Бережнова М.Л. (отв. ред.). Интеграция археологических и этнографических исследований сборник научных трудов. Часть 1

Подождите немного. Документ загружается.

ных пищевых продуктов, включая и кондитерские изделия [35; 36]. Кроме того, в этот период был

создан ряд исследований, посвященных традиционной кухне других регионов Узбекистана. Так, в

работе К.Л. Задыхиной описаны блюда узбеков Амударьинского бассейна и домашняя утварь [9],

Г.П. Снесаревым проанализированы обычаи и обряды, связанные со свадебным и праздничным угоще-

нием узбеков Хо

резма [34]. А.Н. Жилина охарактеризовала блюда и домашнюю утварь жителей

Ташкентской области [8]. Академик К. Шаниязов в исследованиях по этнографии узбеков наиболее ши-

роко осветил пищевые традиции, особенно узбеков-карлуков [46–48]. Ряд аспектов традиционной пищи

населения оазиса нашли отражение в работе Н.Г. Борозной, изучавшей материальную культуру узбеков

Бабатага и долины Кафирнигана [5].

Целый ря

д работ К. Махмудова посвящен систематизированному и очень подробному изложению

секретов кухни и традиций гостеприимства узбекского народа, в них восстановлены позабытые рецеп-

ты угощений свадебного и праздничного стола населения некоторых регионов, изложена последова-

тельность их приготовления [25–29]. В монография об узбекских лепешках содержится множество

рецептов и тонкостей искусства выпечки хлеба [23]. Эти и

здания не являются строго научной литера-

турой, но позволяют осветить отдельные грани изучаемого вопроса.

При освещении темы традиционной пищи узбекского народа можно обращаться к работам архео-

логов [3], краеведов [40], лингвистов [11] и фольклористов [33], которые помогут всесторонне изучить

и понять причины возникновения связанных с пищей обрядов и обычаев населения Сурханского оазиса.

Следует выделить публикации М. Саттар

а, в которой описаны гостеприимство узбекского народа

и правила поведения за дастарханом [24], И. Джаббарова, рассматривающего национальную кухню, как

часть духовной культуры [7]. В.В. Хохлачевым и С.Н. Абашиным приведены сведения о ритуале чаепи-

тия народов Центральной Азии, в том числе и узбеков [1; 44]. М.Б. Курбановой на основе обширного

полевого этн

ографического материала подробно освещены виды традиционных блюд, способы их

приготовления и связанные с ними обычаи и обряды узбеков и таджиков Бухарского оазиса [17]. В

других исследованиях глубоко проанализированы традиционная пища и обрядово-ритуальная жизнь

узбеков Ташкента [10]. Интересный материал о праздниках узбекского народа, древнем празднике

Навруз и культовом кушанье сумаляк представлен У. Карабаевым [1

6], а в работе О. Буриева и Т. Ход-

жамбердиева нашло отражение бережное отношение народа к его непреходящим ценностям [6]. Тра-

диционные блюда населения Ферганской долины и их приготовление стали объектом изучения

У.С. Абдуллаева [2]. Сущность и исторические основы ритуальной пищи проанализированы А.А. Аши-

ровым [4], в качестве атрибута семейно-бытовой, календарной и религи

озной обрядности, высказан ряд

новых мнений относительно связанных с религиозными традициями особых блюд и их сакральной

задачей (табу, магическая функция). Особого внимания заслуживают рассуждения авторов книги об

этнографии Сурхандарьи о кухне оазиса, способах приготовления различных блюд [39], однако, не

были затронуты связанные с ними обряды и обычаи. В известной степени этот воп

рос отражен Б. Хам-

ракуловой и Н. Турсуновым [38; 42].

В целом, работы нового периода характеризуются новыми методологическими подходами, рас-

ширением рамок исследования, изменением угла зрения на традиционные ценности. Вместе с тем при

наличии ряда комплексных исследований, в них в качестве специальной темы не были изучены

традиции и обряды, связанные с приготовлением пищ

и у населения оазиса.

Подводя итог историографическому анализу, следует сказать, что развитие основных идей проис-

ходило поэтапно в направлении академических исследований на базе специальных наблюдений,

вобравших в себя комплекс фрагментарных, описательных сведений и обычных наблюдений. Изучение

проблемы на основе идейной и методологической базы позволяет, в свою очередь, изложить ряд

концептуальных парадигм.

Список ли

тературы

1. Абашин С.Н. Чай в Средней Азии: История напитка в XVIII–XIX веках // Традиционная пища как вы-

ражение этнического самосознания. – М.: Наука, 2001. – С. 64-88.

2. Абдуллаев У.С. Фарғона водийсида этнослараро жараёнлар (XIX–ХХ аср бошлари). – Тошкент: Янги

аср авлоди, 2005. – 216 б. – (На узбек. яз.).

3. Аскаров А. Археологические материалы по истории земледелия в Узбекистане // Хозяйственно-куль-

турные тр

адиции народов Средней Азии и Казахстана. – М.: Наука, 1975. – С. 95–101.

4. Аширов А. Ўзбек халқининг қадимий эътиқод ва маросимлари. – Тошкент: Алишер Навоий номидаги

Ўзбекистон Миллий кутубхонаси нашриёти, 2007. – 272 б. – (На узбек. яз.).

5. Борозна Н.Г. Материальная культура узбеков Бабатага и долины Кафирнигана // Материальная

культура народов Средней Азии и Казахстана. – М.: Наука, 1966. – С. 91

–120.

6. Бўриев О., Хўжамбердиев Т. Ўзбек халқи боқий қадриятлари. – Қарши: Насаф, 2005. – 195 б. – (На

узбек. яз.).

7. Жабборов И. Ўзбеклар: турмуш тарзи ва маданияти. – Тошкент: Ўқитувчи, 2003. – 207 б. – (На узбек. яз.).

8. Жилина А.Н. Современная материальная культура сельского населения Ташкентской области Узбек-

ской ССР // Материальная культура народов Средней Азии и Казахстана. – М.: Наука, 1966. – С. 121–145.

9. Задыхина К.Л. Узбеки дельты Амударьи // Труды Хорезмской археолого-этнографической экспе-

диции. – М.: Изд-во АН СССР, 1952. – Т. 1. – С. 319–427.

10. Зунунова Г.Ш. Тошкент ўзбекларининг озиқ-овқати // Тошкент маҳаллалари: анъаналар ва за

мо-

навийлик. – Тошкент: Янги аср авлоди, 2002. – Б. 104–113. – (На узбек. яз.).

11. Икромова Н.М. Узбекская кулинарная лексика. – Ташкент, 1989. – 68 с.

12. Кармышева Б.Х. Традиционные формы бытового уклада в конце ХIХ – начале ХХ вв. // Этно-

графические очерки узбекского сельского населения. – М.: Наука, 1969. – С. 114–193.

13. Кармышева Б.Х. Узбеки-локайцы Южног

о Таджикистана. – Сталинабад: Изд-во АН ТаджССР, 1954.

– 169 с.

14. Кисляков Н.А. Брачные обряды и церемонии // Очерки по истории семьи и брака у народов Средней

Азии и Казахстана. – Л.: Наука, 1969. – 240 с.

15. Кисляков Н.А. Сайробские таджики // Сов. этнография. – 1965. – № 2. – С. 17–27.

16. Қорабоев У. Ўзбек халқи байрамлари. – Тошкент: Шарқ, 2002. – 240 б. . – (На узбек. яз.).

. Қурбонова М.Б. Бухоро воҳаси ўзбек ва тожикларининг анъанавий таомлари (XIX аср охири – ХХ

аср боши): Тарих фанлари номзоди … дисс. – Тошкент, 1994. – 158 б. – (На узбек. яз.).

18. Лобачева Н.П. К истории календарных обрядов у земледельцев Средней Азии // Древние обряды

верования и культы народов Средней Азии. Историко-этнографические очерки. – М.: Наука, 198

6. – С. 6–30.

19. Лобачева Н.П. Формирование новой обрядности узбеков. – М.: Наука, 1975. – 140 с.

20. Логофет Д.И. Очерки Бухары. В забытой стране. – М.: Печатня А.И. Снегиревой, 1912. – 180 с.

21. Логофет Д.И. Страна безправия. Бухарское ханство и его современное состояние. – СПб.: Издал В.

Березовский, 1909. – 240 с.

22. Маев Н.А. Очерки Бухарского ханства. – СПб.: Туркестанский стат. ком., 187

9. – 400 с. – (Материа-

лы для статистики Туркестанского края: Ежегодник. Вып. 5).

23. Маҳкамов Г.М., Погосянц А.И., Свинкин С.Н. Ўзбек нонлари. – Тошкент, 1961. – 69 б. – (На узбек. яз.).

24. Маҳмуд Саттор. Ўзбек удумлари. – Тошкент: Фан, 1993. – 221 б. – (На узбек. яз.).

25. Маҳмудов К. Меҳмоннома. – Тошкент: Ёш гвардия, 1989. – 240 б. – (На узбек. яз.).

26. Махмудов К. Мучные блю

да узбекской домашней кухни. – Ташкент: Мехнат, 1963. – 103 с.

27. Маҳмудов К. Нон ризқ-рўзимиз. – Тошкент, 1988. – 23 б. – (На узбек. яз.).

28. Маҳмудов К. Пловы на любой вкус. – Ташкент: Меҳнат, 1987. – 155 с. – (На узбек. яз.).

29. Маҳмудов К. Ўзбек тансиқ таомлари. – Тошкент: Меҳнат, 1989. – 352 б. – (На узбек. яз.).

30. Небольсин П.И. Очерки торговли России со стран

ами Средней Азии, Хивой, Бухарой и Кокандом

(со стороны Оренбургской линии). – СПб.: [Б.и.], 1856. – 375 с.

31. Пещерева Е.М. Молочное хозяйство горных таджиков и некоторые связанные с ним обычаи. – Таш-

кент, 1927. – 20 с.

32. Пещерева Е.М. Ягнобские этнографические материалы. – Душанбе: Дониш, 1976. – 192 с.

33. Саримсоқов Б. Ўзбек маросим фольклори. – Тошкент: Фан, 1986. – 213 б. – (На узбек. яз.)

34. Снесарев Г.П. Реликты домусульманских верований и обрядов у узбеков Хорезма. – М.: Наука,

1969. – 336 с.

35. Сухарева О.А. Бухара XIX – начала ХХ в. (Позднефеодалный город и его население). – М.: Наука,

1966. – 328 с.

36. Сухарева О.А. Позднефеодальный город Бухара. – Ташкент: Изд-во АН УзССР, 1962. – 194 с.

37. Токарев С.А. Ранние формы рели

гии и их развитие. – М.: Наука, 1964. – 400 с.

38. Турсунов Н.Н. Этнические особенности населения Южносурханского оазиса (конец XIX – начало

ХХ вв.): автореф. дисс. … канд. ист. наук. – Ташкент, 2007. – 31 с.

39. Турсунов С. и др. Ўзбекистон тарихи ва маданияти – Сурхондарё этнографияси. – Тошкент: Алишер

Навоий номидаги Ўзбекистон Миллий кутубхонаси нашриёти, 2006. – 275 б. – (На узбек. яз.)

40. Устаев Ш. Дни недели в поверьях народов южного Узбекистана // Краеведение Сурхандарьи. –

Ташкент: Узбекистан, 1989. – С. 146–155.

41. Фридрих Н.А. Бухара: этногр. очерк. – СПб.: изд-е О.Н. Поповой, 1910. – 79 с. – (Сер. «Рассказы о

разных странах и народах»).

42. Хамракулова Б.М. Обычаи и обряды Сурхандарьинского региона, связанные с рождением и воспи-

танием ребенка (ко

нец XIX – начало ХХ вв.): автореф. дисс. … канд. ист. наук. – Ташкент, 2002. – 22 с.

43. Ханыков Н.В. Описание Бухарского ханства. – СПб.: тип. Имп. Акад. наук, 1843. – 282 с.

44. Хохлачев В.В. Чой ҳақида. – Тошкент, 1991. – 168 б. – (На узбек. яз.).

45. Шаниязов К., Исмаилов Х. Этнографические очерки материальной культуры узбеков конца XIX –

начала XX в. – Ташкент: Фан, 1981. – 127 с.

46. Шаниязов К.Ш. О тр

адиционной пище узбеков // Этнографическое изучение быта и культуры узбе-

ков. – Ташкент: Фан, 1972. – С. 96–118.

47. Шаниязов К.Ш. Узбеки-карлуки. – Ташкент: Фан, 1964. – 195 с.

48. Шишов А. Пища и напитки // Таджики: Этнографическое и антропологическое исследование. –

Ташкент, 1910. – Ч. 1: Этнография – С. 118–127.

Связи археологии и этнографии

с гуманитарными и естественными науками

Н. Базылхан

Казахстан, Алматы, Центральный государственный музей

ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ТЕРМИНЫ СООТВЕТСВУЮЩИЕ

АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ ИСТОЧНИКАМ ДРЕВНЕТЮРКСКОГО ПЕРИОДА

Одним из важных источников по исследованию древнетюркского культурного комплекса являют-

ся этнокультурные термины, встречающиеся в древнетюркских письменных памятниках. Изучение,

которых позволяет раскрыть сущность археологических комплексов [8]. Одним словом, сравнительный

анализ этнокультурных терминов в соответствии с археологическими источниками дает нам возмож-

ность комплексной интерпретации этнокультурных характеристик древнетюркской этнокультурной

традиции [4].

В древнетюркских письменных памятниках встр

ечаются многочисленные этнокультурные терми-

ны, такие как: ab, adγïr, aγï, ant, eb, el, törü, esiz, balïq, bilge, beŋgü, besük, bökü, börü, qaŋγay, qaγan, qatun,

kedimlig, kergek, keš, oq, oγuš, ordu, orqan, otqan, öd, örgü, ton, qut, teŋіri, kök teŋrі, jer, umay, itgüči, sabra

(ïšbara), süle, atlïγ sü, yadaγ sü, yolluγ и др [3, 15].

На наш взгляд следует обратить особое внимание на этнокультурные термины, связанные с поми-

нальными комплексами, а также предметами, найденными в погребальных памятниках.

Особенно интересны огромные комплексы, которые предназначались для проведен

ия различных

обрядов, не только поминальных, но других особо важных социальных мероприятий (празднование

победы над врагом, разделение радости в связи с рождением детей, проводы в дорогу с пожеланием

доброго пути и т.п. [12]. Поминальный обряд назывался yoγu >йогу и состоял из таких частей как:

извещение о смерти; плач по покойн

ому (yoγčï> йогчы, sïγïtčï> сыгытчы плакальщики, участники

поминального обряда); установка мавзолея-кургана (barїq> барык), камня с надписью (bitiktaš> битик-

таш), постамента-черепахи для стелы, каменного изваяния (bediz> бедиз) и скульптур животных,

каменных столбов (balbal > балбал), угощение на поминках (yoγ ašï> йог ашы) и др [11].

Barïq > барык: Это слово имело два значения. 1) eb barïq > еб барык – дом, пр

едметы быта, семья,

скот, летние и зимние пастбища; 2) barïq> адынчыг барык каменные сооружения для хозяина дома,

после его смерти. В словаре Махмуда Кашкари слово barïq > указывается как «дом и предметы быта»

[14, с. 333]. В древнетюркских письменных памятниках это слово зачастую используется как каменное

поминальное сооружение: оградки, ящики, блоки. Некоторые ученые рассматривают эти каменные

ящики, огр

адки как культовые сооружения («оградки, ящики, блоки на древнетюркских поминальных

памятниках имитируют схему космической горы...» ) [5], «оградка – изваяние – балбалы – есть (куль-

товое) сооружение, структура которого обусловлена мировоззренческими универсалиями, есть модель

мира» [6, с. 69] и др. Мы не разделяем мнения, некоторых исследователей, что каменные оградки, ящи-

ки имитируют космические, мировоззренческие универсалии, модели мира и т.д. Cлово «b

arïq» исполь-

зуется и как предметы быта («еб барык») пока человек жив, и как поминальное сооружение (adïnčïγ

barïq >адынчыг (специальный, особый) барык) после его смерти. По нашему исследованию, барык не

является ни «космической горой», ни «моделью мира», а является простым «символом дома покойного

и его домашных вещей». Бар

ык, это eb barïq > юрта и барык (вещи) «каменный дом» (символ «юрты»)

покойного в землянном мире. Для вспоминания и выражения уважения покойному, на его «каменных

домах» изображались различные узоры, надписи, тамги, символы Тенгри – мифические птицы, львы, и

др., которые в комплексе выглядят как домашняя утварь юрты, такая как сандык, тускийз, сырмак,

кереге. Ка

менное изваяние является образом покойного, а стела с надписью повествует о его жизни,

подвигах для назидания потомкам. Душа покойного, то есть его ongun > онгон, улетает как птица к

верхнему миру, а балбалы указывают путь к Тенгри (taŋ «заря» > Teŋіri). В древнетюркских надписях –

«uča bardï > уча барды – улетел он»

Bediz > бедіз − древнетюркское сл

ово, которым обозначали каменные изваяния, скульптуру, как части

погребально-поминального комплекса, посвященного, в частности, культу предков. Этимология слова bet-//

bed- лицо, имеет общие семантические корни со словами «лицо», «силуэт», «фигура», «тело» [7]. Следо-

вательно, словом «бедиз» в древнетюркском языке обозначали изображение человека /животного на камне,

а словосочетание «bediz urturtum» − «бедиз уртуртум» – изготовление каменной статуи человек

а/ животного.

Средневековые каменные изваяния, мы разделили, на три условные группы: I. каганско-княжеские (Бильге

каган, Кюльтегин, Татпар каган, «Шивээт толгой», «Шивээт улаан», «Тарни», «Унгет» и другие); II. пред-

ставителей верховной власти, высшие полководцы: шад, ябгу, апыт, тархан, буюруки, чур (Бильге Туньюкук

Бойла бага тархан, Чыкан Кули-чур, Алтын тамган тархан, «Дадга» и другие ); III. воинов-героев, знатных

людей, и родоплеменных вождей [12]. На каменных изваяниях изображались – börük > головные уборы,

burum > косы, sïrγa > сырга серьги, ton одежда, etik > обувь из кожи, keš , beldik пояса, pïčaq > пычак

кинжалы, qïlïč ор

ужие, süŋüg копья, oq стрелы, ayaq > айак сосуды и др., что дает нам интересную

этнографическую информацию о тех временах [3, 12].

Bitiktaš> битикташ. Во время поминального обряда обязательно устанавливали битикташ, камень с

текстом, посвященным усопшему. Символическое название стелы с надписью beŋgütaš> бенгюташ

(вечный камень). Древнетюркское слово bitig // bitik> битиг, битик означает «письмо, текст», bitigči>

битикчи писарь, обр

азовано из корневой морфемы biti > бити- «писать» [1, c. 57; 9, 10]. В современных

тюркских языках встречается в форме «бiтiк, бiтiг, бижик, пичик, пiчiк, пытық, бүтүк, бiдiг» и др.

Древние тюрки называли свое письмо «түрүк битик», который служил алфавитом фоно-морфемный

структурой и универсальным письмом для всех тюркских этносов св

оего времени [2, 3, 9].

Bengütaš> бенгукташ. «Вечный камень». В Енисейских памятниках встречается именно это

название beŋgü tike bertim – [я] воздвигнул «вечную» [стелу, камень] (Абакан Е-48 и др.) [3].

Tamγa> тамга. Тюрки называли родоплеменные знаки tamγa> тамгой. 1) – «знак рода, племени», 2) –

«золотая печать (знак) кагана». Корнем слова служили слова *tap- // * tab- (семантика: след – «таптау –

топтать, табы – след, табандау – оставить сле

ды») // > tam- (семантика: – «капать, прижечь, делать метку»)

> tam+γa > tamγan (tamγa+n / tamγa+čï – семантика: хранитель печати, создатель печати) > taŋba («таңба –

знак, таңбалау – обозначить»). На древнемонгольском языке: taba > тав (след), tamaγa > тамага > тамга

(знак). Есть также общее название символических знаков belgü> белгу [11]. Почти на всех письменных и

других археологических памятниках древних тюрков имеются тамги и различные знаки, ко

торые подраз-

делялись на несколько групп: тамги высших правителей Тюркского Эля – кагана, ябгу, шадов, тегинов,

чуров, тарханов, беков и др.; тамги родо-племенных объединений; тамги отдельных личностей и патриар-

хальных семей (личные тамги, метки для таврения лошадей и другой скотины) [13].

Balbal> балбал. Это слово состоит из bal+bal (прибить, вбить, вколот

ить) двух повторяющихся

слов, которые означают «знаки, отмеченные вбиванием вереницы камней вертикально». Слова balγa

(>балга-молоток), balta (>балта – топор), balïq (>1. балшық – глина, батпақ – глина, лай – грязь 2. қала –

город, қорған – крепость, қамал – ограждение) имеют тот же корень, что и в слове «балбал». На неко-

торых балбалах зафиксированы имена, чины и звания людей, участвовавших в ритуально-обря

довых

действиях, а также тамги и названия их родов. Количество балбалов, устанавливаемых от ворот

поминального комплекса (от барыка) по направлению к востоку, различаются в зависимости от ранга

покойного. Самое большое количество каменных изваяний (30) и балбалов (653) зафиксировано на

памятнике Унгет (Өнгөт) в центральной Монголии [12].

Sü > су. Древнетюркское слово. «Копьеносец, тяжеловооруженное пе

шее войско или всадники».

Оружием тюркских воинов служили кинжал, лук, меч, щит, копье. Тяжеловооруженный всадник одевал

латы не только сам, но и одевал своего коня. Тогда таких воинов невозможно было одолеть никаким

способом.

Tuγ> туг. Древнетюркское слово. «Бунчук из волосы хвоста коня». Tuγčï > тугчи – знаменосец –

военнослужащий, указывающий передвижение войска во вр

емя похода.

Еsiz >Есиз. «без хозяина». Это слово встречается часто в Енисейских письменных памятниках.

Некоторые ученые рассматривали это слово следующим образом: В.В.Радлов siz – «Von euch», С.Е.Малов

siz – «от Вас», И.А.Батманов siz – «от Вас». По этому поводу кажется необходимым уточнить значение

данного слова. Проблема рассматривается в свете того когда был написан те

кст, когда тот, кому он

посвящался, был мертв или на камнях написаны предсмертные слова умершего. В любом случае, слова на

камне написаны от лица усопшего. Лишь в некоторых памятниках встречаются посмертные слова к

хозяину памятника. Другими словами, эти слова являются назиданиями умершего. Поэтому, слово «Вы»

и «увы, горе» никоим образом не подходят здесь как перевод. Т. Текин первым предложил есіз – т.е.

«жа

ль» как наиболее подходящее чтение данного слова. Существует чтения следующего характера: Т.

Текин еsiz – «жаль», И.В. Кормушин еsiz – «жаль», А.С. Аманжолов еsiz – «увы, как жаль, к сожалению»,

И.Л. Кызласов еsiz – «о горе». Таким образом, данное слово «Siz

// Esiz» не отражает горечь или сожа-

ление оплакивающего человека. Речь идет не о «посланнике Тенгри» или герое. А наоборот, слово

использовался в этнокультурном значении от имени покойного: «без хозяина (иесіз), без меня», без мужа,

осталось мое поколение, мои последователи «народ мой, сыновья, жена, земля». Этимологическая основа

данного слова (хозяин=) idi // ije // е //+siz(=бе

з) > еsiz. Это слово используется схожим образом как на

Орхонских памятниках слово idi (хозяин), idisiz (без хозяина) [3].

Таким образом, несмотря на большой пласт [3, 15] выявленных этнокультурных терминов, неко-

торые из них всё ещё остаются неопределенными. Также необходимо отметить невозможность интер-

претации назначения некоторых археологических предметов из поминальных комплексов, например,

камней кубической формы с отверстием н

асквозь, что предполагает необходимость проведения даль-

нейших исследований.

Список литературы

1. Базылхан Б. Эртний түрэг бичээсний хэлний үгийн бүтэц (Морфологическая структура слов языка

древнетюркской надписи). – Улаанбаатар, 1984. – 158 бет.

2. Базылхан Н. Древнетюркский битик, фоно-морфемная структура письменности и проблемы интер-

претации текстов // Письменное наследие тюрков: материалы междунар. симпозиума, посв. 110-летию де-

шифровки орхоно-енисейской письменности. – Кызыл: Тувинский институт гуманитарных исследований,

2003. – С. 31-35.

3. Базылхан Н. Кө

не түрік бітіктастары мен ескерткіштері (Орхон, Енисей, Талас). Қазақстан тарихы

туралы түркі деректемелері. – Т. 2. – Алматы: Дайк-Пресс, 2005. – 228 с.

4. Вайнштейн С.И. Мир кочевников центра Азии. – М.: Наука, 1991. – 296с.

5. Войтов В.Е. Древнетюркский пантеон и модель мироздания в культово-поминальных памятниках VI–

VIII вв. – М.: Изд-во Гос. музея Востока, 1996. – 152 с.

6. Ерм

оленко Л.Н. Средневековые каменные изваяния казахстанских степей (типология, семантика в

аспекте военной идеологии и традиционного мировоззрения). – Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и

этнографии Сиб. отд-ния РАН, 2004. – 132 с.

7. Қазақ тілінің түсіндірме сөздігі. 2 том. Б-Г. – Алматы, 1976. -183-б.

8. Кубарев Г.В. Культура древних тюрков (по материалам погребальных памятников). – Но

восибирск:

Изд-во Ин-та археологии и этнографии Сиб. отд-ния РАН, 2005. – 400 с.

9. Марғұлан Ə.Х. Қазақ жазуының тарихы // «Жұлдыз» журналы. – Алматы, 1984. – № 8. – 203–205 б.

10. Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. – СПб., 1911. – Т. IV. – Ч. 2, – С. 1775–1778.

11. Самашев З., Базылхан Н. Көне түрік таңбалары // Алаш тарихи-этнологиялық ғылыми журнал.

№ 6(21). – Алматы, 2008. – 93–116 б.

. Самашев З., Базылхан Н., Баяр Д. Древнетюркские каменные извания Евразийских степей // Мəдени

мұра. Культурное наследие. № 1 (22). Қаңтар-наурыз. – Астана, 2009. – С. 30–39.

13. Самашев З., Базылхан Н., Самашев С. Көне түрік таңбалары. Древнетюркские тамги. Ancient Turkic

tamga-signs. – Алматы: Abdi company, 2010.– 168 б.

14. Divanu lugat-it –Türk. Tercümesi. III cilt. Çeviren Besim Atalay. – Ankara, 1986. – S. 333.

15. Şirin User Hatice Köktürk ve Ötüken Uygur kaganligi yazitlari. Söz varligi Incelemesi. –Konya: Kömen

yayinlari, 2009. – 548 s.

Рис. 1. Поминальный комплекс (барык) «Унгет»

Рис. 2. Поминальный комплекс (барык) «Дадга»

Рис. 3. Голова полководца Кюльтегина. Мрамор.

На пятигранном борике изображение птицы

Рис. 4. Поминальный комплекс

в честь Алтан тамган тархана

Рис. 5. Стела с древнетюркскими надписями

(битикташ) в честь Кюльтегина

Рис. 6. Тамги из поминального

комплекса «Унгет»

Рис. 7. Балбал из поминального комплекса в

честь Ел етмиш ябгу («Онгинский»). Каганская

тамга. Надпись на древнетюркском:

Балбал Сабра тархана

Рис. 8. Камень кубической формы с отверстием насквозь

поминального коплекса в честь Кюльтегина

Н.И. Новикова

Россия, Москва, Институт этнологии и антропологии РАН

ЭТНОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА: НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ИСТОРИИ,

ЭТНОЛОГИИ И ЮРИДИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ*

Этнологическая экспертиза рассматривается как поле пересечения историко-культурных, археоло-

гических, этнологических и юридико-антропологических исследований. Для демонстрации необходи-

мости междисциплинарных исследований можно обратиться к проблемам, обусловленным разницей

государственного и обычно-правового регулирования охраны священных мест как одного из ключевых

элементов культуры. По обычному праву народов Севера они являются священными именно потому,

что люди п

остоянно, иногда мысленно, совершают определенные действия в отношении таких мест для

* Работа выполнена в рамках проекта «Отечественная этнография/этнология как практика междисцип-

линарных исследований», грант РГНФ 10-01-00105а.

обеспечения благополучия своих семей и неразрывности культурного пространства. Специалистам

известно, что священные места могут быть выявлены только этнографическими методами, к тому же

люди часто не хотят привлекать к ним внимание посторонних, справедливо опасаясь негативных

последствий. Однако сегодня такие места и другие элементы нематериального культурного наследия

нуждаются в правовой защите.

Впервые я столкнулась с этой пробле

мой в Сургутском районе Ханты-Мансийского автономного

округа. Я была свидетелем парадоксальной ситуации. На Тянском месторождении через весеннее

стойбище Н.Н. Вылла начали прокладывать дорогу и должны были ставить вышки на священном месте.

Когда началось строительство, хозяин стойбище написал заявление в подразделение «Сургутнефте-

газа», но генеральной директор предприятия от

ветил, что по его сведениям (он ссылался на карту ар-

хеологических памятников – Н.Н.) эти земли священными не являются

В моей полевой практике были и другие сходные ситуации. При подготовке к работе на Сахалине

компания «Сахалин энерджи» провела историко-культурную экспертизу, выполнение которой осу-

ществляли археологи. Они пришли к выводу, что в исследуемом районе были обнаружены памятники

культуры – археологические объекты либо памятники времен Второй мировой войны. Было выявлено

также несколько священ

ных мест, но их значение для сохранения и развития культуры коренных

народов острова не было раскрыто [5, с. 298]. При проведении этнологической экспертизы на Ямале

мы

столкнулись с ситуацией, когда священное место ненцев превратилось в промышленный карьер,

потому что строители и газовики не считались с заявлением ненцев.

Правовое регулирование вопросов экспертизы

Юридическая антропология основывается на методологии правового плюрализма. Эта теория

рассматривает правовое бытие людей как сосуществование различных правовых систем, в данном

случае государственного и обычного права. При провед

ении экспертизы в описываемых ситуациях мы

сталкиваемся в правовой коллизией. Процесс экспертизы регулируется двумя федеральными законами:

«Об объектах историко-культурного наследия», определившим процедуру государственной историко-

культурной экспертизы, и «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федера-

ции», давшим определение этнологической экспертизы. В законе «Об объектах…» представлен госу-

дарственный взгляд, по определе

нию не учитывающий все, что не имеет материального воплощения.

Процесс проведения этнологической экспертизы еще недостаточно урегулирован.

Я хочу привлечь внимание еще к одному важнейшему в доктринальном плане документу, хотя и

не ратифицированному Российской Федерацией, Конвенции ЮНЕСКО об охране нематериального

наследия (2003 г.). В статье 2 Конвенции дается определение нематериального культурного наследия –

обычаи, фо

рмы представления и выражения, знания и навыки, – а также связанные с ними инстру-

менты, предметы, артефакты и культурные пространства, – признанные сообществами, группами и, в

некоторых случаях, отдельными лицами в качестве части их культурного наследия. Такое немате-

риальное культурное наследие, передаваемое от поколения к поколению, постоянно воссоздается

сообществами и группами в зависимости от окру

жающей их среды, их взаимодействия с природой и их

истории и формирует у них чувство самобытности и преемственности, содействуя тем самым уважению

культурного разнообразия и творчеству человека. Для целей настоящей Конвенции принимается во

внимание только то нематериальное культурное наследие, которое согласуется с существующими

международно-правовыми актами по правам человека и треб

ованиями взаимного уважения между

сообществами, группами и отдельными лицами, а также устойчивого развития». Как увидим, этот

подход в большей степени соответствует обычному праву, а значит и правам и интересам коренных

малочисленных народов.

Понятие этнологическая экспертиза появилось в законодательстве в 1999 г.: «Этнологическая

экспертиза – научное исследование влияния изменений исконной среды обитания малочисленных

народов и соц

иально-культурной ситуации на развитие этноса». При отмечаемых многими

специалистами недостатках этого определения, в настоящее время этнологическая экспертиза стала уже

элементом общественного правосознания на Севере, где она представляется как экспертное заключение

о влиянии хозяйственных проектов на сохранение и развитие образа жизни коренных народов. Вместе с

тем, требуется более ши

рокое ее применение – и в экспертизе законодательства, и в судебной деятель-

ности, в оценке СМИ, различных социальных программ, организации образования, здравоохранения,

Полевые материалы автора, 1998 г., стойбище на р. Тром-Аган, Сургутский район Ханты-Мансий-

ского автономного округа.

Материалы собраны автором совместно с Е.П. Мартыновой в 2009 г. в Ямало-Ненецком автономном

округе при проведении этнологической экспертизы потенциального техногенного воздействия промышлен-

ных объектов на коренные малочисленные народы Севера Ямальского и Тазовского районов ЯНАО. Работы

проводились в рамках комплексной экспедиции Научного центра профилактического и лечебного питания

Тюменского научного центра Сибирского о

тделения РАМН.

пожалуй, трудно назвать сферы жизни, которые не могут быть подвергнуты этнологической экспертизе.

При выполнении этнологической экспертизы возможно в большей степени уделить внимание тради-

ционным знаниям и ценностям коренных народов и создать действенный механизм учета их мнения. В

законе не определен механизм проведения такой экспертизы. Можно отметить, что в разрабатываемом

Государственной думой з

аконопроекте «О защите исконной среды обитания и традиционного образа

жизни коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока» предлагается процедура

проведения этнологической экспертизы: определение стартовой ситуации, моделирование ситуации с

учетом общих закономерностей и отношения населения, предложения по оптимизации решений и

минимизации отрицательных последствий, предложения альтернативных путей развития.

Особенности антропологического (этнографического) метода

еобходимость проведения именно этнологической экспертизы для изучения изменений поло-

жения и состояния этнических общностей в современных условиях обсуждается сегодня в различных

сферах, как на уровне государственной власти, так и в научном сообществе. Особенности антропо-

логического метода были удачно сформулированы К. Клакхоном. Он писал об уникальном вкладе

антрополога в региональные исследования благодаря то

му, что «его образование позволяет ему быстро

узнавать основные особенности региона и организовывать их в стройную модель. Поскольку антро-

полог обладает знанием и о соотношении человека с человеком, и о взаимных связях человека с приро-

дой, он в состоянии помочь другим специалистам понять отношение их профессий к жизни общества в

целом». Итак, во-пе

рвых, антрополог видит закономерности. Он рассматривает общество и культуру

как единое целое. Во-вторых, он смотрит на все явления с точки зрения культуры, причем с точки

зрения представителей той культуры, прикладное исследование которой проводит. В-третьих, при

анализе конкретной ситуации он использует все, что известно о культуре и обществе в це

лом. Антро-

полог в своем исследовании учитывает, что «существует неизбежный зазор между достижением полез-

ных с социальной точки зрения новых технических знаний и их использованием гражданским насе-

лением» [3, с. 210–215]. Добавим к этому несколько схематичному перечислению еще и положение о

том, что антрополог подчеркивает равное значение символических и утилитарных составляющих че

ло-

веческих отношений.

Важнейшими принципами этнологической экспертизы являются системный подход и принцип

универсальности используемых методик сбора материала и его интерпретации среди различных групп

населения: работников органов государственной власти, политиков, работников промышленных ком-

паний, активистов общественных движений, аборигенов, занятых как в сфере традиционного природо-

пользования, так и административной, социальной или индустри

альной областях.

Этнологическая экспертиза в контексте правового плюрализма

Проводить этнологическую экспертизу в отношении коренных малочисленных народов Севера в

какой-то степени проще, так как для них в большей степени, чем для других народов, характерно

сохранение традиционного образа жизни, при всей относительности этого понятия в современных

условиях. Использование же результатов такого ис

следования при принятии решений станет более

успешным при учете обычаев и традиций этих народов в правовой системе государства. Сегодня такой

подход провозглашен в федеральном законе «О территориях традиционного природопользования

коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской федерации» при

решении вопросов использования природных ресурсов. Необходимо более широкое включение подхо-

дов пр

авового плюрализма, и в целом юридико-антропологического взгляда на эту проблему.

Объектом этнологической экспертизы чаще всего оказывается жизнь конкретных людей, имеющих

различные жизненные стратегии. Задача этнографа предоставить каждому из них право голоса, в

первую очередь это касается представителей коренных народов, женщин и мужчин. В отношении

священных мест это особенно актуально, так как у многи

х народов существует гендерное деление

культурного пространства.

Необходимо сказать о роли антрополога при проведении экспертизы и мониторинга воздействия

промышленного освоения на жизнь коренных народов. Он может быть посредником, обеспечивая

информированность коренных народов о возможных последствиях и их правах при осуществлении

промышленных проектов. Зарубежные коллеги, имеющие опыт работы с комп

аниями по этим вопросам,

подчеркивают: «Как показывает практика, там, где компании и работающий в них персонал обучаются

способам ведения переговоров и получают знания о коренных и местных народах, отношения скла-

дываются более доверительно. Более вероятно, что долговременные отношения, основанные на доверии,

будут более успешны, если это станет основным подходом. Таким образом, ант

ропологи должны

выступать в роли переводчиков и посредников при интерпретации культур, будучи переводчиками не

только языков и их диалектов, но также различных ценностей, мировоззрений и нужд (т.е. западных и

коренных, поселковых и корпоративных) … Долгосрочное этнологическое исследование, проведенное в

конкретном сообществе или общине, важно не только для развития антропологической научной теории,

но также и для государственной политики и корпоративной стратегии». [7, с. 27].

Наконец, необходимо, сказать и об участии коренных народов и их организаций в процессе

этнологической экспертизы. Во-первых, они могут инициировать ее проведение, во-вторых, они могут

участвовать в ее осущест

влении или иметь возможность контролировать процесс ее проведения или ее

результаты. Вместе с тем многообразие интересов исследуемых групп в современных условиях создает

дополнительные трудности при проведении этнологической экспертизы. Чтобы минимизировать

трудности, которые связаны с участием коренных народов в проведении этнологической экспертизы,

необходимо обращаться к уважаемым в сообществе экспертам, хранителям священных мест, шаманам,

мнен

ие которых будет наиболее адекватным и значимым.

В России опыт проведения этнологических экспертиз в отношении коренных малочисленных

народов Севера еще невелик. Проводились такие экспертизы Ямало-Ненецком автономном округе [1], а

также в Сахалинской области, где их проведение были инициированы промышленными компаниями

под давлением общественных организаций коренных малочисленных народов [5].

В Российской Федера

ции, как уже указывалось, этнологическая экспертиза как часть правовой

системы появилась в законодательстве о коренных малочисленных народах. Это соответствует как

международному праву, так и российской Конституции. В действующем российском законодательстве

этнологическая экспертиза представлена скорее как возможность, а не обязанность. А в таких условиях

очень важным фактором является общественное мнение. Для изменения законов в пользу прав

коре

нных народов потребуется еще очень большая работа. Право на этнологическую экспертизу может

рассматриваться как реализация права на культурную самобытность и возможность управления

культурным многообразием, а также как создание равных возможностей для развития культур всех

народов страны.

Подобная практика существует и в других странах, в частности в Кан

аде. Можно согласиться с

мнением Р. Крибла о том, что «экспертиза создает такой климат, в котором первые нации могут

напрямую иметь дело с предлагающими проект организациями по вопросам влияния проекта на их

положение и получения выгод от него, а также по другим вопросам, таким как проведение научных

исследований и подготовка кадров» [

4, с. 229].

В современных условиях существуют различные подходы к проведению этнологической

экспертизы, но необходимо отметить, что уже сегодня многие, ключевые в рассматриваемых вопросах

структуры, высказали свое положительное отношение к необходимости ее проведения на парламент-

ских слушаниях в Совете Федерации в 2008 г.. Так, по мнению заместителя руководителя Федерального

агенства кадастра объектов недвижимости В.С. Киселе

ва, «проведение этнологической экспертизы

федеральных и региональных государственных программ освоения природных ресурсов и охраны

окружающей природной среды в местах традиционного проживания и хозяйственной деятельности

малочисленных народов, предусмотренной Федеральным Законом «О гарантиях прав коренных мало-

численных народов Российской Федерации», в значительной мере будет способствовать снижению

очагов социальной напряженности в местах п

роживания и традиционной деятельности этих народов»

[6, с. 55].

Более того, в рекомендациях этих слушаний подчеркивается: «Участники парламентских слуша-

ний полагают, что дальнейшая работа по нормативному закреплению процедуры оценки воздействия

намечаемой хозяйственной или иной деятельности на исконную среду обитания, традиционный образ

жизни и традиционное природопользование коренных малочисленных народов может идти в следу-

ющих на

правлениях:

– установления в законодательстве обязательности проведения этнологической экспертизы при

освоении северных территорий, регламентации порядка, процедуры и методов ее организации;

– разработки и нормативного закрепления параметров (критериев) оценки состояния этнической

группы в зоне действия намечаемой хозяйственной деятельности;

– разработки и нормативного закрепления параметров (критериев) оценки воздействия намечаемой

хозяйственной деятельности на исконную среду об

итания;

– регламентации процедуры этнологической экспертизы в нормативно-правовых актах субъектов

Российской Федерации до принятия нормативно-правовых актов федерального уровня [6, с. 41].

На Севере уже есть опыт изучения и защиты священных мест, в частности Ассоциация коренных

малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ инициировала и осуществила проект

«Значение охраны св

ященных мест коренных народов Арктики» (на территориях ЯНАО и Корякского

автономного округа). Его осуществление еще раз подтвердило, что археологические исследования без

привлечения местного населения не могут дать полной картины [2].

В законодательстве отдельных субъектов федерации сделаны попытки юридически решить эту

проблему. В частности, в 2006 г. в ЯНАО принят закон «Об объектах культурного насле

дия Ямало-

Ненецкого автономного округа». В нем выделены особенности и важнейшие черты традиционного

образа жизни коренных малочисленных народов Севера. Закон «Об объектах культурного наследия»

должен будет сыграть решающую роль в сохранении культуры ненцев, в частности при проведении

гарантированной законодательством историко-культурной экспертизы. Ряд статей закона специально

посвящены коренным малочисленным народам Севера. Статья 8 закона определяет объекты

культурного наследия коренных малочисленных народов Севера:

1) семейные, родовые и национальные священные, культовые места коренных малочисленных

народов Севера в автономном округе (далее – священные ме

ста коренных малочисленных народов

Севера);

2) семейные и родовые места захоронений коренных малочисленных народов Севера в автономном

округе (далее – места захоронений коренных малочисленных народов Севера);

3) семейные, родовые и национальные памятные места;

4) места бытования народных промыслов;

5) иные объекты, представляющие исключительную ценность для коренных малочисленных

народов Севера.

Закон также опре

деляет права этих народов на охрану священных мест, в том числе и в

соответствии со своими обычаями.

* * *

Полевые исследования показывают, что существует необходимость правового регулирования вопро-

сов охраны священных мест как важнейшей части историко-культурного наследия и современных куль-

товых практик коренных малочисленных народов в различных регионах их проживания. В с

овременных

условиях до принятия специального федерального закона важно учитывать, что в культурах разных

народов есть свои методы использования и сохранения историко-культурного наследия. Невнимание к

ним, нарушение норм обычного права, соответствующего традициям этих народов, приводит к негатив-

ным последствиям и может вызвать рост социальной напряженности и конфликты в этнокультурной и

этнокон

фессиональной сфере. Междисциплинарный подход, привлечение для экспертизы не только

археологов и историков, но и социальных и юридических антропологов позволит представить более

полную и адекватную картину и исторического прошлого, и современных представлений различных

народов о таких памятниках как средствах презентации своей культуры в глобальном мире.

Список литературы

1. Богоявленский Д.Д., Мартынова Е.П., Мурашко О.А., Хмелева Е.Н., Якель Ю.Я., Яковлева О.А.

Опыт проведения этнологической экспертизы. Оценка потенциального воздействия программы ОАО

«Газпром» поисково-разведочных работ в акваториях Обской и Тазовской губ на компоненты устойчивого

развития этнических групп коренных малочисленных народов Севера. – М.: Радуница, 2002. – 134 с.

2. Значение о

храны священных мест Арктики: исследование коренных народов Севера России. – М.:

Ассоциация коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации, 2007. – 184 с.

3. Клакхон К. Зеркало для человека. Введение в антропологию. – СПб.: Евразия, 1998. – 351 с.

4. Крибл Р. Оценка воздействия на окружающую среду и «этнические требования» при ее проведении в

Канаде // Обычай и закон. Исслед

ования по юридической антропологии. – М.: Издательский дом «Стра-

тегия», 2002. – С. 227–241.

5. Обзор документации проекта «Сахалин-2», касающейся коренных малочисленных народов Севера

острова Сахалин // Люди Севера. Права на ресурсы и экспертиза. – М.: Издательский дом «Стратегия», 2008.

– С. 288–311.

6. Правовое обеспечение этнологической экспертизы как обязательного условия при освоении северных

территорий. Парламентские слушания. – М., 2008. – 107 с.

7. Уилсон Э., Свидерска К. Г

орнодобывающая промышленность и коренные народы в России: регули-

рование, участие и роль антропологов // Этнографическое обозрение. – 2008. – № 3. – С. 17–28.

И.Г. Семенов

Россия, Махачкала, Институт истории, археологии и этнографии

Дагестанского научного центра РАН

ЭЛЕМЕНТЫ АВТОСТЕРЕОТИПА БОЛГАР В ЭТНОГЕНЕАЛОГИЧЕСКОМ

ПРЕДАНИИ О БРАТЬЯХ ХАЗАРИКЕ И БОЛГАРЕ

В современной историографии неоднократно комментировались раннесредневековые этногенеало-

гии ранних болгар. Одна из них сохранилась в составе «Хроники» Михаила Сирийского (завершена

около 1195 г.). Как правило, от внимания исследователей ускользал вопрос о ее возможном болгарском

архетипе, а, между тем, рассмотрение этого опроса позволяет пролить новый свет на этническую исто-

рию ранних болгар и др

угих племен Юго-Восточной Европы.