Бибихин В. Лес (hyle)

Подождите немного. Документ загружается.

ЛЕС. 7 (21.10.1997)

Пока, если Аристотель называет что-то «существующим», то

так сказать автоматически придаст ему полноту бытия, не будет

искать существующее среди мыслительных абстракций. «Мы

утверждаем, что [действительно] существует некая материя вос-

принимаемых чувствами тел, но она не существует отдельно от

них и ей всегда сопутствуют противоположности; из этой материи

происходят так называемые элементы» (329 а).

С большим заходом, с хорошим размахом Аристотель подхо-

дит к материи в начале «Физики», и много говорят самые приме-

ры, которые он дает там для материи, или субстрата, подлежа-

щего, hypokeimenon, то, что лежит под. Это примеры — оба об-

разования, сначала возникновение образованного человека из

необразованного, потом образование образа, статуи из меди. Мы

говорим: из необразованного стал образованный. Необразован-

ный был субстратом, подлежащим в образованном? Нет, потому

что необразованного не стало, а под-лежащее потому так и назы-

вается, что оно остается лежать-под. С другой стороны, мы не го-

ворим: из человека стал образованный. Так сказать — это как бы

иметь в голове: сам по себе человек сначала всегда необразован-

ный. Мы этого как раз не знаем. Он может быть еще-не-образо-

ванный, но не обязательно природа человека быть невежей. Дру-

гой пример: из меди возникает статуя. Образ из бесформенного?

Вот тут надо различать. Как человек вовсе не обязательно прежде

чем стать образованным был невежей, так и медь вовсе не обя-

зательно до придания ей образа скульптором безобразная. Это

нам по небрежности кажется. Безобразность не больше природное

состояние меди чем скульптура, как медь не обязательно всегда

бывает скульптурой, точно так же она не обязательно безобразна.

Безобразие не субстрат статуи. Ее субстрат медь.

Заметьте: человек не в каком угодно, не в безразличном отно-

шении к образованному; не бессмысленно сказать, что человек

хочет, тяготеет к тому чтобы быть образованным. Материя не

хаос. Не бессмысленно, например скульптору, сказать, что медь

хочет быть статуей. Третий пример субстрата у Аристотеля прояс-

няет эту ситуацию. 190 Ь: всегда ведь лежит в основе что-нибудь,

из чего (происходит) возникающее, например растения и живот-

ные из семени. В этом третьем примере субстрата уже совсем

ясно, что «подлежащее» имеет в себе запас движения. Человек тя-

нется к образованности, как семя к развитию в живое существо;

для того чтобы понять, что медь тянется к образу, мы должны

вспомнить, что греков вовсе не занимал микромир: их мир был

для них и микроскопом и телескопом. Медь тянется к образу —

В. в. БИБИХИН

в эту мысль Аристотеля теперь надо возвращаться, проникать че-

рез современные физические теории самоорганизации, спраши-

вая, правда, как физики не умеют: что такое само-.

Прочитаю, для повтора и затверживания сказанного, длинную

цитату, там же 190 Ь, именно ничего нового не говорящую: «Из

сказанного, таким образом, ясно, что всё возникающее всегда бы-

вает составным: есть нечто — возникающее и есть то, что им ста-

новится, и это последнее двоякого рода: или субстрат, или проти-

волежащее. Я имею в виду следующее: противолежит — необра-

зованное, лежит в основе — человек...», повтор: материей для

образованного, не ошибитесь, был не хаос невежества, а человек;

хаос невежества это противолежащее образованности, заложен-

ное так сказать вовсе не в самом человеке, а парадоксально ска-

зать в образованности: пока не поставлено цели образования, не

было и невежества; «...бесформенность, безобразность, беспоря-

док есть противолежащее, а медь, камень, золото — субстрат»

А мы обычно думали что сама материя хаос. Ее преодолевает

эйдос. Вовсе нет. До эйдоса материя не хаос. Как только на сцене

появляется эйдос, появляется и бесформенность, безобразность,

беспорядок.

Теперь, если как семя хочет развернуться, так всякий субстрат

уже хранит в себе это движение? — Так именно оно и есть, мы чи-

тали из первой книги «Физики», а во второй материя и движение

так и будут поставлены рядом: 200 а 31

*, материя и ее движения,

лес и его история. Если лес как семя, то он имеет свою историю

развертывания.

* См. там же, с. 76.

* См. там же, с. 101.

6(14.10.1997)

Подлежащее и противолежащее, ύποκείμενον и άντικείμενον,

нам предлагается различать эти две вещи. — А на кой черт нам их

различать. Такой вопрос, и чем грубее и резче он поставлен тем

лучше. Зачем мы вообще что-то делаем. А Бог его знает, мы все-

гда что-то делаем. Что-то. Что ты делаешь. — Я учусь, делаю это

что, учусь. Раз я его делаю, значит этого что, что я делаю, еще

нет. Я это что мое стало быть делаю из ничего? Нет, не из ничего,

Бог творит из ничего. А я из чего делаю это мое что? Из какого-то

другого что. Я борюсь, я побеждаю свою неученость, преодоле-

ваю ее, становлюсь ученым. Ученье свет, неученье тьма; per aspe-

ra ad astra

*; что мы, вся Россия преодолевает свою отсталость и

учится.

Господа, останавливает нас не когда-то, а сейчас в нашей го-

рячке Аристотель, но ведь если бы вы, никто, никакая Россия, не

учились, не имели в голове этой идеи, то не было бы и вашей не-

образованности. Вы поголовно одержимы идеей учения, потому

вам и приходится преодолевать тьму невежества; вы и вечно бу-

дете ее преодолевать; раз она была до учения, то учением будет

только потеснена, никуда не денется и так навсегда и останется.

Вы спутали две вещи, противо-положное и под-лежащее. Проти-

во-положное учению вы сами положили учением, до учения неве-

жества не было, и после учения его не будет. Настоящее подле-

жащее, которое было до учения и остается во всё время учения и

останется после него, это человеческая материя, человеческий

лес. Он под-лежащее и невежества и культуры, т.е. одинаково

основание того и другого. Лес как-то сразу, сам собой умеет быть

и не своим, говорят: страшным, темным, глухим, и своим; хоро-

шим или плохим. Русское слово «здоровый» этимологически зна-

* Перевод: через тернии к звездам

6 В. В.Бибихин

В. в. БИБИХИН

чит «из хорошего дерева, хорошего леса». Увидеть так сказать

«человеческий материал».

До чтения важного конца кн. II Физики, гл. 7—9, еще раз, по

описанию Аристотелем своего метода в самом начале Физики,

убедимся, что он никогда не будет, в отличие скажем от Евклида,

у нас просить что-то сделать, он всегда сначала обратит внимание

на то, что мы уже и так делаем, и заметит чего мы пока еще не за-

мечали, но что заметить-то и надо было прежде всего. Это более

исходная феноменология чем у Гуссерля. Чистая феноменология

Хайдеггера это возвращение от Гуссерля к Аристотелю, причем

отчетливое и намеренное. Я помню, как Чанышев

* удивленно

посмотрел на меня, когда я назвал Хайдеггера самым верным ин-

терпретатором Аристотеля. Лучше бы он удивился вот чему: один

из самых ранних курсов Хайдеггера, зимний семестр 1921/1922,

называется «Phänomenologische Interpretationen zu Aristoteles»

Никакого привычного изложения Аристотеля там нет. Появляется

еще в первичном виде, скажем когда на месте Dasein стоит Leben,

но тут же через знак равенства пишется Leben = Sein, весь пейзаж

«Бытия и времени», жизнь и мир, забота, событие, наклонность,

«легкое» предлагается как термин Аристотеля, но тут же оказыва-

ется в структуре заботы как упущение самости, вроде бы аристо-

телевское «движение» в контексте от-даления, снятия дали, потом

«крушение», которое станет падением, — и раз мне самому при

первом бездумном перелистывании показалось, что молодой при-

ват-доцент увлекся, с объявленной темы соскользнул в свое, то

наверное и многим это покажется, а не у всех уже будет найдется

время всмотреться и разглядеть: да это же единственный настоя-

щий Аристотель и есть

То, что Аристотелем было введено понятие леса, связано с воз-

вращением Аристотеля к феноменологии (я не оговорился). Где бы

мы ни остановились, чтобы обратить внимание, о-казывается так

много всего, что до конструкций дело не доходит; среди такого бо-

гатства зачем еще вводить какие-то приватные поделки, они смеш-

ны, ненужны, — так много всего еще слабо сказано: лучше сказать,

не вычерпать никогда сколько всего, потому что за что бы мы ни

взялись, под этим, в «под-лежащем» окажется «то, из чего».

* Арсений Николаевич Чанышев ( 1926—2005) — профессор, доктор фи-

лософских наук, с 1955 г. преподаватель философского факультета МГУ (ка-

федра истории зарубежной философии).

G А 61, 1985.

* См.: В. Бибихин. Ранний Хайдеггер. М.: МФТИ св. Фомы, 2009, лек-

ция 1.12.

ЛЕС. 6 (14.10.1997)

В ΰλη собран обычный, первый опыт всякого образования: мы

образуем, строим, рисуем, воспитываем (образовываем), тем же

занята, как наша «техника» в широком смысле, и природа. Из

чего? Оглядываемся, ища материал. Для педагога материал уче-

ник, но ведь учитель не всякого ученика с равной охотой берет.

С каждым по-разному. Материя названа у Платона вместилище,

приемница, мать. Всё ли она безразлично вмещает. Наверное

всё-таки нет. Но пред-находимая данность, под-лежащее, наш лес

диктует, как себя вести? всё говорит что нет, и опыт, и интуиция,

и авторитеты.

Поэтому оказываемся с негативным приобретением на ру-

ках — тоже результат как все другие. Запрещено справа думать,

что идея, эйдос, замысел, форма ждут от нас только настойчи-

вости, чтобы мы их «осуществили»: ничего не выйдет, если мы

не обратим внимание на материю, первобытный лес. Т.е. неверно,

что, как недавно я слышал в выступлении одного доброго италь-

янца, «дух возобладает над материей». Никогда дух не возобла-

дает над под-лежащим; оно как лежало-под, так всегда и будет;

самое большее, что дух возобладает над своей противоположно-

стью, бездуховностью. Но материя, неопределимая, это бездухов-

ность ничуть не меньше чем духовность. И запрещено слева ду-

мать, что под-лежащее надо подождать, как оно заговорит в нас.

Так, я цитировал дневник одного пившего человека

*, «нет ясно-

сти», констатировал он и уходил в лес глубже, «всё нет ясности»,

и снова пил, пока уже не имел сил констатировать что-нибудь. За-

преты справа и слева, ни туда ни сюда. Это значит что всё в поряд-

ке, мы в а-пории, безвыходности, значит спокойно там, где и надо

быть.

Между прочим просто другое лицо той же самой ситуации —

отсутствие точек отсчета, абсциссы и ординаты, в письме Аристо-

теля. К сожалению (...) историки философии заняты в основном и

ненужным и вредным делом предложения этих точек отсчета:

мнимых, конечно, потому что за опору принимаются расхожие,

якобы понятные понятия. Сцена Аристотеля меняется с каждой

сменой аспекта, вида; а смена аспектов, или доке, как мы знаем от

Витгенштейна, или Платона, никогда не перестает, это настоя-

щий, т.е. спонтанный автомат, как статуи Дедала.

Я надеюсь, что те, кто смотрел к сегодняшнему разу «Физи-

ку», не так уж сразу стали читать с II 7, а не пропустили начало,

где методические замечания. Соль первого, «научное познание

* См.: В. Бибихин. Чтение философии. СПб.: Наука, 2009, с. 142. ^

В. в. БИБИХИН

приходит от познания причин, поэтому в физике обратимся к

ним»

*, в решительном жесте, как захлопывании двери: хватит,

надоело: физики только путают всё, представляя свое знание как

первое, исходное; по-настоящему с безосновным, с бездной, с тай-

ной они дела не имеют, срываются на причинные цепи; настоящая

первая философия это всё-таки мета-физика, а для отрезвления

физиков, даже если в их сочинения и вплетены какие-то метафи-

зические прозрения, объявить их науку и рассматривать их науку

как причинно-следственную, как механику. Захлопнуть перед фи-

зиками дверь в метафизику. Начало «Физики»: сами виноваты;

получайте то, на что всё время скатывались, не чистое вглядыва-

ние, чистую феноменологию, как в метафизике, а учение о причи-

нах, началах и элементах.

Дальше в той же первой главке первой книги Аристотель так

же сердито продолжает, развертывает ту же мысль; а что вы хоте-

ли, начинать что ли с божественного знания? Никто не может на-

чать ниоткуда иначе как от своего знания; для чего нам и нужны

науки и методы, чтобы от своего теперешнего знания, ближай-

шего сейчас для нас, пробиваться к тому, как оно и есть «по при-

роде».

Этим трезвым рассуждением, что у нас есть то что есть и ниче-

го другого в руках нет, отменяются довольно глупые воспарения,

на что мы должны опереться, на доксу или на истинное знание,

или позитивно или негативно отношение Парменида к доксе: ра-

зумеется позитивно; истинное знание оно может быть и хорошо,

но никакого выбора для нас нет, потому что ничего кроме меняю-

щейся доксы у нас в распоряжении нет; хороша она или плоха, от-

талкиваться нам кроме как от нее не от чего, а истинное зна-

ние нам только и дано как докса об истинном знании, как один его

аспект.

Дальше у Аристотеля то, что я говорил прошлый раз от себя,

не ссылаясь на него: наше зрение устроено так, что мы сначала

схватываем целые, единства. Хорошо это или плохо, вопрос не-

нужный: так обстоит дело, и рассуждать нечего. Кому удастся

увидеть, услышать не целое, не единое, то скажите мне. Мы мо-

жем уверенно говорить, что это черта человеческого глаза, пото-

му что с самого раннего возраста человеческие дети иначе вроде

бы и не могут смотреть как выуживая, извлекая в мире большие

целые: одним словом обозначается например летание и всё летаю-

щее от комара до самолета; словом «два-четыре» всё счетное,

* См.: Аристотель. Сочинения..., τ. 3, с. 61.

ЛЕС. 7 (21.10.1997)

цифры, повторяющиеся предметы как ступеньки лестницы, день-

ги и любые официальные документы и справки, в которых дети

тоже угадывают счет и учет.

В этом детском видении есть завораживающее, гениальность.

Если удастся его сохранить, то возникнет архетипическое зрение,

как у Гёте и у Данте.

Что около пяти лет, возраста, по Фрейду, древнего человечест-

ва, с человеком что-то происходит, крупная ломка, это мы угады-

вали, и сейчас наталкиваемся на еще одно ясное подтверждение.

Детское целое зрение, красивое, захватывающее, не меняясь вдруг

портится, надламывается. Совсем маленький ребенок «сначала»,

πρώτον, неважно долго ли, главное что сначала так, называет всех

мужчин папа, всех женщин мама, «впоследствии же различает из

них каждого», опять же неважно когда, важно что раннее целое

распадается и должно распасться.

Этот пример Аристотеля

* крутой, настоящая аттическая соль,

когда стелют мягко и словно наивно, а уснуть нельзя, невыносимо

жестко. Ведь в самом деле называть всех папами скандал, даже са-

мый скверный, на нем стоит самая злая русская матерная брань.

О том, что такое на самом деле греческая философия, можно прочи-

тать в уже упоминавшемся курсе Хайдеггера, или догадаться по

тому, что этот же злой и скверный скандал стоял в самой середине

всей греческой гносеологии. Знание различалось на законнорожден-

ное, когда отец известен, и незаконнорожденное, когда отец неве-

дом, неизвестно откуда знание пришло. От конца первой главки

«Физики» мы снова отброшены к его началу: к вопросу о виновнике,

причине.

Позорно не знать, кто из мужчин твой отец. Но это знание на-

столько интимное, что со стопроцентной достоверностью даже

современная биология такой факт установить не может. Решает,

до сих пор как и во времена Аристотеля, интимное знание. Семей-

ное сходство, по Витгенштейну, формализации не поддается. Вот

оно, чувствуется, но в чем оно? Как первое внимание, так и по-

следнее понимание остается за чувством, для точности можете до-

бавить с Аристотелем — умным. В нем последняя конкретность,

т.е. по Аристотелю бытие.

Что же выходит. И правильно, и неизбежно схватывать сперва

и вообще всегда целое. Как-то вдруг схватывание целого сбивает-

ся на «в общем и целом», το ολον на τό καθόλον, благородный

взгляд с высоты птичьего полета — на позорное или самое позор-

* См. там же.

86 В. в. БИБИХИН

ное что может быть, на свалку, συγκεχυμένα (184 а 22)

*, когда

все отцы смешались. С этой свалкой мы прежде всего всегда и

имеем дело, на свалке живем, Земля по Аристотелю космическая

свалка, куда вниз падает всё и смешивается. С этого начинаем, и

обязаны «от общего перейти к каждому-подробному-конкретно-

му», т.е. говоря проще всё-таки постарайтесь среди мужчин найти

своего отца, достоверного, допустим безусловно веря матери.

Пока, улавливая у Аристотеля эту жесткую крутую строгость,

мы похоже еще не сбились с пути, хотя цели еще не видно, наша

цель вы помните как это называется в истории философии «при-

мирить Аристотеля с Платоном» в нашей теме тоже, т.е. найти у

Аристотеля согласие с материей-числом. Пока Аристотель, прове-

дя различие между хаосом-бесформенностью и материей, что

«свалка» не в материи а в нашем восприятии, настроив на искание

конкретно-подробно-каждого, ведет нас в ту сторону, где мы

ищем.

В том же ожидаемом нами направлении о материи, т.е. суб-

страте. Кто прочитал начало «Физики», помнит, что после пере-

бора мнений как самое надежное и древнее, это как бы одно и то

же, Аристотель оставляет триаду, три: «И похоже древнее и это

учение, что единое и избыток и убыль суть начала сущего» (189 b

11—13)

*. Избыток и убыль неравновесные состояния и завися-

щие друг от друга, они же и возникают из единства и возвраща-

ются к единству. Здесь даже, для слишком смелого толкования

этого места, субстрат, материя, оказывается единством, которое

выходит из равновесия, но чтобы снова вернуться к нему. Мне

для этого смелости пока не хватает, кроме того, даже если я решу,

что я понял это место окончательно, я не буду знать, что с этим

пониманием делать. Мне, как и Аристотелю, пока ясно, что для

всего возникающего, в технике или в природе, есть «из чего», и

«то, из чего», и «то, что стало», разные вещи, но не противополож-

ные.

Со ставшим просто или проще: оно определенное, на него

можно показать: вот статуя, вот кровать, вот образованный чело-

век. Статуя из меди, «медь», сказать так, — оставляет в неопреде-

ленности, какая медь, кусок меди, сплавленные несколько кус-

ков? Дерево по сравнению с кроватью менее определенно. Чело-

век просто, в отличие от образованного, отточенного, Сократа, —

что такое? Аристотель предупредил: материя не бесформенный

* Там же.

* Там же, с. 74.

ЛЕС 6 (14.10.1997)

хаос. Она тогда на полпути между неопределенным и определен-

ным, полуопределенное? Материя какое-то не-до?

Не видно у Аристотеля опять принижения материи до како-

го-то недоразумения. Она и единство и бытие, только не так, как

нечто вот-это, τό τόδε τι, т.е. нечто, о чем можно сказать, «вот что

это такое». Уверенно нам рекомендуют стало быть видеть в мате-

рии единство, только как-то «иначе», но как? Аристотель может

этого и сам не знать, или не думать об этом. Имеем ли мы право

думать, что материя это полноправное бытие, которое только не

такое, какое-то другое бытие чем «вот это»? Так и сказано в конце

I кн. «Физики» (192а 6): εγγύς και ούσίαν πώς, материя (добавим

подобно средневековым комментаторам, лес) близко к бытию и

неким образом бытие

Вьется, в руки не дается. Материя единство, но — по-своему;

бытие, но — «неким образом». Она под-лежащая или под-длящая-

ся, остающаяся-самой-собой-под возникновением сопричина фор-

ме возникающего (другая причина эйдос), υπομένουσα συναιτία.

Аристотелю тоже ведь хочется понять лес, но что он делает, он

просто дает другое название леса, мать. Как в латинском лес это

materia, так Аристотель словно вспоминает, воспроизводит, вос-

создает на своем языке то, что в нем, в отличие от латинского, не

прорисовалось. Еще раз Аристотель подчеркивает: женское нача-

ло смешивают со злом по недоразумению, когда не замечают раз-

ницы между подлежащим и противолежащим. Вредит эйдосу,

скажем так — культуре эйдоса, формы не материя вовсе, а безоб-

разие. Безобразие к форме не стремится, а материя, женское стре-

мится как жена к мужу.

Только не спешите радоваться, понять материю как женщи-

ну-мать, которая стремится к материнству, а эйдос как мужское

начало. Только сравнение наметилось, и далеко оно не поведет,

Аристотель его оборвет. Эйдос энтелехия и энергия, т.е. полнота,

а полнота ни в чем не нуждается, в ней нет стремления к жен-

скому. Получаем странное мужское. И материя женщина-мать, но

только «по случайному совпадению», т.е. лишь в аспекте своей

необходимости для появления формы. Т.е. или сравнение недале-

ко идет, или мы не знаем что такое материнское и женское. Скорее

второе. Не случайно нам думать, что лес это мать.

Будем хоть с пустыми руками топтаться на месте. Обратим

внимание на то, с чего собственно начали: что главная неопреде-

ленность леса в том, что он может быть страшным. Так и совре-

* Ср. там же, с. 80.

В. в. БИБИХИН

менные формы леса, наркомания. Эйдос в отличие от этого у Ари-

стотеля точно так же как у Платона добро, полнота блага, осуще-

ствление, бытийное совершенство. С материей поэтому что-то

будет делаться, и поэтому в том своем качестве, что она двойст-

венная, «неопределенная двойственность», она и не вечная, может

быть вся выжжена, просвечена эйдосом, к которому сама стремит-

ся. Но ведь в другом отношении она останется подлежащим все-

гда, и под эйдосом тоже, тогда стало быть она как эйдос не гибнет

и не возникает, άφθαρτος και άγένητος (192а 23)

*. Т.е. равна

эйдосу. Эйдос никогда без материи не будет, только для эйдоса

возможна материя у*мопостигаемая, лес как бы чистый, который

показал, что беспорядок не его свойство. Лес как рай. Или как ре-

нессансный лес Боккаччо. Или как парк. Или земля как сад. — Но

что призвание леса быть раем и садом, это мы вроде бы знали. За-

дание наше в другом: через вечность лес приблизился к идее,, но

разве отсюда видно что лес число? Или мы нечаянно ответ уже на-

шли, только не заметили?

Когда Аристотель говорит о порыве, тяготении и о том, к чему

стремятся, έφετόν, он не будет спрашивать, это стремление к до-

бру или злу: иначе как к добру стремиться невозможно, всякое

стремление по определению — к θείον, к άγαθόν. В стремлении

зла нет. Но именно тем, что стремление есть, и тем, что оно к до-

бру, а стремления могло не быть, этим «могло не быть» создается

άντικείμενον. Противолежащее, сказано чисто технично. Но не

будет лишним, если мы вспомним об этимологии слова Сатана:

Противоречащий. Как тень, за всяким да — нет.

Тогда «противолежащее» тоже претендует на материю? Мате-

рия то место, где если не причина, то место разделения добра-зла,

не в том смысле что материя зло, а в том смысле, что не было бы

леса, не было бы и зла? Если материя это женщина, то идет драка

за женщину? Почему тогда красивые умозрения вечной женствен-

ности об этой драке ничего не говорят? Это еще один случай, ког-

да я вынужден и то малое, что схватил, выпустить из рук. Я ничего

не знаю.

Опять будем топтаться, и опять утешимся хоть тем недорогим

удовольствием, что отодвинем в сторону одно смешение, частую

путаницу материи и природы. Конечно здесь надо просто спокой-

но согласиться с Аристотелем. Только кажется что природа и ма-

терия одно, от спешки и невнимательности. Из свежего дерева

сделали кровать, бросили ее в саду, она осела в рыхлую почву, по-

* Ср. там же.