being). Сущее — это все, что есть, гора или живот
ное, то, что явлено здесь каждому из нас, река или
камень, обелиск Мира и т. д. Но речь идет о том,
чтобы взять его так, как оно есть. Здесь мы оста
емся в неопределенности. Как на самом деле мож
но брать его иначе? Может ли сущее быть чемто
иным, нежели бытием? И взять сущее во всей не
обходимости — не значит ли это взять его так,
как оно есть? По правде говоря, это не такой про
стой вопрос. На самом деле можно находиться пе
ред лицом сущего или быть у него в плену, без не
обходимости брать его так, как оно есть. Действи
тельно сущее можно есть или пить, садиться на
него, одеваться в него, жить в нем, описывать его
или рассказывать о нем и даже ожидать от него,
если брать его на соответствующем уровне, вечно
го спасения своей души. Но значит ли это брать
его так, как оно есть? Значит ли это, иными сло
вами, подходить к нему в соответствии с мерой его
бытия? Или же, наоборот, такой подход к сущему
предполагает еще большее отступление от него?
Не предполагает ли он, что сущее, прежде всего,
следует предоставить самому себе, так, чтобы
появилось то само, в котором оно есть и есть как
таковое? Изречение, которое высказывает Ари
стотель, имеет в таком случае задачу именовать
«то, чем было бытие» прежде, чем оно конкрети
зируется перед нами в той или иной привычной
фигуре: этот человек, эта собака, эта книга, этот
дом, это дерево. Иначе говоря, в Греции V столе
тия происходит движение по кругу.
Наш вопрос уже не является вопросом о таком
сущем, как гора, как дом, как дерево, в том смыс
%
ле, в каком мы должны взобраться на гору, в ка
%
30