Белов В.А. Занимательная цивилистика. Выпуск 2

Подождите немного. Документ загружается.

По общему правилу, которое должно применяться и здесь, право собственности на движимую

вещь переходит с момента её волевой передачи. Очевидно, что таковой здесь не было:

официант (лакей) является работником ресторана и, получив бутылку для её доставки

посетителю, сделал это в рамках трудовых отношений, но никак не с целью приобретения права

собственности на шампанское; г-н Б., заказавший бутылку, но не успевший получить её, также

не может считаться лицом, приобретшим на нее право собственности

. Убыток, следовательно,

понес ресторан; вопрос о том, есть ли основания переложить его на своего сотрудника

(официанта), к сожаленью, не может быть с точностью разрешен за недостатком необходимых

для этого фактических данных. В том виде, в котором казус изложен — он не содержит

сведений о каких-либо нарушениях или упущениях со стороны официанта — ответ на этот

вопрос должен быть отрицательным.

1.6. Дело об оторванных фалдах пальто или о разорванной куртке матроса (№ 343,

344)

Вот ещё два казуса — соседствующих как по номерам, так и по юридическому содержанию

и друг с другом и, в общем-то, с двумя предыдущими случаями:

1. «Л., переходя улицу, задумался и неминуемо попал бы под колеса выехавшего из-за

угла экипажа Н., если бы Т., шедший сзади, не успел схватить Л. за пальто и отбросить в

сторону, оборвав при этом ему фалды пальто».

2. «Ф., проходя по набережной, поскользнулся и упал бы и море, если бы не успел

уцепиться за очутившегося рядом матроса, причем разорвал последнему куртку».

Понятно, что в обоих случаях потерпевшие — Л., у пальто которого оторваны фалды, и

матрос (М.), у которого в итоге разорвана куртка — желают знать, не могут ли они потребо-

вать вознаграждения за понесенный ущерб?

Отчего Т. оборвал Л. фалды пальто? Из хулиганских побуждений? Оттого, что посчитал

пальто с укороченными фалдами более идущим фигуре Л.? Ничего подобного: он стремился

предотвратить причинение вреда здоровью (а то и жизни) Л. и вовсе не преследовал целью

отрывать фалды его пальто. Да, он мог (и, наверное, должен был) предвидеть, что фалды

могут оторваться, но ситуация вполне оправдывала это. Вред здесь имел вынужденный характер

и обусловливался необходимостью предотвращения другого, несоизмеримо большего вреда, т.

е. перед нами — случай причинения вреда в состоянии крайней необходимости.

Как случилось, что Ф. порвал куртку М.? Дрался с М.? Или решил отомстить ему за что-то?

Нет: и он стремился предотвратить вред собственному здоровью, а может быть и жизни, и вовсе

не собирался разрывать чужой куртки. Да, Ф. обязан был предвидеть, что куртка может не

выдержать его веса, но в ситуации, когда речь шла о спасении его собственной жизни, его,

понятное дело, мало беспокоила целостность чужой куртки. И здесь причинение имущественного

вреда происходит ради предотвращения вреда жизни и здоровью, т. е. мы опять-таки

сталкиваемся с причинением вреда в состоянии крайней необходимости.

Чем два описанных случая различаются? Во-первых, субъектами — причинившими вред,

потерпевшими и теми, в интересах которых действовал причинивший вред. В казусе с пальто

причинителем вреда был посторонний человек; потерпевший же и субъект, в интересе которого

действовал причинителъ, совпадали в одном лице, в то время, как в казусе с курткой все было

наоборот — посторонним лицом оказался потерпевший, а причинителъ и интересант совпали

в одном лице. В первом случае причинитель вреда действует в чужом интересе, во втором — в

своем. И во-вторых, конечно, условиями возникновения вреда: Л. едва не попал под экипаж

оттого, что переходя улицу задумался, т. е. из-за собственной оплошности; Ф. же едва не упал в

море оттого, что поскользнулся, т. е. по причине случайного стечения обстоятельств

Сказанного вполне достаточно, чтобы ответить на вопросы потерпевших: ни в одном из случаев

причиненный им вред не будет подлежать возмещению. Л., пальто которого ото рвали фалды,

сам, виноват в создавшейся ситуации, а кроме того и сам является интересантом —лицом, в

интересах которого действовал причинитель вреда: налицо, таким образом псе основания

оставить вред именно на нем. Ф., действовавший в своем интересе за чужой счёт, тем не менее,

тоже не обязан покрывать причиненный им вред, поскольку ни в возникновении самой

ситуации, угрожавшей его жизни, ни в самом причинении вреда он не виноват; для матроса

возникший вред будет казусом (случаем), а риск такого вреда несет собственник поврежденного

имущества. Если им был сам матрос, то куртку ему придется восстанавливать на свой счёт;

если лее куртка была частью казенного обмундирования, то возместить вред должно

соответствующее казенное управление.

1.7. Дело о молодом великодушном моряке (№ 368)

«Молодой моряк, сильно выпив в компании своих друзей, раздарил им, в порыве

великодушия, свои ценные вещи: одному золотые часы с такою же цепочкой, другому —

серебряный портсигар, третьему — портмоне с мелкими деньгами. Протрезвившись, он желает

знать, не может ли потребовать свои

вещи обратно».

Особенных трудностей данный казус не представляет, если обратить внимание на состояние, в

котором моряк заключал сделки — состояние алкогольного опьянения (на него указывают слова

«сильно выпив» и «протрезвившись»). Помноженное на молодость дарителя и, судя по всему, не

особенную добросовестность и чистоплотность его «друзей», оно и привело к описанному в

задаче результату. Несомненно, налицо все основания для признания дарителя лицом,

действовавшим в состоянии аффекта (адееспособности), т. е. в состоянии, когда он не был

способен понимать значения своих действий, а, скорее всего — руководить ими

. Сделки,

совершенные в таком состоянии, могут быть признаны недействительными по иску лица,

действовавшего в состоянии аффекта; с признанием их недействительными все, полученное

по таким сделкам, подлежит возвращению. Кроме того, недобросовестные «друзья», принявшие

подарки неожиданно расщедрившегося приятеля, обязаны возместить ему реальный ущерб, если

таковой возник у дарителя вследствие заключения и исполнения данных сделок.

1.8. Дело о ещё не полученной, но уже купленной и сгоревшей мебели (№ 449)

«Петров купил в магазине мебель за 500 руб., и уплатив деньги, приказал прислать её на

следующий день. Ночью в магазине произошёл пожар и мебель сгорела. Подлежат ли 500 р.

возвращению Петрову?».

Вопрос казуса состоит, опять-таки, в принадлежности погибшей мебели, ибо риск случайной

гибели вещи несет её собственник. Если в момент пожара она все ещё оставалась в

собственности магазина, то ущерб падает на магазин, который обязан возвратить Петрову

уплаченные им деньги; если же мебель уже перешла в собственность Петрова, то риск случайной

гибели и возникшие убытки ложатся на него, а деньги, значит, возвращению не подлежат. Мы"

склоняемся ко второму варианту, ибо в задаче совершенно определённо сказано: Петров купил

мебель; именно купил, а не заказал, как в одном из дополнительных вопросов к казусу.

Состоявшаяся покупка означает возмездное приобретение вещи в собственность; мебель,

таким образом была передана Петрову в магазине, принадлежала Петрову, а затем вновь была

передана Петровым во владение магазина с договоренностью о её доставке, т. е. с заключением

договора Петрова и магазина о хранении мебели и об оказании услуг по её транспортировке

(доставке). Если магазин был профессиональным хранителем, он отвечает за всякий вред,

причиненный имуществу поклажеда-теля, в том числе и случайный; если же хранение мебели

покупателей не входило в обычные обязанности магазина, то за мебель, сгоревшую от

случайного пожара, он ответственности не несет. В зависимости лее от того, было хранение

платным, или бесплатным, находится размер ответственности магазина-хранителя.

Е. В. Васьковский задал также ряд дополнительных вопросов к казусу. (1) Как было бы, если

бы магазин сгорел от поджога, учиненного хозяином? — вред чужому имуществу (мебели

Петрова), как умышленно (виновно) причиненный, подлежал бы возмещению в полном объеме.

(2) Если бы сгоревшая мебель была застрахована? — Петров получил бы возмещение со

страховщика, а последний, в порядке суброгации — требование к лицу, ответственному за пожар.

(3) Если бы Петров уплатил только задаток — 25 рублей? — Не поменялось бы ничего, ибо

решение зависит от момента перехода права собственности на мебель, который никак не связан с

полной или частичной уплатой денежной суммы по договору. (4) Если бы Петров не купил мебель,

а только заказал, и она сгорела бы, ещё не будучи осмотрена и принята им? — В таком случае

переход права собственности на мебель не состоялся, сгорела мебель, принадлежавшая магазину,

последний не сможет вовремя выполнить обязательство по её передаче, а значит Петров получит

право требования возврата уплаченной им покупной цены. (5) Петров заказал изготовить

мебель из своего материала, мебель была изготовлена, после чего сгорела? — Риск случайной

гибели результата работ до его принятия заказчиком несет, по общему правилу, подрядчик.

1.9. Дело о двух запродажах одного дома (№ 505)

«А. запродал свой дом Б. за 100 тыс. рублей, обеспечив договор неустойкой в 15 тыс. рублей.

Сроком для совершения купчей крепости было назначено 1 января 1902 г. Вслед затем Б. запродал

тот же дом В. за 130 тыс. рублей, обязавшись совершить купчую не позже 1 мая 1902 г. под

угрозой неустойки в 10 тыс. рублей. Между тем А., узнав о сделке Б. и В., предложил В. купить

означенный дом непосредственно у него за 120 тыс. рублей. В согласился и купил дом в декабре

1901 г. После 1 января Б. предъявил иск о взыскании неустойки с А., в мае же В. предъявил такой

же иск к Б. Как решить дело?». Русские дореволюционные цивилисты трактовали договор

запродажи как предварительный договор о заключении договора купли-продажи в будущем; при

этом, сам договор купли-продажи в русском дореволюционном праве рассматривался как

реальный договор (товарораспорядительная сделка), по которому продавец фактически

передавал вещь в собственность покупателя, а покупатель, получивший таковую в собственность,

обязывался уплатить за нее покупную цену; самые статьи (1381-1416 т. X ч. I Св. Зак.) об этой

сделке располагались в Кн. 3 тома — «О порядке приобретения и укрепления прав на имущества»,

— а не как это сделано сейчас и как вообще традиционно бывает, в разделе об обязательствах

Таким

образом, перед нами — два обязательства заключить договор, обеспеченные

неустойками. Подлежат ли эти неустойки взысканию?

Целью первой запродажи (между А. и Б.) было установление требования сторон друг к другу

о заключении в будущем договора купли-продажи определённого дома с це лью перехода права

собственности на него от А. к Б. Целью второй запродажи (между Б. и В.) было установление

требования сторон друг к другу о заключении в будущем договора купли-продажи того же самого

дома с целью перехода права собственности на него от Б. к В. В конечном итоге дом должен

был оказаться в собственности В., пройдя при этом через руки Б. Конечная цель оказалась

достигнутой — дом действительно попал в собственность В., —но не так, как это

первоначально предполагалось: Б. ни мгновенья не был его собственником. Судя, однако, по

тому, что Б. не пытается понудить А. к заключению основного договора, сам дом ему был не

очень-то и нужен, он рассчитывал получить его именно в целях последующей перепродажи В.

Получается, что как В., так и Б. к моменту предъявления исков о взыскании неустоек,

утратили интерес в исполнении обязательств из заключенных ими предварительных

договоров. Произошло это, однако, по разным причинам: В., купивший дом непосредственно у

А., сам, собственными действиями, уничтожил свой интерес к исполнению обязательства со

стороны Б.; Б. же утратил интерес в исполнении обязательства А. благодаря происшедшему за

его спиной недобросовестному соглашению А. и В., т. е. в силу чужих действий. В.,

уничтожившему свой интерес своими же собственными руками, своими оке собственными

действиями сделавшему обязательство Б. невозможным для исполнения, и, таким образом,

прекратившему его, а заодно и обеспечивающее его обязательство Б. по уплате неустойки,

ясное дело, жаловаться не на кого и не на что. Требование В. о взыскании с Б. 10 тыс. рублей

неустойки удовлетворению, следовательно, не подлежит.

Б. же оказался в ситуации, когда обязанный перед ним А. совершил действия, делающие

невозможным исполнение им своего обязательства по первой запродаже и, следовательно,

прекратившие также и обеспечивающее его обязательство уплаты 15-тысячной неустойки. За

такое нарушение, приведшее к утрате требования Б., А. должен нести установленную законом

гражданско-правовую ответственность. Таковая будет выражаться в возмещении убытков,

причиненных Б.; убытки эти составили 30 тыс. рублей — именно такую сумму Б. рассчитывал

получить за счёт разницы между ценами перепродажи и покупки дома и сделал для этого все

необходимые приготовления. Поскольку А. действовал в сговоре с В., логично привлечь в

процесс об убытках того и другого как солидарных должников; компенсировав убытки В., они

будут разбираться между собой, исходя из того, что из потерянных Б. 30-ти тысяч 20 достались

А., а 10 сэкономил В.

Итак, ни одно из требований об уплате неустоек не подлежит удовлетворению вследствие

прекращения обеспеченных этими неустойками основных обязательств. Однако, Б. имеет

требование о солидарном возмещении убытков к А. и В. в размере 30 тыс. рублей.

2. «Гражданско-правовые казусы» Р. фон Иеринга

2.1. Дело о перепутанных картинах (№ 4)

Чиновник королевской картинной галереи приобрел на аукционе, в числе прочих

произведений живописи, картину Рубенса за 10 тыс. флоринов, а г-н Юнг на том же аукционе

приобрел копию этой же самой картины руки неизвестного мастера за 350 флоринов. Но при

отправке покупок картины были перепутаны: г-н Юнгу была передана картина Рубенса, а в

галерею была направлена её копия. В течение 11 лет ни один покупатель не заметил подмены:

г-н Юнг, видимо, потому, что не слишком разбирался в живописи, а сотрудники галереи —

потому, что в продолжении этого времени покупки лежали на складе и не были распакованы из-

за ведшихся в районе в то время военных действий. Лишь по их окончании упаковки с

картинами были вскрыты и подмена обнаружилась, причем, присланная в галерею копия

оказалась в сильно испорченном состоянии.

Галерея, узнав, что приобретенный ею оригинал находится у г-на Юнга, вступила с ним в

переписку, пытаясь склонить к выдаче покупки. Последний выдавать подлинник Рубенса

отказался, указав, что галерея не является его собственником, ибо картина никогда ей не

передавалась, а право собственности на движимую вещь переходит именно в момент сё

передачи приобретателю. Кроме того, даже если считать передачу состоявшейся, то он, г-н

Юнг, все равно сделался собственником картины по давности владения. В процессе судебного

разбирательства выяснилось, что на следующий день после аукциона чиновник королевской

галереи, уплатив деньги, явился с носильщиками и транспортом для того, чтобы забрать

покупку; часть картин носильщики даже поснимали со стен (распродавалась частная

коллекция). Но устроитель аукциона, г-н Маллер, предложил чиновнику за небольшое

вознаграждение самостоятельно организовать упаковку и отправку картин. Последний

согласился, с условием, что и то и другое будет происходить под личным наблюдением Маллера,

что тот и обещал, в результате чего картины были на какое-то время возвращены на свои

прежние места на стенах. По чьей вине произошла путаница упаковок — почему ящик, предна-

значавшийся Юнгу, был отправлен в галерею, и наоборот — установить не удалось. Исходя из

этих обстоятельств суд признал передачу состоявшейся и право собственности галереи на

картину Рубенса возникшим.

По мнению Иеринга (выраженному устами г-на Юнга) в правильности этого решения

можно усомниться по нескольким причинам; все они таковы, что, на первый взгляд, весьма

правдоподобно оспаривают это решение. Но ... разберем по порядку каждую из них.

1) Организатор аукциона не мог совершить традицию — это мог сделать лишь собственник

картин.

Допустим, что никакой путаницы не было, и все произошло так, как должно: неужели же и в

этом случае тра дицию, совершенную аукционистом, собственники проданных на аукционе

предметов могли бы оспорить? Конечно же нет, ибо аукционист является лицом,

уполномоченным собственниками выставленных на аукцион предметов, совершать юридически

значимые действия от их имени и на их счёт. Несомненно, к числу таких действий относится

традиция — передача (выдача) проданных на аукционе вещей с целью перенесения на таковые

права собственности на их приобретателей.

2) Традиция если и произошла, то впоследствии была уничтожена тем, что чиновник

распорядился повесить картины обратно на стены.

Традиция суть фактическое действие, наделенное определенным юридическим значением,

сообразным с устремлениями её участников, т. е. сделка. Фактическое действие, будучи

совершенным, никак не может быть уничтожено, отменено или иным образом изглажено: оно

было совершено, и от этого никуда не деться. Больше того, имело место две традиции: одна —

от собственников картины (в лице аукциониста) в пользу галереи (в лице чиновника); вторая (об-

ратная) — от галереи (в лице чиновника) аукционисту лично как субъекту, принявшему на себя

обязательства хранения, упаковки и доставки вещей. Первая традиция имела целью Перенесение

права собственности, вторая — заключение договора об оказании услуг, напоминающего современ-

ную транспортную экспедицию.

3) Чиновник был лишь представителем галереи, а сама галерея не могла иметь намерения

приобрести владение данной картиной, ибо не могла знать, будет ли она куплена ею, или

другими лицами, предложившими более высокую цену.

Нет особенной сложности в том, чтобы установить неправильность этого аргумента.

Конструкция представительства связывает наступление юридических последствий для

представляемого с действиями (сделками и поступками) представителя; следовательно, условия

их действительности и юридической значимости коренятся в личности представителя, а не

представляемого. Для того, чтобы послед ствия легли на представляемого, достаточно

выражения им воли в виде предоставления полномочий, но не одобрения всякого, совершенного

в их рамках, конкретного действия.

4) Как быть с традицией, совершенной в пользу г-на Юнга?

Действителыю, как? В том, что такая традиция была, сомнений, как кажется, нет, ибо откуда Юнг

получил картину, которой потом владел 11 лет? Между тем, ответ на вопрос очень прост:

традиции не было. Была передача вещи, но не традиция, ибо передача эта была совершена по

ошибке традента. Выше мы сказали, что не всякая традиция переносит право собственности; это

происходит лишь постольку, поскольку её участники к этому стремятся. Всякий переход права

собственности связывается с передачей движимой вещи, но не всякая передача движимой вещи

означает переход права собственности. Вещь передается не только приобретателю, но и

залогодержателю, арендатору, ссудополучателю, подрядчику, исполнителю по договору об оказании

услуг, перевозчику, хранителю, поверенному комиссионеру, и многим другим участникам оборота, но

это никак не означает, что каждый из них приобретает право собственности на полученную вещь.

Тем более не может вести к приобретению права собственности ошибочная передача — передача,

которой вообще не состоялось бы, если бы традент не впал в ошибку.

5) Г-н Юнг стал собственником картины на основании давности владения.

И этот аргумент, при всем его кажущемся правдоподобии, не может помочь г-ну Юнгу.

Галерея не знала, и не должна была знать о нарушении своего права в течение 11 лет; лишь по

истечении этого срока она получила сведения о таком нарушении, а ещё через какое-то время

(какое понадобилось для установления фактического владельца картины) — возможность

предъявить виндикационный иск. Давность же приобретательная, как известно, прибавляется к

давности исковой; поскольку последняя ещё не истекла, не может быть и речи об истечении

первой.

Может возникнуть сомнение другого рода: картина-то выбыла из обладания галереи по

воле её представителя, что исключает возможность удовлетворения виндикацион-ного иска к

добросовестному приобретателю картины, а значит, в этом случае исковую давность нужно

считать поглощенной давностью приобретательной. Это верно, но относится к приобретателю

именно картины, коим г-н Юнг не был: он был приобретателем копии картины, о чем говорит

уплаченная им сумма покупной цены — 350, а не 10000 флоринов. В данной ситуации можно

говорить о безвозмездном приобретении картины, а в этом случае вопрос о способе выбытия

картины из владения собственника (галереи) значения для вопроса об удовлетворении

виндикационного иска не имеет.

6) Наконец, интересно знать, к кому же сторона, проигравшая процесс о праве

собственности на оригинал, может обратиться с иском об убытках, тем более, что копия

картины испорчена так сильно, что никакой ценности уже не представляет?

После всего сказанного уже не может остаться сомнений: картина виндицируется галереей

у г-на Юнга, который вправе обратиться с иском о взыскании 350 флоринов, уплаченных им за

утраченную копию Рубенса, к её продавцам; последние вправе регрессом искать с аукциониста,

сотрудники которого перепутали картины; аукционист, в свою очередь, вправе переложить эти

350 флоринов на галерею, хранившую копию в ненадлежащих условиях и её испортившую.

Естественно, между Юнгом и галереей также должны быть произведены расчёты, связанные

с возвратом картины из незаконного владения.

Сложность задачи в данном случае создана ... самим её автором, который не ограничился

одним только изложением её условия, но и, пользуясь своим юридическим профессионализмом,

сформулировал позицию в защиту одного из её участников, внешне весьма правдоподобную, но, в

действительности, вводящую в заблуждение.

2.2. Дела о брюках и кронталере,

о салями и скрипке, а также о семидесяти

и одних панталонах (№ 31, 46)

Перед нами — классический казус из римского права. Бедный студент предлагает

старьевщику купить ветхие брюки (тогу), в кармане которых лежит кронталер (золотой),

причем нетошник, ощупывая брюки, обнаруживает монету, понимает, что это такое и соглашается

приобрести их по существенно более высокой цене, чем они в действительности стоят, рассчи-

тывая, что продавец просто забыл монету в кармане и отдаст брюки вместе с ней. Однако,

вопреки его ожиданиям, прода-нец принимает деньги и, прежде чем отдать брюки, вынимает

золотой из их кармана, заявляя при этом, что им продавались только брюки, но не монета, что

монеты вообще не продают и они не являются принадлежностями брюк.

Некоторую модификацию представляют собою два других случая.

1) Бедный скрипач, не имея при себе наличности, чтобы заплатить за купленную в лавке

колбасу, оставляет хозяину лавки в залог свою скрипку. Немедленно по выходе скрипача в лавку

является некий господин, который проявляет живейший интерес к оставленной скрипке и, по её

тщательном осмотре придя в совершеннейший восторг, просит хозяина лавки продать ему

скрипку за 1500 лир. Хозяин объясняет, что скрипка эта не его и обещает завтра попробовать

купить её у собственника. Назавтра он действительно предпринимает такую попытку и

выкупает скрипку у скрипача за 500 лир, однако, явившись по указанному незнакомцем адресу

для того, чтобы отдать скрипку и получить обусловленные 1500 лир, узнает, что незнакомец

там не живет и никогда не жил. Скрипка же оказывается совершенно простой, стоящей какие-

нибудь 5-7 лир.

2) Некий господин, известный своими странностями не менее, чем богатством, завещал

распродать входящие в его наследственную массу 71 пару панталон, причем — непре

менно

поодиночке, и без права покупки одним и тем же лицом более одной пары. Данное распоряжение

был исполнено: за совершеннейшие гроши были проданы все панталоны. Через некоторое время

один из покупщиков случайно обнаружил, что в пояс купленных им панталон зашит мешочек с

10 купюрами по 100 долларов; остальные 70 покупателей последовали его примеру и достигли того

же приятного результата. Наследники же предъявили 71 иск о выдаче найденных кладов,

ссылаясь на то, что завещатель, делая распоряжение о продаже панталон, очевидно пребывал не в

здравом уме.

Несомненно, все три случая связаны между собою тем, что описанные в них сделки купли-

продажи совершались под вли

янием заблуждения: в первых двух впадали в заблуждение

покупатели, в последнем — продавец (продавцы). В остальном имеются различия.

Наиболее «чистым» является случай со скрипкой — добросовестный хозяин продуктовой

лавки стал жертвой мошенников, изобразивших скрипача и псевдопокупателя скрипки. Сделка

со скрипачом по приобретению грошовой скрипки за 500 лир может быть признана

недействительной по иску покупателя с возвратом всего, полученного сторонами по сделке, а,

кроме того, с возмещением покупателю реального ущерба — ибо впал он в заблуждение по вине

продавца— «бедного скрипача».

Затем следует случай с панталонами, где продавцам остается только поминать недобрым словом

своего наследодателя, ибо один только столь необычный характер одного из пунктов завещания

сам по себе ещё не свидетельствует в пользу предположения о том, что его составитель нахо-

дился не в здравом уме; во всяком случае, предположение это не столь «очевидно», как

полагают наследники. То, что они, продавая панталоны, не знали о заключенных в них кладах,

— это их личные проблемы; во всяком случае, если и говорить здесь о заблуждении, так только о

том, в которое они впали если и не по собственной вине, то уж и не по вине покупателей панталон.

В таком случае наследникам, хотя и позволяется оспорить заключенные сделки, возвратив себе

панталоны с заключавшимися в них кладами, надо быть готовым не только к возврату

покупателям сумм, уплаченных ими за панталоны, но и к возмещению покупателям реального

ущерба, причиненного применением последствий недействительности сделок.

Самым сложным для разрешения оказывается классический казус — о брюках и кронталере —

в котором налицо весь

ма своеобразное заблуждение — заблуждение недобросовестного

контрагента. Да, старьевщик оказался жертвой недобросовестных действий студента, проще

сказать — обмана. Но вот ведь что интересно: не подозревая об этом и полагая, что продавец

действует не умышленно, а лишь неосмотрительно, он пытался этой неосмотрительностью

воспользоваться, говоря проще — сам пытался обмануть студента! Другое дело, что расчёт его не

оправдался и обмануть не удалось; больше того, ветошник сам оказался обманутым, но это не

отменяет того факта, что и сам он, в свою очередь, покушался на обман и довел бы его до конца,

если бы тому не помешали независя

щие от него обстоятельства. Один вор перехитрил другого,

стремившегося перехитрить его.

Кому же в этой ситуации отдать предпочтение? С точки зрения закона сделка подлежит

признанию недействительной по иску тряпичника (стороны, впавшей в заблуждение), а стороны

— приведению в первоначальное положение (студенту следует получить брюки и золотой, а

тряпичнику — уплаченные им за брюки деньги). Кроме того, за последним, как Ішавшим в

заблуждение по вине другой стороны, следует признать право требования возмещения реального

ущерба, причиненного ей совершением сделки. А в качестве санкции за недобросовестное

поведение ветошника было бы неплохо последнюю возможность — требование возмещения

убытков — у него отобрать.

2.3. Дело о четырех субъектах, двух собаках и одном кошельке (№ 52)

Трое приятелей и одна собака отправились гулять. Один из них (А.) увидел, что на другом

берегу ручья лежит кошелек и сообщил другим о своем открытии. Второй (В.), подозвав собаку,

принадлежавшую третьему (В.), добился того, чтобы она перешла на другой берег ручья, взяла

кошелек в зубы и принесла им. Это увидел прогуливавшийся неподалеку со своей собакой ещё

один господин (Г.), который натравил свою собаку на собаку В., которая несла кошелек, и таким

образом отнял его. Кто же может требовать находку — тот ли, кто увидел кошелек? тот ли, кто

заставил собаку принести кошелек? тот ли, чья это была собака? или, наконец, её может оставить

себе тот, кто первый овладел кошельком?

Задача отдаленно напоминает два разобранных выше казуса: о живучем зайце — в части

содержания; о курице, яйце и цыпленке — в части методы её решения. Здесь, как и в первом

случае, мы сталкиваемся с завладением через посредство технического «продолжения рук»

оккупанта; как и во вто

ром случае залогом успешного решения задачи является по-

следовательный методический разбор юридического значения каждого, упомянутого в

задаче, факта, которые своею многочисленностью и пестротой оттенков тщательно

скрывают единственный, действительно имеющий отношение к делу. А. увидел кошелек. Есть

ли это находка? Очевидно, ещё нет, ибо само понятие о находке, будучи рассматриваемо в связи с

вопросом об основаниях возникновения права собственности, предполагает, что находка должна

давать возможность приобрести право собственности на найденную движимую вещь. Чтобы это

произошло, вещь должна поступить во владение нашедшего — иначе он просто не сможет

выполнить связанных с находкой обязанностей по её возврату потерявшему и (или) по

публичному объявлению о ней, а исполнение последней — суть обязательное условие приобретения

права собственности на находку. Кошелек во владение А. не поступал, а значит его притязания

удовлетворению не подлежат

Завладел кошельком Б. Правда, сделал он это не сам, а посредством собаки, да к тому же ещё и

чужой — принадлежащей В. Отменяют ли эти обстоятельства факт завладения? Ничуть. Собака в

данном случае — это всего лишь техническое средство, с помощью которого Б. достал кошелек с

другого берега ручья, не переходя через него сам. С тем же успехом он мог попытаться достать

кошелек, подцепив его, к примеру, концом палки или на крючок удилища. Другой аналогией здесь

может быть охота с использованием собаки или сокола: добыча, с её захватом, признается посту-

пившей в собственность охотника, хотя собственно захват осуществлялся не охотником

непосредственно, а псом или птицей. Отвергать в этом случае акт завладения — все равно что

отвергать акт завладения рыболова в отношении попавшейся ему на уду рыбины на том основании,

что её схватил и удерживает не сам рыболов, а крючок, висящий на конце лесы. Ну а то, что собака

тут была чужая, и вовсе не имеет отношения к делу, ведь отправка собаки за кошельком

совершалась Б. в присутствии хозяина собаки В., т. е. с его молчаливого согласия. В. против такого

использования принадлежащей ему вещи ничуть не протестовал, и даже напротив, судя по своему

последующему поведению, был бы весьма рад, если бы собака успешно принесла кошелек.

В. основывает свои притязания на том, что он был собственником собаки, использованной Б. для

овладения кошельком. Выше уже было сказано, что это обстоятельство в данном случае

юридического значения не имеет, ибо В. предоставил собаку в безвозмездное пользование Б. имен-

но с целью помочь последнему овладеть кошельком. Все те плоды, доходы и выгоды, которые

получаются в процессе использования имущества, принадлежат, как известно, законному его

пользователю. Фактическое владение, достав ленное в процессе законного использования чужой

вещи, также, следовательно, принадлежит лицу, законно её использовавшему

В свете всего сказанного действия Г. должны быть квалифицированы как противоправные, и

направленные на лишение г-на В. приобретенного им фактического владения находкой. Довод г-

на Г. о том, что он завладел вещью первым, внимания не заслуживает, ибо действительности не со-

ответствует.

Итог: подлежит удовлетворению притязание о защите фактического владения Б.,

направленное им против Г., т. е. г-н Г. должен выдать кошелек г-ну Б. Требования А. и В. удо-

влетворению не подлежат; возражения Г. внимания не заслуживают. В., по выполнении всех,

требуемых законом обязанностей, возникающих из факта находки, вполне может стать её

собственником.

2.4. Дело о бесплатных устрицах и необычайно дешевой форели (№ 57)

Ещё один, довольно оригинальный пример сделки, совершенной под влиянием заблуждения,

представляют собою два нижеследующих случая.

Советник Рублендер, приехавший отдыхать на морской курорт с женой и двумя дочерьми,

зашёл в первый, после приезда день, пообедать в местный табль д'от (table d'hot), который ему

рекомендовали как заведение, известное относительно дешевыми, и притом довольно неплохими

комплексными обедами. Четыре обеда обошлись и вправду необычайно дешево — всего в 8

марок. Когда подавали второе, жена сказала мужу, что другим посетителям после супа

подавали по дюжине устриц, а им не принесли вовсе. Советник обратил внимание кельнера на

это обстоятельство, и тот немедленно принес каждому из членов семьи советника по дюжине

устриц. При оплате счёта советник обнаружил, что стоимость устриц не входит в общую

стоимость обеда, и должна быть оплачена им отдельно. Советник отказался вносить эту пла-

ту, указав, что кельнер должен был разъяснись ему его заблуждение. Кельнер же, как,

впрочем, и хозяин кафе, возразили ему в том смысле, что он и сам бы мог догадаться об этом

расспросить, ибо очевидно, что стоимость дюжины устриц явно несоразмерна с общей ценой

обеда (2 марки) и, следовательно, никак не может в нее входить.

Для решения- этой задачи достаточно быть осведомленным о том, какие заведения обозначаются

в Германии как «table d'hot». Table d'hot — это не обыкновенное кафе, где каждый посетитель

волен комплектовать обед из отдельных блюд по собственному усмотрению, а заведение,

больше напоминающее советские столовые с их комплексными обедами, или, скорее,

современные российские «забегаловки», предлагающие в определённые часы «бизнес-ланч»

— завтрак (обед, ужин) определённой стоимости, включающий в себя стандартный набор

блюд. Разумеется, сверх блюд, входящих в бизнес-ланч, всякий посетитель может заказывать себе

что-то другое, но за отдельную плату. Таким образом, в рассматриваемом случае самый

характер деятельности заведения, по общему правилу, вовсе не предполагал предоставления

посетителям какого-либо меню. Администрации было достаточно просто вывесить объявление об

общей стоимости обеда, что она, судя по всему, и сделала (во всяком случае, в задаче меню не

упоминается ни единым словом). В таком случае клиенты вправе предполагать, что

стоимость всяких блюд, приносимых официантами таблъ д'ота без особенной о том оговорки,

включена в стоимость комплексного обеда. В данном случае прав, несомненно, советник, и не

прав содержатель табль д'ота, работ ник которого (кельнер) действительно должен был

обратить внимание посетителя (тем более, явно приезжего, и незнакомого с обычаями

заведения) на то, что он, заказав устриц, сталкивается с исключением из общего правила — что

устрицы подлежат отдельной оплате.

Сходен с описанным нижеследующий случай. В обеденной карточке (меню) буфета одной

почтовой станции «чья-то шаловливая рука изменила путем подчисток цены некоторых блюд...;

так, например, у форелей, за которые назначено было 48 крейцеров, цифра 4 была вычищена.

Вследствие этого почти все ехавшее общество заказало себе именно форели, а многие в виду

необычайной дешевизны, требовали по два раза». Как разрешить возникающие вследствие этого

недоразумения?

Меню — ресторанное ли, в кафе, или буфете — является публичной офертой: предложением

заключить договор о продаже соответствующих блюд по назначенным в меню ценам,

адресованное неопределённому кругу лиц. Содержатель заведения, выступающего со всякой

публичной офертой, должен самым тщательным образом следить за тем, в каком виде она

доходит до адресатов, дабы никто из них не впал в заблуждение относительно условий предлага-

емого к заключению договора. Говоря «должен» мы хотим сказать, понятное дело, не о

юридическом долженствова нии, а о бремени, несение которого неизбежно сопряжено со всякими

благами, доставляемыми возможностью вести публичную деятельность. Последствия

ненадлежащего несения этого бремени должны, разумеется, оставаться на содержателе заведения,

работающего на публику, как лицо, своими небрежными действиями введшими публику в

заблуждение. По сути ситуация ничем не отличается от сюжета «Не поменяли ценники!»,

описанного ранее, в первом выпуске «Занимательной цивилистики», с той лишь только разни-

цей, что если виновник происшествия был установлен, то содержатель буфета сможет отнести на

него все убытки, понесенные им из-за его шалости.

2.5. Дело об обмене подаренной покупки (№ 83)

Описанная здесь ситуация, конечно, для России нетипична. Но она совершенно обычна в

странах Западной Европы, США и Канаде, где вместе с подарком обыкновенно «дарят» и чек из

магазина, в котором подарок приобретен. Делается это вовсе не для того, чтобы одаряемый

смотрел на цену, обозначенную в чеке, и думал, как дорого, однако, стоят выказанные дарителем

любовь и забота!

Цель чисто практическая: дать одаряемому возможность в случае, если

подарок ему не понравится, или окажется ненужным, обменять его в месте покупки на другой

аналогичный товар, либо вовсе сдать его в магазин, получив, таким образом, «в подарок» деньги.

Вот именно с таким случаем нам и предстоит иметь дело теперь.

«Коммерции советница Далмер подарила в рождественский сочельник своей кухарке Августе

Шмидт на платье, заметив при этом, что материя куплена у купца Лампрехта, где Шмидт может

обменять её на другую, какая ей больше понравится». Вот, собственно, и весь казус; все

остальное (две

страницы, со 146-й по 148-ю) занимают вопросы и рассуждения составителя.

Главный вопрос: «если предположить, что этот обмен произошёл, то как юридически

квалифицировать эту сделку»? Сам Р. Иеринг предлагает следующие варианты: (1) договор мены;

(2) соглашение о расторжении первоначального договора купли-продажи и заключении нового,

соединенное с зачетом ранее уплаченной покупной цены; (3) соглашение об изменении

первоначального договора купли-продажи, после чего ставит ещё ряд вопросов, связанных с

некоторым видоизменением и дальнейшим развитием ситуации. Попробуем во всем этом

разобраться.

В первую очередь нужно взглянуть на сам договор купли-продажи между советницей Далмер

и купцом Лампрехтом. В настоящее время он ничего особенного собою не представляет, ибо права

покупателя по договору розничной купли-продажи

принадлежат не только лицу, непосредственно

приобретшему товар в месте его публичной продажи, но и всякому его правопреемнику — как

универсальному, так и сингулярному. Для реализации им прав покупателя ему достаточно иметь

на руках приобретенную вещь и доказательства её приобретения у данного конкретного продавца

(обычно это товарный и (или) кассовый чек, либо документы о самой вещи со штампом продавца).

Но очевидно, что во время, которое описано в данном казусе, данный договор был договором в

пользу третьего лица, хотя, возможно, и не названного покупателем продавцу. Тем не менее,

выговаривая право представить к обмену купленную материю не для себя, а для другого лица,

поку

пательница Далмер, несомненно, поставила тем самым купца в известность о своем

намерении установить юридически

защищенную возможность извлечения известной выгоды, из

заключенного ею договора для третьего лица; Лампрехт, за

ключив такой договор, согласился с

этим предложением; у кухарки Шмидт возникло субъективное право требования обмена товара.

Сказанного, в принципе, достаточно, чтобы предопределить ответ на главный вопрос казуса.

Если кухарка действительно явится к купцу с намерением осуществить обмен, то

между ними не

будет заключено вовсе никакого договора, во чсяком случае — договора обязательственного

свойства. Ведь кухарка явится к нему вовсе не с предложением о заключении договора (давай,

дескать, поменяемся тканями, а.?!), которое торговец вправе как принять, так и отклонить, а с

требова

нием о реализации выговоренного в её пользу субъективного права. Содержанием этого

требования является предоставление купцом материи определённого рода, качества и количества;

условием его осуществления (и, судя по всему, условием легитимации его обладателя) —возврат

материи, приобретенной по определённому договору купли-продажи. Во исполнение этого

требования будет совершено две традиции — от кухарки к купцу в отношении купленной материи

и, обратно, от купца к кухарке, в отношении материи, предоставленной взамен. С реализацией

этого требования оно прекращается; права повторного обмена у кухарки уже не возникает, разве

только предоставленный ей второй кусок материи окажется недоброкачественным.

Теперь можно обсудить и второстепенные вопросы, выставленные Р. Иерингом. Допустим,

кухарка решила обменять подарок на зимний салоп

с доплатою разницы в цене — что это

будет за договор? Несомненно, теперь перед нами именно договор, ибо покупательница не

выговаривала у купца установления подобного требования для кухарки. На совершение такой

операции купец может согласиться, но вправе от нее и отказаться, потребовав платежа

наличными сполна. Это будет, таким образом договор мены неравноценных предметов. Затем,

допустим, купец отказался бы обменять материю (или выданная им в обмен материя оказалась

бы недоброкачественной) — кому принадлежал бы иск из нарушения взятого им на себя

обязательства? Памятуя о сделанной выше квалификации договора купли-продажи, мы не

можем ответить иначе, чем в том смысле, что иск из данного нарушения принадлежит как

покупательнице (контрагенту договора

), так и кухарке (третьему лицу, в пользу которого

договор заключен). Наконец, в течение какого времени купец связан обязательством обмена

материи? Ответ очевиден: коль скоро срока не было прямо установлено

, то должен

применяться разумный срок. В данном случае он должен был определяться исходя из цели

покупки (рождественский подарок), и удаленности места нахождения лавки продавца от мест

жительства покупательницы и кухарки; по всей видимости, такой срок не должен составлять более

двух недель со дня окончания рождественских праздников.

2.6. Дело о необычайном путешествии профессора и его плаща (№ 107)

Это — один из самых обширных казусов в задачнике Р. Иеринга, суть которого вкратце

сводится к следующему.

Отправившийся в путешествие профессор Е. забыл дома плащ. Обнаружив это, будучи в Лоре —

маленьком провинциальном городишке — он обратился к местному портному с заказом на срочное

изготовление плаща. Портной принял заказ с обязательством изготовить плащ к будущему утру и

повел Е. к купцу, торговавшему плащевой тканью. Профессор выбрал материю. Портной

договорился с купцом о том, что заплатит за нее сам, по получении денег за работу, с профессором

— об окончательной цене работы, включающей, в том числе и стоимость материала, об условиях

передачи плаща и уплаты денег, после чего унес с собой материю; профессор же отправился к себе

в гостиницу и через некоторое время выехал в дальнейший путь. По согласованию с портным плащ

должен был быть доставлен им назавтра, к 8 часам утра, в придорожную гостиницу, находившуюся в

3-х часах пути от города, где произошли все описанные'события.

Плащ портной изготовил и доставил в гостиницу, правда, не к 8 часам, а с небольшим опозданием,

так как ранним утром он долго не мог найти извозчика. К этому времени профессор уже уехал.

Портной же случайно слышал, как профессор говорил при нем одному из знакомых, что следующим

пунктом своего маршрута он предполагает сделать городок Ротенбух, в связи с чем и отправил с

извозчиком плащ туда, в единственную, имевшуюся там гостиницу, а сам вернулся в свою

мастерскую в Лоре. Извозчику, прибывшему в Ротенбух, удивленный хозяин гостиницы ответил,

что никакой профессор у него не останавливался, и о плаще его не предупреждал, после чего

извозчик вернулся имеете с плащом в Лоре. Дело же было в следующем: по совету хозяина

придорожной гостиницы профессор просто изменил маршрут, и уехал не в Ротенбух, как

первоначально планировал, а в Лихтенау, о чем просил хозяина предупредить человека, когда тот

доставит плащ, и отправить его следом в Лихтенау; с этой целью хозяин отдал строгий приказ

мальчику-служащему гостиницы, а профессор даже дал мальчику на чай. Но и мальчик и хозяин

просто забыли о поручении профессора, из-за чего плаща в Лихтенау он так и не дождался.

Отправившись в Ротенбух на извозчике он разузнал у хозяина тамошней гостиницы, что плащ туда

действительно привозили, но так как последний ничего не знал о сделке, то плаща не принял и

отправил извозчика с ним назад. На обратной дороге экипаж попал под дождь, вследствие чего