Бибихин В. Лес (hyle)

Подождите немного. Документ загружается.

ЛЕС. 3 (23.9.1997)

правилами» (там же). Молитвы тоже приспособления, как вериги

для тела, так они для ума, для упражнения его. Но когда начинает-

ся настоящая работа тела, допустим строительство храма, вериги

надо сложить, руки должны быть свободны для работы. Так для

работы сердца оно должно быть свободно одинаково и от помыс-

лов и от молитв. Внимание значит «держать сердце свое не имею-

щим никакого помысла, хотя бы он казался добрым» (там же).

Чистое предстояние, как раздетость, перед Богом не в

одежде. Ах если бы безмолвие означало просто неговорение, не-

выражение мыслей. Это было бы пустяковой задачей, которой за-

няты все, скрывают свои мысли все. Нет, надо мыслью молчать.

«Хранение ума с призыванием Иисуса Христа, — то чтоб всегда

смотреть в глубину сердца и непрестанно безмолвствовать мыс-

лию, даже, скажу так — и от помыслов, кажущихся десными, ста-

раться быть пусту, и от всяких вообще помыслов, дабы не утаи-

лись под ними тати» (170). Они так обязательно спрячутся, вооб-

ще нас обокрадут во всяком случае, стоит нам выйти из чистого

внимания, — такого, когда и свои мысли тоже удивляют как чу-

жие. Помыслы годятся только на то, чтобы и их тоже представить,

подать, подставиться.

Но уход от мыслей, помыслов в чистое внимание — это и ста-

рая философская школа (νους). Как могло случиться, что к наше-

му времени она в виде постоянной молитвы едва осталась только

в монастыре? Это то, за что надо благодарить Церковь и что дела-

ет Церковь незаменимой. — Теперь, не терпит ли эта дисциплина

ущерба из-за отрыва от всего опыта человечества, опыта в других

языках веры, обособления, специализации? от философии, от

опыта поэзии, музыки? Как, со своей стороны, и светская культу-

ра в той мере, в какой она не поняла школу непрестанной молит-

вы, не прошла ее, расточается. Это как если бы склад и сторож

были в разных местах, и склады были страшно богатые и незапер-

тые, и стража неподкупная, компетентная, недремлющая, но без-

относительно к складам.

Как отдать склады сторожам, навести сторожей на склады. Ни

молитва, ни вера не могут быть полными, если молящийся усло-

вился сначала быть таким-то, а потом обратиться к Богу. Этот

первый, может быть важнейший тезис Странника был убран ре-

дакторами не зря. К сожалению, специализация веры, превраще-

ние религии в профессию есть. Экуменизм, развернутый до своей

сути, должен будет вспомнить, что церковь существует, — истин-

ная церковь, божественной веры, — не 2000 лет, а со времен Аве-

ля, и, по Бернхарду Вельте, мы в евхаристическом общении с пе-

4 В. В. Бибихии

В. В. БИБИХИН

щерными жителями Масличной горы под Кёльном. «Естествен-

ный человек естественно приходит к познанию Бога. Потому-то

ни одной нации, ни одного племени дикого не бывало и нет, без

какого-либо понятия о Боге... Самый дикий островитянин... пада-

ет на колени, изводит непонятный для него, но необходимый

вздох... Повсеместно сущность или душу каждой религии состав-

ляет тайная молитва» (317 сл.). Вера одна во всяком язы-

честве; религия, благочестивое внимание, одна.

Главная работа человека, внимание. Работаю человека? «Вся-

кий час и всякое мгновение будем всяким хранением блюсти серд-

це свое от помыслов, потемняющих душевное зеркало, в коем

надлежит печатлеться и светописаться одному Иисусу Христу»

(176). От всяких помыслов. Т.е. снова и снова падать.

Феноменология: предъявление того что есть. Кому? Опять же

тому кто или что является, насколько является. Кроме этого

предъявления — ничего не иметь в мысли (182). Гуссерлевская

феноменология: чистое внимание как новость. Еще одно его ис-

толкование и приложение. — Кстати о пользе философии: только

из этого чистого предстояния может возникнуть — не сила, а пус-

тота и мера удивления, изумления, из которой одной только могут

быть обойдены, как от абсолютного исходного начала, любые

привычки. «Молись, и не трудись много своею силою побеждать

страсти. Молитва разрушит их в тебе... Молитва устроит всё

и вразумит тебя» (309). И больше: «Уединенный безмолвник не

только не находится в бездейственном и праздном состоянии, но

преимущественно действует и даже более, нежели участвующий в

общественной жизни. Он неутомимо действует высшею разум-

ною своею натурою: наблюдает, соображает, следит за состояни-

ем и ходом нравственного своего бытия» (329).

Говорится от трезвого сознания, что над лесом, волком, двой-

ником мы не властны. Телом, сердцем, едой, просто завтракая

каждый день мы принадлежим лесу, мировому веществу. Предъ-

являя в непрестанной молитве себя какие мы есть, мы предъявля-

ем себя лесных, наш лес. Как лес мы тварь. Но как предъявляю-

щие, как чистое внимание, как феноменологи мы отдельны от

леса, божественны. Мы тогда поэтому то же делаем с лесом, что

хотел Бог. Конечно, чтобы узнать, что мы тогда делаем с лесом,

надо попробовать посмотреть, какие мы тогда, в религии, можем

быть.

Почему вниманием размыкается удивление. Потому что конечно

ведь просто удивительно, что я, внимательный и наблюдающий,

как-то имею отношение к моему ближнему, т.е. телу, которое имен-

ЛЕС. 3 (23.9.1997) 51

но здесь, не в другом месте, стоит и делает то что делает, дышит, ду-

мает.

Вместе с моим ближним, телом, я сказал, дан сразу мировой

лес, в который оно врастает, и другие тела, с которыми всякое

тело связано по существу так же, вбирая, как части одного тела

связаны между собой: в связи тел между собой, через родство, по-

роднение, дыхание одним воздухом, просвеченности одними лу-

чами, видимыми и невидимыми, нет ничего по существу, принци-

пиально отличного от связи между скажем головой и рукой. В на-

поминании апостола Павла, что общество тело, в названии

«братья и сестры» нет ничего от сравнения. Если это родство по-

кинуто умом, мечтой, то надо тревожиться не о нем, с ним ничего

не сделается, оно просто есть, а надо спросить тогда об уме, что

же он такое и не сбился ли он, не надо ли в нем что-то исправить.

По этой причине не эгоистично себя спасать. Спасение ближ-

него, т.е. сначала тела, это через всеобщую связь спасение сразу

всех тел, всякое движение из-за связи сдвигает вообще всю мате-

рию.

Спасение, т.е. исправление ума, начинается со страха. С ужаса, и

в этом еще одно достоинство замечательной записки 9 сентября, ко-

торую я слишком бегло тогда прочел, а она заслуживает большего:

«Предзрех Господа пред собою выну

Яко одесную меня есть

Начало премудрости страх Господень.

Постоянное Бого-пред-ставление (не воображение), пред-зрение,

о котором говорит пророк Давид, разве не есть достояние именно

верующей — не общей — души, мысли? Для верующего это и

есть выход из леса. Бог всё время пред тобой. Лес — темный,

страшный, безвыходный — состояние любой, верующей и неве-

рующей, души (христианка, по Тертуллиану, всякая душа по при-

роде). „Весь я положился на волю Божию и сделался весел, уны-

ние прошло". Богословие учит как выйти из леса, учит по опыту.

Нет никакой общечеловеческой модели Бога и веры в него (всякое

представление о Боге есть идол). Представление прелесть, когда

сам себя человек понуждает представлять, воображать сердце,

почки, жилы, жир (то, что ему кажется нужным), другое — когда

таинственным образом ему открывается то или другое, для чего

он сам еще не знает и может быть так до смерти и не узнает».

Спасительный страх больше всего пугает, люди боятся страха.

Один персонаж Странника, блуждавший и не решавшийся обра-

тить внимание: «Думается, что как скоро я стану молиться, то тут

В. В. БИБИХИН

же меня Бог исковеркает» (260). Страх, или хайдеггеровский

ужас, исковеркает, разрушит, размечет только все привычные не-

нужные связи тела и ума, отшвырнет тело в тело, повернет ум к

чистому уму.

Говорят, что в Евангелии мало молитв. Как будто этому обсто-

ятельству есть объяснение. Может быть, их там строго говоря в

привычном смысле нет ни одной. Так и должно быть: всё оно шко-

ла внимания, непрестанной молитвы. (Уже без нужды почти, вы

уже понимаете в чем дело, повторю: настоящей постоянной мо-

литвы, или ре-лигии, непрестанного внимания, а конечно не по-

вторения тысячекратного одних и тех же слов, святитель Феофан

Затворник называл занимающихся этим презрительно шептуны,

мурлычащие молитву, и не привязки слов механически к дыха-

нию, Феофан называл таких сапуны, сопят дыханием молитву,

для Феофана это бессмысленные внешние средства.) В Страннике

Евангелие и есть прежде всего школа молитвы. «Евангелие и за-

поведует непрестанно, всегда молиться; как другим делам благо-

честия назначается свое время, а для молитвы нет праздного вре-

мени; без молитвы ничего доброго сделать нельзя, а без Евангелия

достодолжной молитве научиться нельзя» (265).

Внимание прерванное вниманием быть перестает. Если мо-

литва не непрестанная, она становится совсем другой, ритуалом.

Странник начинал с темного леса, страшного и тяжелого. Он

стал своим, пустыня оказалась милой: «Безмолвный лес, как Эдем-

ский Рай, в коем сладостное древо жизни произрастает в молитвен-

ном сердце пустынножителя» (320 сл.). Безмолвный лес — это бли-

жайшее, русское тело Странника. Из-за того что оно осмеливается

быть вполне, собственно своим, далекое становится всё своим (схе-

ма Лотмана и Успенского свое-чужое неверна, рассчитана на услов-

ное и случайное понимание своего, неполное; собственно свое, свое

собственное включает всё настоящее), русский лес срастается с рай-

ским садом в одном дереве жизни, которое тоже и дерево креста.

Тему дерева жизни и дерева креста пока только задеваем, о

русском лесе, переходя от Странника, надо сказать точнее.

Горы, я имею в виду высокие, уже безлесные, вдвинуты в вы-

соту, где по разреженности воздуха начинается уже космический

холод: солнце сияет ярче чем внизу, но воздух уже почти не имеет

массы, и нет среды, по которой от раскаленной скалы передалось

бы тепло. Если бы близорукий приблизился к земле в районе без-

лесных гор, он не отличил бы эту планету от стерильного астерои-

да. Почему ниже появляются воздух и вода, непонятно; еще непо-

нятнее луг и лес. Земля могла бы быть несимметричным комком

ЛЕС. 3 (23.9.1997)

скалы, если бы ветер и вода, расширяясь в трещинах при застыва-

нии, не позаботились бы о стаскивании вершин гор в равнины;

там осевшая от отоков почва сравнялась почти так же, как принес-

шая ее вода. Можно считать, что скалы и горы набросаны на зем-

лю, как бы сброшены сверху, словно методом напыления, и круг-

лость земли создана медленно стеканием ветра и воды. Земля

была возможно угловатая, кое-какая, из кусков, напылена за мил-

лиарды лет из астероидов. Как эти кости обросли тканью? Это

проблема, но не наша. Наш вопрос такой: не могло ли случиться,

что как наш ближний, наше тело, почти никогда не попадает в

поле нашего зрения, так и существо, на котором мы существуем.

Тело заранее — мы ведь духовные, сознательные, интеллектуаль-

ные — рассматривается как средство для целей, например «рабо-

тай», земля тоже. Стоит так спросить, и ответ напрашивается од-

нозначный.

Вершины гор снежные, ледяные или голые, здесь земля как бы

еще на космическом сквозняке, такая она и на обоих полюсах; по-

том вдруг с четырех километров высоты начинается лес, он идет

вниз сверху вместе с ручьями и опустился бы в долины тоже, если

бы не люди. На ровном, в разровненных водой местах лес выруб-

лен наполовину или больше или совсем. Леонардо да Винчи прав:

горы срыты ветром и водой. Ему кажется, что должно было бы

быть не так, с землей что-то случилось, она истекает своей кро-

вью. Вода, уходя, оставляет равнину.

На теперешних равнинах стоят большие города, в них благо-

даря жилищам, электричеству, водопроводу, канализации создан

другой обмен веществ, другое светило, круглосуточное, другая

среда обитания, но, как изящно говорится, экологически неравно-

весная, т.е. не может существовать без нового распахивания поч-

вы вокруг, загрязнения почвы, воды, воздуха. Большой город сто-

ит на равнине как экзема, или аллергия. Лес снят, чтобы распахать

равнину, чтобы она кормила город. В обмен город выбрасывает

химию, радиацию, газы. Горы, стираясь, сглаживаясь, впускают

лес; лес впускает людей, он их исходная среда, но они умножаясь

снимают лес и распахивают, почва от этого хозяйствования распа-

дается, люди готовят себе пустыню, как аравийская и североафри-

канская, происходящая от долгого человеческого хозяйствования:

стоит упустить культуру полей, и остается пустыня.

Так распоряжаясь равниной земли, лесом, люди явно что-то

недодумали, в размножении больших городов явно ошиблись и

сами не имеют об этом двух мнений. Похоже, и в этом отношении

тоже ничего важнее темы леса сейчас нет.

В. В. БИБИХИН

Только на газетном листе, на экране цифра 2000 маркирован-

ная. На взгляд с воздуха на землю, на расползание больших горо-

дов по равнинам эта цифра ровно ничего не означает кроме сла-

бой надежды на то, что люди может быть проснутся хотя бы отча-

сти и откроют глаза. То, что люди любят, старинные храмы, замки

на горах, показывают, что другое обращение с землей было и воз-

можно. Но эстетически любя это, люди только отдыхают «на при-

роде», чтобы потом вернуться к своему глобализму. Охватить

«мир», как можно «глобальнее», теперь цель почти всякой дея-

тельности, и такая направленность внимания значит вовсе не то

что земля стала привлекать внимание, а наоборот, что она засло-

нена схемами, экраном так, как никогда раньше. Глобализм —

скверная подделка под внимание к земле, как всестороннее изуче-

ние «человека» имеет главной целью не заметить того, что стало

открытием Странника, решившегося быть внимательным: откры-

тие собственного дыхания, какое оно, сердцебиения, способа есть,

и что и как есть, отношения к другим телам.

В глобализме как раз внимание к земле исключено, люди не

чувствуют это животное так же, как и то животное, которое они

сами есть, пока оно не взбунтовывается, возвращаясь в лес в куре-

нии, вине и наркотике; лес давно вытесненный так жестоко мстит

за себя прямо в середине большого города.

Даже меньшее перенаселение в древности заставило наслать

на людей Троянскую войну, теперешняя расправа земли с боль-

шим городом будет совсем жуткой. Возврат к ре-лигии, т.е. к фи-

лософии (т.е. вовсе не к религиозной философии, скверной подел-

ке) таким образом словно продиктован.

Поезд, самолет, машина служат для охвата, но не материи, а

распланированного среза. Турист думает, что оторвался от огра-

ниченности и видит мир, на деле он озабочен опять охватом, т.е.

поневоле упрочивает охват промышленности (недаром говорят о

туристической промышленности). Критика цивилизации, темати-

зируя ее, привлекает к ней внимание, т.е. тоже ей служит.

Странным обещанием, причудливым, почти юродивым кажет-

ся в этом отношении русское пространство, из-за того что здесь у

нас расползание нивелированного города по равнине неудачно,

неуверенно, как бы заранее подорвано нервной спешкой, времен-

ностью почти всех решений, явным отсутствием надежной долго-

срочной стратегии, какая есть скажем в Америке. Завидовать аме-

риканской стратегии оттого, что она (в охране лесов, намеренном

ограничении пахоты, в скажем предпочтении покупать нефть чем

выкачивать ее у себя) рассчитана на столетия, а у нас имеет корот-

ЛЕС. 3 (23.9.1997)

кое дыхание или вернее задыхается, не нужно, потому что в отно-

шении земли не иметь стратегии лучше чем иметь. Единственно

верно конечно ни мастерство ни неумелость, а догадка о том, что

софия мира не технология, ни даже самая modernized и sophistica-

ted

*. В абсурдной неприкаянности нашего «технического» втор-

жения в лес, совсем уже иллюстративный пример это нелепые

подмосковные «коттеджи» людей, на свою беду подбиравших все

деньги, которые валялись у них под ногами (как коммунисты на

свою беду подобрали власть, которая валялась на улице), можно

похоже угадать полусонное чутье, что не человеческий разум всё

устроит, отчаянный отказ поэтому от разумного поведения.

* современная и изощренная

4 (30.9.1997)

Определяющей остается всеобщая растерянная ностальгия

по лесу, безнадежная мечта всё-таки еще как-то скрыться в нем,

допустим спрятав в его глубине элитарный поселок. Это, однако,

всё равно что пытаться вернуться в природу, купаясь и загорая на

пляже.

Желание загореть или наоборот, уехать из города или наобо-

рот, забота об экологии — лишние знаки того, что теперешняя

форма жизни явно маркирована. Уж вы спросите кого-нибудь

другого, почему маркирована, с каких пор и главное для каких це-

лей. Кто-нибудь скажет, что вообще все формы жизни человека на

земле были маркированы, stressed и under stress

*. Очень может

быть что да. Тогда и сегодняшняя тоже. Для нас важно здесь толь-

ко то, что значит голоса вокруг нас будут спровоцированы жесто-

ко заявлять, что или «сегодня стало ясно как никогда», или «про-

должает быть ясно» одно и другое, что человек должен делать

одно, ошибся в другом, поплатится если не сделает третье, что его

ожидает вот что. Стресс трудно выдержать, не начав говорить от

страха. Но наше определение существа человека как религии и

философии, как постоянного внимания и в ответ на всякую тесно-

ту только снова еще внимания, как раз просит бояться всех схем и

быть внимательными ко всем приговорам. Есть то что есть; того,

чего нет, нет, — Мы можем даже пожалуй согласиться, что состо-

яние земли больное, не потому что мы поставили такой диагноз, а

просто потому что многие так говорят и как будто бы большого

вреда в таком говорении нет. Или есть? В любом случае наука по

своему определению сделать заключение об этой болезни не смо-

жет, потому что не имеет опыта с болезнями таких космических

тел. Разве что Марс прецедент?

Окончание Леса-3 от 23.9.1997.

30* Игра слов: «выделены ударением», «в условиях стресса».

ЛЕС. 3 (23.9.1997) 57

Сделаем немного странный, но с которым едва ли будут спорить,

вывод который нам скоро понадобится. Состояние леса, или мирово-

го леса, материи, или земного леса, места рождения человека, крича-

щее, но неопределимое. Неожиданно это нас возвращает к старо-

му парадоксу из истории философии: материя у Аристотеля, да в

сущности и у Платона тоже, явно есть и явно неуловима; она весо-

мая, потому что занимает место просто на другом полюсе такой

важной вещи как эйдоса, но именно поэтому она неопределима.

Ситуация опять же маркируется, кричит тем, что эйдос оказы-

вается сцеплен с материей: такого положения, что эйдос царствен-

но диктует свою форму материи, раз она неуловима и неопредели-

ма, как раз нет: эйдос сплетен с материей так, что всякая материя

расположена к этому и не к другому, как бы материя уже заряжена

эйдосом: эйдос статуи например можно продиктовать скажем

меди, но уже с трудом воздуху; статуэтку человеческой фигуры

делают скажем из кости, а скульптурный портрет лица из мрамора

или глины, но не из воды.

Это сплошное сплетение эйдоса и материи было в сущности уже

и в «Тимее» Платона, где привычное для нас уже место материи за-

нимает χώρα: она тоже эйдос, только трудный и темный, неулови-

мый из-за широты, пригодный разместить любые эйдосы. Хора вос-

принимающая природа, в которой нет рождения, возникновения,

темная, проблематичная, с которой стало быть надо осторожнее.

Мы получили при этом первом приближении к аристотелев-

ской материи (считается, что понятие материи как это называется

«ввел Аристотель», т.е. он услышал его и рискнул им пользовать-

ся, и так удачно, что после него этот рабочий инструмент приго-

дился всем, до нас, которые так шокированы материализмом, т.е.

тем, как люди самого худшего сорта схватились именно за это

орудие, или оружие, чтобы топтать и ломать, что гнушаемся брать

в руки сами, как естественно мы обошли бы, даже если бы нужно

было, топор, в крови, которым рубили головы на колоде, незави-

симо от того, может быть он из хорошей стали, или его отмыли.

Мы берем тогда совсем другой топор, и говорим, что топором

имеет право пользоваться не только палач.) результат, успокаива-

ющий тем, что он тривиальный. Во всём, с чем мы вслепую нао-

бум имеем дело, есть свойства, т.е. есть свое, а не только так, что

мы всему диктуем свое. Свое, мы об этом думали

*, — это однако

собственное, оно добро, так что если присмотреться нет двух сво-

зн Имеется в виду курс «Собственность (философия своего)», прочитан-

ный на философском факультете МГУ в течение трех семестров (весна—осень

1993 и весна 1994).

В. В. БИБИХИН

их, своего своего и чужого своего, почему я и сказал, что схема

свое-чужое Лотмана и Успенского неполна. Наш Леонардо да

Винчи, наш потому что мы его упоминали, но когда я это написал,

я вспомнил о Флоренском, так вдумывался, вчувствовался, впиты-

вался в вещество, что сливался с ним, уже не он, а ему вещество

диктовало. Так настоящий художник, или музыкант: цвет и тон

ему свое, он сам и есть цвет и тон, настроение. Мастер начинает

вчувствоваться в дерево, в глину. А кто не будет, то мы на каждом

шагу видим, как у людей дела не клеятся. Слово халтура происхо-

дит от «поминок», польск. Chaltury: когда похороны, то это уж та-

кое святое дело, накормят всякого, даже и попросят съесть кутью:

угощение идет в мертвое; работа халтура тоже мертвое, то, о кото-

ром Гераклит: мертвое надо выбрасывать скорее чем нечистоты.

Я говорю: скорее надо быть довольным, что мы получили пока

в приближениях к лесу общее место: неживой природы нет, сколь-

ко чуткости ни будет вложено в осмысление любой «материи»,

всё будет кстати и еще мало; сюда же надо отнести такие прият-

ные общекультурные общие места, что настоящий физик-теоре-

тик не будет настаивать на границе между своей наукой и гумани-

тарными.

Но это всё, я сказал, приятные общие места. Они только ка-

жутся первоочередными важными. Все пожелания вдумчивых, гу-

манных или гуманитарных, художественных, субъект-субъект-

ных отношений к миру останутся разговорами в пользу бедных,

потому что ведь всё равно не только судьбу вещей, что с ними че-

ловек сделает, а само появление вещей решит внимание. Вы ведь

всё равно на лес смотрите со стороны, сказал один понимающий и

сочувствующий человек. Мы смотрим со стороны внимания. Всё

решит внимание. Внимание бывает разное. Халтурщик тоже вни-

мательный человек: он внимателен к тому, где и как идут мертвые

деньги, просто так. Выслеживающее, высматривающее внимание в

лесе увидит то что надо, имея ориентиром трехразовое удовлетво-

рительное питание с комфортом и его поддержание и продолжение.

Внимание, которое не инструмент, взятый человеком, а то

первое, куда он может и должен падать, не направлено на лес, а,

сделаем пока такое предположение, догадку, как лес захватывает

и выводит из метрического пространства. Совпадение внимания и

леса, двух крайностей, полярных противоположностей, о которых

мы говорили, что они совершенно отдельны друг от друга, вещь

возможная; Николай Кузанский в coincidentia oppositorum

* раз-

* совпадение противоположностей