Будагов Р.А. История слов в истории общества

Подождите немного. Документ загружается.

Слова, вещи, понятия, отношения

манность, уже привлекавших внимание ученых. В целом же книж-

ные или культурные слова широкого общественного диапазона

изучены гораздо меньше, чем диалектные или профессиональ-

ные названия животных, птиц, земледельческих орудий, отдель-

ных технических изобретений и т.д.

Разумеется (подчеркнем это еще раз), подобные разыскания

тоже совершенно необходимы. Речь идет лишь о том, что срав-

нительно с ними история «культурных» слов известна нам мень-

ше. Лексика литературных языков специально вообще изучалась

не так часто, как лексика диалектов. К этому выводу пришел и

известный швейцарский ученый Вальтер фон Вартбург, вот уже

около пятидесяти лет работающий над многотомным историчес-

ким словарем французского языка. Уделяя в первых томах своего

большого труда особое внимание диалектным и профессиональ-

ным словам, он убедился, что становление лексем литературного

языка в разные эпохи осмыслено гораздо слабее по сравнению с

различными обозначениями «дверного замка»

В этой связи возникает и другое разграничение. Некоторые

современные лингвисты проводят дифференциацию между сло-

вами «бытовой речи» и словами, относящимися к «словарю идей»

К этому последнему относят в первую очередь научные термины

и такие лексемы, которые тесно связаны с идеологией различ-

ных социальных групп общества той или иной эпохи.

Любопытно, что сходное разграничение проводилось уже антич-

ными мыслителями. Они особенно интересовались «внутренней

формой» слов, относящихся к сфере общественного сознания.

Позднее этот интерес перешел к философам

XVII–XVIII столетий.

«Люди объединяются речью», — писал в 1620 г. Франциск Бэ-

кон. «Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы.

Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным об-

разом осаждает разум... Слова прямо насилуют разум, смешива-

ют все и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толко-

ваниям»

. Чтобы избежать всех этих неприятностей, нужно

установить точное значение слов, и прежде всего тех из них, над

которыми постоянно задумываются люди.

Через семьдесят лет сходные мысли развивал и Джон Локк в

своем «Опыте о человеческом разуме»: «Я должен сознаться, что

См. об этом статью В. Вартбурга в журнале «Word» (1954, № 2–3, с. 289–302).

См.: Zumthor P. Note sur les champs sémantiques dans le vocabulaire des idées //

Néophilologus. 1955. N 3. S. 164–183. Аналогично у Л. Шпицера: Spitzer L. Essays

in Historical Semantics. N.-Y., 1948. P. 11–15.

Бэкон Ф. Новый Органон: Рус. пер. М., 1935. С. 117.

Глава первая

сначала не думал заниматься исследованием слов. Но когда я

начал рассматривать границы и достоверность нашего познания,

то нашел, что оно так тесно связано со словами, что если не

рассмотреть внимательно их силы и значения, то и о познании

можно сказать очень немного...»

Как и Бэкон, Локк делал из подобных несовпадений понятий

и слов один вывод: философ обязан разобраться в их сложном

соотношении. Несовпадения между ними, известная произволь-

ность наименований затрудняют процесс осознания самих поня-

тий. Затруднения не приводят, однако, к невозможности осмыс-

лить понятия, но лишь демонстрируют непрямолинейность

подхода человека к понятиям. Оба философа были убеждены в

важности изучения понятий в их соотношении со словами.

Подобная убежденность становится еще более характерной для

материалистической мысли

XVIII столетия. Предвосхищая неко-

торые идеи исторического языкознания, Дидро писал: «Одно лишь

сравнение словаря языка в разные эпохи дает возможность пред-

ставить характер прогресса народа»

. Здесь безоговорочно свя-

зывается история слов с историей культуры народа. Дидро уже

не сомневается, что слова «работают не на холостом ходу»: их

показания весьма существенны не только для самого языка, но и

для народа, говорящего на нем.

Философия, и особенно философия нового времени, всегда

пристально интересовалась проблемой взаимоотношений между

значением слова и способом обозначения вещи или понятия. В

свое время Кассирер даже считал эту проблему важнейшей в

философских построениях

XVI–XVIII столетий

. Действитель-

но, интерес к предметам и явлениям окружающего нас мира со-

провождался интересом к тому, как эти предметы и явления обо-

значаются в языке. При этом речь обычно шла о языке вообще,

так как в ту эпоху даже выдающиеся ученые еще слабо осознава-

ли национальное многообразие конкретных языков мира. Общая

проблема «вещь (или понятие) и ее название (слово)» чаще всего

решалась с двух противоположных позиций: ученые либо стре-

мились доказать и показать, что вещь (понятие) так или иначе

взаимодействует со словом, с помощью которого она выражает-

ся, либо, напротив, эти категории признавались несовместимы-

Локк Джон. Опыт о человеческом разуме: Рус. пер. М., 1898. С. 486.

Diderot D. Oeuvres completes / Éd. Assézat, 1876. XIV. P. 430 (ст. Дидро «Эн-

циклопедия» была включена в «Энциклопедию» Дидро и д’Аламбера).

См.: Cassirer E. Philosophie der symbolischen Formen. I. Die Sprache. Berlin,

1923.

S. 15.

Слова, вещи, понятия, отношения

ми, несоразмеримыми, и сфера языка резко противопоставля-

лась сфере вещей и понятий. Язык признавался лишь призмой,

искажающей истинную «расстановку сил» в природе и обществе.

Языку, и прежде всего его словам, объявлялась война («обман

слов»).

В XVI–XVIII вв., как и в XIX, преобладала первая концепция;

с конца же

XIX и особенно в XX столетии стала выдвигаться и

занимать господствующее положение вторая. Характеризуя ее,

французский логик Ш. Серрюс писал в 1939 г.: «Источником сме-

шения стал здесь язык. Критика языка и его отношений к мысли

часто была для философов источником, откуда они извлекали сред-

ства борьбы: от этой критики отправлялись Беркли — для разру-

шения идеи и материи и Бергсон — для отрицания прерывнос-

ти»

. Вслед за Бергсоном с тезисом об «искажающей призме языка»

выступают многие, особенно представители логического позити-

визма. Наиболее отчетливо этот тезис был сформулирован Вит-

генштейном в его «Логико-философском трактате» (первое изд.

1921 г.). По словам Геллнера, концепция Витгенштейна посту-

лирует язык в виде тюрьмы, из которой мысль человека никак и

никогда не может выбраться

Поднятая еще Бэконом и Локком, проблема «обмана слов»

(неадекватность мысли и слова) позднее решалась различно. Для

одних ученых специфика слова, в отличие от специфики мысли,

не снимала вопроса об их постоянном взаимодействии, для дру-

гих та же специфика служила источником постоянных сомнений

в возможности изучения взаимодействия между словами и поня-

тиями. Слова только «обман», только видимость, поэтому исто-

рия слов и история мыслей, шире — история языка и история

культуры признавались (прямо или косвенно) областями, совер-

шенно независимыми друг от друга, совершенно автономными.

По существу, с этими же двумя основными концепциями (не-

смотря на бесчисленные разновидности каждой из них) мы встре-

чаемся не только в философии, но и в лингвистике. Уже с эпохи

превращения языкознания в самостоятельную науку в 20-х годах

XIX века формируются обе доктрины. Для одних ученых языкоз-

нание становится областью научных знаний, совершенно обо-

собленных от человеческого мышления. Для других язык пред-

ставляется важнейшим средством выражения именно мышления

Серрюс Ш. Опыт исследования значения логики: Рус. пер. М., 1948. С. 183.

Подробнее об этом см. в его же более ранней кн.:

Le parallélisme logico-

grammatical. Paris, 1933. P. 408–428.

См.: Геллнер Э. Слова и вещи: Рус. пер. М., 1962. С. 191.

Глава первая

в процессе общения людей друг с другом. Обе эти концепции,

постоянно видоизменяясь, бытуют и в наши дни. По существу,

все разнообразные теории языка, весьма пестрые по своему внеш-

нему выражению, так или иначе тяготеют к одной из только что

названных основных лингвистических концепций.

Среди первых, кто глубоко понял постоянное и органическое

взаимодействие языка и мышления, слова и понятия, предложе-

ния и суждения, был В. Гумбольдт (1767–1835). У нас концеп-

цию языка и мышления талантливо развивали Потебня и Шах-

матов, Щерба и Якубинский и многие другие филологи. Но уже

в начале

XX столетия Соссюр противопоставил язык и мышле-

ние. Доктрину швейцарского ученого стали весьма односторон-

не развивать многие американские лингвисты от Блумфилда до

Хомского.

Учение Соссюра в целом имело для своего времени безуслов-

но прогрессивное значение. Пристальное внимание к самому

языку, к его системе послужило стимулом для новых исследова-

ний, углубивших представление о языке как о целостной и слож-

ной структуре разнообразных отношений. Сам Соссюр никогда

не отказывался от категории значения. Он ратовал лишь за вре-

менную изоляцию языка с целью более глубокого познания его

же специфики. У некоторых же современных последователей

Соссюра получилось иначе: временная изоляция языка превра-

тилась в принципиальное и постоянное противопоставление языка

и мышления как сфер, будто бы всегда антагонистических, все-

гда чуждых и несовместимых. Тем самым одна из основных функ-

ций языка — выражение мыслей и чувств — стала представлять-

ся искаженно

Вернемся к лексике, которой посвящается предлагаемая чита-

телю книга. Отвлечение в сторону общих вопросов языка и мыш-

ления было вызвано тем, что именно в лексике особенно ярко

обнаруживается постоянное взаимодействие формальных и со-

держательных сторон языка.

Шведскому натуралисту Линнею обычно приписывается кры-

латая фраза:

Nomina si nescis, perit et cognitio rerum («Если ты не

знаешь слов, то невозможно и исследование вещей»). От слова к

Об этом подробнее см.: Будагов Р.А. Портреты языковедов XIX–XX вв. Из

истории лингвистических учений. 2-е изд. М., 2004.

Слова, вещи, понятия, отношения

вещи, от вещи к слову — таков путь, который представляется

всякому, впервые приступающему к проблеме слова и его значе-

ния. «Словарь — это вселенная, — заметил Анатоль Франс, —

расположенная в алфавитном порядке»

. Это суждение близко к

формуле Линнея. Оно лишь выражено в образной форме: в лек-

сике языка отражается и выражается целый мир, в котором жи-

вут, трудятся, радуются и страдают люди. А вот еще и третья

форма передачи сходной мысли, принадлежащая перу Королен-

ко: «Слово — это не игрушечный шар, летящий по ветру. Это

орудие работы: он должен подымать за собой известную тяжесть.

И только по тому, сколько он захватывает и подымает за собой

...мы оцениваем его значение и силу»

. Слово поднимает «тя-

жесть», за словом всегда или почти всегда «что-то стоит», во вся-

ком случае, должно стоять. Такова третья образная формулиров-

ка уже знакомой нам мысли.

К этим замечаниям шведского ученого, французского писате-

ля и русского прозаика присоединим еще мечту Оноре де Баль-

зака, о которой он сообщил читателям в 1832 г. в своей фило-

софской повести «Луи Ламбер»: «Какую прекрасную книгу можно

было бы написать о жизни слов!.. Но для этого сначала надо

создать целую науку»

. После смерти Бальзака такая наука дей-

ствительно стала создаваться. Появилось немало интересных лек-

сикологических и семантических исследований в разных странах

мира. Однако в начале нашего века подобная работа столкнулась

с рядом препятствий. Ученые стали оспаривать ценность разыс-

каний в области отдельных слов. К тому же осложнился и вопрос

о том, как следует понимать значение слов и насколько целесо-

образно вести их изучение на фоне истории культуры. Проблема

вновь была осложнена учением о мнимой независимости и авто-

номности лексики по отношению к миру вещей и понятий, ко-

торые с ее помощью выражаются. Одна из двух основных, ранее

обрисованных теорий оказалась препятствием на пути конкрет-

ных семасиологических исследований.

Спора нет. Современная наука далеко шагнула вперед и те-

перь не может быть и речи о возвращении к бальзаковским вре-

менам. Иным стал метод исследования, весьма расширился и сам

объект изучения. И все же два направления в языковой теории, о

которых уже говорилось, дают о себе знать и в наши дни, как это

Франс А. // La vie littéraire. Paris, 1888, 7 octobre (малоизвестная рецензия

А. Франса на «

Nouveau dictionnaire» par A. Gasier).

Короленко В.Г. Избранные письма: В 3-х т. М., 1936. Т. 3. С. 169.

Balzac H. de. Louis Lambert / Éd. M. Lévy. Paris, 1875. P.4.

Глава первая

было не только в эпоху Бальзака, но и во времена Бэкона и Лок-

ка. Проблема как изучать лексику остается спорной и сложной.

Она различно осмысляется и современной наукой.

В широком кругу вопросов, которые при этом возникают, бе-

зусловно центральным является вопрос о значении слова. Что

такое значение слова? Как следует его понимать? Возможно ли

изучение слов вне их значений? Существуют ли значения у от-

дельных слов, если сами слова бытуют в системе лексики языка?

что такое отдельное слово и отдельное значение? Вот далеко не

полный перечень сложных вопросов, на которые современная

лингвистика не дает однозначных ответов. Попытаемся в общих

чертах обратить внимание на некоторые из поставленных здесь

вопросов.

На примере лермонтовского четверостишия (приведенного на

с. 19) уже можно было убедиться, что слов

á без определенного

значения справедливо воспринимаются как нечто необычное,

нехарактерное, вызванное особой ситуацией.

Когда во втором акте шекспировского «Гамлета» (сцена 2)

Полоний, принимающий Гамлета за сумасшедшего человека,

спрашивает его: «Что вы читаете, принц?» — и получает в ответ:

«Слова, слова, слова» (

Words, words, words), — то Полоний, есте-

ственно, не понимает и вновь обращается к принцу с вопросом:

«И о чем же идет речь?» Сами по себе слова, без той «тяжести»

значения, которую они всегда «поднимают», кажутся пустыми,

«просто словами». В создавшейся ситуации это только и надо

Гамлету, желающему отделаться от Полония. Во многих языках

мира изречение «Слова, слова, слова» (ничего не означающие,

ничего не передающие) позднее становится крылатым выраже-

нием — символом пустой мысли, парафрастическим предшествен-

ником впоследствии знаменитого шуточного, но и глубокого

афоризма Талейрана: «Язык дан для того, чтобы скрывать свои

мысли». Еще одно доказательство: обычная функция слов, как и

языка вообще, что-то выражать (передавать), следовательно, иметь

значение. При отступлении от этого непременного условия сло-

ва перестают быть словами в собственном (обычном) смысле и

становятся только «словами, словами, словами».

Но, быть может, все это так лишь с житейской точки зрения,

а не с позиции теории? Обратимся к теории.

В свое время в «Курсе общей лингвистики» (1916) Соссюр

убедительно показал, что значение слова можно правильно по-

нять лишь с учетом постоянного взаимодействия означаемого

(

signifié) и означающего (signifiant). Языковой знак рассматри-

Слова, вещи, понятия, отношения

вался автором «Курса...» как двусторонняя психическая сущ-

ность

. Становилось очевидным, что понятие тесно связано со

значением слова, хотя и сложными путями отражается в самом

значении. Первое (понятие) — в тенденции интернациональная

категория, второе (значение слова) — в тенденции национальная

категория. Языковой знак, однако, включает в себя не только

акустический образ, но и понятие. При некоторой противоречи-

вости отдельных звеньев рассуждения Соссюра бесспорным было

представление о двустороннем характере языкового знака.

Блумфилд совершенно иначе поставил проблему значения. В

своем исследовании «Язык» (1933) он свел ее только к означаю-

щему, исключив означаемое из сферы значения. Мотивировка

такого резкого изменения сводилась к тому, что окружающий

нас мир еще плохо изучен. «Определение значений является уяз-

вимым звеном в науке о языке и останется таковым до тех пор,

пока человеческие познания не сделают огромного шага вперед

по сравнению с современным их состоянием»

. Поэтому катего-

рия значения, по убеждению Блумфилда, существует лишь в си-

туации, которая возникает у слушающего. Значение не может

«подняться» над отдельной ситуацией и отдельной реакцией.

Концепция Блумфилда оказала сильнейшее влияние на рабо-

ты в области семасиологии, вышедшие в разных странах во вто-

рой половине

XX в., особенно на работы Хомского и его после-

дователей у нас и за рубежом. Между тем не подлежит никакому

сомнению, что Блумфилд исказил проблему значения, переводя

ее из плоскости взаимодействия означаемого и означающего в

плоскость «чистого» означающего. Сразу все стало неясным: к

чему относится означающее? Может ли категория значения быть

односторонней категорией, так или иначе, прямо или косвенно

не соотносящейся с предметами и явлениями, которые она име-

нует? На все эти вопросы Блумфилд, Хомский и их сторонники

не дают ответов и тем самым уходят в сторону от самой пробле-

мы значения.

Нельзя не подчеркнуть и другое — теоретическую противоре-

чивость исходных позиций Блумфилда. С одной стороны, он

признавал, что внешний мир не имеет отношения к языку, а с

другой — утверждал, что лишь недостаточный уровень наших

знаний о предметах окружающего мира не позволяет поставить

означающее в зависимость от означаемого («...пока человеческие

См.: Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1916. С. 78.

Блумфилд Л. Язык: Рус. пер. М., 1968. С. 142–143.

Глава первая

познания не сделают огромного шага вперед»). Возникала неяс-

ность: то ли означающее никогда не должно соотноситься с оз-

начаемым, то ли «пока» этого сделать нельзя, ввиду несовершен-

ства наших общих знаний о вселенной. По-видимому, это «пока»

было отговоркой у Блумфилда, чтобы вообще отказаться от слож-

ной проблемы взаимодействия языка и мышления, языка и дей-

ствительности. Эта последняя принималась во внимание лишь

при анализе отдельных ситуаций и отдельных реакций человека

(«Джек угощает яблоками Джилл» и пр.)

, но не принималась в

расчет при установлении общих категорий языка.

Здесь нельзя не обнаружить зависимость Блумфилда от прин-

ципов логического позитивизма, от принципов логики Гуссерля.

В своих «Логических исследованиях» Гуссерль утверждал, что

«каждый знак есть знак чего-то, но не каждый знак имеет значе-

ние»

. Получилось: знак всегда имеет отношение к значению.

«Что-то» и «значение» как бы разводились в разные стороны.

Значение не соотносилось с означаемым. Оно получалось не дву-

сторонним, а односторонним, как и у Блумфилда.

Хотя категория значения в языке шире, разумеется, категории

лексического значения, тем не менее, когда говорят о значении,

имеют в виду прежде всего значение слова, т.е. лексическое зна-

чение. Между тем именно эта последняя категория, как только

что было показано, вызывает наибольшие затруднения при ее

определении и анализе.

Уже Соссюр прекрасно понимал возникающие при этом труд-

ности и предлагал критически относиться к понятию слова.

«Нет, — писал он, — не в слове следует искать конкретную еди-

ницу языка»

. Вместе с тем, как это часто бывало у Соссюра, он

сознавал, что без слов не может быть и языка. У ученого речь

шла лишь о трудностях определения слова, о трудностях

установления границ слов в разных языках, а не об изгнании

слова за пределы языка и языкознания. Тонко истолковывая язык,

Соссюр не мог не считаться с конкретным материалом самих

языков мира. Иначе поступили его менее тонкие и менее образо-

ванные последователи. Они стали изгонять слов

á из языка и из

науки о языке в буквальном смысле. Начала даже постулировать-

ся «лингвистика без значения» и изучаться «культура без слов»

См.: Блумфилд Л. Язык: Рус. пер. М., 1968. С. 37.

Husserl E. Logische Untersuchungen. 3. Auflage, Halle, 1922. II. 1. S. 23 («Jedes

Zeichen

ist Zeichen für etwas, aber nicht jedes hat eine Bedeutung»).

Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. С. 107.

См., напр.: Voegelein C. Linguistics without meaning and culture without

words // Word. 1949. N 1. P. 36–45.

Слова, вещи, понятия, отношения

Некоторые лингвисты ставят вопрос так: учитывая субъектив-

ный характер слов и нечеткость границ между ними, в лексико-

логии и семасиологии следует оперировать не понятием слова, а

понятием морфемы. С этих позиций все существующие толко-

вые словари и лексиконы объявляются антинаучными, ибо они

опираются на понятие слова и дают определения слов, а не мор-

фем. Так был поставлен вопрос в одной из работ последнего вре-

мени

. Конечно, можно было бы не останавливаться на рассуж-

дениях подобного рода, если в менее вульгарной и упрощенной

форме они не находили бы отголосков и в более серьезных ис-

следованиях. Подменять слова можно, разумеется, чем угодно,

только тогда ничего не останется ни от лексикологии, ни от се-

масиологии. Эти же разделы лингвистики существуют не по при-

хоти филологов, а по «прихоти» самих естественных языков мира,

в которых сложная категория слова выступает не как фикция, а

как безусловная реальность. Именно поэтому в толковые слова-

ри заглядывают образованные люди во всей вселенной, нисколь-

ко не сомневаясь, что в словарях они найдут реальные слова с их

реальными значениями. Подменять же слова морфемами значит

не понимать, что это разные единицы языка, хотя между ними,

как и между всеми лингвистическими единицами, могут быть

точки соприкосновения и взаимодействия.

Итак, бесспорное положение о трудностях определения зна-

чения слова может привести к двум противоположным результа-

там: к стремлению глубже разобраться в слове как важнейшей

категории (единице) языка или к стремлению совсем отказаться

от понятия слова, попутно «закрыв» тем самым такие важней-

шие области лингвистики, как лексикология, лексикография,

семасиология. Разумеется, только первое решение вопроса мож-

но признать правомерным и плодотворным.

Что же такое значение слова? Значение слова — это

исторически образовавшаяся связь между звучанием слова и тем

отображением предмета или явления, которое происходит в на-

шем сознании. Что же касается понятия, то это мысль о пред-

мете, выделяющая в нем общие и наиболее существенные признаки.

См.: Antal L. Content, meaning and understanding. The Hague, 1964. См. рез-

ко отрицательную рецензию Р. Гофмана на эту работу в журнале «

Language»

(1965.

N 4. P. 647–650) и ст. Ж. Мунена в журнале «La linguistique» (1968. N 1.

P. 131–140).

Глава первая

Понятие — обычно общечеловеческая категория, хотя она и за-

висит от степени развития мышления. Значение слова, напро-

тив, прежде всего категория данного языка, бытующая в преде-

лах его системы.

Поясним сказанное таким простым и известным примером.

Современное понятие восстать («поднять восстание») может

выражаться разными глаголами, в том числе и глаголом восстать.

Но значения слова восстать в русском языке

XIX–XX вв. мно-

гообразны. В эпоху Пушкина, например, восстать — это прежде

всего «встать», «подняться». В «Графе Нулине»:

«Восстав поутру молчаливо,

Граф одевается лениво».

В современном языке иначе. Восстать — это прежде всего

«поднять восстание». Следовательно, значения слов не только

исторически подвижнее самих понятий, с которыми они тесно

связаны. Значения и группируются иначе, чем понятия. И это

естественно: лексическое значение выступает как языковая кате-

гория, понятие — как логическая категория. Семантическая струк-

тура полисемантичного слова (такие слова преобладают во всех

естественных языках мира) имеет свои особенности, свои тен-

денции соотношения между старыми и новыми, более распрост-

раненными и менее распространенными, свободными и связан-

ными значениями и т.д.

Когда теоретик классицизма Буало в «Поэтическом искусст-

ве» (1674) призывал поэтов «любить природу» (

aimez donc la nature),

то он не подозревал, что само слово природа (

nature) позднее при-

обретет еще одно значение — «загородные местности» (поля, леса,

горы). Во времена Буало существительное природа — это «натура

человека», поэтому «изучать природу» звучало в ту эпоху как при-

зыв «исследовать человеческую душу», а отнюдь не поля, леса и

горы

. Семантическая структура слова природа во многом изме-

нилась, хотя понятия о «натуре человека» и о «загородных мест-

ностях» существовали и в

XVII столетии. Для уяснения разных

значений слова природа в разные эпохи и в разных языках весьма

существенны и те понятия, с которыми взаимодействовали дан-

ные значения слова. Из этого следует, что значения слов и поня-

тия глубоко соотносительны, но не тождественны. Только на та-

кой теоретической основе можно вести исследования в области

семасиологии естественных языков.

См. об этом в третьей главе.