Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики

Подождите немного. Документ загружается.

тачивает границы чужой речи и высекает из сырой эм-

пирики речевой жизни образ языка; он сливает и соче-

тает внутреннюю устремленность самого изображаемого

языка с его внешними объектными определениями.

Изображающее и обрамляющее чужую речь авторское

слово создает ей перспективу, распределяет тени и свет,

создает ситуацию и все условия для ее звучания, нако-

нец, проникает в нее изнутри, вносит в нее свои акцен-

ты и свои выражения, создает ей диалогизующий фон.

Благодаря этой способности языка, изображающего

другой язык, звучать одновременно и вне его и в нем,

говорить о нем и в то же время говорить на нем и с

ним, и, с другой стороны, способность изображаемого

языка служить одновременно объектом изображения и

говорить самому, — благодаря этой способности # мо-

гут быть созданы специфические романные образьГязы-

ков.

Поэтому для обрамляющего авторского контекста

изображаемый язык менее всего может быть вещью,

безгласным и безответным предметом речи, остающимся

вне ее, как всякий иной предмет речи.

^Все приемы создания образа языка в романе могут

, бЪТть гведены к трем основным категориям: 1) гибри-

/ дизация, 2) диалогизованное взаимоотношение языков

и 3) чистые диалоги^

Эти три категории приемов могут быть расчленены

лишь теоретически, они неразрывно сплетаются в еди-

ной художественной ткани образа.

л Что такое гибридизация?

Это смешение двух соци-

, [/ альных языков в пределах одного высказывания, встре-

ча на арене этого высказывания двух разных, разде-

ленных эпохой или социальной дифференциацией (или

и тем и другим), языковых сознаний^

/Такое смешение двух языков в пределах одного вы-

сказывания в романе — нарочито художественный прием

(точнее — система приемов) \ Но ненамеренная бессо-

знательная гибридизация — один из важнейших моду-

сов исторической жизни и становления языков. Можно

прямо сказать, что язык и языки исторически изменяются

в основном путем гибридизации, путем смешения разных

«языков», сосуществующих в пределах одного диалекта,

одного национального языка, одной ветви, одной груп-

пы разных ветвей и разных групп, как в историческом,

170

так и в палеонтологическом прошлом языков, причем

кратером для смешения служит всегда высказывание

Художественный образ языка по самому своему су-

ществу должен быть языковым гибридом (намеренным):

здесь обязательно наличны два языковых сознания — V

изображаемое "и изображающее, принадлежащее к иной

языковой системе. Ведь если нет этого второго изобра-

жающего сознания, нет второй изображающей языко-

вой воли, то перед нами не образ языка, а просто

образец чужого языка, подлинный или поддельный.

Образ языка, как намеренный гибрид, — прежде

всего гибрид сознательный (в отличие от историческо-

го органического и темного языкового гибрида); это

именно осознание одного языка другим языком, освеще-^

ние его другим языковым сознанием. Образ языка мо-

жет строиться только с точки зрения другого языка,

принятого за норму.

Далее, в намеренном и сознательном гибриде смеши-

ваются не два безличных языковых сознания (корреля-

ты двух языков), а два индивидуализованных/

языковых сознания (корреляты двух высказываний, а не

только двух языков) и две индивидуальных языковых

воли: изображающее индивидуальное авторское созна-

ние и воля и индивидуализованное языковое сознание и

воля изображаемого персонажа. Ведь на этом изобра-

жаемом языке строятся конкретные единичные высказы-

вания, следовательно, изображаемое языковое сознание

обязательно должно быть воплощено в каких-то «авто-

рах»

, говорящих на данном языке, строящих на нем

высказывания и потому вносящих в потенции языка

свою актуализующую языковую волю. Таким обра-

зом, в намеренном и сознательном художественном гиб-

риде участвуют два сознания, две воли, два голоса и,

следовательно, два акцента.

Но,

отмечая индивидуальный момент в намеренном

гибриде, необходимо еще раз со всею силою подчерк-

нуть,

что в романном художественном гибриде, строя-

щем образ языка, индивидуальный момент, необ-

Такие исторические бессознательные гибриды — как гибриды

двуязычны, но, конечно, одноголосы. Для системы литературного

языка характерна полуорганическая, полунамеренная гибридиза-

ция.

Хотя бы эти «авторы» и были безличными, были типами,— как

при стилизациях жанровых языков и общего мнения.

171

ходимый для актуализации языка и для подчинения его

художественному целому романа (судьбы языков спле-

таются здесь с индивидуальными судьбами говорящих

людей), неразрывно связан с социально-языковым, то

есть романный гибрид не только двуголосый и двуак-

центный (как в риторике), но и двуязычный, в нем не

только (и даже не столько) два индивидуальных со-

знания, два голоса, два акцента, — но два социально-

языковых сознания, две эпохи, которые здесь, правда,

не бессознательно смешались (как в органическом гиб-

риде),

а сознательно сошлись и борются на территории

высказывания.

Далее, в намеренном романном гибриде не только

и не столько смешиваются языковые формы, признаки

двух языков и стилей, — но прежде всего сталкиваются

заложенные в этих формах точки зрения на мир. По-

этому намеренный художественный гибрид — смыс-

ловой гибрид, но не абстрактно-смысловой, логиче-

ский (как в риторике), а конкретный социально-

смысловой.

Конечно, и в историческом органическом гибриде

смешаны не только два языка, но и два социально-язы-

ковых (органических же) мировоззрения, — но здесь

это глухое и темное смешение, а не сознательное сопо-

ставление и противопоставление. Необходимо, однако,

отметить, что как раз это глухое и темное смешение

языковых мировоззрений в органических гибридах —

исторически глубоко продуктивно: оно чревато новыми

мировоззрениями, новыми «внутренними формами» сло-

весного осознания мира.

Намеренный смысловой гибрид неизбежно внутрен-

не диалогичен (в отличие от органического гибрида).

Две точки зрения здесь не смешаны, а диалогически

сопоставлены. Эта внутренняя диалогичность романного

гибрида, как диалог социально-языковых точек зрения,

не может быть, конечно, развернута в завершимый и

четкий индивидуально-смысловой диалог: ей присуща

известная органическая стихийность и безысходность.

Наконец, намеренный двуголосый и внутренне диа-

логизованный гибрид обладает совершенно специфиче-

ской синтаксической структурой: в нем в пределах одно-

го высказывания слиты два потенциальных высказыва-

ния, как бы две реплики возможного диалога. Правда,

эти потенциальные реплики никогда не могут до конца

172

актуализоваться, вылиться в законченные высказыва-

ния, но их недоразвитые формы явственно прощупыва-

ются в синтаксической конструкции двуголосого гиб-

рида. Дело здесь, конечно, не в смешении разнородных

синтаксических форм, присущих разным языковым си-

стемам (как это может иметь место в органических гиб-

ридах), но именно в слиянии двух высказываний водно

высказывание. Такое слияние возможно и в одноязыч-

ных риторических гибридах (и здесь оно даже синтак-

сически более четко). Для романного же гибрида харак-

терно слияние в одном высказывании двух социально

различных высказываний. Синтаксическая конструкция

намеренных гибридов изломана двумя индивидуализи-

рованными языковыми волями.

Резюмируя характеристику романного гибрида, мы

можем сказать: в отличие от темного смешения языков

в живых высказываниях на исторически становящемся

языке (в сущности, всякое живое высказывание на

живом языке в той или иной степени гибридно).,^_о-

манный гибрид — художественно организо-

ванная система сочетания языков, систе-

ма, имеющая своей целью с помощью „одного .языка

осветить другой язык, вылепить живой образ другого

языка. >

Намеренная художественно направленная гибридиза-

ция — один из существеннейших приемов построения

образа языка. Необходимо отметить, что при гибриди-

зации освещающий язык (обычно — система современ-

ного литературного языка) сам в известной степени

объективируется до образа. Чем шире и глубже приме-

няется в романе прием гибридизации, притом не с од-

ним, а несколькими языками, тем объектнее становит-

ся сам изображающий и освещающий язык и превра-

щается, наконец, в один из образов языков романа.

Классические примеры: ЧДон-Кихот», английский юмо-

ристический роман (Филдинг, Смоллетт, Стерней не-

мецкий романтико-юмористический роман (Гиппель и

Жан-Поль). В этих случаях обычно объективируется и

самый процесс писания романа, и образ романиста (от-

части уже в «Дон-Кихоте», затем у Стерна, у Гиппеля,

Жан-Поля).

От гибридизации в собственном смысле отличается

/^В11^утренне-Диалогизованное взаимоосвещение_ языковых.

^систем в их целом. Здесь уже

"'"нет"

прямого смешения

173

двух языков в пределах одного высказывания, —^здесь

актуализован в высказывании один язык, но он дан~в

свете другого языка. Этот второй язык не акту-

ализуется и остается вне высказывания.

•

^Самой характерной и ясной формой такого внутрен-

не-диалогизованного взаимоосвещения языков является

стилизация^

С Всякая подлинная стилизация, как уже сказано, есть

художественное изображение чужого языкового стиля,

есть художественный образ чужого языков ней обя-

зательно наличны два индивидуализованных языковых

сознания: изображающее (то есть языковое сознание

стилизатора) и изображаемое, стилизуемое,ДЗтилизация

отличается от прямого стиля именно этим наличием

языкового сознания (современного стилизатора и его

аудитории), в свете которого и воссоздается стилизуе-

мый стиль, на фоне которого он приобретает новый

смысл и значение.

Это второе языковое сознание стилизатора и его со-

временников работает на материале стилизуемого языка;

непосредственно о предмете стилизатор говорит только

на этом чужом для него стилизуемом языке. Fte

самый

этот стилизуемый язык показан в свете современного

языкового сознания стилизатора. Современный язык да-

ет определенное освещение стилизуемому языку: выде-

ляет одни моменты, оставляет в тени другие, создает

особую акцентуировку его моментов как моментов язы-

ка, создает определенные резонансы стилизуемого языка

с современным языковым сознанием, одним словом, со-

здает свободный образ чужого языка, выражающий не

только стилизуемую, но и стилизующую языковую, и

художественную волю.

Такова стилизация, ^ругои^наиболее близкий к ней

тип взаимоосвещения — вариаций При стилизации

языковое сознание стилизатора работает исключительно

на материале стилизуемого языка: оно освещает этот

стилизуемый язык, привносит в него свои чужеязыковые

интересы, но не свой чужеязыковой современный мате-

риал. Стилизация как таковая должна быть выдержана

до конца. Если же современный языковой материал

(слово, форма, оборот и т. п.) проник в стилизацию, —

это ее недостаток, ошибка: анахронизм, модернизм.

Но такая невыдержанность может стать нарочитой и

организованной^стилизующее языковое сознание может

174

не только освещать стилизуемый язык, но и само полу-

чить слово и вносить свой тематический и языковой ма-

териал в стилизуемый язык. В этом случае перед нами

уже не стилизация, а вариация (часто переходящая в

гибридизацию)

г*

Вариация свободно вносит чужеязыковой материал

в современные темы, сочетает стилизуемый мир с ми-

ром современного сознания, ставит стилизуемый язык,

испытуя его, в новые и невозможные для него самого

ситуации.

Значение как прямой стилизации, так и вариации в

истории романа очень велико и уступает только значе-

нию пародии. На стилизациях проза училась худо-

жественному изображению языков, правда, языков сло-

жившихся и стилистически оформившихся (или прямо

стилей), а не сырых и часто еще потенциальных языков

живого разноречия

(

становящихся и еще не имеющих

стиля).

Образ языка, создаваемый стилизацией,—наи-

более спокойный и художественно завершенный образ,

допускающий максимум доступного для романной прозы

эстетизма. Поэтому великие мастера стилизации, как

Мериме, Франс, Анри де Ренье и другие, были предста-

вителями эстетизма в романе (доступного этому жанру

лишь в узких пределах).

Значение стилизации в эпохи формирования основ-

ных направлений и стилистических линий романного

жанра — особая тема, которой мы коснемся в послед-

ней, исторической главе работы.

<^В другом типе внутренне-диалогического взаимо-

освещения языков интенции изображающего слова не

согласны с интенциями изображаемого слова, про-

тивоборствуют им, изображают действительный пред-

метный мироне с помощью изображаемого языка, как

продуктивной точки зрения, а *яутем его разоблачаю-

щего разрушения. Такова — пародийная стили-

з а ци я.>

Однако такая пародийная стилизация может созда-

вать образ языка и соответствующего ему мира лишь

при условии, если она не является голым и поверхност-

ным разрушением чужого языка, как в риторической

пародии. Чтобы быть существенной и продуктивной, па-

родия должна быть именно пародийной стилизацией,

то есть должна воссоздавать пародируемый язык

как существенное целое, обладающее своей внутренней

175

логикой и раскрывающее неразрывно связанный с па-

родируемым языком особый мир.

Между стилизацией и пародией располагаются, как

между пределами, многообразнейшие формы взаимо-

освещения языков и прямых гибридов, определяемые

многообразнейшими взаимоотношениями языков, языко-

вых и речевых воль, встретившихся в пределах одного

высказывания. Борьба, происходящая внутри слова,

степень сопротивления, оказываемого пародируемым сло-

вом пародирующему, степень оформленности изобража-

емых социальных языков и степени их индивидуализа-

ции при изображении, наконец, окружающее разноре-

чие,

всегда служащее диалогизующим фоном и резона-

тором, — создают разнообразие приемов изображения

чужого языка.

Диалогическое сопоставление чистых языков в ро-

мане рядом с гибридизацией является могущественным

средством создания образов языков. Диалогическое со-

поставление языков (а не смыслов в пределах язы-

ка) очерчивает границы языков, создает ощущение этих

границ, заставляет прощупывать пластические формы

языков.

Самый диалог в романе как композиционная форма

неразрывно связан с диалогом языков, звучащим в гиб-

ридах и в диалогизующем фоне романа. Поэтому диа-

лог_.в__р_омане — диалог особого рода. Прежде всего он,

как мы уже говорили, не может быть исчерпан в сю-

жетно-прагматических диалогах действующих лиц. Он

чреват бесконечным разнообразием сюжетно-прагмати-

ческих диалогических противостояний, которые его не

разрешают и разрешить не могут, которые как бы толь-

ко иллюстрируют (как один из многих возможных) этот

безысходный глубинный диалог языков, определяемый

самим социально-идеологическим становлением языков

и общества.

Диалог языков — это диалог не только

социальных сил в статике их сосуществования, но и диа-

лог времен, эпох и дней, умирающего, живущего, рож-

дающегося: сосуществование и становление слиты здесь

в неразрывное конкретное единство противоречивого и

разноречивого многообразия^ В него погружены сюжет-

но-прагматические романные диалоги; от него, то есть

от диалога языков, они заимствуют свою безысходность,

свою недосказанность и недоразуменность, свою жизнен-

ную конкретность, свою «натуралистичность», — все то,

176

что так резко отличает их от чисто драматических диа-

логов.

Чистые языки в романе в диалогах и в монологах

ро"мТГттнБгх"пер€енажей подчиняются той же задаче со-

здания образа языка.

Самый сюжет подчинен этой задаче — соотнесения и

взаимного раскрытия языков. Романный сюжет должен

организовать раскрытие социальных языков и идеологий,

их показ и их испытание: испытание слова, мировоззре-

ния и идеологически обоснованного поступка, или показ

быта социальных, исторических и национальных миров

и мирков (описательные, бытовые и географические ро-

маны),

или социально-идеологических миров эпох (ме-

муарный роман, разновидности исторического романа),

или возрастов и поколении в связи с эпохами и соци-

ально-идеолод^ическими мирами (роман воспитания и

становления). Одним словом, романный сюжет служит^

изображению говорящих ~л~юдёи

~ и*

их ^идеологических

мирорЛВ романе осуществляется узнание в чужом язы-

ке своего языка, в чужом кругозоре — своего кругозо-

ра. В нем происходит идеологический перевод чужого

языка, преодоление чуждости—только случайной, внеш-

ней и кажущейся. Для исторического романа характер-

на положительная модернизация, стирание граней вре-

мен, узнание в прошлом вечного настоящего. Создание

образов языков — ведущая стилистическая задача ро-

манного жанра.

Всякий роман в его целом с точки зрения воплощен-

ного в нем языка и языкового сознания есть гибрид.

Но подчеркиваем еще раз: намеренный и сознательный

художественно организованный гибрид, а не темное

механическое смешение языков (точнее — элементов

языков). Ху jxo ж е

т в енный образ я з ы к а — та-

кова цель намеренной рома'нной. гибридизации.

Поэтому романист вовсе не стремится к лингвисти-

ческому (диалектологическому) точному и полному вос-

произведению эмпирики вводимых им чужих языков, —

он стремится лишь к художественной выдержанности

обрязов этих языков.

Художественный гибрид требует громадного труда:

он насквозь простилизован, продуман, взвешен, дистан-

циирован. Этим он в корне отличается от легкомыслен-

7 М. Бахтин

177

ного,

бездумного и бессистемного, часто граничащего с

простой безграмотностью, смешения языков у посредст-

венных прозаиков. В таких гибридах нет сочетания вы-

держанных систем языка, а просто смешение элементов

языков. Это не оркестровка разноречием, а в большин-

стве случаев просто не чистый и не обработанный пря-

мой авторский язык.

Роман не только не освобождает от необходимости

глубокого и тонкого знания литературного языка, потре-

бует, кроме того, еще знания и языков разноречия. Ро-

ман требует расширения и углубления языкового круго-

зора, утончения нашего восприятия социально-языковых

дифференциаций.

Глава V

ДВЕ СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ЛИНИИ ЕВРОПЕЙСКОГО РОМАНА

Роман — выражение галилеевского языкового озна-

ния, отказавшегося от абсолютизма единого и единст-

венного языка, то есть от признания своего языка един-

ственным словесно-смысловым центром идеологического

мира, и осознавшего множественность национальных и,

главное, социальных языков, равно могущих быть «язы-

ками правды», но и*р-авно относительных, объектных и

ограниченных языков социальных групп, профессий и

быта. Роман предполагает словесно-смысловую децент-

рализацию идеологического мира, известную языковую

бесприютность литературного сознания, утратившего не-

пререкаемую и единую языковую среду идеологического

мышления, оказавшегося среди социальных языков в

пределах одного языка и среди национальных языков в

пределах одной культуры (эллинистической, христиан-

ской, протестантской), одного культурно-политического

мира (эллинистических государств, Римской империи и

т. п.).

Дело идет об очень важном и, в сущности, ради-

кальном перевороте в судьбах человеческого слова: о

существенном освобождении культурно-смысловых и

экспрессивных интенций от власти одного и единого

языка, а следовательно, и об утрате ощущения языка

как мифа, как абсолютной формы мышления. Для это-

\7Ь

го недостаточно одного открытия разноязычия культур-

ного мира и разноречивости собственного национально-

го языка, — необходимо открытие существенности

этого факта и всех вытекающих из него последст-

вий, что возможно лишь при определенных социально-

исторических условиях.

Чтобы стала возможной художественно глубокая иг-

ра социальными языками, необходимо радикальное из-

менение ощущения слова в общелитературном и языко-

вом плане. Необходимо освоиться со словом как с объ-

ектным, характерным, но в то же время и интенцио-

пальным явлением, необходимо научиться ощущать

«внутреннюю форму» (в гумбольдтовском смысле) в чу-

жом языке и «внутреннюю форму» своего языка как

чужую; нужно научиться ощущать объектность, типич-

ность, характерность не только действий, жестов и от-

дельных слов и выражений, но и точек зрения, миро-

воззрений и мироощущений, органически единых с

выражающим их языком. Это возможно только для со-

знания, органически причастного универсуму взаимо-

освещающихся языков. Для этого необходимо сущест-

венное пересечение языков в данном одном сознании,

равно причастном этим нескольким языкам.

Децентрализация словесно-идеологического мира,

находящая свое выражение в романе, предполагает суще-

ственно дифференцированную социальную группу, нахо-

дящуюся в напряженном и существенном взаимодейст-

вии с другими социальными группами. Замкнутое сосло-

вие,

каста, класс в своем внутренне-едином и устойчи-

вом ядре, если они не охвачены разложением и не

выведены из своего внутреннего равновесия и самодовле-

ния, не могут быть социально продуктивной почвой для

развития романа: факт разноречия и разноязычия мо-

жет здесь спокойно игнорироваться литературно-языко-

вым сознанием с высоты его непререкаемо-авторитетно-

го единого языка. Разноречие, бушующее за пределами

этого замкнутого культурного мира с его литературным

языком, способно посылать в низкие жанры только чи-

сто объектные, безинтенциональные речевые образы,

слова-вещи, лишенные романно-прозаических потенций.

Нужно, чтобы разноречие захлестнуло бы культурное

сознание и его язык, проникло бы до его ядра, реляти-

визовало бы и лишило наивной бесспорности основную

языковую систему идеологии и литературы.

179