
Анализ мотивации политического поведения основан на
фундаментальных закономерностях, изученных психологической наукой. Так,
общепризнанной является классификация мотивов, предложенная Д. Маклел-
ландом и Дж. Аткинсоном, где выделены три ключевых мотива: мотив власти,
мотив достижения и мотив аффилиации (стремления быть с другими) [143,
154]. Иногда мотив власти дополняется мотивацией контроля, который
выступает четвертым в этой схеме.
Анализ выделенных подходов к мотивации политического поведения
указывает на следующее. Целесообразно проанализировать все выделенные
мотивы.
Мотив обладания властью
В психологической концепции Д. Маклелланда речь идет не только о
политической власти, но и о власти в семье, в отношениях на производстве, в
иных сферах жизни. Власть – это некая ценность, к обладанию которой
стремятся в той или иной степени все люди [154]. Но есть люди, у которых эта
потребность доминирует над другими, и тогда желание достичь власти
становится для них высшей ценностью.
Есть данные, что гипертрофированное стремление к власти связано с
обстоятельствами формирования личности, порождающими у нее низкую
самооценку, страх пассивности, слабости, опасение оказаться под чьим-то
каблуком. В другом случае потребность во власти может стать результатом
развития агрессивных и деструктивных черт личности. Поэтому власть может
быть желанна по многим причинам, причем у одного и того же человека в
различное время эти причины могут быть разными. Условно можно выделить
три типа причин, по которым власть может быть желанна: чтобы доминировать
над другими и/или ограничивать действия других; чтобы другие люди над ним
не доминировали и/или не вмешивались в его дела; чтобы осуществлять
политические достижения.
Мотив контроля над людьми и ситуацией является модификацией мотива
власти. Политические психологи придают этому мотиву особое значение, так
как полагают, что поведение в политике напрямую связано с развитием этого
психологического показателя. Известно, что по мере достижения социальной
зрелости человек научается контролировать свое собственное поведение, это
дает ему чувство уверенности в своих силах, расширяет границы возможного
участия в разных сферах жизни, в том числе и в политике. Так, американский
политический психолог С. Реншон обнаружил зависимость между высокими
значениями субъективного контроля и степенью активности политического
поведения. Он высказал гипотезу о том, что существует зависимость между
личным контролем и верой в правительство, позитивным отношением личности
к политической системе. Эмпирическое изучение американских студентов,
предпринятое этим ученым, показало, что есть корреляция между низким
уровнем субъективного контроля и недоверием к правительству, отчуждением
от политики, между тем как лица с высоким уровнем субъективного контроля
имеют среднюю и высокую степень доверия к власти.
Мотив достижения
Мотив достижения проявляется в политическом поведении, в заботе о
совершенстве, мастерстве, в стремлении добиться поставленных целей с
максимальным эффектом. Этот мотив может сделать человека карьеристом, но
он же может быть обнаружен у бескорыстного политика, поведение которого
определяется его стремлением к общественному благу.
По мнению Д. Макллеланда и Дж. Аткинсона, которые привлекли
внимание психологов к этому мотиву, он имеет отношение к мастерству,
манипулированию, организации физического и социального пространства,
преодолению препятствий, установлению высоких стандартов работы,
соревнованию, победе над кем-либо [143, 154]. Как видно, это довольно
широкая трактовка понятия «достижение», и в таком виде она может больше
соответствовать мотивации политического лидера.
Люди, стремящиеся к достижениям, нередко ищут власти, чтобы достичь
своей цели. Они более спокойно относятся к изменениям в окружающем мире.
У людей с высокой потребностью во власти проявляется тенденция к сильной
ориентации на задачу, причем неуспех в начале лишь делает эту задачу для них
еще более привлекательной. Интересен вывод о том, что мотивированные на
достижение политики рассматривают других людей или группы в своем
окружении в качестве фактора помощи или, наоборот, помехи для их
достижений. При этом они предпочитают быть независимыми и избегать таких
межличностных отношений, которые могли бы привести их к зависимости.
Дж. Аткинсон и Н. Физер предположили, что поведение человека
направлено на избегание провала столь же, сколь и на достижение цели. Они
выделили два мотива, связанных с потребностью в достижении: мотив
достижения успеха и мотив избегания провала, причем оба они
рассматриваются в контексте вероятности успеха [143, 148]. У. Стоун отмечает
в этой связи: «Степень эмоционального подъема после достигнутого успеха или
степень унижения после провала зависят от субъективных ожиданий человека
относительно его возможности добиться определенного поста в учреждении»
[132].
Таким образом, выделяется два типа мотивационных схем:
– мотивация избежать провала выше мотивации достичь успеха. Такая
мотивационная схема описывает поведение человека, покидающего поле боя со
словами: «Я проиграл, потому что не хотел и не пытался выиграть»;
– мотивация достичь успеха выше мотивации избежать провала. Это
типичная мотивационная схема поведения реальных политических лидеров.
Мотив аффилчции
Он подразумевает дружественные, теплые отношения с другими.
Личность с доминантой на мотиве аффилиации предпочтет поведение, которое
даст эмоциональный комфорт, скорее, чем контроль над другими, власть или
успех.
Потребность в аффилиации – это потребность в принадлежности к группе
и получении одобрения, которая проявляется в заботе политика о хороших
отношениях с другими.
Для политика развитая мотивация аффилиации сделает значимыми
одобрение со стороны партнера во время переговоров, дружественный климат и
наличие команды единомышленников. Для рядовых граждан мотивация
аффилиации во многом определяет принадлежность к политическим
организациям, которые не только отстаивают те или иные интересы, но и дают
ощущение единства, защищенности.
Таким образом, анализ политической культуры субъектов политики
указывает на то, что она определяет характер их политической активности. Она
представляет собой синтез сформированного сознания, выработанного
менталитета и обусловленного ими политического поведения. Следовательно,
для ее формирования важно системно овладевать всеми отмеченными
компонентами.
2.3. Этно-национальный характер в политическом процессе
Политический процесс – явление многогранное. Одни исследователи
отожествляют его с политикой в целом (Р. Доуз). Другие ученые коррелируют
его содержание с характером функционирования политической системы (Т.
Парсонс), динамикой соперничества групп за статусы и ресурсы власти (Р.
Дарендорф), поведенческими параметрами реализации субъектами своих
интересов и целей (Ч. Мэрриам). Различные интерпретации политического
процесса отражают его источники, состояние, элементы. Однако, при всех
концептуальных модификациях, считается общепризнанным, что политический
процесс отображает реальное взаимодействие субъектов политической жизни,
сложившееся не в соответствии с намерениями лидеров или программами
партий, а в результате воздействия разнообразных внутренних и внешних
факторов.
Реализуя свои специфические роли и функции, политические субъекты
привносят с собой постоянно изменяющиеся стереотипы, новации,
предрассудки, цели, интересы, стимулы, мотивы и т. д. модификации состояний
и элементов политического процесса исключают какую-либо жесткую
заданность, предопределенность в развитии событий, явлений, ситуаций.
Политическая психология призвана раскрыть закономерности,
механизмы и факторы включения личности и группы в политический процесс.
Здесь в центре внимания оказываются политические установки, политическая
активность, политические ориентация и позиция. Человек как социальный
субъект индивидуален в выборе типа восприятия политической реальности. Но
справедливо и другое. На него влияют проявления социальной реакции на
окружающую политическую среду, ибо политическое поведение не только
индивидуальный, но и коллективный процесс.
Психологическое восприятие индивидом социально-политических
процессов обусловлено многими детерминантами, важнейшей из которых
является национальный фактор (характер), выступающий основой
психологического склада нации, определяющий особенности среды,
психологии конкретного человека и группы, способствующий формированию у
них определенного типа с доминирующими политическими предпочтениями,
методами и способами достижения своих интересов. Заметно влияние
национального характера на их политическую культуру, политические t
позиции, способы ориентации и действий в политическом пространстве.
Поэтому анализ национального фактора (характера), который играет
важнейшую роль в формировании политической позиции, выборе типа
политического участия индивидов и групп, для политической психологии
является актуальным.
Психологический анализ генезиса русского национального характера
Большое влияние на формирование русского национального характера
оказывают социальная среда, образ взаимоотношений и система труда. В
частности, издревле из общины шли импульсы в различные социальные группы
и слои, обеспечивая преобладание общинных ценностей в них, «вживание» их в
русский национальный характер. Среди ценностей, выработанных общиной,
следует отметить такие, как справедливость, власть «мира», домовитость,
владение народной мудростью, богатырская сила и др. Велика была ценность и
самой общины, которая позволяла русскому народу сохраниться в качестве
самостоятельного этноса при многочисленных вторжениях извне. Ради общины
русский человек готов страдать, терпеть и жертвовать практически всем.
Как отмечал И.А. Сикорский, «терпение, стоическая покорность судьбе»,
из которой вытекает «потребность мученичества» должны быть «признаны за
самые выдающиеся особенности русской души» [132, с. 56–57]. Ю.Ф. Самарин
констатировал, что общинный быт славян был основан на «свободном и
сознательном ...отречении от своего полновластия». Добровольно передавая
свою судьбу во власть общины, человек как бы обрекал себя на терпимость и
покорность. Однако исторические факты свидетельствуют и о многочисленных
выраженных «славянской вольницы»: от казачества, кутежей, разгулов,
безалаберности, «фантастического прожигания жизни» до бунтов и революции.
Исторический опыт свидетельствует о том, что чем дольше терпение, смирение,
кротость, безропотность, послушание, подчинение, тем жестче сопротивление,
беспощаднее противоборство.
Результат всего общинного, административного и судебного устройства
выливается в то, что русский человек оказывается не в состоянии понять, что
он может не принадлежать чему-нибудь, может быть сам по себе.
Необходимость подчиняться давлению общины, смиренно воспринимать и
принимать вынесенное «всем миром» решение при достижении «предела
прочности» оборачивалось разгулом, непокорностью, возникновением желания
отомстить «всем за все и сразу».
В условиях общины всегда были люди, пытавшиеся реализовать себя
иными путями, по иным правилам, чем те, что диктовались общиной. Перед
ними возникала дилемма: либо восстать против общинных устоев, открыто
отстаивать свое право на индивидуальный выбор, либо затаить свое
недовольство, внешне смириться. Но латентный характер фрустраций не менее
опасен, чем открытое выражение недовольства. Глухое раздражение,
накапливаясь, рано или поздно переходит в озлобление, которое прорывается
при благоприятной обстановке, приобретает крайние формы активности и
протеста.
Воля, в значительной степени противостоящая европейскому идеалу
свободы как суверенитету отдельной личности является важнейшей ценностной
категорией русской культуры, характерной чертой русского национального
типа. Смысловая амбивалентность русского слова «воля», с одной стороны,
отражает активное, непреклонноволящее, индивидуалистическое начало,
склонное преодолеть, сокрушить все препятствия, все преграды. В русском
языке слова «воля» и «свобода» часто выступают как синонимы, хотя в строго
фиксированном, научном, да и правовом смыслах таковыми не являются. «В
понятии нашего народа свобода есть воля, а воля – озорничество», –
констатировал В.Г. Белинский [17, с. 53]. Комплекс вольности, свободолюбия,
свойственный русскому национальному типу наряду со смирением,
покорностью, часто переходил в своеволие, анархию, стихию вседозволенности
и разрушения, борьбу против любых ограничений воли, в том числе и
легитимных, против любых разновидностей неволи (вспомним русские
народные сказки, главным содержанием которых часто было вызволение из
темницы, неволи). Н.О. Лосский одну из причин утверждения в России
абсолютной монархии, граничащей с деспотизмом, видел в том, что «трудно
управлять народом с анархическими наклонностями» без такого государства
[75, с. 47–48].
С другой стороны, слово «воля» у русского чело- t века неотделимо от
чувства совместимости, братства, единения и немыслимо вне какого-то
осознанного, совместного и большого дела, в рамках которого человек может
ощутить свою социальную значимость, осознать свое предназначение. «Рабство
и господство, – писал Н.Ф. Федоров, – есть несомненное зло; но и свобода
(взятая сама по себе, без дальнейшего определения и осуществления своего
назначения) не есть благо; она – просто ничто. Какой же смысл может быть в
истории, если она... есть лишь прогресс в сознании свободы, а не объединение
для того всеобщего дела, что обнимает своей задачей и целью всю вселенную и
в частях и в целом» [119, с. 548].
«Могучую силу воли» Н.О. Лосский относил к числу «первичных
основных свойств» русского народа, объясняя ею страстность многих
представителей этого народа. Страсть есть сочетание сильного чувства и
напряжения воли, направляемых на объект, который может восприниматься,
приниматься или отвергаться. Чем выше ценность объекта (предмета), тем
более сильные чувства (любви, обожания, восхищения или, напротив,
неприязни, ненависти) и социальную активность вызывает она у людей с
сильной волей. Русские люди со страстностью отдаются избранному делу.
Максимализм, экстремизм и фанатическая нетерпимость, по мнению Н.О.
Лосского, суть порождения этой страстности [75, с. 32–33].
Русское революционное движение изобилует примерами
сверхчеловеческого напряжения, несгибаемой силы воли, страстности,
крайнего фанатизма многих революционеров разных поколений. Страстность,
фанатизм, нетерпимость проявляются не только в политической жизни, но и в
межличностном общении. Коллективизм, общность, совместность, братство,
«хоровой принцип» (в терминологии славянофилов) лежат в основе русского
мировоззрения и жизни.
Запад, как это выявил К.С. Леонтьев, заложил основы «чрезмерному
самоуважению лица», «беспредельных прав лица», что «сделало из всякого
простого поденщика и сапожника существо, исковерканное нервным чувством
собственного достоинства» [75, с. 82]. В противоположность западному,
русское мировоззрение, по оценке С.Л. Франка, «содержит ярко выраженную
философию «Мы», а не «Я», которая составляет «основание жизни духа и его
сущность». При этом коллективность– «Мы» мыслится не как внешнее
единство большинства «Я», только потом приходящее к синтезу, а как
первичное, изначальное данное, «неразложимое» единство, из которого только
и вырастает «Я» и посредством которого оно становится возможно» [119, с. 90–
91].
Братство, соборность («Мы») противостоит европейскому принципу
формально-юридического равенства отдельных индивидов. Иногда соборность
смешивают с коллективизмом, что не корректно. Соборность, как высокий тип
братства людей, предполагает сочетание солидарности действий (собор –
коллективный разум земли) и духовного единения, в основе которого лежит
религия. В этом союзе приоритет принадлежит духовному единению. Вместе с
тем, соборность исключала «Я», предусматривала только «Мы», что
предотвращало несогласие, оппозицию.
Соборное мировоззрение по существу предполагало, а точнее, могло
легко обернуться тиранией. Опасность этого резко увеличивается при
игнорировании права, низком уровне правовой дисциплины и правосознания.
Еще более благодатной почвой для авторитаризма и тоталитаризма служит так
называемый «родовой, природный коллективизм» в терминологии Н.А.
Бердяева. Русский человек, по его образному выражению, «утопает в
безответственном коллективизме», он чувствует себя «погруженным» в него,
привык жить «в тепле коллектива». Порабощение, поглощение личности
коллективом, растворение в нем индивидуальности, наряду с
безответственностью, в какой-то мере инертностью, пассивностью, также
способствовало правовому нигилизму, порождало недооценку, а то и
игнорирование закона, что само по себе «есть знак ослабления личного
самосознания», «недостаток личного достоинства» [19, с. 40–41].
Безусловно, русский традиционный коллективизм имеет и
привлекательные стороны. Он мобилизационен, подчиняет индивидуальные
интересы общему делу, что иногда необходимо. Коллективизм русских нашел
свое выражение в том, что русские более социабельны, более склонны и
способны к общению, чем люди западной цивилизации. У них сильно развита
потребность принимать все близко к сердцу, делиться с друзьями и знакомыми
своими мыслями, переживаниями. Русские более склонны к взаимовыручке,
взаимоподдержке. Их мышлению не свойственна отяжеленность, замкнутость,
закупоренность.
По справедливому замечанию С. Франка, русские люди,
руководствующиеся принципом соборности, отдаются политике «со
страстностью, западной душе едва ли понятной, демонстрируя в то же время
политическую несостоятельность, утопическое и хаотически-анархическое
настроение». Политика есть действие больших социальных групп. В
политической практике это противоречие проявляется в ожесточенности,
принципе «все или ничего», «своих» и «врагов». Опасность поляризации этих
двух тенденций резко возрастает тогда, когда религиозная основа, на которой
только и возможна истинная соборность как высокий тип духовного, а не
политического коллективизма, ослабевает или выветривается из сознания.
Таким образом, общинные нравственные принципы требовали
послушания, уважения, почитания, непререкаемого авторитета старших, что в
определенной мере явилось противовесом недовольству, раздражению
«взбунтовавшихся» членов общины. Но излишняя зависимость индивида от
общества, сужение путей самореализации человека в общине, усеченное право
выбора (в пределах, разрешенных общиной) приводили к тому, что в ней и,
соответственно, в стране накапливалась социальная энергия, ищущая простора,
выхода. Не направленная в созидательное русло, она всегда приобретает форму
всеразрушающей стихии.
Русская душа, по выражению Н.А. Бердяева, «сгорает в пламенном
искании абсолютной, божественной правды». Правдоискательство, идеалы
жития по совести, справедливости, стремление ко всему абсолютному,
совершенному характерные черты русского национального типа, российской
духовной традиции. П. Флоренский очень ярко выразил эту особенность
русских. Он писал: «Я не знаю, есть ли Истина, или нет ее. Но я всем нутром
ощущаю, что не могу без нее... если она есть, то она – все для меня: и разум, и
добро, и сила, и жизнь, и счастье» [119, с. 67–68]. С.Л. Франк тонко подметил,
что у русских кроме слова «истина» есть еще понятие, с трудом переводимое на
другие языки – «правда». Поиск «истины – правды» является главной темой
размышлений, дискуссий русских.
У человека западноевропейской культуры истинно лишь то, что
подвластно его уму и воле, может быть поставлено ему на службу. Для
русского человека «истина – правда» – есть само бытие, само сущее, это душа,
которая не зависит от ума и воли постигающего истину (вспомним известное
христианское изречение – «душа – это то, что болит у человека, когда все тело
здорово»).
Русскому духу присуще стремление к целостности, всеохватности, ему
свойственно сведение всего многообразия реальности к последней, высшей
первооснове. Все относительное, «земное», «бренное» само по себе не имеет у
русских ценностей и приобретает таковую лишь благодаря своему отношению
к абсолютному, лишь как выражение и форма проявления этого абсолютного.
Русскому человеку, констатировал И.А. Ильин, необходимо что-то «искренне и
сильно любить, во что-то искренне и сильно верить», ибо его ум и воля
«приводятся в движение любовью (или, соответственно, ненавистью) и верою»
[57, с. 20]. Стремление русских ко всему возвышенному, идеальному,
совершенному, абсолютному, необходимо им не само по себе, а для того, чтобы
служить идеалу, подчинить ему всю свою жизнь, а если это необходимо, то и
пожертвовать ею во имя воплощения идеала в реальность. Не случайно
русских, в отличие от европейцев, больше и чаще мучает вопрос о смысле
жизни. Русский человек остро чувствует, что, если он просто живет, как все –
ест, пьет, женится, трудится, отдыхает, растит детей – он не живет, а просто
существует. Страдая от подобной, как ему кажется, бессмыслицы жизни,
русский человек всем существом своим ощущает, что нужно не просто жить, а
жить для чего-то. Последнее, по словам С.Л. Франка, означает для него смысл
«жить для соучастия в каком-то великом общем деле, которое совершенствует
мир и ведет его к конечному спасению» [119, с. 156].
Устремленность русского национального типа к высшему, абсолютному,
способность ради идеала идти на жертвы может быть основой как
конструктивной, созидательной, так и деструктивной, разрушительной
деятельности. Эти черты национального характера играли и играют
мобилизующую роль в экстремальных ситуациях прорыва. Русские
обнаруживали удивительную стойкость, выносливость, сплоченность, упорство
в достижении поставленной цели, сосредоточении всех сил и средств в периоды
наивысшего напряжения, вызванного внешними или внутренними причинами.
Но в будничной, не героической жизни русские демонстрируют нередко
дряблость, аморфность, пассивность. Исключительная ориентированность на
высшее, абсолютное может привести к недооценке, а то и пренебрежению
настоящим. Неумение и нелюбовь жить в настоящем, «суетливое беспокойство
о вечном», неистребимая мечта о «запредельном», ином царстве порождали
либо неуемную страсть к переделке, преобразованию настоящего, подготовке,
подтягиванию реальности до абсолютного совершенства, либо служили
основой бездеятельности, пассивности, апатии, социальной мечтательности.
Со стремлением русских к совершенному социальному мироустройству
связана еще одна черта русского национального характера, а именно
способность абсолютизировать, обожествлять что-либо или кого-либо,
сотворять себе кумира, слепо верить в успех любых, самых авантюристических
начинаний. Широко развитая способность русских к идолопоклонству, их
склонность быстро «образовывать себе догмат и всецело ему отдаваться»
питается как спецификой нашего менталитета, так и особенностями родового
быта, где все отношения между неродственниками строились в форме родства,
по принципу старшинства и меньшинства.
Свою лепту в формирование способности русских создать себе идолов,
кумиров и неистово им поклоняться и также неистово свергать с пьедестала не
оправдавшего надежды политика, внесла и община, где преобладал личностный
принцип, узаконивающий притязания индивида на богатство, почести,
признание и т. д. В России власть всегда носила очень личный характер, а
пребывание у ее кормила связана с большими почестями и привилегиями.
Отсутствие действенного государственно-правового инструментария создало
возможность беспредельной власти первого лица. С другой стороны, и сами
лидеры были возведены народом в ранг политических богов. В силу целого
ряда исторических, политических, психологических и других причин россияне
оказались не только полностью зависимыми от политического, культурного,
нравственного, интеллектуального уровня политической элиты, но весьма
подвержены влиянию разного рода словесных обещаний, фантастических
проектов, грандиозных планов. Популизм – весьма характерное явление для
политической жизни России.
Склонность русских к идолопоклонству, созданию кумиров из
политических лидеров пролонгировалась на всю политическую сферу,
принципы которой стали критерием оценки науки, искусства, религии,
культуры в период большевистского правления. Идол политики привел к
искажению человеческого существования, политизации общества. На этой
основе возникла вера во всесилие политических основ жизни, в идола
революции, страстное желание установить те или иные политические формы