Бэттлер, Алекс. Общество: прогресс и сила (критерии и общие начала)

Подождите немного. Документ загружается.

200

Здесь авторы впадают в элементарное логическое противоречие. Сила, если это

категория объективная, не может иметь "высокий элемент субъективности":

субъективной может быть оценка силы, а не сама сила. Задача наблюдателя

(аналитика) как раз и заключается в том, чтобы его субъективная оценка совпала с

содержанием силы (по Гегелю, слияние объекта и субъекта). Множественность

трактовок одного явления говорит только о том, что явление не познано. Попав в

логический и философский капкан на этом этапе, ДТМ уже не смогли выбраться

из него в дальнейшем.

Они пишут: «Естественно также, что сила относительна по своим

характеристикам, так как ее свойства частично зависят от сравнения с тем, чтó ей

противостоит; когда это сравнение очевидно, результирующий подсчет часто

называют чистой силой. Далее. Сила есть весьма ситуативная вещь: что может

сгенерировать силу в одних обстоятельствах, не может при других. Такие

неуловимые вещи, как политическое и техническое мастерство ключевых акторов,

национальная воля и солидарность по проблемам, суть проблем, выраженных в

вопросах и целях, которых добиваются, т.е. все компоненты силы могут быть

использованы государством при определенных ситуациях» (там же).

Если невозможно объективно оценить силу как таковую, значит невозможно

оценить и противостоящую силу, и никакое сравнение здесь не поможет, поскольку

в этом случае происходит сравнение двух неопределенных величин.

Авторы, однако, оптимисты. «Если сила динамична, субъективна, относительна

и ситуативна, а также объективна по сути, можно ли ее определить в принципе?

Несмотря на предостережения и трудности, ответ – "да". В частности, если мы

сфокусируемся на объективных характеристиках (которые, правильнее сказать,

являются измерениями силы-strength

и могут или не могут осуществлять влияние,

о чем уже говорилось) и квалифицировать их правильно по времени и

обстоятельствам, мы сможем по крайней мере сказать несколько полезных вещей о

силе» (там же).

И здесь начинаются проблемы перевода, поскольку авторы не определили слово strength.

201

ДТМ действительно кое-что сказали, но совсем не о силе. Они, как и все до

них, смешали понятие мощи с категорией силы, к чему я вернусь в

соответствующем месте.

Авторы, правда, справедливо раскритиковали представления о категории силы

супругов Гарольда и Маргарет Спрут, поскольку «они предложили грубое

уравнение: сила равна человеческим ресурсам плюс физическая среда обитания

плюс питание и сырье плюс инструменты и умение плюс организация плюс

моральное и политическое поведение плюс внешние условия и обстоятельства»

(там же).

Один из когда-то влиятельных и авторитетных сотрудников

Джорджтаунского университета Рэй Клайн к количественным характеристикам

добавил «национальную волю и стратегические цели». Между прочим, у самих

авторов понимание силы очень сильно совпадает с формулировками Клейна,

расчеты которого будут представлены чуть ниже.

Далее ДТМ пытаются определить современное состояние национальной силы,

которая, естественно, претерпела изменения. «Это связано не только с тем, что она

стала более фрагментарной, но в то же время и более взаимозависимой.

Фрагментация возникла как вследствие исчезновения основных биполярных

блоков холодной войны, так и в результате выхода наружу ранее подавляемого

этнического и племенного национализма во многих государствах земного шара» (р.

548). Это привело к тому, что национальная сила стала более распыленной и

потому осложнился эффект влияния одного государства на другое. «“Мягкие” (soft)

формы силы, такие, как способность манипулировать взаимозависимостями,

становятся более важными – как у долгосрочной экономической силы (strength),

которая является базой и мягкой, и твердой (hard) формы силы" (там же).

Обращаю внимание на то, что авторы, сами того не подозревая, стали

обращаться с терминами power и strength как с синонимами. На этом «сгорели» все

теоретики-международники, бившиеся над определением силы. В результате,

заходя к силе то с одной стороны, то с другой, ДТМ так и не дали четкого

определения данному термину. И повторили известную банальность о том, что

«сила и воля ее использовать становятся условием успеха, даже выживаемости. В

202

этом суть силовой политики... Цель силы заключается в преодолении

сопротивления в борьбе... или в обеспечении безопасности предпочтительного

порядка вещей" (р. 13).

Результат: вместо определения силы авторы выделили две ее функции (весьма

небесспорные): победа в борьбе и обеспечение порядка. Сама же сила опять

ускользнула от них. Другими словами, авторы, понимая коварство силы, так и не

вышли за рамки представлений всех без исключения теоретиков, которые бьются

над этой категорией со времен Ганса Моргентау

Аналогичные неудачи терпели исследователи из других школ и стран. Вот

некоторые примеры. Поскольку ни одна из школ не может на понятийном уровне

определить, что такое сила, у них естественно возникает путаница при попытках

определить количество элементов силы и их сущностные характеристики. Одни, в

частности Дж. Скотт, включают в силу 12 элементов. Среди них – географическая

расположенность и площадь государства, природные ресурсы, население

(политическая структура, образование и т. д.), готовность наступательной военной

силы и степень активности или пассивности оборонной военной силы, способность

государства к оказанию помощи и к отражению необъявленного нападения и т. д.

Другие, и их большинство, ограничиваются меньшим набором компонентов силы.

Так, японский международник Сэйдзабуро Сато называет три: военная мощь,

экономическая и гибкая политическая сила

Сразу же обращает на себя внимание, что названные элементы отличаются

друг от друга по своей сущности и характеру проявления. Что же они в

совокупности означают? Силу? Мощь? Что-то еще? И что такое «гибкая

политическая сила»?

Японский международник Xитоси Ханаи выделяет материальные ресурсы

страны, добавляет к ним военный потенциал и, используя коэффициент

сопоставимости (который сам по себе весьма сомнителен), ранжирует

государства «по силе», которой они обладали в 1967–1968 гг.: США, СССР, Китай,

К примеру, см.: Weltpolitik. Strukturen—Akteure—Perspektiven; Ward. Structural Power—A

Contradiction in Terms?

2 См.: Ханаи. Кокусай канкэйрон, с. 40.

The foreign policy оf modern Japan, р. 368.

203

Индия, Япония, Англия, ФРГ, Франция, Канада, Бразилия

. Упоминавшийся

Клайн вводит еще два индикатора («национальная стратегия» и «национальная

воля») и путем сложных расчетов дает следующую картину «распределения сил»

на середину 1970-х годов: СССР – 523 ед., США – 421 ед., ФРГ – 168 ед., Япония –

144 ед., Иран – 128 ед.

Приведенные примеры показывают нелепость методов подсчета «силы» или

«мощи», предложенных международниками, из-за своей противоречивости и

недоказуемости. Сознавая уязвимость подобного подхода, французский социолог

Р. Арон пытался выйти из положения с помощью «коэффициента мобильности»,

который «зависит от многих факторов, но одним из главных, безусловно, является

природа внутреннего строя»

Действительно, Арон нащупал очень важный элемент силы, но как его оценить

количественно?

Столкнувшись с «неуловимым определением силы», некоторые из теоретиков

вообще предлагают отказаться от этого термина. Например, упоминавшиеся

американские ученые Гарольд и Маргарет Спрут считали, что, «если бы термин

“сила” был вычеркнут из словаря мировой политики, это могло бы способствовать

более ясному пониманию отношений между государствами»

. Именно так

поступает Ханаи: он изгоняет из своего лексикона понятие «сила» и заменяет его

понятиями «мощь» и «влияние». Но вся проблема в том, что это ничего не меняет,

поскольку в понятия «мощь» и «влияние» закладываются те же элементы, что и в

термин «сила».

В таком же ключе действует другой японский международник, уже

упоминавшийся Сэйдзабуро Сато, который решил избавиться от термина «сила»,

заменив его другим словом – «величие». И определяет это слово следующим

образом: «Величие державы измеряется четырьмя вещами: благосостоянием,

военной силой, политическими идеями и волей их реализовать и культурой,

которая обращена на других людей и которая может повлиять на них. США

Ханаи. Указ. соч., с. 49.

Сline. World power assessment, р. 174.

Aron. La notion de rарроrt de forces а-t-е11е еnсоге un sеns, а l’ere nucleaiге? — Defence nationale,

1976, N 1, р. 11

ЦИТ. по.: Поздняков. Философия политики в 2-х частях, т. 2, с. 194.

204

единственная сверхдержава, обладающая этими четырьмя вещами. Япония, –

говорит Сато, – имеет благосостояние и может прийти к тому, чтобы иметь и

культурную составляющую. Но у нее нет политической воли и военной силы»

Эта фраза показывает, насколько устоявшиеся схемы и представления

укоренились в головах ученых, не говоря о политиках. Спрашивается: зачем

Японии военная сила, если она силой своих «тоёт» и «ниссанов» умудрилась

проникнуть во все уголки земного шара? Военный компонент во внешней политике

нужен обычно тогда и только тогда, когда государство не в состоянии реализовать

свои цели иными средствами, например экономическими. Япония – в состоянии.

Но это другая тема. А вот еще один взгляд международника на тему силы. На этот

раз английского.

Мартин Вайт

Англичанин Мартин Вайт разбирает тему силы-power в классическом для всех

международников ключе, не вдаваясь в онтологию термина, а анализируя

проявления силы в сфере политики. Главное у него – разобраться в школах, точнее,

выделить сами школы в зависимости от интерпретации ими термина «сила». На

взглядах М. Вайта я останавливаюсь только по той причине, что он разбирает

указанный термин через призму «революционизма», который для меня прозвучал

впервые. Но сначала несколько слов о двух школах –рационалистической и

реалистической – в интерпретации Вайта.

По его мнению, рационалисты рассматривали силу не саму по себе, а как нечто,

трансформированное во власть. В таком ключе анализировали силу, например,

Аристотель и значительно позже Гроций. Общая идея – сила-власть покоится на

«естественном законе», который как бы изначально заложен в сознание человека.

Для них искусство управления и проведения политики являются средствами в

достижении целей, каковыми выступают безопасность и относительная свобода

рационального человека

The Economist, July 13

1996, p.29.

Wight. International Theory: The Three Traditions, р. 103.

205

Реалисты же, и среди них прежде всего Макиавелли, полагали, что именно

государственная сила-власть является целью, т.е. политическая сила сама по себе

естественная и достаточная цель. Например, по Макиавелли, индивидуум есть

сырой материал, от которого правитель черпает государственную силу-власть. Эти

идеи, суть которых сводится в конечном счете к «политике ради политики»,

развивались Боденом, Фр. Бэконом и, само собой, Гоббсом (государство –

Левиафан). Они же были подхвачены школой политического реализма, которая

перевела все эти рассуждения в сферу международных отношений. Для реалистов

государство важно с точки зрения действий на мировой арене. Как писал Е.Т. Карр,

«любой международный порядок должен покоиться на определенной гегемонии

силы (power)». Доктрина, рассматривающая государство как силу-власть и

отдающая приоритет внешней политике, привела к политико-силовой теории, в

соответствии с которой история предстает как история конфликтов и смены силы-

власти, а не классов. В принципе этой позиции, по мнению Вайта, придерживались

Г. Трейчке, О. Шпенглер и А. Тойнби. Как писал Шпенглер, «внутренняя политика

существует просто для того, чтобы была возможна внешняя политика» (цит. по:

Вайт, р. 105).

А вот как интерпретируются взгляды «революционности». В отличие от

реалистов, которые упор делали на существующие реальности, а не на какие-то

идеи, и в отличие от рационалистов, которые как раз придавали большое значение

моральным законам, представлявшимися выше реальности, революционисты

отбрасывали буржуазные циничные сентиментальности и исходили из уже

упоминавшегося 13-го тезиса Маркса о Фейербахе. Не надо говори ть о долге,

сознании или других идеалистических абстракциях. Надо просто знать: дело

человека – содействовать неизменной цели истории , которая состоит в том, чтобы

революционным путем радикально реконструировать международное сообщество,

а для этого поменять «оружие критики на критику оружием». Как говорил Сталин:

«Большевики н е являются простыми пацифистами, которые вздыхают о мире, как

большинство левых социал-демократов. Большевики исповедуют активную

революционную борьбу за мир, за то, чтобы сбросить правление воинственной

империалистической буржуазии» (цит. по: Вайт, р. 106.)

206

По мнению Вайта, различие рационалистической и реалистической школ в

трактовках «силы» нашло отражение и в терминах, которые используются в их

теориях.

Сила-power (концепция реалистов) – это способность политической

организации обеспечить согласие, способность государства осуществить свою

волю внутри и вне страны.

Сила/власть-аuthority (концепция рационалистов) – это сила, которая

обеспечивается благодаря гармонии с моральными принципами; возможность

государства обеспечить согласие и сотрудничество на свободной основе внутри и

вне страны.

Сила-force (концепция революционеров) – это способность сбросить силу-

власть, разрушить существующие политические организации, чтобы осуществить

необходимые преобразования.

Для Ленина сила-force, считает Вайт, была ключевым словом, которое всегда

применялось в контексте какого-нибудь освобождения. Об этом же писали и

говорили Маркс и Энгельс (сила – повивальная бабка истории и т.д.). Большие

вопросы в жизни государств решались только силой (Ленин). Поскольку, как

считал Ленин, реакционные классы обычно сами первыми прибегают к насилию, к

гражданской войне; они первыми «выдвигают пушки, как это делает русское

самодержавие… великие исторические вопросы могут быть решены только

насилием» (р. 107).

Отвлекаясь от темы, могу заметить, что приведенные слова, если исходить из

традиционного понимания слова «сила», совершенно справедливы. Причем

справедливость приведенных слов, сказанных почти столетие назад, постоянно

подтверждаются и современной историей.

Вайт обращает внимание еще и на такой феномен, как «перевернутая

революционность» (Inverted Revolutionism). Под этим термином он понимает

анархизм, который отрицает силу-power вообще (видимо, и power как государство).

Такой с ног на голову поставленный революционизм, по мнению Вайта, имеет два

источника: один – это индийская философия, примером чего может служить

феномен Ганди, другой – англо-саксонское христианство в лице квакеров. Но

207

наиболее выпукло он был представлен в теории Толстого, который почерпнул его

из христианской традиции, превратив в своего рода христианский революционизм.

Аргументы покоятся на том, что ранние христианские церкви придерживались вне-

политического, или анти-политического образа мышления. Причем выражалось

оно в воинственной форме. Достаточно вспомнить письма Святого Павла, полные

воинственных метафор, напоминающие работы Маркса. Корни этого в раннем

христианстве, который поначалу носил чисто духовный характер в виде

«духовного революционизма», впоследствии превратившись в революционизм

политический.

Но после утверждения христианства в качестве официальной религии в IV в.,

говорит Вайт, оно постепенно изменило свою позицию в отношении власти. Более

того, христианство само вошло во власть, а в доктринальном смысле перешло в

рационализм. Генеральный вывод Вайта: «Рационализм равен политике ради

хорошей жизни; реализм равен политике ради политики; революционизм равен

политике ради доктрины» (р. 110).

Конечно, все это может быть интересно, но сущностная сторона силы так и не

была раскрыта. Вообще создается впечатление, что теоретики-международники

даже не понимают, каким образом проникнуть в глубь этого слова, «слиться с

ним». Полистав книги по теории международных отношений, опубликованные

уже в этом, XXI веке, я не обнаружил ничего нового; та же толчея в ступе на

основе старых парадигм. В качестве примера привожу взгляд еще одного

англичанина, профессора международных отношений из Лондонской школы

экономики.

Крис Браун считает: «Сила (рower) есть атрибут, т.е. это нечто, которым владеют

люди, группа или государства, или имеют к нему доступ, имеют нечто в руках,

чтобы развернуть (видимо, это “нечто”. – А.Б.) в мире. Сила есть отношение, т.е.

способность, которой обладают люди, группа или государства, чтобы оказывать

влияние на других… Третье измерение силы, в которой она рассматривается как

свойство структуры, менее вплетено в представления реалистов на мир, по

208

крайней мере в той степени, в какой этот подход опирается на понятие, что сила

может реализовываться только актором, или агентом»

Профессор Браун очевидно не пон имает, что если сила определяется через

«нечто», тогда надо определять это «нечто». Поскольку из «нечто» может

вылупиться только «нечто».

Конечно, можно было бы обойтись и без употребления слова «сила». Но

привычка к нему столь велика, оно так прочно вошло в язык, что никакими

декретами или законами не вытолкнуть этот термин из научного оборота. Главное

все-таки не в слове. Какими бы символами ни обозначались явления, называемые

силой и мощью, важно понять, что скрывается за ними, какую смысловую нагрузку

они несут, т. е. дать им определение. Международники этого сделать не сумели.

Обратимся теперь к философам, которые обязаны «копать» глубже, чем

международники. Для примера, к одному из самых известных в XX веке, к

Бертрану Расселу, написавшему на эту тему специальную книгу «Power»,

которую, учитывая контекст работы, я перевожу на русский язык как «Сила», а не

«Власть»

. С самого начала он заявляет, что любовь к силе, желание силы

принизывают всю историю человечества, являются одним из самых страстных

мотивов человека. И вообще: «Сила есть такое же фундаментальное понятие в

социальной науке, как энергия в физике» (p. 4). И чуть далее: «Законы социальной

динамики могут быть сформулированы только с использованием термина сила»

(там же). И вот его определение: «Сила может быть определена как производство

намеренных эффектов» (p. 23). Разъясняет: «А обладает большей силой, чем Б, если

А достигает многих намеренных эффектов, а Б только немногих» (там же).

Это общая формула, которая стала классической в выражении: сила это такое

воздействие, которое оказывает влияние на поведение субъекта-объекта в

соответствии с интересами субъекта силы.

В таком определении все остается непонятным: почему субъект силы обладает

такой силой, чтобы заставить субъект-объект подчиниться, другими словами,

Brown. Understanding International Relations, р. 89.

Russell. Power.

209

откуда и в чем сила силы? Вообще-то Рассел в своих рассуждениях о силе

подходил не с позиции философа, а скорее социолога, поскольку фактически

анализировал проявления силы-power в экономике, политике и т.д. В этом

отношении его соотечественник Спенсер был глубже, поскольку поиск силы у него

велся на онтологических глубинах.

Роберт Бирстед

Поскольку философы, обращаясь к данной теме, фактически выступают как

социологи, то есть смысл обратиться непосредственно к ним. И начать я хочу с

Роберта Бирстеда, которого мне уже пришлось критически коснуться в разделе о

прогрессе. В анализе общественной силы он оказался «посильнее».

Бирстед сразу же оговаривает запутанность проблемы силы-power и указывает

на похожесть этого явлени я на электрическую power. Он пишет: «Мы видим

следствия и проявления обеих сил, но не их феномен. Социальная сила

трансформируется в порядок, силу-force и власть; электрическая сила – в свет,

тепло и движение. Неправильное использование обеих, жуткое на какой-то момент,

может привести к смерти»

. Однако феномен их не ясен, пишет Бирстед. Даже ни в

одном словаре нельзя найти удовлетворительного определения электричества,

кроме как фиксацию того, что «оно есть фундаментальная целостность природы».

Точно так же мы можем сказать, что «power есть фундаментальная целостность

общества». Эта констатация вряд ли что-нибудь прояснит. Наше относительное

незнание, что такое сила, отмечает Бирстед, само по себе является любопытным

феноменом, имея в виду, что слово это употребляется с тех пор, как человечество

себя помнит. Здесь Бирстед напоминает ответ Блаженного Августина насчет

времени, о котором он имел представление до тех пор, пока его не спросили, что

это такое. (Si non rogas, intelligo.)

Чтобы выявить, что такое сила-power, Бирстед поначалу решил разделаться с

некоторыми понятиями, которые часто ассоциируются со словом power или

используются как его синонимы, например, власть. Он это блестяще делает,

Bierstedt. Power and Progress, p. 220.