Буйчик А.Г., Зайнагабдинова Э.Ч., Сорокина Е.В. История социума и демократии
Подождите немного. Документ загружается.
были приниматься большинством участников, по существу такой подход был лишён
смысла, так как только консенсус или «квазиконсенсус» позволял избегать церковного
раскола. Соборы кроме чисто догматических проблем должны были принимать во
внимание и интересы власти, так как церковные разногласия легко перерастали в
политические, особенно в условиях существования значительного количества
монастырей, представлявших собой заметную политическую силу. Это ещё больше
осложняло проблему.
Вселенским Соборам не удалось сохранить единство церкви: отошли ариане, затем
несториане и монофизиты. Если арианской церкви не удалось создать устойчивую
иерархию и выжить, то несториане и монофизиты успешно осуществили отделение, в
основном за счёт того, что эти церковные иерархии создавались за пределами
государственной власти Римской, а затем Византийской империй.
Демократический опыт церковных соборов в раннее средневековье выявил
некоторые типичные политические конфликты, возникающие в условиях сочетания
признаваемой всеми участниками процесса необходимости единства и консенсуса и
реальных разногласий, являвшихся следствием культурных и региональных различий.
Основной конфликт – это необходимость заручиться поддержкой в массах для успеха
внутриэлитных переговоров. Чтобы навязать свою точку зрения в рамках элитного
консенсуса необходимо разрушить консенсус на уровне масс.
Данная ситуация имела общий характер, и её значение выходило за рамки анализа
церковной политики. С этой же дилеммой сталкивались практически все массовые
революции Нового Времени. Догматические споры вокруг проблемы Троицы и
соотношения божественного и человеческого компонента в личности Христа, могут, в
силу структурных особенностей ситуации, служить хорошим примером трудностей
демократической политики в отсутствии признания возможности плюрализма взглядов в
обществе.
Основными уроками для демократической политики из событий ранней церковной
истории является невозможность демократии в отсутствие плюрализма взглядов и
необходимость «конгруэнтности» переговорного поведения на уровне элиты и уровне
масс для обеспечения устойчивости социальной системы. Именно обеспечением такой
конгруэнтности и была вызвана ликвидация практики выборов епископов церковной
общиной на VIII Вселенском соборе.
Таким образом, опыт церковной демократии оказался неудачным, но попытка её
создания обеспечила сохранение внутри церковной организации ряда демократических
практик, ставших основой формирования демократических институтов в Средневековой
Европе.
Западной церкви, находившейся под контролем Рима, удалось сохранить единство в
большей степени, чем церквям на Востоке.
Р. Патнем в своём анализе гражданского общества в Италии и значения степени его
развития для обеспечения успеха институционального строительства обратил внимание на
тот факт, что высокая степень развития гражданского общества в Северной Италии,
начиная с XI в. н.э. не имеет ясного исторического объяснения.
Трудно объяснить различия между Северной и Южной Италией влиянием античного
политического опыта, так как полисное устройство существовало на всей территории
Италии. Важнее обратить внимание на синхронность трёх явлений во второй половине XI
в.:
институционализирование выборов папы в Риме;
выборы императора Священной Римской империи;
интенсивное развитие коммун в Северной Италии.
Коммунальное развитие было тесно связано с конфликтом между папой и
императором и попытками императоров подчинить себе Северную Италию и папство. У
папства не оставалось никаких средств борьбы против императоров, кроме как
инициировать сопротивление городов Северной Италии распространению императорской
власти. Такая интерпретация событий очевидна, но не даёт прямого ответа на вопрос,
каким именно образом коммунальные формы оказались столь популярными, как и в каких
обстоятельствах эти формы стали доминирующими, разрушив феодальный порядок,
существовавший в Северной Италии более трёхсот лет, со времени её завоевания сначала
лангобардами, а затем Карлом Великим. Некоторую ясность в этот процесс может внести
учёт социальной динамики. Наследственные иерархические феодальные структуры не
допускали значительной вертикальной мобильности. В раннесредневековой Европе по
существу единственным каналом вертикальной мобильности была церковная иерархия.
Но движение вверх по этой иерархии было связано со значительными ограничениями в
личной жизни и достаточно жесткими обязательствами. Без такого канала, дающего
возможность расти способным членам общества, наследственная иерархия быстро
потеряла бы свою устойчивость.
Альтернативность феодальной и церковной иерархии являлась одним из ключевых
факторов социальной стабильности в Европе в средние века. Она создавала
иерархический плюрализм и вынуждала элиты феодальной и церковной иерархии
вступать в переговоры, создавая тем самым базу для формирования демократических
практик внутри элиты обществ в целом. В такой атмосфере и стало возможным появление
иных иерархий, связанных с обогащением в результате торговли. Следовательно,
наибольшее развитие торговые иерархии должны были получить в тех областях Европы,
где отношения между феодальной и церковной иерархиями были максимально
конкурентными и установление баланса сил между ними требовало наибольших затрат с
обеих сторон. Это с одной стороны порождало связанные с необходимостью
внутриэлитных переговоров демократические практики, а с другой стороны лишало обе
иерархии возможности установления полного контроля над обществом и создавало для
«третьих сил» возможность использовать складывающееся неустойчивое равновесие в
свою пользу.
Соответствующая ситуация сложилась в Северной Италии, на границе
взаимодействия между империей и папством, на территории, где неустойчивый баланс
сил в этой борьбе делал для обеих сторон важным поиск дополнительных союзников, в
качестве которых начали выступать городские коммуны. Вновь ситуация в городах
Северной Италии оказалась похожей на ситуацию в церковных общинах в Восточной
империи несколькими веками ранее. Амбиции местных нобилей и богатых купеческих
фамилий приводили их к необходимости искать поддержку у папского двора или
имперской бюрократии. Такая ситуация привела к формированию в городах «партий»,
боровшихся друг с другом. Борьба имела место практически во всех Северо-итальянских
городах и сопровождалась переворотами, революциями, террором по отношению к
побежденным. В то же время потребности торговли и экономического развития вызывали
необходимость внутриэлитной координации и обеспечения порядка и управляемости в
городах. Необходимость внутриэлитного согласия и фактическая возмоность обеспечить
его только популистскими оставались главной политической проблемой Северной Италии
на протяжении XII-XIV вв. К XV в. начался закат городских коммун: усталость от
непрерывных социальных конфликтов привела к истощению коммунальной демократии и
её замене на некоторую форму тирании, обеспечивавшей социальный мир ценой
ликвидации демократических практик и институтов. Исторический эксперимент вновь
оказался неудачным.
Таким образом, анализ социальной ситуации, например, в Средневековой Италии
позволяет сделать некоторые наблюдения. Верхушка церковной иерархии в Средние века
представляла собой весьма сложную социальную структуру со значительной степенью
независимости отдельных её частей. Аббатства, архиепископства, епископства имели в
своём распоряжении значительные средства и пользовались большой
самостоятельностью. В то же время необходимость поддерживать единство церкви
требовала от церковной элиты значительных усилий по выработке демократических
практик. Несмотря на постоянные конфликты, умение находить взаимоприемлемые
решения представляло очень значительный социальный капитал. И он, как показывает
анализ развития коммунальных свобод в таких городах, как Пиза, Флоренция, Венеция,
активно использовался для смягчения конфликтов внутри городов. Феодальные
государства Европы в этот период не могли предоставить сравнимого опыта
урегулирования конфликтов. Проблема состояла в институционализации переговорного
процесса, как внутри элиты, так и между элитой и остальным обществом, причём такой
институционализации, которая бы обладала сложностью, адекватной сложности
решаемых проблем. Опыт итальянских средневековых коммун продемонстрировал
крайнюю сложность решения этой задачи.
6.3. Франкское наследие европейской демократии
Теперь рассмотрим социально-правовые и демократические аспекты отдельных
народов Европы в эпоху Раннего Средневековья, или Тёмных веков, как ранее называли
исторический период с V по X вв.
В II-IV вв. германские племена представляли собой хорошо организованное
общество с патриархальным родоплеменным укладом. Каждое племя владело земельными
угодьями вокруг своего единственного поселения – общины. Сама община состояла из
нескольких крупных семей-родов. Каждый род жил в отдельном доме и пользовался
своим участком общинной пахотной земли. Семья делилась на несколько «кругов»,
соответствовавших различной степени родства. Франкское общество было
патриархальным, так что родство в первую очередь определялось по мужской линии. В
центре всех «кругов» находился глава рода, хозяин родовой земли. Первый круг
родственников – это родные сыновья главы рода. Они жили под одной крышей с отцом и
вместе работали на семейной земле. В случае смерти одного из братьев родственники
первого круга имели безусловное первоочередное право получения наследства и того
имущества, которое вдова, согласно франкским законам, должна была вернуть в семью
мужа. Второй круг родичей – это двоюродные и троюродные племянники главы рода.
Родственники этого круга также имели определённые права на наследство после смерти
одного из сыновей главы рода. Семьи таких родственников были не слишком тесно
связаны друг с другом. Они не жили одним двором, их владения не обязательно
располагались поблизости. Однако некоторые статьи законов «Салической правды»
позволяют предположить, что семьи, связанные таким родством, могли владеть общим
имуществом – например, стадом скота. В таких случаях семьи родственников второго
круга образовывали комплекс дворов внутри общинного поселения. Родство третьего
круга – самое слабое у франков. В третий круг входили дальние родственники-мужчины,
связанные с главой рода через родство по женской линии. Судя по тому, что в текстах
франкских документов не сохранилось никаких указаний на хозяйственные связи между
родственниками третьего круга, можно предположить, что это родство было чисто
формальным. Наследственных прав родственники третьего круга не имели практически
никаких.
Внутри рода царили общинные нравы. Все члены рода несли ответственность за
любого родича – точно так же и община несла ответственность за любой из проживавших
на её земле родов. Коллективная ответственность у франков в эпоху Великого
переселения народов и в начале Тёмных веков предусматривала, среди прочего,
необходимость уплаты податей по принципу за всех членов рода вместе. На уровне рода-
семьи коллективная ответственность распространялась и на преступления, совершённые
кем-либо из членов рода. Денежный штраф, налагавшийся на преступника, выплачивали
члены его семьи, если сам он был не в состоянии заплатить.
Женщины также имели право на обладание собственностью. Чем-то они могли
владеть совместно с мужьями, что-то принадлежало только им. Личной собственностью
женщина распоряжалась по своему усмотрению, власть мужа на это имущество не
распространялась.
В эпоху Тёмных веков, когда общественное устройство франков стало приобретать
формы устойчивого централизованного государства, в общине произошли серьёзные
изменения. Появление аллодиальной собственности подрывало саму идею традиционной
общины. Некогда монолитное соседское образование начало распадаться на
самостоятельные аллоды, владельцы которых обрабатывали свою землю и имели все
права на собранный с неё урожай. Тем не менее, община не сдала своих позиций так
легко. Аллод представлял собой, главным образом, пахотную землю, переходящую в
собственность аллодиста. У общины всё ещё оставались значительные не поделенные и
неделимые угодья – пастбища, леса, луга. Этими землями все члены общины продолжали
пользоваться на равных основаниях.
Именно к периоду Тёмных веков, становления франкского государства и
возникновения аллодиальной собственности на землю относятся наиболее детально
прописанные главы франкских «правд», посвящённые защите общинной собственности от
присвоения богатыми общинниками. Аллодиальная собственность стала причиной
возникновения имущественного неравенства членов общины. Разделение между родами
стало гораздо более заметным, чем раньше. Связи между родственниками всех кругов в
этот период укрепились: возможность получить наследство после умершего богатого
родича заставляла помнить всех своих родственников и не дать им забыть себя при
разделе наследства. С другой стороны, большой род в эпоху аллодов переживал те же
внутренние процессы, что и община. Всё чаще аллодисты официально отказывались от
каких бы то ни было материальных и юридических связей. Однако, по сравнению со
свободными франками, литы оказывались в приниженном положении. Лит, материально
зависевший от какого-либо свободного, находился и в личной зависимости от него. В
текстах «правд» свободный в такой ситуации именуется латинским термином dominus
(«господин»). Отдельно оговаривались отношения «господина» со «своими» и «чужими»
литами. Господин мог отпустить лита на свободу, что также равняло лита с рабом.
Выступая в суде в качестве ответчика, лит оказывался в одинаковом положении с
рабом. Например, если лит убил свободного, ему присуждали ту же кару, что и рабу.
Виновный в убийстве лит поступал в полное распоряжение родни убитого, и те вольны
были распоряжаться его жизнью и смертью. Напомним, что на свободных людей,
виновных в убийстве, налагался лишь денежный штраф.
Если свободная женщина выходила замуж за лита, её карали штрафом в 30 солидов,
что было сопоставимо со штрафом за тяжкое увечье. Сравнительно мягкие наказания за
брак между литами и свободными женщинами свидетельствуют, что литы не были рабами
в полном смысле этого слова. По франкским законам, если свободная женщина выходила
замуж за раба, то она сама, и её потомки становились рабами. Но если лит принуждал
свободную вступить с ним в брак, то его ждала смертная казнь.
Проводя аналогии с рабовладельческим обществом античного Рима, можно сказать,
что литы ближе всего стояли к античным сервам, работавшим на хозяйской земле,
отдававшим значительную часть урожая и свободно распоряжавшимся оставшейся
частью. Само существование литов как промежуточной группы франкского общества
вызвало изменения и в отношении франкских законов к рабам. И в древнейших текстах
германских «правд», и в документах поздней эпохи, вплоть до периода Каролингов, рабы
противопоставлялись свободным людям. Фактически их приравнивали к имуществу или
скоту. Франкские «правды» говорят о продаже и краже рабов, об их передаче от одного
хозяина к другому.
Как уже говорилось выше, раб мог выступать в суде свидетелем, но не ответчиком.
При этом для получения от раба показаний его необходимо было подвергать жестоким
пыткам – франки считали, что раб, подобно хитрому животному, не способен говорить
правду без принуждения. Свидетельством некоторого смягчения франкских законов
ближе к концу Тёмных веков стала как раз частичная отмена пыток. Например, если раб
был похищен у своего хозяина, а потом вернулся или был возвращён тому, раб на суде
мог указать на своих похитителей. В этом случае его не подвергали пыткам, но показания
принимались во внимание, только если их могли подтвердить как минимум двое
свободных.
Если раб наносил ущерб или увечье свободному человеку, его карали смертью или
принуждали хозяина выплатить крупный штраф пострадавшему. Из этого пункта
франкских законов следует, что рабы не имели имущества, из которого могли бы покрыть
ущерб. С другой стороны, если свободный человек калечил или убивал чужого раба, он
отвечал перед его хозяином как за порчу имущества или убийство домашней скотины.
В имущественном вопросе положение рабов стало меняться ближе к IX-X вв. Рабы
уже обладали каким-то имуществом, которым распоряжались сами, без вмешательства
господина. Более того, некоторые законы того времени упоминают о сделках,
заключаемых между рабами и свободными людьми. Уже в каролингскую эпоху, до
полной феодализации Франкского государства, главным признаком рабского состояния
человека считалась безусловная личная зависимость от свободного человека. Франкские
законы признавали в даже возможность работы одного раба на двух хозяев – например,
если по приговору суда чей-то раб должен был отработать ущерб, причинённый не своему
господину, он не переходил во владение истца, а лишь выполнял для него работу.
Личная свобода или несвобода человека во франкском обществе теснейшим образом
была связана с правом собственности на землю. Раб по определению не мог владеть
никакой землей. Даже если хозяин выделял рабу участок земли для относительно
свободного хозяйствования, формально и фактически такой раб всё равно оставался
внутри хозяйства своего господина. Изменялось лишь поле его деятельности, но никак не
характер отношений с землевладельцем.
Франкское законодательство предусматривало отпуск раба на волю. При этом
господин обязан был провести символический обряд денарий перед лицом короля. Такой
путь был единственной возможностью для раба получить абсолютную свободу. Во всех
прочих случаях, раб продолжал считаться собственностью господина или оставался в
частичной зависимости. Франкские законы предусматривали несколько путей частичного
отпуска раба, но не останавливались на них подробно. Видимо, необходимо было
формальное заявление со стороны хозяина. Отпуск раба через денарий не имел обратной
силы: свободный, чьего раба отпустил на волю кто-то другой, имел право лишь
потребовать уплаты штрафа, но не возвращения раба.
Аллод, как мы уже говорили, похоронил общинный строй германцев. С
возникновением аллодиальной собственности на землю стали распадаться обширные
роды, основа традиционной соседской общины. Франкское общество начало движение к
новому, более прогрессивному и производительному общественному строю. Уже в VIII в.
аллодисты использовали свою землю как полноценную собственность: участки можно
было свободно продавать и покупать, завещать по наследству. Не раз подчёркивалось, что
собственность крестьян на землю способствовала развитию инициативы, появлению
новых методов обработки земли, введению в хозяйство новых культур. Постепенно
большая часть аллодов переходила в руки небольшого числа богатых общинников.
Неравенство между членами общины, созданное введением аллодиальной собственности,
углубилось ещё больше. Неимущие и разорившиеся общинники шли работать на земли
богатых соседей. Во франкских «правдах» уже в VIII в. неоднократно шла речь о
«бедняках» из числа жителей общин.
За материальной зависимостью неизбежно должна была последовать и зависимость
личная, закрепощение бедняков. Однако этого долгое время не происходило. Законы
Франкского государства жёстко ограничивали возможность брать в залог скот,
принадлежащий свободному человеку. Выдачу залога практиковали как при торговой
сделке, так и во время судебного разбирательства в качестве гарантии удовлетворения
требований истца. Но если залогом служила земля или домашняя скотина (коровы или
свиньи), разрешение на залоговую сделку должен был выдать герцог. Закрепощение же
одного свободного общинника другим во франкском законодательстве напрямую
запрещалось.
Впрочем, подобные запреты действовали лишь в отношении тех общинников, у кого
было, что брать в залог, помимо земли и скота. У того же, кто полностью разорился, закон
разрешал брать в залог все, что тот мог предоставить. И всё же закабаление одних
общинников другими во франкском государстве происходило гораздо медленнее, чем
имущественное расслоение. Чем активнее свободные франки, некогда бывшие
равноправными членами своих общин, разделялись на богатых и бедных, тем сильнее это
неравенство подчёркивали законы. В древнейших текстах варварских «правд»
различались наказания для свободных и рабов и за преступления, совершенные в
отношении тех и других. Ближе к IX-X вв. в законах появляется новая формулировка –
выплаты штрафов производятся в зависимости от «качества», то есть общественного
положения потерпевшего и виновного. Тогда же свободных людей начали делить на
«людей» и «малых людей». К «малым людям» относились небогатые общинники, с
которых, например, практически снималась ответственность за участие в мятеже против
королевского герцога. Основная тяжесть штрафов и наказаний ложилась на зачинщиков
мятежа и на их ближайших сообщников. «Малые люди» также подвергались штрафу, но
несопоставимо меньшему. С другой стороны, чем выше было общественное положение
пострадавшего, тем больший штраф налагался на виновного.
«Малые люди» по-прежнему принадлежали к свободным, невзирая на их
ограниченную судебную ответственность. Но грань, отделяющая свободного от
несвободного, для «малых людей» была теперь тоньше, чем для состоятельных. Пример
тому – законодательство в области брака. Франкские законы запрещали
кровосмесительный брак. Если состоятельный человек преступал этот закон, он лишался
всего имущества, но не личной свободы. Бедняк же, «малый человек», становился
государственным рабом.
Дальнейшее расслоение свободных франков на богачей и бедняков приводило к
тому, что многие бедняки попадали в фактическую кабалу не только в результате продажи
земли и другого имущества. Если бедняк присуждался к выплате штрафа и не мог
выплатить его до конца жизни, долг переходил на его потомков вплоть до выплаты
суммы. Неимущий же и вовсе был вынужден поступать в услужение к пострадавшему,
что также приводило к фактическому закрепощению.
Когда Карл Мартелл ввёл систему бенефициев для своих воинов, это подорвало
позиции аллодов. А сложившаяся вскоре система феодального землевладения и вовсе
поставила крест на существовании свободных общинников. К XI в. закрепощение
крестьян получило государственную поддержку – королевские указы обязывали все
земледельческие общины просить защиты и покровительства у местного феодала. На
смену франкским свободным, литам и рабам пришли дворяне, вилланы и сервы
феодального общества.
Структура англосаксонского общества в VII-IX вв. была примерно такой же, как и
традиционный уклад других германцев – франков. Англосаксы селились общинами,
состоящими из нескольких крупных родов. Основную часть населения составляли лично
свободные общинники.
По мере того, как патриархальный родовой строй стал отходить в прошлое, на
первое место в крупных семьях начали выходить керлы – лично свободные крестьяне,
владельцы собственных земельных наделов. Зажиточный керл мог иметь до пятидесяти
гектаров пахотной земли в собственности своей семьи. Помимо керлов, в британском
обществе в эпоху Раннего Средневековья были и полусвободные крестьяне, не имевшие
собственной земли, а бравшие её в аренду у зажиточных собственников и платившие
ежегодный оброк. Рабов англосаксы в хозяйстве использовали очень мало. По крайней
мере, английские законы того времени – многочисленные англосаксонские «правды» –
упоминают о рабах только вскользь. Видимо, рабов держали или на незначительных
работах по дому, или на оброке, как колонов на материке.
Одним из наиболее устойчивых элементов общинно-родового строя в Англии была
система правосудия и самоуправления. Низшая ступень англосаксонского
государственного строя в Раннее Средневековье – деревня, тун. Тун состоял из
нескольких крупных родов, селившихся единой общиной и коллективно владевших
земельными угодьями. Главу туна, старосту, сход свободных общинников регулярно
избирал из числа самых знатных и уважаемых своих членов. Старосты тунов ежемесячно
собирались на свои собрания. Помимо советов старост, в каждом английском графстве
существовало ещё одно народное собрание, фолкмот. К решениям фолкмота были
обязаны прислушиваться даже королевские управители, представлявшие в графстве волю
короля – шерифы. Народное собрание самого высокого уровня – уитенгамот, «совет
мудрых», собиралось при королевском дворе. Решения уитенгамота были обязательны для
самого короля. Законодательная власть в королевстве принадлежала уитенгамоту, это
собрание знатнейших людей со всей Англии избирало королей и смещало их с трона.
Начиная примерно с IX в., родовой строй англосаксов постепенно вытеснялся
классическим феодальным обществом. На смену керлам, чьи семьи сохраняли родовой
уклад и владели действительно крупными земельными участками, пришли мелкие семьи –
отец и сыновья-наследники, в чьей собственности находился, как правило, участок в 10-12
гектаров – виргата. В это же время английские короли, стремясь укрепить своё влияние на
местную знать и крупных землевладельцев, начали передавать значительные угодья в
наследственную или в феодальную собственность. Прежняя система землевладения –
фолкленд («народная земля») уступила место бокленду (земля, право на владение которой
удостоверяла особая королевская грамота). Примерно по той же схеме, что и во
франкском королевстве, формировалась в Англии и военная знать, рыцарство. Как и у
франков, рыцари быстро вытеснили крестьянское ополчение, став главной ударной силой
королевского войска. Мелкие крестьяне, не выдерживавшие конкуренции с эрлами,
богатыми землевладельцами, были вынуждены идти под их покровительство.
Королевский указ в X в. поставил для всех свободных жителей страны обязательное
условие – найти себе господина, лорда. Этот титул полностью соответствовал франкскому
понятию «сеньор». Но фактическое закрепощение крестьян шло в Англии гораздо
медленнее, чем в государстве Каролингов. Западно-Франкское королевство, одна из трёх
частей распавшейся империи Карла Великого, к XI в. была уже полностью феодальным
государством с устоявшейся крепостной системой, распространявшейся на всё
крестьянство. Английские же крестьяне окончательно попали в крепостную зависимость
от своих лордов лишь после норманнского завоевания, ближе к XII в.
Таким образом, мы видим, что социальное положение во Франкском государстве и у
англосаксов практически не давало возможности развитию каких-либо демократических
идей, хотя у последних мы наблюдаем некоторые элементы народной кратии, которая
была сведена позже на нет. Именно такое положение населения откатило процесс
демократизации в Центральной Европе на многие века, сделав возможным лишь крайне
незначительные попытки привлечения отдельных слоёв социума.
6.4. Норманнский социум и его вопросы народовластия
Эпоха викингов оказала громадное влияние не только на западноевропейские
страны. Не менее, если не более важно в историческом плане то, что за три с небольшим
века общественный и государственный строй северогерманских племён претерпел
серьёзнейшие изменения. Их итогом стало вхождение Скандинавии в эпоху феодализма,
присоединение к общеевропейскому историческому процессу.
Исторически сложилось так, что норманны дольше других германских народов
сохраняли патриархальный уклад и близость к родоплеменному строю. Однако
норманнские семейства не объединялись в соседские общины. На протяжении нескольких
веков основной ячейкой скандинавского общества оставалась большая семья, которая вела
хозяйство хуторского типа. Связи между родичами были главной связующей силой
скандинавского общества.
Членов рода объединяло, с юридической точки зрения, одно основное право – право
защищать жизнь и честь каждого из членов рода, право мстить за его смерть, а также
получать от убийцы или членов его рода виру – плату, полагавшуюся по скандинавским
законам за убийство. Безопасность всего рода и каждого из его членов являлась главной
целью, которой служили родственные связи. Их значение было очень велико ещё задолго
до эпохи викингов. Связь между членами рода не прерывалась и по мере вхождения
норманнов в европейскую цивилизацию. Официальный выход из рода норманны
практиковали гораздо реже, чем жители западноевропейских стран. Столь крепкие узы
крови сохранялись, конечно, не только благодаря устоявшейся за века традиции, но и по
причине иных, нежели в Европе, экономических условий.
Общинного землевладения у норманнов – в отличие от континентальных германцев
– в VI-VIII вв. не было. Одаль, наследственное семейное хозяйство, являлся краеугольным
камнем экономической жизни. Во главе одаля стоял мужчина-бонд, отец семейства и
глава рода. Он принимал все решения, касающиеся жизни членов семьи, и власть его была
непререкаемой. Одаль был явлением того же порядка, что и дружина викингов,
беспрекословно подчинявшаяся своему вождю. В его состав входила вся земля, которую
когда-то взял себе род. В общине континентальных германских народов земли общего
пользования принадлежали нескольким большим родам совместно. У скандинавов же
собственность не делилась на общинную и семейную: семейным было всё. Одаль
старались по возможности не дробить на наделы мелких семей. Братья, даже обзаведясь
собственными семьями, продолжали совместно обрабатывать родовые земли. Лишь
иногда пашни на время распределялись между семейными хозяйствами внутри рода, но не
выходили за его пределы. Одаль сохранял своё значение основной единицы
землевладения вплоть до конца Средневековья, до XIV в. Точно так же и род оставался
основной единицей скандинавского общества в течение многих веков.
Главной фигурой в роду был его глава, отец семейства – одальсбонд, или бонд.
Бонду принадлежало всё имущество рода, он был главным представителем своей семьи на
суде, во время имущественных и личных споров. Бонд мог быть богатым или бедным,
женатым или холостым – но он один владел землей и обладал всеми правами свободного
человека. В эпоху викингов, в VIII-X вв., в Скандинавии сложилась особая категория
крупных землевладельцев – «могучих бондов», владевших огромными землями и
богатыми хозяйствами. «Могучий бонд» нередко был основной фигурой в походе
викингов – если он сам не всходил на палубу собственного корабля во главе дружины, то
нанимал воинов, давал им корабль и отправлял в торговую экспедицию или в набег на
дальние земли. В период становления скандинавской государственности «могучие бонды»
оказывали серьёзную поддержку конунгам, снаряжая воинские дружины.
Жена бонда, хозяйка дома, пользовалась непререкаемым авторитетом внутри
хозяйства. На ней держался весь дом, она следила за батраками и рабами. На поясе
хозяйки дома висел ключ от амбара – главный отличительный знак её достоинства. Если
глава семейства уходил в море на промысел или в поход, жена оставалась фактически
главой рода – только на суде представительствовал кто-то из мужчин.
Имущество одаля складывалось из нескольких частей. Во-первых, наследственная
земля, неделимые родовые владения. Во-вторых, земельные наделы, либо вошедшие в
состав одаля в качестве выкупа за невесту, либо полученные в наследство от дальних
родственников. Наконец, семейное состояние дополняла добыча, привезённая из воинских
походов или торговых экспедиций. Всё это являлось собственностью всего рода и
переходило сыновьям по наследству от отца. Был ещё один вид совместной собственности
– то, что принадлежало супругам либо деловым партнёрам. Скандинавские законы,
особенно в эпоху викингов, нередко упоминают имущество, совместно принадлежащее
двум свободным людям, не состоящим в кровном родстве. Видимо, уже тогда купцы-
викинги зачастую объединяли часть своих богатств, чтобы снарядить экспедицию. Доля,
внесённая каждым, определяла и его прибыль после удачного плавания.
После смерти отца главой рода становился его старший сын, получавший в
наследство все земельные владения и хозяйство. Запрет на деление семейных наделов,
бедность скандинавских земель и недостаток свободных территорий – вот главные
причины, вызвавшие появление викингов – купцов, воинов, грабителей. Как правило,
викингами становились младшие сыновья в семье, стремившиеся добиться для себя
большего, нежели скромная доля в родительском наследстве и невозможность завести
собственное хозяйство.
При рассмотрении систем «народного правительства» в Древней Греции и Древнем
Риме, лишённых важнейших особенностей современной системы представительной
власти, бросается в глаза отсутствие двух основополагающих политических институтов:
1) национального парламента, состоящего из выборных представителей;
2) всенародно избранных местных правительств, то есть органов местного
самоуправления, полностью подчинённых национальному правительству.
Эту систему, сочетающую в себе демократию на местном уровне со всенародно
избранным парламентом на высшем уровне, ещё предстояло изобрести.
Впервые подобное сочетание политических институтов возникло в Англии,
Скандинавских странах, Нидерландах, Швейцарии и ещё в нескольких регионах,
располагавшихся к северу от Средиземного моря.
Притом, что модели политического развития в каждой из этих стран сильно
отличались друг от друга, в значительно упрощённом виде эта версия первой была
создана и реализована именно у северных народов: свободные граждане и знать начали
принимать непосредственное участие в местных собраниях. К ним добавлялись
региональные и национальные собрания представителей, часть которых или все
избирались.
Начнём с местного собрания. В близлежащем к Тронхейму городке Стейнкьер до
сих пор можно видеть большие камни, выложенные в форме ладьи, – туда примерно с
600-го по 1000 гг. регулярно приходили свободные граждане, обладавшие всеми правами,
чтобы провести там собрания, по-норвежски называвшиеся «тинг». В 900 г. собрания
свободных викингов устраивались не только в Тронхейме, но и во многих других
регионах Скандинавии. Как и в Стейнкьере, «тинг» обычно проводили где-нибудь на
открытом месте, огороженном поставленными стоймя большими камнями. Во время
подобных собраний свободные викинги обсуждали, принимали или отвергали законы, а
также избирали или утверждали короля, который был обязан поклясться в том, что будет
следовать законам, принятым на «тинге».
Викинги почти ничего не знали о демократических и республиканских процедурах,
существовавших тысячу лет назад в Греции и Риме. Действуя в соответствии с логикой
равенства, которое считалось неотъемлемым правом свободного человека, они сами
создали систему своих собраний. О том, что в X в. идея равенства была жива и широко
распространена среди датских викингов, можно судить по тому, что во время плавания по
одной из французских рек на вопрос окликнувшего их с берега герольда: «Кто ваш
господин?» – викинги ответили: «У нас нет господина. Мы все равны».
Однако не следует преувеличивать и приписывать тому обществу истинные
демократические ценности. Равенство, которым так гордились викинги, было
прерогативой только свободных людей, но и они были далеко не равны между собой в
имущественном и социальном плане. Ниже свободных людей стояли рабы. Так же как
древние греки и Римляне, европейцы и американцы несколькими столетиями позже,
викинги владели рабами – ими становились военнопленные или те, кто был захвачен во
время набегов на соседние племена, или те, кого покупали на существовавших исстари и
повсеместно невольничьих рынках. В отличие от «свободных по рождению» рабы, даже
получая «вольную», сохраняли зависимость от своих прежних хозяев. Если на социальной
лестнице ниже свободных находились рабы, то выше стояла родовая аристократия,
обладавшая богатством и наследственным статусом. Эту пирамиду венчал король, чья
власть была ограничена тем, что он получал её не по наследству, а в результате выборов, и
давал обязательства повиноваться законам и следовать необходимости завоевывать
лояльность знати и поддержку свободных простолюдинов.
Несмотря на то, что равенство было серьёзно ограничено, класс свободных людей
(крестьяне, мелкие арендаторы, или землевладельцы-фермеры) был достаточно
многочислен, чтобы оказывать длительное демократическое влияние на политические
институты и традиции.
В других краях Европы местные условия также порой благоприятствовали прямому
участию народа во властных институтах. Так, например, высокогорные альпийские луга
обеспечивали определённую степень защиты и независимости свободным людям,
занимавшимся скотоводством. Вот описание Реции (впоследствии швейцарский кантон
Граубюнден), относящееся к 800 г.: «Свободные крестьяне оказываются там в
единственной в своём роде ситуации, способствующей равноправию. Связанные воедино
своим общим положением и общими правами пользования, они культивируют чувство
равенства, не имеющее ничего общего с иерархическим, ревностно пекущимся о
незыблемости сословных границ сознанием, присушим средневековому феодализму. Этот
совершенно особый дух будет определять впоследствии возникновение демократии в
Ретийской республике».
От народных собраний – к собраниям законодательным. Когда викинги двинулись
на запад, по направлению к Исландии, они воссоздали на новых местах и свои
политические институты. Более того, предваряя повсеместное возникновение
национальных парламентов, в 930 г. они создали подобие «супертинга», так называемый
альтинг, или Национальное Собрание, остававшееся источником законотворчества в
Исландии на протяжении более трёх столетий, пока страна не была окончательно
покорена Норвегией.
Тем временем в самой Норвегии, равно как и в Дании и Швеции, появлялись свои
региональные, а затем и национальные собрания. Хотя постоянное усиление власти
короля и контролируемой им централизованной бюрократии принижало важность этих
органов, они оставили свой след в истории развития демократии. К примеру, в Швеции
традиция народного участия в собраниях, заложенная в эпоху викингов, в XV в. породила
детище современного парламента: король начал собирать представителей различных
сословий шведского общества – аристократии, духовенства, бюргерства, простолюдинов.
Из этих собраний по прошествии времени возник шведский риксдаг, или парламент.
Таким образом, несмотря на некоторую политическую и экономическую отсталость
народов Севера, именно там сформировалась основа новой демократии, которая в
дальнейшем была распространена на территории всей Европы. Местные собрания, а в
дальнейшем и парламент и сформировали новое политическое кредо европейского
социума, которое получило своё развитие в эпоху Ренессанса.
6.5. Республиканизм как институт демократического правления
После краха Римской республики на Западе наступила долгая эпоха заката идеи
«активного гражданина», само существование которого подкреплялось политическими